Oris Maari Ara Avalantis. Том 2. Путь призвания. Хранители Равновесия

Я рассмеялась, и звучно так уткнулась лбом в стол, трясясь от смеха, а потом поднялась и села поудобнее.

– Слова никогда не были моим инструментом, вроде знаю, вижу внутри как и что, а начинаю говорить, и… как улетаю куда-то вон, – я показала на океан, – проще просто дать увидеть моими глазами, и ощутить моим сердцем… но увы, эмпатия тут не сработает, как привычно, иначе бы дала просто прочесть себя, – я покачала головой, – я просто хотела показать, что и принятие и право на выбор того, чему давать волю на действительность, не противоречат друг другу, а дополняют, позволяя расширить палитру самоидентификации и самопостижения. Вседозволенность, не исключает порядка и гармонии, понимании добра и зла из внутренней меры заложенной в душу. Всё со всем связано, и если есть что-то что воспринимается, как бы отделённым, или даже параллельным, то это лишь означает, что не хватает более расширенного видения элементов служащих мостом для связи, мост этот есть, как и элементы, нужно лишь искать, иногда искать очень долго и упорно, смотреть под разными углами из разных точек восприятия, пробуя охватить картину в целом из центра самости. Вышесказанным я попробовала обрисовать мост связи того, что да, выбор естественно определяет всё, и то, что внутри есть, может быть трансформировано только внутренней силой, но при этом – принятие в себе того, что там внутри есть, ведёт лишь к большему понимаю какой именно осознанный выбор совершить, а не к тому, чтоб вершить всякую дичь налево на право только потому что можешь это делать, как бы без последствий. Мудрость не исчезает, когда обретаешь что-то, что сносит все пределы и границы. Ты как бы если и обретаешь возможность делать всё что хочешь, ты и разум на то такой же получаешь, способный знать исход от любого своего выбора в сейчас. А когда ты видишь, ощущаешь, понимаешь на уровне центрального ядра самости всю чудовищность исхода своего выбора из точки в сейчас, даже зная, что легко можешь его сделать, не сделаешь.

Владыка переглянулся с Тьмой.

– Вот когда атаковал я последователей Тьмы в священных войнах и побеждал, откусывая от неё по кусочку, я получал фрагменты её силы, всё большие возможности, но это не добавляло мне понимания чудовищности того, что я делаю. Сейчас, почти очистившись до идеальной чистоты себя, я оцениваю свои действия и признаю ошибки, но тогда, в те моменты с обретением новых возможностей и расширением перечня методов которые я стал считать приемлемыми, понимания всей полноты последствий от таковых методов ко мне не пришло. При этом я, конечно, знал наперед последствия каждого своего действия. Но это не останавливало меня, не ужасало, не отталкивало. А должно было бы. Вот эта способность понять, что что-то не правильно для тебя и оттолкнуть это, и есть следствие внутреннего закона, когда определяя себя, ты решаешь, что вот этим ты быть не желаешь, а значит от этих и этих методов нужно отказаться. Поэтому отрицание части внутренних порывов – нормальный процесс перековки себя в то, чем ты хочешь быть. А позволять себе всё – дорога во Тьму.

Тьма картинно закатила глаза и махнула на Владыку рукой.

– Я все равно буду пытаться показать тебе прелесть тотального принятия, хоть ты и чурбан упертый. Может, поймешь когда-нибудь, что я права.

– Может, поймешь когда-нибудь, что я прав.

– Чурбан.

– Искусительница.

– А ты поддайся искушению, тебе же понравилось части меня в себе ощущать, да и когда мы синхронизировались, ты почти начал ко мне приставать, значит, все-таки видишь во мне привлекательную истину всепринятия, от которой бежишь.

– Вижу возможность привести тебя к истине осознанного внутреннего творения себя с исторганием и перековкой неприемлемых выбранному пути элементов.

– Миссионерством со смертными занимайся.

– Занимаюсь. И буду заниматься.

– А я буду мешать тебе промывать им мозги.

– Как всегда.

