Глава 7 – Смотрины
Промозглое тусклое утро. Нежеланная альтернатива беспокойной ночи. Липкое недомогание и стыд за покорность всемогуществу Морфея. Суетливые сборы. Нет, не навсегда, и даже не в другой отель. Просто отсюда, из номера. Куда-нибудь, лишь бы уйти.
Гребень дрогнул в спутанных волосах, когда дверная ручка щёлкнула. Точно выстрел. В зазорном смущении склонилась нечёсаная голова. Зеркальное отражение мужской фигуры на пороге прикрылось кулисами каштановых локонов, что упали на бледный лоб. Была б воля Вини, она бы спряталась за ними, но это слишком глупо даже для неё. Оттого просто замерла в томительном молчании.
– Прости меня, – хрипнул Богат. – Вини, прости.
– Всё нормально, – только и выдавила из себя нарочито легко.
Пропустила ход.
– Это было… наваждение, – если и репетировал речь, то потратил время впустую. – Я не хотел тебя обидеть.
Пауза затянулась. Девушка через силу подняла на него глаза, поплыла вдоль стен к выходу.
– Всё нормально, говорю же. Извини, мне нужно в магазин.
Задумала юркнуть в дверной проём, но помешал стоящий там супруг. Конечно, он подвинулся, пусть и с места не сошёл. На секунду они застряли в тесноте деревянной рамы. Как от огня, Вини отрешилась от мужской груди. Засеменила прочь. Богат глядел ей вслед.
Далеко за спиной глухо звякнул колокольчик. Цыкал маятник настенных часов. Вздутый линолеум смягчал шаги. Продавец наводил порядок в кладовке, ронял коробки, шуршал картоном. Вини нашла себе подходящее убежище в тупике книжных шкафов. Доверилась выбору подписчиков. Победителем вчерашнего опроса о камерном книжном магазине Парижа стала эта старинная лавка. Вопреки стереотипам здесь не пахло пылью и старой бумагой, свет ламп не тёплый оранжевый, а, как в операционных, холодный белый – окружение вменяло чувство защищённости. Блаженное уединение.
Тома выстроились неровными рядами. Несмотря на головную боль, их радужная разномастность не рябила в глазах. Прислушиваясь к размеренному ритму часов, изящно и плавно, как актриса, Вини поддела пальчиком глянцевый корешок. Abel Dubois? Какой-то модный писака, одобривший для обложки романа «Ortie argentée14» фотографию двух обнажённых дам, слившихся в экстазе. Что он забыл в отделе классики восемнадцатого века? Поджав губки, девушка вдавила книгу в плотный ряд.
«Успокойся, – Вини сама с собой завела немую беседу. – Строит из себя тут Афродиту. Богат жаждет денег. Чтобы переписала завещание в его пользу».
Побарабанила стрижеными ноготками по переплёту:
«Воспользовался моментом. Ведь и выпила, потому что была уверена в нём. Потому что… привыкла к нему. Змея. За кого он меня принимает?»
Вытянула случайный том. Françoise Sagan – «Bonjour tristesse15». Поморщилась, легонько постучала им себе по лбу.
– За дуру он меня принимает, очевидно, и я дала ему на это полный карт-бланш. Идиотка. Отныне никакого алкоголя. Вспомнила – довольно».
Крепко сжала блок. Живой рукой, чтоб не помять.
– Дружочек-пирожочек. Я ведь помогла ему!
Яростно затолкала книгу обратно. Бумага стерпела.
– Помогла… Пустила в дом, кормлю, одеваю по надобности. А бренд костюма, поездка за границу – моя инициатива. Моя прихоть. Сверх жизненно необходимого не просил. Ни копейки не просил.
Погладила рифлёные корешки.
– Всё по уговору. Свои обязанности выполняет на «отлично». По первости на работе гудели, как одноклассницы тогда в школе. И с той историей с ФСБ… О мотиве не соврал. Не соврал. Может, я и дура, но распознавать ложь в стрессе умею, – ядовито ухмыльнулась. – Не чувствует же он что-то ко мне, в самом деле. За пять сотен лет ни поползновения, а тут вдруг на тебе? Гори в аду, грёбаное вино!
Чихнула от пыли:
– Нет, не влюбилась! Всего-то симптом. Пройдёт. Не болею же.
