– А ведь парнишка в тебе. Его бы спросить, чего это он намутил такого, что нас сюда забросило так внезапно и скоро, так неожиданно и размашисто. Того и гляди, сошли бы с ума, если бы не одно громкое Но.
– Мы не так уж долго слиты. Нам бы время, чтобы пообвыкнуть. Тогда и вопрос сам собой растворится в черных пустотностях. Тут их много.
– Много настолько, насколько хватает глазниц.
Татата гундела рядом. Нечто похожим на беспорядочные звуки сломанных колокольчиков. Деревянные эти звучки проходились нам по хребтам, вводя нас в трансовые состояния. От чего поиск «чего-то такого» затягивался неправильными узлами на наших трехступенчатых ракетах. Ноги шаркали по блеклой давно остывшей зелени. Весна тут затяжная, плавно переходящая в сонливую зиму.
Музыкальная шкатулка превращалась в тварь, но не дрожащую, а с гордо поднятой мохнатой лапой. Мы с П пожали эту руку, а она схватилась за нас и не отпускает, хотя Выход уже блестел перед нашими восприятиями.
– Мне бы живого соку вашего испить, уважаемые. Добрый день! – Гнусавила шкатулка, а мы обливались яблочными струйками.
Наверно его и хотелось испить бестии. Мы поднесли свои сочащиеся материи к музыкальности, а та жадно хватала ручейки наши и пила пила пила, умывалась этим нектаром. А мы делались чашками и стульями. Видели, как черные грани вертелись в воздухе наподобие сахарного волчка. Смешно становилось до колик в животах.
П не выдержал первым. Его разорвал смех, а стеклянное присутствие добило сущность окончательной точкой. Жесть и дивный смрад. Я и все мои половины отцепились от шкатулки и принялись бежать что есть мочи. К двери, к выходу из удилища абсурда.
Так мы поняли, что Прочь действует на нервы не только живым, сознательным сосудам, но и абстрактным понятиям различных мысленных версий.
Вот взять, к примеру, музыку. У нее ведь нет живого тела, а только колебательные движения в нужной воздушной среде. В космосе, например, музыку было бы не слышно. Ни варгана, ни барабана. Там вездесущий сумрак и тишина. Хорошо, да?
О чем это я…
Вот о чем: выбраться удалось медленными верными и предельно аккуратными шажками. Влево три с половиной, вправо шесть с небольшим. Музыкальная шкатулка захлопнулась, а вместе с ней и Куб со своими бесконечно черными безумными гранями.
Стало легчать. Неслышимые звуки опускались в недра сердечной памяти. Все становилось проще и свет образовывал на сетчатке глаз причудливые узоры некоего цветочного орнамента. Я закрыла глаза.