Свет и Тьма с тихим гудением, слышимым в воздухе, смотрели друг на друга, обе силы азартно улыбались.

Я была в замешательстве.

– У меня иное видение, я для себя могу найти в каждом инструменте постижения то, что меня дополнит, то, что поможет мне что-то понять, как-то раскрыть меня. Я стараюсь не противопоставлять внутри себя что-либо, а находить точки соприкосновения. Стараюсь увидеть связь, и любую силу, любой метод воспринимаю в разных вариациях, чувствуя то, что за этим методом стоит. Не всегда мне нравятся методы, но иногда даже самые жуткие методы необходимы. Я умею это чувствовать, наверное, не умея этого, было бы куда сложнее делать выбор, и кто знает, сколько бы ошибок я наделала. Вседозволенность для меня видеться силой, которая открывается полностью далеко не человеку, и не полубогу, возможно и не Богу даже, а может Богом нужно пробыть очень долго, чтоб понять, как такой силой управлять. Даже эмпатией я далеко не сразу научилась пользоваться умело, – я встряхнула головой, – так, нужно заняться делом, – я встала и направилась к чаше с пламенем.

Ярик поспешно пошёл за мной следом.

– Что ты задумала? Ты про души, да? У тебя есть версии как их…

У меня уже были не версии, а ясные образы. С каждым шагом к чаше я все отчетливее видела, как это должно происходить. Тьма и Свет остались на берегу, не вмешиваясь и только наблюдая за нами, я чувствовала спиной их изучающие взгляды.

– Да, Яркий, я про души, я уже понимаю, что нужно, – я посмотрела на пламя, вспоминая, что когда-то говорил Ранэй. Пламя может быть Порталом. Вот и пусть будет так. Я ощутила, как Обитель откликнулась на это моё намерение. Затем нужно открыть Поток Жизни. Я прислонила руки к груди, активируя Целительский Дар. Этот раз он раскрылся иначе, белоснежные нити скользили по всему телу, будто я вся была ими соткана. Лёгкое голубоватое сияние окутывало теперь всё тело. Я улыбнулась, потрогав себя, погладив живот и лицо, присела и положила ладони на серебряный полог Обители, прикрыла глаза и пожелала, чтоб этот полог, стал Потоком Жизни. Белая река из множества переплетающихся нитей потекла от меня и назад, и вперёд. Это было потрясающим ощущением теплого течения внутри, будто меня изнутри омывало чем-то нежным, бережным, ласковым, вечным. Когда я обернулась, то увидела мноооожество Душ, их было очень много, и, кажется, они меня тоже видели.

– Яркий, нам нужно стать двуединицей, нужно делать вместе, только вместе мы сможем их очистить и освободить.

– Эээ… опять почти слиться, как там, ну когда мы…

Раздался приторный голос Тьмы.

– Не стесняйтесь, я видела всякие соития и оргии, меня не удивить таким зрелищем.

Ярик поморщился и беспомощно взял меня за руку, глаза его метались между чашей, мной и душами. Нарастающая растерянность проступала на лице вместе с оттенками страха.

– Я не знаю, не понимаю, как мы это сделаем, как… это же уже Богами нужно быть, а мы как бы не совсем…

