Oris Maari: Ara Avalantis

– Ярик не нужно, не уходи, это опять, это из предчувствия, холодок опасности. Меня такое ещё ни разу не подводило.

Ярик посмотрел на меня с некоторым сомнением, но покорно склонил голову. Мы сидели у костра в тишине, которую нарушал только его треск и шелест ветра.

– Ярик… там в коридоре, перед тем как мы сбежали, я слышала, как одни инквизиторы пытались защитить меня от других. Был звук боя, посох об посох. Что с ними будет? Их убьют?

– Не думаю, они выполняли свой долг, оберегая покой Пророка. Формально, пока коллегия мастеров монастыря не вынесла официальный вердикт о том, что ты еретичка, ты остаешься Пророком Владыки, а значит, они продолжали действовать, как подобает. Это скорее атаковавшие нарушили процедуру и действовали неверно. Поэтому защитников, скорее всего, арестуют, помаринуют в застенках, может быть лишат званий и отправят в дальние монастыри в диких землях, с глаз подальше, в руки каких-нибудь строгих мастеров, насаждающих дисциплину и молитву. И жизнь их пройдет в мирной обстановке бесконечного богослужения. Со временем они привыкнут, начнут ценить это, потому что когда ничто не отвлекает от богослужения, ты становишься как бы ближе к Владыке. Кто-то из них даже будет счастлив.

Это хорошо. Внутри что-то расслабилось, навалилась усталость. Ярик это заметил, хотя я ещё даже зевать не начала.

– Ложись и спокойно спи, если хочешь, я буду на страже.

Я осмотрелась вокруг, да, усталость была, но хотела ли я спать, наверное, телесно да, но не разумом…

– Расскажи о своей самой сильной боли в жизни, – я присела поближе, – состояние сейчас такое, вроде физически вымотана, а расслабиться окончательно не выходит, потому вряд ли усну, слишком много мыслей в голове.

– Потеря отца, – Ярик ответил сразу, даже без раздумий, – я уже говорил тебе, что отец погиб от козней шабаша тёмных магов. Он был пастухом, обычное хозяйство, козья шерсть и козье молоко. Однажды он пошёл пасти коз, а я не пошёл с ним, потому что хотел поиграть с мальчишками из моей деревни. Его не было дольше обычного, а когда начало темнеть я пошёл к старосте, рассказал, что отец не вернулся ко времени, поднялись поиски, думали, может волки… Естественно на поиски меня не взяли. И естественно, я пошёл тайком, прячась в сумерках. Его нашли на кострище, сожженного и расчлененного. Его кровью были написаны мерзкие символы на стволах деревьев, а фрагменты его тела, его органы лежали в начертанных квадратах, как еда на блюде. Тех, кто это сделал уже и след остыл. Я тогда не заплакал, не закричал, не бросился к нему, просто стоял в тени деревьев и смотрел, как взрослые боязливо обыскивают местность и не решаются забрать тело. Тогда я понял, что хочу стать инквизитором. Я горел местью и будучи деревенским мальчишкой – знал, что только инквизитор в сияющих одеждах может покарать тех, кто отнял у меня отца. Так и началась моя… карьера, когда я утром отправился в ближайший монастырь.

Я взяла Ярика за руку, как ни странно, ладонь не была такой шершавой, как раньше. Или мне так показалось.

– Смерть родного и близкого, это самое ужасное, а такая смерть, – я ощутила… ощутила это, и по щекам покатились слёзы, холодные и густые, – я тоже потеряла того, в ком души не чаяла.

Я хотела рассказать, ему хотела. Я никому не рассказывала о своей самой страшной боли.