Но этот украденный первый поцелуй… Девочку романтические сказки никак не могли обойти стороной. С пелёнок слыхавшая истории святой любви, малышка рисовала в своём воображении картины с фонтанами и молочными реками. А то, что в итоге действительно приключилось с ней полтысячелетия спустя, походило на некое коварное заклятие, за которое до самого Страшного Суда придётся расплачиваться дырами в животе от бесовских вил.
– Развела драматургию! Чмокнули её, она уже на «нет» изошла. Богат не дурак. Понял, что поезд ушёл ещё до его участия в моей жизни. Значит, не ради выгоды это делает… А ведь хорош манипулятор!
Вини достала следующую книгу. Раскрыла на случайной странице, отвлеклась на чтение. Guy de Maupassant – «Bel-Ami16». Тяжеловесная металлическая рука больше подходила в качестве подставки. Правая управлялась с хрупкими страницами куда лучше. Бумага порхала бабочкой, не заминаясь в уголке.
– В любом случае, праздник я ему испортила. Надо с ним поговорить.
– День добрый, – сказал кто-то совсем рядом на чистом русском.
Вини озиралась в поиске опасности, как дикий зверь. Нашла в двух шагах юную красотку, ниже её ростом. В бордовом вяленом пальто, с непокрытой головой. В руках ни берета, ни платка, только сумочка. Конечно, грех прятать такие роскошные кудри даже в лютый мороз. Грех скрывать натуральную красоту макияжем. «Белокурая бестия», – повесила на неё ярлык интуиция Вини.
– Здравствуйте, – не скрывая настороженности, ответила девушка на приветствие, верно полагая, что это был не просто вежливый жест соотечественников на чужих берегах.
– Вы извините, но я хотела с вами поговорить.
Вини, готовая к побегу, терпеливо ждала, пока та достанет что-то из кармана. С годами пришла мудрость об обманчивости тесного контакта. Прижавшийся в метро мальчишка утянул кошелёк из сумки, а сотрудник на корпоративе якобы пьяный полез обниматься, чтобы всадить в сердце шприц. Обладая какой-никакой властью, не жди от завистников человеколюбия. Тогда, на празднике, Вини как предчувствовала, вовремя дёрнулась в сторону. Подоспевшие коллеги скорее вынули шприц из спины, другие скрутили преступника. Последствия покушения ограничились симптомами пищевого отравления. Незначительна оказалась доза. Пусть приятного мало, отделалась легко. В отличие от Богата. В тот страшный вечер он у неё на руках не тлел, нет. Варился заживо. От воспоминаний у Вини по телу побежали мурашки. Умоляла же смерть, чтоб не показывалась больше. Больше никогда. Не надо больше.
Блондинка вытащила из-за пазухи паспорт.
– Вы не бойтесь. Вот. – Как ребёнок свой рисунок, продемонстрировала одну из страниц документа. – Позвольте представиться – Адали Чекан.
Вини пригляделась. Раздел «Дети» с двумя заполненными строками: Богат Чекан, Златая Чекан.
– Ваша свекровь, – уточнила незнакомка.
– Вижу, – и снова гордое молчание. Самостоятельно разбираться в происходящем Вини не торопилась. Так и стояла с раскрытой книгой, скрывающей левую руку.
Адали несколько стушевалась от возложенной на неё роли ведущей.
– Это, конечно, выглядит странно, но я ждала вас. Слежу за вашими социальными сетями. Узнала, что приехали в Париж. Что собираетесь в этот книжный. Счастье поймать вас здесь без него.
– Ждали? – Вини почувствовала укол тревоги и злости, что никак не отразилось на её лице. – Зачем?
– В моём положении опрометчиво просить о помощи. Мы незнакомы. Но, Винивиан, вы моя последняя надежда. Понимаете, сын недолюбливает меня. – Вздохнула, чтобы продолжить. Приложила пальцы к виску, замотала головой. – Нет, не могу – вот так сразу. Тем более, здесь. Я ждала, но мне пора идти. Я позвоню вам?
Невестка совсем растерялась. Таращилась на свекровь, судорожно соединяя детали пазла. Очнулась, только когда дверной колокольчик оповестил об уходе Адали. Ушла с её номером телефона.
«Семейка плутов».
Вини вытащила книжку с развратной обложкой из шкафа с классической литературой, понесла в другой конец зала. Бесит, когда что-то не на своём месте. Сейчас особенно.