Я взяла вторую руку Ярика и заглянула в глаза. Он мгновенно успокоился. Здесь и сейчас в свете серебряного пламени наши мысли хлынули навстречу друг другу, я ощутила его растерянность и скованность перед действительно божественным деянием и успокоила потоком уверенности в наших силах. Эта уверенность наполняла меня, изливаясь из самой души, из центра и я наполняла ею Ярика. Его руки начали светиться, как и мои, мы в едином потоке мыслей потянулись к душам, неся очищение и исцеление от тревог и ран земной жизни, Обитель откликнулась на наш порыв и как огромная серо-серебристая сфера из двух частей, мы начали расширяться, пропуская души сквозь себя и, окутанные сиянием очищения они устремлялись в огонь, который словно огненная вода стекал из чаши подобно фонтану, неся души в Поток Жизни. Наше расширение было абсолютно синхронным, мы слились в едином устремлении воли – очистить и отпустить эти души. Мы расширились, покрыв собой Свет и Тьму, которые ощущались, как кочки на пути расширения, через которые мы перешагнули. Мы распространялись по огромной Обители, по извилистым коридорам, залам, где я ещё не была, а души всё стекались, как на зов, с облегчением принимая свое освобождение. Среди потока чужих жизней, калейдоскопом заполняющих моё сознание при соприкосновении, я узнала и Петра, отправившегося через Поток Жизни на воплощение в другой мир, на другую планету. Мы совместно ощутили, что душ больше не осталось и больше не скреплённые в единую сферу одним устремлением воли, распались, обретя вновь человеческие формы. Ярик тяжело дышал и потел, видимо в его представлении это должно было быть тяжело. Я блаженно улыбалась, осматривая очищенную от ждущих Обитель. В наступившем затишье прозвучал голос Владыки.

– Интересное применение дара. Без всякого Суда, вопреки мироустройству нашего дома. Я бы так не смог.

– Свет, ты тоже это видишь?

– Что? А… как это? Куда это они? Это же души нашего мира! Это мы их создали! Как это они на воплощение к другим мирам устремились, это же…

– А у нас новенькие. Видишь воон ту линию? Она течет извне, сейчас минимум 140 детей зачинаются с душами из других миров. Кажется, придется учиться читать иномирные души, а то даже не ясно, как с такими играть.

Меня переполняло чем-то очень приятным, свободой, радостью, множество оттенков такого благостного возвышенного состояния. Я вновь присела, положила ладони на полог, и отпустила Поток Жизни в привычную ему сферу течения. Река устремилась к моим ладоням, будто втягиваясь в меня, и когда я подняла руки от полога, то мерцающие линии в них истаяли, я вновь была в своём обычном человеческом теле.

– Да всё нормально с вашими душами. Мир теперь открытый, так что у Душ есть Свобода Выбрать себе иной мир для воплощения, а к вам будут приходить гости оттуда. Будет весело. Другие миры будут так знакомиться с вашими творениями, вы с их… – я улыбнулась, – вам нужно будет придумать правила на вход в ваш мир, как раз включив туда право на открытость, чтоб понимать кто к вам пожаловал, и за каким опытом, и стоит ли вообще такую душу впускать.

Тьма и Свет замерли, смотря куда-то вдаль, потом синхронно поморщились, с подозрением посмотрели друг на друга и так же синхронно развели руками.

– Не получается.

Это тоже было сказано хором, они метнули друг на друга быстрые взгляды, отодвинулись на несколько шагов, Тьма показала Свету фигу, Свет сплел пальцы странным образом. Они убедились, что могут не повторять друг за другом, на лицах мелькнуло явное облегчение, и повернув головы ко мне, они вновь хором произнесли.

– Явно не хватает Хранителей.

– Не повторяй за мной!

Это уже друг другу, Тьма возмущенно, Свет удивленно. Задумавшись на секунду, Тьма осторожно и медленно сказала.

– Для формирования входного заслона нужна не просто сила Хранителей вместе с нашими, но и сами Хранители, а то направить то мы эту силу можем, а вот понять, как и в какой форме её нужно направить – нет. Свет, ты не повторяешь за мной, потому что не хочется или хочется, но можешь не повторять?

– Мне и не хотелось ничего повторять. Это ты говоришь одновременно со мной. Сейчас я решил помолчать. Но да, нужны Хранители. Полноценные. С душами было ловко, но это уже задача не по вам. Агнешка и Лешик… займемся этим поскорее. Мне не нравится обилие новых душ, которые я не понимаю.

– Да и мне не нравится. Как я могу их совершенствовать, если не могу прочесть, чего они на самом деле хотят. Абсурд.

– Жаль, что с этим заслоном мы помочь не можем, я бы хотела помочь. Ну, хотя бы тех, кто тут был, мы освободили, – я расправила крылья, хотелось пока есть возможность, чувствовать их, – а много времени понадобиться, чтоб Лешик и Агнешка стали Хранителями?