– Кроме старшей сестры, у меня была ещё и младшенькая, Метонейя. Она была, вот да, она действительно была Чудом. Светлым лучиком, таким добрым, никогда, ни на что не злилась, всегда улыбалась, у неё была особая связь с миром, она умела исцелять. Это магия самой Жизни, её дар. Как-то нас с ней отправили на Расальхаг, на отдых, мы часто отдыхали вместе. В полёте, – я покачала головой, – в замкнутом месте, мы были в замкнутом месте, которое могло передвигаться из одной точки в другую по космическому океану, словно птица по воздуху, там, – я указала вверх, – так вот, это замкнутое место захватили бандиты, очень злые, очень. Они взяли всех нас в заложники, многих, кто плакал и не успокаивался, они просто убили, я прятала сестрёнку от этого, и видела ужас в её глазах, мне тогда было десять лет, ей восемь. Я мало что могла ещё, только училась азам разной магии, а технологии они как-то взяли под контроль, ни чего не работало, ни с кем не связаться. Нас заметили, не сразу, но заметили. Наша особенность, красота, такие, как мы странный и удивительный Дар Создателей – миру, многим мирам. Хотя этим бандитам было всё равно, они вряд ли знали кто мы, иначе бы и близко не подошли, – я замерла, сердце колотилось, в горле стоял противный ком, – сестрёнка была во много раз красивее меня, особенно выделялись её большие фиолетовые глаза, они притягивали внимание к себе. Когда обстановка накалилась, видимо бандитам не давали желаемого, два мужика схватили нас и уволокли далеко, в конец помещения, я чувствовала опасность, я просила, всю дорогу просила не причинять вреда сестрёнке, умоляла не отнимать её жизнь, но… они жестокие, их сердца мертвы, выжжены, им наш плач казался забавой, – руки сжались, – в общем, они сделали куда хуже чем просто убийство, они… они изнасиловали мою сестру у меня на глазах. По очереди… двое, их было двое, они… – сердце, казалось, вот-вот лопнет, руки все были в серебряных слезах, густых и холодных, но я уже не могла остановиться, – я до сих пор иногда вижу во снах это, слышу её крик, её плач, чувствую эту режущую и раздирающую боль, – я просто ревела какое-то время, потом собралась с силам и продолжила дрожащим голосом, – п-после того, к-как они сделали всё, ч-что хотели, они бросили её, к-как куклу к моим ногам, она была ещё в сознании, я держала её за руку забирая её боль, чувствуя, как её душа п-покидает тело, и… ни чего… не могла сделать. Тогда я ещё не умела останавливать своё сердце силой воли, если бы могла, я бы это сделала не задумываясь. Я бы… ушла с ней вместе…

Я долго ещё рыдала, высвобождая то, что томилось в грудной клетке годами.

– Я… не помню, как меня спасли, помню только, как держала её руку. Потом очнулась в центре реабилитации и восстановления. Год… я не произносила ни слова целый год, я вообще не помню особо этого года, он словно призрак в моей жизни. Ни родители, ни старшая сестра не знают, что я видела, как всё было, я просто не смогла, не смогла бы и сейчас им рассказать это. Хотя, наверное, они догадывались.

Я чувствовала, как будто острый камень, который я носила все восемь лет в груди, рассеялся, как будто что-то освободилось и покинуло меня. Ярик весь рассказ смотрел на меня немигающим взглядом, как сова, внимательно слушая. Когда наступила тишина, он дернулся было ко мне, судя по движению руки чтобы приобнять, но остановился и сделал вид, что тянулся к деревяшке для костра.

– Видимо в твоем мире Тьмы тоже хватает. И как ты справляешься с тем… с тем, что сидит у тебя на плече? Я вижу этот мерзкий комок иногда и… мне очень хочется его выжечь, но я не позволяю себе реагировать на него. А тебе ведь не менее больно, даже больше, я ведь 40 лет прожил, старая боль притупляется, а ты молода, для тебя это было совсем недавно. Тёмные твоего мира надругались над твоей сестрёнкой и убили её, а ты сидишь с Тьмой на плече и пытаешься привносить в мир почти победившего Света, Равновесие. Как тебе хватает выдержки не выжигать малейшие проявления Тьмы? Мой огонь жажды мести уняли только лекции мудрых наставников в монастыре, но на это потребовались годы.

Я долго молчала. Не знаю, сколько по времени. Нужно было выровняться, войти в центр покоя.