Беспроигрышный план! Мамкины пикаперы марают свои никому ненужные книжонки миллион раз обсосанными «истинами». «Чем меньше девушку мы любим…», «Вотрись в доверие, а потом не бери трубки», «Стань её детским идеалом, предварительно ознакомившись с историей поисковых запросов, пока она отошла припудрить носик» и прочее, и прочее. Может, это и работает в какой-нибудь клинике для особо одарённых, но не с большинством. А если уверишься, что в погоне за семейным счастьем избранница пойдёт на уступки и безоговорочно примет некоторые телесные и душевные изъяны твои, то побейся немножко лбом о стол и допетри – вечно молодым некуда торопиться. Выходит, и ущемляться незачем. Ресурсы неограниченны – потребности удовлетворяются в любом случае.
«Даже у дурных. Даже у мразей. Даже у тех, кто сочетает в себе оба эти качества», – поддакивал Богат своему внутреннему голосу.
Но Вини… Вини – особый продукт. В продолжение темы еды. Если непоколебимые в своём целомудрии, выращенные в тепличных условиях девушки – рыбы фугу, с которыми только знай, как обращаться, чтобы и сашими угоститься, и яда не хлебнуть, то этот экземпляр, как и, например, монашки – мина. Запрятавшаяся в высокой траве, всеми забытая. Только и ждёт, когда на неё напорется хомяк или сядет сапсан. Плохая идея. Порох не съедобен. Шарахнет – собирай себя потом по частям. Но если в женские монастыри Богату, как и всякому мужчине, путь заказан, да и без надобности, то жёнушка его никаких клятв не давала…
В своё время прошерстил тонну книг по психологии, понабил шишек, чтобы вернуться к очевидному выводу – женщина жаждет внимания. Будь то домашняя девочка, или птица вольная – нужно давать им себя, и доза любви соразмерна с архетипом подопечной. А эта сказка про непреступного самца…
«Тьфу!» – Богат сдержался, чтобы не плюнуть под ноги. Первый раз за столько лет о себе напомнила эта низменная потребность.
Для Вини он не скупился на проявления чуткости и интереса к затеянной игре с самого первого дня. Был в меру инициативен. И без усердия с его стороны отношения вскоре бы доросли до настоящей дружбы. И статус этот закрепился в тот самый день, когда супруга пришла к нему, полумёртвому, в больницу. Просила милости, держала за руку. Но тот, кто работает на перспективу, маленькими победами размениваться не привык.
Как рабочая лошадка Вини оценила чёткое следование задачам; как человек – доброжелательность, неравнодушие. Однако при всей своей открытости и явлении самых добрых намерений, муж не навязывался, пропадал с новыми подругами. Одну даже привёл домой. То было необходимо в первую очередь Вини! Разыграй перед ней возникшую с ничего любовь, купилась бы? Обезвреживание мины – дело, требующее расчётливости и предельной осторожности. Только самоубийца режет все провода разом. Нужный, конечно, оборвёт, но результат вряд ли устроит… Или в мине нет проводов?.. Не для того от службы в армии косил, чтобы вникать в азы военного дела.
«Да и помощь пришла, откуда не ждали. Правду говорят – нет худа без добра».
Медвежья услуга с поисками племянницы обратилась в демонстрацию акта бескорыстия. Даже жертвенности. Снайпер целился в Богата, а рикошетом попал в сердце Вини. Не буквально. Обрушил воздвигнутую ею стену, так сказать. За ней следующая. Вторую сломать мог очередной удар после длительного затишья. Перемирие обольститель использовал по полной. В ход пошли «случайные» касания рук, сближение на диване перед телевизором, сигнальные взгляды – смотреть на лицо, но не в глаза. Как будто смущался непрошенных чувств. Будто сам попался на удочку, и с каждым днём новые бутоны распускались в душе. Когда обстановка расположила – атаковал. Праздник и алкоголь от начала времён способствовали сближению.
Разумеется, она воспротивилась. На прочее и не рассчитывал. Вкушение губ, самых обычных, мягких, с терпким ароматом винограда, доставило знакомое удовольствие. Хорошо. Однако великолепно, несравненно, божественно стало, когда девушка неумело, несмело и не сразу стала отвечать ему. Буквально натыкался на искорки упругой розовой кожи. На первый взгляд ленивый её поцелуй каялся, исповедовался. Сама себе палач. Вини – уныние. Вини – Коцит17. Вини – самоубийца. И Богат разгадал горькое откровение в языке её тела. И напугало оно его, лишь больше распаляя ликование.