Тьма и Свет опустили головы вниз, словно рассматривая что-то под своими ногами или сквозь пол.

– Полгода.

– Меньше. Если не будешь слишком трястись за них, я могла бы сделать это быстрее. Им всё равно нужно стать ярче, так почему бы не…

– Полгода. Потому что я не позволю поступать с ними так жёстко. Они пока ещё люди.

– Им суждено стать равными нам. Так зачем беречь их человечность?

– А зачем нам не выдержавшие давления безумцы? Ты Хранителями их хочешь сделать или просто яркими вихрями?

– Не волнуйся, даже действуя жёстко, я умею быть нежной. Больно будет, но не до безумия.

– Вот чтобы было поменьше боли и побольше наставлений, мы будем делать это вместе. Вообще хорошо бы чтобы ты не вмешивалась, я и сам могу их довести…

– Если ты будешь делать это без меня, это и на год затянется. За это время у нас целая куча народится иномирцев нечитаемых. Ну, уж нет. Я как можно быстрее хочу с этим разобраться. Так что делаем вместе.

– Делайте вместе и не надо боли, только не боль, если даже я несколько раз чуть не стала безумной, то куда уж им. Не нужно так. Боль может и делает ярче, но шрамирует душу навечно, даже принятие не позволяет стереть некоторые шрамы, – мне было как-то не по себе от мысли, что Лешик и Агнешка будут вынуждены пройти что-то жуткое, аж сердце сжалось.

– А без неё получится? Свет, разве не боль души побуждает смертного к поиску духовного наставления? Разве не боль предшествует духовному самосовершенствованию? Всё честно, я твоих же проповедников цитирую.

– Боль необходимо ощутить, чтобы понять, какие качества принять, а какие отринуть для лучшего соответствия выбранному пути. Боль – сигнал о том, что нужно изменить. Даже Ярика в монастырь привела боль от потери отца, и лишь духовные наставления помогли ему стать чище и лучше.

– Вот, видишь, даже Свет понимает, что без боли никак. Это побудительная сила для поиска, совершенствования и роста. Так уж вы, смертные, устроены.

В глазах стремительно стало гаснуть, а лицо окрасила грусть, будто ясное небо резко заволокли тяжёлые тёмные тучи. Неужели нет иного варианта, неужели только боль… ну почему, почему нужны такие инструменты совершенствования, очищения и улучшения? – хотелось плакать, никак я не хотела, чтоб такая участь пала на Лешика и Агнешку, – ну, неужели нет иного варианта? Боли и так много, порой именно она толкает на всякие жуткие вещи, она порождает зло, и зло процветает, питаясь ею. Она ломает самое прекрасное и светлое в душе, самые чистые стремления омывает кровью. Это… жууутко… Боль способна ввести душу в желание не быть вовсе, и ломаются часто души тонко устроенные, тонко чувствующие мир. Зачем это… вот зачем? Да я стала сильнее в чём-то благодаря боли, но… я убивала… и много убивала. Если б я могла обменять эту силу и яркость, на то чтоб вернуть все эти жизни, я бы с радость это сделала. Не нужна мне такая яркость и сила, и боль эта… тоже… не нужна.

– Поэтому ты и отказываешься от Хранительства. Но оглянись на всех, кого ты знаешь. Всех. Я видел уже достаточно миров, чтобы сделать вывод – так повсюду. Где нет боли – нет развития. Художник творит, потому что образ рвется быть проявленным из центра души и если он его не нарисует – ему будет больно. Это будет разрывать его, пока он не возьмет кисть и не выплеснет образ на холст. Люди начинают задумываться о Богах, о душе, и о своем пути в моменты, когда им больно. Желание что-то трансформировать в себе приходит тогда, когда при взгляде на себя человеку становится больно от того, что он видит. Желание сделать мир лучше возникает, когда больно быть в мире текущем. Желание любить кого-то – это желание утешить боль другого и найти утешение своей.