– Видишь ли, Зло, оно в самих людях. Тьма и Свет, это как Выбор. Душа делает выбор, человек принимает то или иное решение, это решение откладывает на него отпечаток. Таких отпечатков ооочень, много. Очень. Одни ужасные, другие яркие и прекрасные. Имея ужасный опыт, человек может расти, он может долго совершать что-то плохое, не понимая этого, но видя противоположность, он учится. Месть – это чёрное пламя, месть позволяет сохранить рассудок, не упасть в безумие, не рассыпаться внутри на части. Месть исходит из внутренней Тьмы, но только душа решает, что с этим делать. Она может свершить месть, и обрести временный покой, Тьма даёт это. А может обрести понимание, что месть не даёт ни чего, и это осознание что-то поменяет со временем внутри, возможно так человек сможет вернуться к Свету. Но что было бы без Тьмы? Ничего, ни какой Жизни вовсе. Да, жизнь полна боли, иногда кажется, что боли в ней гораздо больше, чем чего-то приятного, хорошего, доброго, преображающего и созидательного… Но Тьма необходима как альтернатива, как то, что можно выбрать кроме света, прикоснуться, ощутить разницу и вернуться к Свету осознанно, а не потому что у тебя нет выбора, – я уставилась на Ярика широко раскрытыми глазами, – я горела местью, яростью, гневом, знаю, о чём говорю, но… я вышла из этого пламени в прощение. Это был тяжёлый путь, очень тяжёлый. Прощение позволяет отдать свершённый Выбор другого существа на Высший Суд. Ни одно деяние не истаивает, за каждое душа несёт ответственность в первую очередь перед самой собой же. После прощения, наступило время принятия боли, принятия того, что не исправишь, это было ещё больнее, обжигающе, выжигающе даже. Затем… я застряла, потому что следующий шаг, это Освобождение. Отпустить, и боль, и ситуацию, и душу сестрёнки в иной мир, в сам Поток Жизни. И… только сейчас я чувствую, что я делаю это, через любовь, через этот яркий свет. Через свет, который подарил мне ты, – я уставилась прямо в глаза Ярика, – и в этом совсем другая Сила. Ярик, я не за зло борюсь, я борюсь за Равновесие Сил, за Души, за Жизнь. Я не могу жить за всех, у каждого свой Выбор, свой Путь, я могу лишь позволить самой сути Жизни продолжаться. Или ты считаешь, что лучше отдать победу Владыке, и весь этот мир отдать силе уничтожения? Пусть даже и по средствам светлой стороны, итог всё равно один. Исчезновение в Пустоте.

Он тоже долго молчал. Задумчивое лицо, взгляд в огонь.

– А что, если ты ошибаешься? Что, если победа Владыки не приведёт к исчезновению мира, что если настанет царство Света без Тьмы, без боли, без сожалений? Что, если Тьма просто играет твоим разумом, нашептывая ядовитые мысли и использует в своих интересах, убедив, что победа Владыки принесет конец мира? Да, я помню, ты говорила, что это сам Владыка сказал о пересоздании мира, но… что, если новый мир будет лучше, если это будет… светлый мир? А мы, как заблудшие и совращенные Тьмой отступники, мешаем его пришествию. Я верю тебе и иду за тобой, я смотрю в твои глаза и мне становится очень спокойно на душе, я знаю, что пойду с тобой до конца, но сомнения… сомнения есть и, кажется, ещё долгое время будут. Надеюсь, ты не будешь гневаться на меня за это.