Искуситель сделал всё, что требовалось. Красиво подошёл к кульминации истории своей любви, поставил перед фактом. После якобы срыва Богат отступил на два шага назад. Больше не играли в настольные игры, не смотрели кино. И вроде поддерживали дружественный настрой, но за ужином, передавая тарелку, избегали случайного прикосновения. Если Вини было просто неловко, то Богат понарошку стойко терпел муки совести. А может и не прямо-таки понарошку.
Ситуация всё равно не очень приятная. Вместе с триумфом и какой-то по-человечески простой радостью, что подарил хорошей подруге её первый поцелуй, варилась обида, сочувствие и преждевременная скорбь. Богат заставлял себя забыть приглушённый плач, но он звенел во снах, корректировал их сюжет. Когда безэмоциональный человек льёт слёзы – это страшно.
«Кедровые орехи… Откуда узнала? Я что, говорил?»
Богат подпрыгнул, разбуженный автомобильным гудком. По ту сторону улицы в темноте алел глаз светофора.
«Едва под колёса не угодил. Из-за неё. Из-за неё дротик словил… Может, к бесу это всё? А то с собой прихватит. Рядышком похоронят».
Потряс головой. Отставить сентиментальности! Без Вини на себе прочувствовал бы всю мощь русского мороза, голода и антисанитарии. А что делать с киллерами?..
«Эх, убьют – так убьют!»
Что мучиться в неведении? Одно спасение – здравый смысл. Подпольный Баят – дефицитный товар. Чудо, что вояки не скупились и отписали для посвящённого целую ампулу! Крайне лестно, спасибо. Но куда проще было бы похитить и закрыть где-нибудь в глуши, повесив липовое дело. Но они так не сделали. Натравили бандюгу с пулькой. Это и без того считай аттракцион невиданной щедрости. А если по-прежнему ждут и примут по прибытии…
«Ай, к чему фантазии? Так можно кукухой поехать. Хватит и одной сумасшедшей».
Сконцентрировался на первостепенной задаче. Здесь всё очень хорошо. Рыбка прикормлена. Остаётся только ждать. И быть рядом.
В ту самую минуту, пока супруг направлялся в очередное злачное заведение, супруга грелась в неприметном ресторанчике баклакинской кухни на затворках Парижа. Не русской, ни в коем случае! Накануне войны гордая Баклакинская Республика отделилась. И годы спустя осталась маленькой копией матушки Русси. Язык, культура, мода. Да хотя бы это заведение в пример. Стены, отделанные брёвнами, берёзы, раскинувшие ветви с пластиковыми листьями над головами посетителей.
Главное сокровище баклакинской кухни – тыквенные баппе, стоит того, чтобы поехать так далеко. Чтобы натянуть на обе руки белые лечебные перчатки от ожогов. Интересная национальная черта есть у баклакинцев – они все как один на дух не переносят киборгов. Слишком велики были их потери в бою за человечество. Человек с металлическим протезом на видном месте в подобных заведениях столь же неуместен, как татуированный в общественной японской бане.
Официанты во всём мире из издержек профессии располагают отменным слухом. Оттого после вопроса Адали, мамы Богата, о здоровье рук, Вини решила играть больную. Святая простота, якобы разлила кипяток накануне. Да, так сидеть жарко. Да, она стала похожа на антропоморфного зверька из детского мультфильма. Но тыквенные баппе заслуживают всех неудобств. Лучше один раз попробовать, чем сто раз услышать. Ещё лучше – не один.
Вини болтала в пивной кружке местный аналог хлебного кваса. Богат болтался непонятно где. После той злополучной ночи их безмолвное перемирие с каждым днём приближалось к критической точке, где кто-то, в конце концов, взорвётся. Девушка ставила на себя. И без того в последнее время всё чаще накатывает приступообразная тревога, а сны всё чаще прокатывают глухую темноту. Морально готовясь к холоду земли, Вини щедро сыпала льда в «отношения». За искренность его симпатии и гроша бы ломаного не дала. Оттого ещё больнее. Её водят вокруг пальца, и она рада вестись. Она! На продажного Дон Жуана!