Я задумалась. С одной стороны так, с другой… всё равно неприятно внутри, такое режуще-раздирающее чувство.

– Какая-то боль обучает, это верно, закаляет, как бы мне не были противны и чужды такие методы, они как раз из разряда необходимого. Меня многому обучали через боль, учили, что она друг и союзник. Бывает такая боль, которую ценишь, потому что понимаешь, зачем она, для чего она, это действительно похоже на глас без слов, который указует на заблуждения. Но есть такая боль, которую хочется стереть, чтоб никто такую не испытал, потому что она отнимает куда больше, чем даёт.

– Я стараюсь к такой не вести.

– У тебя не всегда получается. Я вот веду и к такой. Почему нет. Ощущение, что что-то отнято – тоже боль, которая побуждает к действию. Что-то отнято – достигни. Построй. Дотянись. Добейся. Не можешь? Стань сильнее. Ещё сильнее. Боль от нехватки побуждает учиться достигать, получать, создавать. И это прекрасно.

Слёзы всё-таки потекли… слишком больно… то, что внутри… то эхо агонии… эти незримые шрамы на сердце. Понимаю, что что-то действительно было необходимо… но…

– Интересно, кем нужно стать, чтоб сделать боль несуществующей? Чтоб её не было, но был иной инструмент, позволяющий душам расти и развиваться. Например, большая связь с Богами, большее понимание того, как всё устроено, большее знание и ощущение своего пути по судьбе. Эмпатия вот например, которая позволяет чувствовать другого, чувствовать каково ему, можно немного и телепатии добавить особенным и готовым к такому дару душам. Вообще повышенную чувствительность сделать. Дать душам толику предвидения, чтоб знали, как и к чему приведёт их тот или иной выбор, – я вытерла слёзы, и выдохнула, было как-то так тяжело, вот вроде ж и тела нет тут, а тяжесть есть, – нужно будет найти такой мир, где эволюция строится не на боли и страдании. Всё возможно, значит, и это тоже. Если не найду такого, значит создам.

– Вооот! Тебе сейчас больно и ты замахнулась на создание нового принципа роста душ, на создание нового мира, новой Вселенной. Потому что тебе больно. Потому что боль – это стимул к действию и развитию. Мне нравятся твои амбиции. Пробуй. Ты отказываешься стать Богом сейчас, но с такими амбициями может, станешь равной нам позже. Может не в этой своей смертной жизни, так в следующей.

– Я бы посмотрел на мир без боли. С удовольствием. Когда и если создашь такое место – приглашай. Если там будет развитие и совершенствование душ без боли – я сам назову это чудом.

– На Вселенную я пока не замахиваюсь, тут хотя бы мир для начала создать такой, – я скрестила руки и притянула крылья к плечам, – а как вы сами боль чувствуете? Это же как-то иначе? Наверное, более жутко, чем я могу вообразить…

– Мне неведомы границы твоего воображения, но да, скорее всего ты даже не представляешь этих ощущений. Смертные могут забыть свою боль, заглушить её иными переживаниями, есть даже у них выражение «время лечит». Бог может забыть что-либо, только если он неполноценен, вот, как я была, когда он от меня куски отрывал. Нам, чтобы унять боль, требуется полностью разобраться, что стало причиной, устранить её и по возможности исправить последствия. Только тогда боль начинает слабеть и постепенно угасает на протяжении столетий, ведь для нас любое событие столь же ярко остается в памяти, словно оно случилось мгновение назад, а не давным-давно.