– Я никогда не смогу ни гневаться, ни злиться, ни обижаться на того, кого люблю. Это невозможно просто, – я улыбнулась, выдохнула и зевнула, – я не по наводкам Тьмы иду, Ярик, в нашем мире есть такие технологии, такая магия, такие возможности, которые, если не увидишь их, не сможешь даже вообразить, скорее всего. Но, я своими глазами видела, что бывает с мирами, в которых происходит поглощение одного Аспекта Творения другим. Из Сфер Равновесия такие миры считаются уничтожившими самих себя, погасившими друг в друге, два противоположных Потока Изначальности. Я не ошибаюсь, это настолько чёткое чувство из знания, я бы очень хотела дать тебе его ощутить, вообще показать тебе само Равновесие. Когда это проживаешь, когда несёшь это в себе, в этом нет сомнения, сомнения у меня лишь в собственных силах. В этом мире я без своих привычных способностей, без той магии, к которой привыкла, без технологий которые очень помогали. Даже эмпатия тут слабая. Я выбрала сложный путь, но я в нём не сомневаюсь, я пойду до конца, мы пойдём вместе. Мне страшно, потому что я делаю это впервые. Я лишь прошла инициацию в своём мире, а на следующий день очнулась в лесу этого мира. Тьма не влияет на меня, Она лишь помогает, потому что это в Её интересах. Да и само серебро говорит за себя, ты ведь чувствовал его силу, может не так как я, – я немного подумала, что-то ещё рвалось быть обличённым в слова, казалось, они сейчас очень важны, – понимаешь, душа не сможет делать Выбор, если будет лишь Свет. Она утонет в свете, сольётся с ним и всё. Она не постигнет своей уникальности, своей Истинной Природы, она просто исчезнет, да – в сладком мгновении, но стоит ли оно того. Это внутреннее Солнце вспыхивает в темноте собственной вселенной не для того, чтоб просто исчезнуть. Приходя в тело, как в Храм, душа, можно сказать, создаёт мир, каждым своим маленьким решением: – посадить цветок, убить зверя, накормить нищего, подавить слабого, унизить некрасивого, поставить свою выгоду превыше чужой боли, выбрать осознанно смерть, но сохранить достоинство, защитить любимого, или даже целый мир. Эта картина отпечатывается внутри, и когда душа, когда это внутреннее Солнце покидает тело – оно видит итог всего Пути. К Душе приходит ясность, она начинает понимать ценности, которых не знала, и не узнала бы, не прожив их своей самостью. В какой-то момент она понимает, что где-то можно было поступить иначе, потому что и другому живому бывает больно. Душа всецело воспринимает, как можно было бы иначе, это порождает новый вектор движения, она входит в новый Храм, и являет новую картину. Это не миг блаженства, но этот процесс раскрывает иную красоту и Любовь, нечто невообразимое, грандиозное, что невозможно объять исходя из позиции только одной жизни, или одного деяния. Таких Жизней у души много, очень, в какой-то момент, душа постигает гармонию всего, она понимает, как всё со всем связано, она понимает это из своего опыта, и внутренний Огонь Любви становится настолько сильным, что Преображает эту Душу, Возвышает, Возносит на иной уровень самого Бытия, где ей уже не нужны прежние тела, как Храмы. Она может выбрать стать, например, Планетой или даже Звездой. Настоящей Звездой. И этому нет Предела. Я вижу в этом невероятную Драгоценность. Дар, за который стоит сражаться, пусть даже если в этот Дар и подмешан Чёрный Свет.

Вот теперь мне хотелось спать, и я не стала этому противиться. Внутри было как-то по-особому чисто. Безумно хотелось, чтоб Ярик меня обнял, чтоб обнял и не отпускал долго-долго, но я не могла сорваться с места и бросится к нему, не могла… что-то останавливало внутри.

Ярик смотрел на меня своим химическим немигающим взглядом, но даже на этом неестественно выглядящем лице, читалась забота и сочувствие. Я ещё немного полежала, глядя на него, и вдруг он спросил.

– Лионесса… Я накачен средствами, которые усиливают моё восприятие, в том числе зрение и нюх. То, как напряжено твоё тело и то, как ты сейчас пахнешь… я могу ошибаться, конечно, но… ты хочешь, чтобы я лег с тобой?

Мдаа, химия делает своё дело.

– Хочу, очень, но я не знаю, хочешь ли ты того же.

Он молча встал со своего места, подтащил ко мне свой мешок и лег позади, обхватив меня руками и прижав к себе, тело мгновенно, полностью расслабилось. Шершавые и очень горячие ладони легли на живот и на сердце. Казалось, что он излучает даже больше тепла, чем горящий костер. Я чувствовала его неестественно увеличенные мышцы, ощущала, как бьётся сердце. Его присутствие, его объятия вызывали такое невероятное чувство абсолютной защищённости. Я любила этого человека, очень сильно, я даже не думала, что когда-нибудь, смогу так полюбить. Я улыбнулась, прижав его ладонь к себе покрепче, так засыпать было гораздо приятнее.