Сдавать назад поздно. Только вперёд, босиком по стеклянным осколкам. Пьеса идёт крахом – делай вид, что так и задумано. Беспросветную глупость можно бы было списать на чувства, если бы, наконец, пробудились. Мёртвое не оживает. А этот поцелуй… В фильмах с претензией на романтику подобная сцена пронимала разве что в юности, когда Вини ещё загадывала себе похожий сюжет. С годами любовь приобрела для неё равно такое же значение, как журчание воды в скальном разломе, как мах крыльев мельницы, как дробь града по канализационному люку. Есть где-то – пусть будет.
Тут как с наркотиками? Не просечёшь «фишку», пока не попробуешь? Вопреки всему плохому, что было до и после, тот вечер Вини бы бережно сохранила в памяти на всю оставшуюся жизнь. Да, хранила бы. Не потому что бережливости способствовала грандиозность события. Не только лишь потому. Просто это было… хорошо.
– … хорошо?
– А? – Вини прислушалась. Кто-то настойчиво тянул её из мыслей обратно в суровую реальность.
– Всё хорошо? – повторила Адали. Сложила вилку и нож домиком. Без утвердительного ответа продолжать препарирование говядины, видимо, не намерена.
Её локти на столе стали последней каплей, чтобы тоже позволить себе отвлечение от приличий. Поморщившись от усталости, невестка пожаловалась:
– Квас согрелся. Официант!
Вытянула руку вверх. Ткань перчатки глушила щелчки пальцами. Прежде в похожей обстановке Вини осмелилась бы разве что на робкий жест первоклассника-отличника. Ну да. Подружки сказывали – после первого раза женщина меняется кардинально. Должно быть, ей хватило поцелуя.
Парень, одетый в народную льняную рубаху, обратил внимание на посетительницу, только когда та его окликнула повторно. Придерживая поднос в двух руках, скорее для вида, чем для равновесия, подошёл. Смущённо прочирикал:
– Bonsoir. Comment puis-je vous aider18?
«Ты ведь не косарь. Под кого косишь, Кирилл? – окрестила Кириллом. Просто так. – Брал бы пример со своего коллеги. Балакает на родном и не выпендривается. Слышу же по акценту, что ещё вчера в Баклакинске на скамейке пиво посасывал».
Не торопясь подыгрывать, Вини уточнила:
– Вы меня понимаете?
– Parlez français s'il vous plaît19.
– Если нужно перевести… – уже было встряла Адали, но невестка остановила комичным: «Ать!».
– Как же так? Баклакинский ресторан. Хозяин Петров. А меня не понимаете?
Смазливое личико окаменело. Ясное дело, понимает. Вини тронула пальчиком эмалированную кружку, нарочито добродушно попросила:
– Donnez-m'en un de plus. Et apportez l'addition, soyez si gentil20.
– Bien sûr, mademoiselle. Tout est pour toi… Vous voulez peut-être autre chose21?
– Нет, – переступая все правила этикета, девушка хищно оскалилась.
Не говоря более ни слова, официант удалился, прихватив с собой напиток. Проводя его глазами, как оптимист свои лучшие годы, Вини вспомнила про свекровь:
– Или вы хотели что-то заказать?
– Нет-нет, – хихикнула та.
Задумались, каждая о своём. Вини о своих снах. Где убийца бежит на неё с бензопилой; где в запертой комнате бомба отсчитывает последние секунды; где затянутая на поясе цепь со дна пропасти волочет к обрыву. Но почему так верилось, что очередная смерть – окончательная? Потому что ещё не пробовала умирать? Абсурдная мысль кардинально меняла поведение Вини в сюжетах. В храбром отчаянии прыгает на маньяка – её режут, на бомбу – разлетается на куски, в ущелье – разбивается о скалы с мерзким хрустом.
– Вы мне нравитесь, – отметила мама Богата.
«А вы мне – нет, – подумала про себя та. – Мешаете отвлечься».
С достоинством ответила:
– Чем вам приглянулся незнакомый человек?
– У вас добрые глаза.
Вини беззвучно хмыкнула.
– Знаете пословицу про тихий омут?
– В девушке должна быть загадка, – поделилась мудростью Адали.