Я попыталась себе это представить, ощутить, и… оооо, да это же… невыносимо. Не думаю, что я могла бы с таким справиться, нет… я зажмурилась и помотала головой, поджав губы… это кудааа больше того, кто я сейчас, да и наверное, кем буду в следующей жизни. Но даже того, что я смогла вообразить мне хватило, чтоб и ужаснуться и поразиться тем насколько же Боги сильны, могущественны и велики, чтоб не смотря на такое восприятие, продолжать Быть, продолжать Любить и вести смертных, заботясь о них и помогая им…

– Божественная Боль ужасает… и, как вам хватает сил и выдержки с таким справляться? Есть ведь такие последствия, которые не исправить даже божественной волей, и получается, что Боги в какой-то степени вечно испытывают боль. Вот бы иметь такой Дар, чтоб исцелять боль Богов, – я посмотрела на свои руки, сейчас они казались такими тонкими, хрупкими, маленькими, слегка прозрачными и словно бы детскими даже.

– Благородный порыв. Возможно, если бы это было возможно, Хранители не выбрали бы уход, не лучились бы изможденной усталостью. Но даже я смог предложить им лишь растворение.

– Да и стоит ли исцелять нашу боль… Вот, например, Свет теперь долго будет терзаться тем, что сотворил за последние лет 500. И это будет мотивировать его дважды, трижды думать над каждым своим действием, глубже анализировать последствия, быть аккуратнее и не совершать глупостей, то есть эта боль сделает его лучше. Богам тоже нужно развитие, тем более теперь, когда мы видим эту безграничность космоса. Есть куда развиваться.

– Ну, может отчасти, ты и права насчёт боли и роста. Но это не отменяет моего желания эту самую боль исцелить, – я пожелала, чтоб мы снова все оказались за столом, – я по себе могу сказать, боль не помогает глубже анализировать, сколько помню себя, в состоянии боли хочется просто сделать хоть что-то, чтоб не ощущать её вообще, и сознание упорно ищет такие способы, и успешно находит…

– Если ты делаешь просто что-то лишь бы сделать – скорее всего, это тебе не поможет, либо поможет кратковременно. А когда тебе это надоест, ты наконец вгрызешься, всмотришься, вдумаешься в свою боль, найдешь её причину или найдешь тех, кто может помочь тебе найти причину. Найдя причину – будешь искать средства для её устранения, решишь, на какие усилия ты готова пойти ради избавления от боли, и наконец-то избавишься от неё, добившись того, чего хочешь. И станешь сильнее. Боль не терпит истеричности и сумбурности. Настоящая, тяжелая боль требует сосредоточенности, вдумчивости и упорства, культивирует волю, цельность разума, тонкость восприятия и чуткость сердца.

– Когда-нибудь в какой-нибудь жизни я пойму, как это делается, как можно полностью избавиться от боли. Пока мне это сложно даётся, маленькая воля, шаткая цельность разума, слишком трепетное и израненное сердце. А вы пробовали, ну, в качестве эксперимента, дать там внизу душам век без боли?

Тьма, вернувшись к облику женщины, погладила мои волосы. Это прикосновение отдалось во мне дикой смесью из глубинных импульсов наслаждения, словно дотронулись до всей меня изнутри и снаружи одновременно, и при этом тут же разлилась хлёсткая вспышка дикой боли, после которой это всепроникающее прикосновение ощущалось, ещё более спасительно приятным, аж глаза закатились.

– Я бы поработала над закалкой твоей воли, жаль, что ты хочешь нас покинуть.

– Да, мы пробовали. По моей инициативе. Давным-давно мы пробовали разные модели взаимодействия со смертными. Было и такое, что решили совместным чудотворным усилием лишить смертных боли. Это требовало огромных сил, благо и смертные молились, и славили нас достаточно. По началу. Но вскоре это привело к странным последствиям. Люди замерли. Они перестали расширять города, перестали придумывать что-то новое, просто ели, пили, спали, размножались. Даже еду выращивали далеко не все. Те, кто поразумнее – да, даже не испытывая боли от голода, боли от страха и прочих болевых импульсов, они продолжали растить еду для удовлетворения базовых потребностей. Но были и те, кто просто ожидал смерти, уповая на ещё большее благорастворение.