Темнота, но не кромешная. Скорее сумрак и не ясно, откуда исходит тот слабый свет, что хоть немного рассеивает темноту. А ещё холодно, очень холодно. После костра и рук Ярика, холод был невыносимым, пробирающим до костей, заставляющим зубы стучать друг об друга. Я была абсолютно голой и стояла на холодном, и кажется, металлическом полу. В сумерках можно было рассмотреть только собственную вытянутую руку и нависшие очертания чего-то большого, но, кажется, неподвижного. Я сделала неуверенный шаг и пол под ногой на мгновение засиял, как тот слабый химический фонарик, только свет был – серебряным. Это не просто металлический пол, это серебряный пол. Я вдруг ощутила, что впервые за долгое время осталась одна, по-настоящему одна, Тьмы на плече не было. Пусть Она странная и неполноценная, но сейчас оставшись и без Ярика, и без привычного компаньона я ощущала липкий противный страх. Из темноты в мою сторону вдруг что-то полетело, стремительно и метко, я инстинктивно попыталась увернуться, но и летящий предмет изменил направление полёта, и на запястье руки сел большой ворон. Его глаза сияли серебром, как мои собственные, да и перья его не были чёрными, в тусклом свете создавалось ощущение, что они волнами меняют окрас от чёрного до белого, ежесекундно. Ворон наклонил голову и громко гаркнул на меня, цепкими лапами неожиданно сильно сжав руку, настолько сильно, что когти впились в кожу, и боль сопровождалась каплями крови. Глаза птицы вспыхнули ярче, серебряный свет охватил всё вокруг и…

Я проснулась от назойливого солнечного луча, пробившегося сквозь дыры в крыше коровника. Ярик сидел рядом и поглядывал на меня, подкидывая дрова в костёр. Лицо его выглядело уже более натуральным, мышцы больше не ходили ходуном, но немигающий взгляд всё ещё оставался. Заметив моё пробуждение, он приветливо улыбнулся.

– Светлого утра, Лионесса. Я нашёл нам завтрак. А ещё тебе что-то снилось, и ты даже вскрикнула тихонько, но я не был уверен, будить тебя или не будить. Как предпочитаешь их съесть? – он указал на несколько небольших яиц, лежащих на подстилке из травы.

Я шевельнулась и почувствовала, что левая рука побаливает. На коже остались маленькие ранки от когтей. Я села, разглядывая руку. Сон я помнила отчётливо, но я не могла его разгадать. Потом я посмотрела на Ярика, улыбнулась и потрясла головой.

– Мне снился, странный сон, очень, такого мне никогда ещё не снилось. Я была в каком-то странном месте, очень необычном, там был серебряный пол, и серебряный свет. Было холодно, жутко даже, я не ощущала ни тебя, ни Тьмы на плече, такое леденящее чувство потерянности. А потом… – я уставилась на дырявую крышу, прищурив один глаз, – потом ко мне подлетел ворон, серебряный ворон, с серебряными глазами, он сел на мою руку и его когти впились в неё, даже здесь в реальности на руке теперь раны, – я вытянула руку, для наглядности, – это что-то новенькое.

Ярик встревожено осмотрел рану, но убедившись в незначительности порезов, только хмуро пожал плечами.

– Такого места я не знаю, а вот про сны, оставляющие следы… Такое описывалось в жизнеописаниях многих святых или просто достойных, из тех, кто напрямую общался с Владыкой. Иногда Он оставлял на телах послания или отметины. Иногда это были просто шрамы в тех местах, где через время будет смертельная рана, от которой святой или достойный умрет. Иногда это были напрямую послания, к примеру, начертание, используемое для наложения чар на древесину посохов стало известно благодаря Луке Испаче, на теле которого оно появилось. Обычно раны после сна остаются именно после такого – возвышенного общения. Но я не помню ни одного случая, чтобы кто-то описывал встречу с вороном. Если позволишь, я обработаю раны, чтобы не было инфекции. Так, на всякий случай.