Боже, как странно это выглядит. Свекровь – светлая юность, невестка – молодая грусть. Узри сею картину тронувшийся умом человек, завопил бы, как несчастный на полотне Мунка. Но у людей было полно времени, чтобы привыкнуть к подобным аномалиям.
– Позволите, я буду откровенна? – начала Вини с привычно рабочим тоном.
– Разумеется, – оживилась Адали.
– Признаюсь, нахожу несколько странной… О, квасок!.. Так вот, нахожу несколько странной ловлю меня в магазине с предварительным мониторингом через соцсети.
– Понимаю. Но вы пришли. Стало быть, готовы к диалогу.
Вини засмотрелась на похлопывающую пенную шапку содержимого бокала. Если мадам так хочет, пусть озвучит намерение попользоваться ей. Всё равно жена Богата согласилась на встречу с его матерью, потому что… потому что…
«Потому что я умираю со стыда!»
Бестолковое подлое чувство. И ведь нет у него отходной точки. Это она должна держать обиду за его безрассудность. За жестокость. Им движет жадность. Он также обманывал своих бывших, а ей легче. Разум кристально чист, картина ясна. Но… Пропасть невыносима!
«Такая сентиментальная стала, – насмехалась над своей минутной слабостью Вини. – Ну да. Старикам свойственно».
Больно отживать последнее дни в сплошном напряжении. Если в самом конце увидит это его лицо, будто он избавляется от проблемы, сердце не просто остановится. Разорвётся.
«Нет. Не змея на груди. Не верю. Не хочу».
А если поможет им с матерью помириться, Богат потеплеет. Ведь нельзя бесследно хоронить любовь к родителям. Из неё прорастают цветы ненависти.
– Мне искренне жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах, – смущалась Адали.
– Что произошло?
– А он не рассказывал?
Невестка пожала плечами. Мол, понимай, как хочешь. Глаза свекрови тускло зарябили, руки спрятались под стол, наминать пальцы. Заговорила тише, нехотя. Голос надломился.
– Мой мальчик. Так долго это всё… Знаете, у меня же ещё дочь есть, Златая, – взгляд, полный материнской любви и благоговения к одному только имени, и тут же отвела его.
«Богат. Златая, – рассудила Вини. – Повезло же вам родиться у обиженных жизнью скряг».
– Мы с мужем копили, – продолжала Адали. – В будущем пригодится. Доченька моя влюбилась, обрадовала новостью, что скоро стану бабушкой. Разумеется, всё в пользу молодой семьи. Этот её, вольный художник, никогда бы на жильё не заработал, – грустно вздохнула. – Богат прознал и… ну, понятно. А ведь мы воспитывали его традиционно. Мужчина – кормилец, женщина – мать. Нам с мужем самим пришлось не по душе открытие этой его черты. Сказал, что больше нам не сын, и дверью хлопнул. Думала, вернётся через пару часов. Но проходит день, второй. Телефон недоступен. Обзвон дружков тоже не дал результата. В полицию не обращались. Ну, неправильно это. Не убьют же его где-нибудь, в конце концов? Самостоятельный такой – флаг ему в руки! Потом переехали в Париж. Златая там квартиру купила, и нам хотелось быть поближе к внуку. Богат исчез из нашей жизни. Будто и не было его.
Адали замолчала. Ожидала комментария. Жаждала его. Оправдание, соболезнование, возмущение, что угодно. Вини как воды в рот набрала. Не для того, чтобы подсолить свекрови своей безучастностью. Но молчала. В пустой голове неоновой вывеской горело лишь одно слово, и слово было бранное. Не из чего черпать на ответ. Винивиан Степанчик матом не ругается.
– Бог знает, как он, где, – запустила свою шарманку Адали, но в этот раз «ручка» повернулась со скрипом. – Богат же такой, в социальных сетях ничего не публикует. Но вот рекомендации привели к вашей с ним страничке. Стало радостно… и страшно.
Вини выгнула бровь, придав себе надменный вид.
– Причина?
– Я боялась, что он всё ещё зол. Что не захочет говорить со мной.
– Поэтому решили попробовать, так сказать, в обход.
– Признаться, я уже пыталась наладить контакт. Вы фотографировались в этом отеле, я узнала его. Пришла туда, дальше ресепшена не пустили, но разрешили позвонить со стойки. Сказал, что говорить нам не о чем, и положил трубку, – Адали смочила горло вином. – На следующий день прождала у крыльца. Вышел, вытаращился на меня, развернулся и ушёл. До ночи простояла – больше не показался.