– Помню-помню. Их мысли были примерно такими: – раз Боги смилостивились, и настало благостное царствие на земле без боли, значит те, кто отправляются к их престолам, получают ещё большее их благословение, ведь становятся ближе к ним. И стало чудовищно скучно. Ни амбиций, ни интриг, ни великих начинателей, ни изобретений, ни-че-го. Ничего не нужно им, когда не больно. Вдобавок, они стали меньше молиться. А зачем, если Боги и так уже всех помиловали, царствие божие настало и всё, чего остаётся ждать живому – часа, когда Боги призовут его к своему престолу. Молитвы с просьбами исчезли, как вид. Молитвы с воспеванием и почитанием звучали, но всё более тускло, механически, по привычке. Новые поколения, не знавшие боли, уже не представляли, от чего мы избавили человечество, и просто повторяли заученные тексты благодарности, не понимая, за отсутствие чего именно благодарят.

– Эх, странные смертные, очень странные, – я смотрела на Тьму, потом на Владыку, – я не хочу вас покидать, очень не хочу, но… я хочу помочь своему миру, и много чего ещё. Я бы хотела и вам помогать, и жить в мире смертных, совместить божественное и человеческое, но видимо это невозможно, ну или я лично не знаю, как это сплести воедино, а выбирать необходимо, – я грустными глазами посмотрела куда-то вдаль, – я ведь могу там внизу помогать, ну, по разному? Душам, людям, могу же? Запрета ведь нет, на то чтоб я бывала в вашем мире? Я и технологий некоторых насыплю, в разумных пределах естественно, пусть и сами пробуют что-то изобрести. Но, например, защищать сам мир я ведь могу? Пока вы будете Лешика и Агнешку вести к становлению Хранителями, думаю там ещё понавспыхивают разные конфликты… и особо жёсткие я ведь могу разруливать? А по части боли, мдааа, видимо тут необходимо найти какую-то золотую середину, над этим нужно будет подумать. Если взять планету мелендинов, Меленар, там нет боли, ну среди самой расы, но когда на них извне напали, они всё равно сполна её хлебнули, начали развиваться, магия начала у них разная проявляться куда более ярче. Получается, что либо без боли реально никак, либо нужен какой-то ещё элемент внутри, который бы очень весомо пылал в душе стремлением расти и развиваться, созидать, творить, преображать и преображаться, вращая колесо эволюции.

– Конечно, мы рады твоим визитам. Свет, мы же рады? Рады. Жизнь смертной мимолётна, в следующей, ты уже будешь другим человеком, с другими чертами и уникальностью, поэтому за тобой, как за Лионессой мы можем наблюдать ещё максимум лет 500 с учетом твоих магических изысканий и всяких железок, которые могут продлить функционирование твоего тела. Это коротко, очень коротко. И если ты захочешь нас навещать – это будет приятно. Ты яркая, смотреть интересно. Мы больше не пообщаемся так, напрямую, но сны никто не отменял. Кстати, о мелендинах. Свет, если у тебя там внизу своя раса новая получилась, я свою тоже создам. И не лезь к моим питомцам лет 500, пусть развиваются автономно какое-то время. А я не буду лезть в тепленькое местечко твоих остроухих. Идёт?

– Идёт. Мне даже любопытно, кого ты создашь на этот раз. У тебя фантазия по кругу ходит, всё какие-то хищнические животноподобные гибриды получаются.

– Вызов принят. Будет тебе не гибрид. Сделаю на базе человеческой модели, без особых примесей. Будет весело, когда автономность будет снята.

– Ох, учитывая твои представления о веселье… да рассудят нас будущие Хранители.

– Я думаю, я больше тысячи проживу, даже без учёта нанотехнологий. У меня происхождение особенное, я всё-таки дитя Создателей. Главное чтоб новый Эрархат меня не грохнула, а она видимо этого очень хочет, слишком сильно любит власть, и кажется, медленно съезжает в безумие. Ей явно хочется остаться единственной в своём роде. Что означает, рассудить Тьму и Свет? Это, как вообще происходит?