Хм, интересно, однако… Я грустно посмотрела на яйца, затем так же, на Ярика.

– Мне нельзя это есть, прости. Мне нужна чистая энергия: – фрукты, овощи, молоко, орехи, мёд. Если я съем что-то другое, меня стошнит и мне будет физически плохо, так уж устроено моё тело, – я призадумалась, вытряхивая из волос траву, – я просила Знака, я пела молитву, а ещё я частично раскрыла тебе свою душу, хотелось поделиться тем, что внутри. И… видимо вот, я получила Знак, но не могу пока его полностью расшифровать, – я задумчиво посмотрела на Ярика, – ну, обработай ранки, оно так-то не сильно болит, ерунда, на мне вообще всё быстро заживает.

После того, как Ярик быстро обработал царапины, я встала, вытянулась и размялась, хотелось как-то подвигаться.

– Так, что дальше, куда мы отправимся, а главное, где достать круг? Мне нужно же как-то провести ритуал. Эх, а ещё печалит, что я так и не научилась нормально драться, очень раздражает собственная слабость.

– Научишься, если выберемся. Мы отправляемся в Илюшенский молитвенник. Это не монастырь, а скорее форпост церкви, просто место для обращения к Владыке. Там служит мой должник, он поможет перебраться через границу в Русонию. Там, конечно, тоже есть Церковь Света, она есть везде, но в Русонии она очень сильно соединена с местными властями и вероятнее всего увидев твои глаза и признав твою святость, они откажутся выдавать тебя первоинквизитору, потому что местному царю будет приятна мысль, что Пророк Владыки Света прибыл именно на его землю. Я надеюсь, что Русония выступит на нашей стороне и защитит тебя от посягательств остальной Церкви. Конечно, придется быть очень вежливыми с местными князьями и самим царем, показать полное благорасположение и вновь сыграть роль Пророка Владыки, но – это шанс, возможность того, что ты выживешь.

Из-под мешка выполз комок Тьмы. Судя по тому, что Ярик не среагировал – он сейчас Её не видел. Комок прыгнул прямо от земли до моего плеча, и в голове раздалось знакомое трёхголосие.

+ – Мы не смогли вместе с тобой последовать в то место, мы растерялись, ощутили дезориентацию, это для нас необычно, это было странно, мы упали с твоего плеча, словно, нас сдуло северным ветром. Мы уже видим твои мысли, и мы не помним такого места, но нам любопытно смотреть на него сквозь твою память, мы не помним ворона, мы забыли что-то важное. +

+ – Тьма, я сама была впервые в таком месте, и я чувствую, что это как-то связано с местной Силой Равновесия, но пока я в замешательстве, сложно что-то даже предполагать. +

От мысли, что опять придётся лгать, прям сердце защемило. Не хочу играть эту роль, восхвалять этого…

– Я, эммм, а… – снова потрясла головой, пытаясь сбросить эти мысли, вспоминая встречу с паном Павлом, – так не хочется снова лгать, притворяться, играть эту роль. Душа на изнанку выворачивается от мысли, что опять придётся это делать.

– А что ты предлагаешь? У тебя есть озарение свыше, личный план? Я с удовольствием последую твоему слову, только выскажи. А в Русонию я стремлюсь, потому что там тебе кузнецы какого-нибудь местного князя и круг сделают, как ты хотела, и копьё, которое ты так ждала, ты сможешь провести свой ритуал, а у нас будет время, чтобы подумать, что делать дальше. И пока будем думать – проведём ещё несколько тренировок, тебе, кажется, нравится, когда я тебя бью, – он улыбнулся уголками губ, разбил яйца и просто выпил их желтки, употребив свою добычу, и устремил взгляд на меня, в ожидании нового плана или позволения следовать его задумке.

Я стала ходить кругами, в задумчивости.

– Lad anih rat, venek avat, lut ara kadet… – я просто думала, не замечая, что говорю вслух.

– Венек? Эээ… веник, да. Это так в Русонии метлу называют. А кадет у них это новобранец в армию, правда, не знаю, есть ли там ара кадеты, но может и такие найдутся.

Я замерла, уставившись на Ярика, а потом начала смеяться, просто не могла остановиться. Долго смеялась, даже тягучие думы, как-то рассеялись.

– Это надо запомнить, это просто нечто, – я отдышалась, прежде, чем вновь заговорить, – я не заметила, как стала говорить на своём языке в слух, привычка, дома за неё влетало, это священный язык, на нем старались не говорить в обычной жизни – ещё какое-то время я стояла молча, – лааадно, твой план хорош, очень даже. Малость поиграть в Пророка, думаю осилю, только неужели в той Церкви Гнев Владыки не воспримут, как должное?

– Воспримут, но трактовать будут, в свою пользу. Им гораздо выгоднее сказать, что Владыка гневается на впавшего в ересь первоинквизитора, который ополчился на Пророка, который теперь весьма кстати прибыл в Русонию и находится под покровительством и защитой благоверного и сиятельного царя. Ну, раз мой план принят сейчас сходим к ручью умоемся, попьём и в дорогу?

– Да, пить хочется, даже очень, – и действительно хотелось, словно всё во рту пересохло.

Мы прошли через заросли травы и кустарников, мимо обугленных остатков домов к небольшому ручейку. Ярик скинул с себя мантию и стал мыться целиком, зачерпывая пригоршнями холодную воду. Наблюдать за тем как капли стекают по жилистым рукам, по рельефным мышцам живота было очень приятно и тепло… А ещё стало заметно, что кляксообразный шрам на животе стал ощутимо меньше. И, кажется, множество более мелких шрамов просто пропали. Ярик пока не замечал этого, методично промывая подмышки. А я медленно водила глазами по его талии, спине, спускаясь нижу. Я обожала каждый изгиб его тела, и моё тело стало реагировать, как и прежде, к тому же я вспомнила всю полноту чувств нашей недавней близости, поцелуи, прикосновения, этот свет на пике, и хотелось повторить всё это, тело начало странно дрожать. Я облизнула губы, мне хотелось почувствовать на своих ягодицах сильные руки Ярика, его тепло, хотелось прижаться к нему, чувствуя всю его силу и особую нежность – это нечто… Он нечто.

– Ярик, – я подошла, робко и нежно прикоснулась к спине, прошлась по рукам и груди, – смотри сам, ты не замечаешь, шрамы, их было больше, а теперь, – я закрыла глаза и погладила ладонями его грудь, ощущая, как у меня внизу всё становится влажным, – я хорошо запомнила тебя руками, и сейчас точно могу сказать, шрамов меньше, некоторых и вовсе нет.

Ярик застыл и удивленно рассматривал своё тело.

– А… это… получается, что это сделала ты. Это чудо. Этого не может быть от химии, я стимулируюсь не впервые в жизни, и такого эффекта быть не может, значит – это сделала ты. Но, как? Тебе пришло понимание, как лечить шрамы или это от того что мы с тобой… стали настолько близки?

Меня накрыло, я старалась сдерживаться, но не могла не смотреть на него, меня разрывало на части от желания…

– Д-думаю это второе, по крайней мере, тот свет, которым я была переполнена, я его весь вливала в тебя, мне очень хотелось разделить с тобой то чувство. Этого не было видно, не знаю, как это чувствовалось, и чувствовалось ли вообще, но как понимаю сейчас, скорее всего наша связь вышла на новый уровень, и теперь исцеление происходит как-то само собой: – из Сердца в Сердце, из Души в Душу, из Тела в Тело.

– Лионесса, я благодарен тебе за чудо, сотворенное со мной. Не думал, что это возможно. Ты… – он замялся, задержав свой взгляд на моём лице, – твои глаза светятся, и понять их выражение бывает трудно, но сейчас ты смотришь на меня с таким голодом, что мне, кажется, ты хочешь…

Не отрывая внимательного взгляда от моего лица, он притянул меня к себе, взял мою руку, направил вниз и вложил в ладонь начавший набухать, горячий, пульсирующий член.