– Очень просто. Если мы со Светом прекрасно чувствуем и видим глубины человеческих душ, помогая им идти выбранным путем, то Хранители видят своё это Равновесие. И когда оно смещается, они встают на сторону потерпевшей стороны. Нарушившая равновесие сторона отступает, делая уступки для его восстановления. Или не отступает, если скучно и тогда начинается веселье, потому что потерпевшая сторона при поддержке Хранителей двойной мощью обрушивается на нарушителя, внизу происходит очередная короткая, но яркая война и равновесие устанавливается всё равно.

– Иногда это сильно раздражает. Хранителям нет дела до каких-то идеалов кроме Равновесия. Они хладнокровно вставали на сторону Тьмы, когда я пробовал сократить поголовье её культов. Они вставали на мою сторону, когда Тьма пробовала расширить полномочия погрязшей в пороках аристократии.

– А они не пробовали как-то в каких-то ситуациях и сильных спорах меж вами, найти что-то третье, что устроило бы вас обоих? Ну, например, как я ощущаю, тёмным очень не хватает сплочённости, и дисциплины. А светлым больше бы свободы и индивидуальности самовыражения. Всем бы побольше знаний, и возможностей для роста. И эти линии, которые местные касты, сделать бы ступеньками, а не стенами. И наивысшей драгоценностью для всех сделать сам Дар Жизни.

– Пробовали.

Сказав это хором, они переглянулись, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям. Свет кивнул, позволяя Тьме говорить самой.

– Пробовали, только из этого мало что получается. Мы со Светом слишком разные. Слишком разные у нас ценности и представления о том, как должно быть. Когда Хранители пробовали найти вариант, который устраивал бы и Свет, и меня, получалось что-то такое, что подрывало веру смертных в нас, в наши образы, и вело к снижению качества молитв, к снижению вкусности еды, ну, чтобы ты понимала.

Я кивнула. Мдаа, и тут тоже блин блинский… золотая середина не во благо.

– Кстати, по части молитв, как вы относитесь к молитве в танце? Она не в словах, она как синтез чувств сердца, души, духа и разума, вложенная намерением в движения тела.

– Молитва в танце… может для твоего мира такой способ выражения своего намерения является часто применяемым, но у нас люди чётче и лучше выражают себя словами, молитва получается подобной ограненному бриллианту. Даже когда они молчат ртом – внутри они проговаривают всё словами. А молитва в танце – это…«абалалал славься Тьма, ай собака ногу потянул… абалалалала да прибудет со мною твое благословение… какой же я шикарный, надо будет перед Гюльменой так оттанцевать, глядишь перепадет чего». Молитва в танце для смертных больше самолюбование и выпендреж, иногда ещё кайф от музыки. Молитва словом – куда более концентрирована.

– Меня учили иначе, наоборот, слова многое искажают, а чувства – это душа и сердце нараспашку, там нет мыслей, это… эммм, как полная отдача в безмолвной, яркой, внутренней тишине явления. Такая молитва – это как дар. Может, я просто станцую, когда буду там внизу, а вы скажите, как вам такое. И если вам понравится, я буду обучать подобному варианту тех, кто пожелает.

– Станцуй, мы посмотрим. Может твои танцы отличаются от того, что вытворяют наши смертные. Потому что у них мыслей при этом много. Гораздо больше, чем при сосредоточенной словесной молитве. Кстати об этом. Души ты отправила, в наш мир хлынули иномирцы, наши души хлынули в другие миры, кандидатов на место Хранителей ты предоставила. Мы можем находиться здесь долго, бесконечно долго, но чем дольше – тем сложнее будет вернуть тебя вниз близко к тому моменту времени, когда ты вошла в Обитель. Мы не торопим, но мне кажется, ты не хочешь, чтобы там внизу тебя не было целый месяц.

– Свет, ну вот умеешь ты момент испортить. Зачем девочку торопишь? Интересно же! Когда мы ещё с полубогом, да ещё и таким оригинальным поговорим? Я ещё не закончила с Яриком…

Ярик встрепенулся и напрягся, бросая на Тьму настороженные взгляды. Она послала ему воздушный поцелуй.