– Б-безумно хочу, но я не знаю, как… что… я не, – казалось, я проглочу сейчас свой язык, потому что что-то говорить, ощущая в руках, становящийся всё более твёрдым член, было просто невозможно, – я, пока, могу только отдаваться, чувствуя тебя, таять в твоих руках, вливая в тебя свою любовь и нежность, – было безумно горячо, теперь везде, во всём теле. Этот огонь наполнял, и я хотела, хотела чтоб Ярик взял меня, хотелось расплавиться в его хватке. Я не знала, что я должна делать, не хватало опыта, потому выглядела сейчас, наверное, нелепой и глупой девочкой. Отчасти такой я и ощущала себя.

Ярик понимающе кивнул, и я почувствовала, как ноги отрываются от земли, он прижал меня к себе, придерживая за спину, я обвила его руками и ногами, и мы слились в долгом поцелуе, в процессе которого, он начал двигать меня своими сильными руками, буквально насаживая на член. Ощущение того, что он, его разгоряченное тело, его член и его сильные руки – это моя единственная опора, только добавляло остроты наслаждения. Оно было острым, пронзающим до глубин мозга и я не могла сдерживать стоны, эхом разносящиеся по лесу. Я могла только наслаждаться, не управляла сейчас ничем вообще, только крепко держалась, была полностью в его руках, и это было офигенно… Когда он прерывал поцелуй, я начинала скользить губами по всему его лицу, шее, плечам. Он действовал всё быстрее и единственное, чего мне хотелось – чтобы он никогда не останавливался. Вот так… ещё, ещё, чувствуй меня, бери меня… мысленно это было или вслух? Не важно… ещё, милый, ещё любимый… Ярик глухо зарычал, откинув голову назад, меня наполнила сперма, огненно горячая, внутри всё сокращалось и передавалось по всему телу, я кончала вместе с ним, вздрагивая, и кажется, шептала его имя… Когда мы закончили, он ещё немного подержал меня на весу, тяжело дыша и зарывшись лицом в мои волосы. После окончания, он прижимал к себе не так крепко, и теперь в этой поддерживающей силе, казалось, было ещё больше этой особенной, любящей, мужской нежности.

– Ты довольна? Я был не слишком груб?

Я сияла. Как… как же это приятно, красиво и чисто.

– Всё прекрасно, Ярик, я так счастлива, что ты есть, не передать, насколько я счастлива, – мне казалось, что мир вокруг стал ярче раза в три, и какой тут голод. Меня переполняло. Я ласково погладила Ярика по щеке и нежно поцеловала, мне не хотелось прерывать этого, такие моменты хотелось длить и длить.

– И всё-таки, ты чувствуешь это иначе? Наша связь, наше слияние, какое оно для тебя?

Он медлил с ответом, и в молчании начал омывать моё тело, смывая грязь и пот, бережно оттирая особо серые участки кожи своими ладонями.

– Да, это определенно иначе. Я посещал сестер в монастыре раз в месяц, если был в служении, а в основном гораздо реже, если занимался своей работой, как каратель. Мне просто не нужно было чаще, не хотелось. А ты… я не знаю что со мной, но мне постоянно хочется к тебе прикасаться. Почти каждый раз, как я на тебя смотрю. Разумеется я отметаю это, ведь пока мы были в монастыре я был твоим Посохом, а ты моим Пророком и я вообще не должен был даже думать об этом, а теперь ситуация и вовсе обострилась, мы в бегах, но даже в этом напряжении я испытываю… испытываю… я не знаю, как назвать это чувство, но когда мы ехали на лошади мне доставляло огромное удовольствие обхватывать тебя сзади, придерживать, чтобы ты не упала, и чувствовать тебя сквозь одежду. И раз уж тебе это интересно – я постоянно хочу тебя. Для меня это необычно и ненормально, я контролирую свои мысли, сосредотачиваюсь на насущных задачах, но мне никогда и никого не хотелось так сильно и постоянно, как тебя.

Он закончил говорить, сидя передо мной на корточках и старательно отмывая мои ноги. Внимание его было направлено на борьбу с присохшей грязью, но я чувствовала, что он просто боится посмотреть наверх, посмотреть мне в глаза и ожидает моего ответа, как провинившийся преступник – приговора суда.