Вини глотнула кваску, дала себе время подумать. Вид её был мрачным. С этой тяжеловесной кружкой в руке вписалась бы в какую-нибудь обшарпанную таверну, где бьют морды.
– Сын обижен на родителей, которые отписали наследство, будем это так называть, не ему, ничем не обременённому взрослому мужчине, а его сестре – девушке в положении без собственного жилья. – Глянула на собеседницу. Кивок не обязателен. – Да простит меня супруг, здесь он свои качества джентльмена благополучно потерял. К тому же, получается, через века остался при своём… Зачем он вам? Просто интересно.
Пауза.
– Это мой сын. Вы, как мать, должны меня понять.
Вини уж было открыла рот, да тут же закрыла. Уточнение смысловой нагрузки не понесёт, а тираду, по правилам этикета, полагается дослушать.
– Однажды я упустила его. Теперь, спустя столько лет, судьба сама привела меня к нему. Мне нельзя его больше терять. Нельзя! Винивиан, вы поможете мне?
В порыве чувств Адали, словно попрошайка, потянула свою руку к руке невестки. Несмотря на то что кисть была бесчувственной железякой, ещё и в перчатке, Вини одёрнула её и, дабы не обидеть грубым жестом свекровь, сделала вид, будто поправляет воротник.
– Но что я могу?
– Я просмотрела все фото, все видео. Никогда не видела сына таким счастливым. Определённо, ваше слово имеет для него вес.
«Имеет. Как он меня, – ущипнула себя Вини. – Избалованный ребёнок наказал отца и мать безвестностью. Страшно подумать, чем отплатит мне, если я не отплачу ему… В конце концов, моя жизнь и моя смерть в его руках».
Диафрагму будто скрутило. Спину закололи искорки, как от онемения. Невестка отвернулась, глядя в никуда, и этим только выдала свои слабости. Адали играла дуру. Именно что играла.
– Богат не мог не вспоминать, – мягко стелила она. – Вы же наверняка заметили, как ему больно говорить или молчать об этом.
Вини не шелохнулась.
– Очерствел. За столько-то лет. Ему плохо, мне плохо, и я не хочу, чтобы это длилось вечно. Сыта по горло.
– Как вы собираетесь это провернуть? – Вини выпалила, как топором бросила.
– Идти на контакт он не хочет… Надо свести нас. Чтобы не знал. И как-то удержать.
– Предлагаете связать?
Адали пусто хлопнула глазами. Шутка не удалась. Юмористка попыталась ретироваться:
– А как тогда?
– Если заявлюсь в номер даже с вашим приглашением – натравит охрану. И сцена в каком-нибудь ресторане нам не нужна. И самое главное, чтобы вы были рядом. От вас же не сбежит.
Призадумавшись лишь на секунду, Вини предложила:
– Bois de Vincennes22?
– Да! – загоревшаяся идеей красавица чуть в ладоши не хлопнула. – Винивиан, сколько вы в Париже? Вы отлично знаете город!
– Благодарю. Я договорюсь с ним и сообщу вам позже. Хорошо? – Вини заёрзала на стуле. – Спасибо за доверие. Всего доброго.
Встала из-за стола, но что-то не дало ей развернуться и уйти. В бутоне хрупких рук была зажата её железная. Чувствовалось только натяжение, без тепла кожи через плотную ткань, и невестка помедлила. Непонимающе заглянула в мокрые глаза свекрови, а когда та назвала её сокращённым именем, переступив психологический барьер, невидимый купол пошёл трещинами.
– Умоляю, не сбегайте! Я однажды умру, так и не обняв его. Пойми же!
Выдержав мгновение-второе, Вини ответила бесцветно:
– Я понимаю.
На ходу срывая куртку с настенного крючка, Вини покинула ресторан. Ворвавшийся ветер лизнул банкноты в кожаном кармашке на столе.
Чёрные сломанные паучьи лапки спящих древ растянули над головой ватное одеяло цвета пепла, набитое колотым льдом и дымом. Снежные валики покоились на ветвях, рыхлели, чтобы вскоре окрепнуть с последним морозом. Горластые вороны кликали торопыгу-весну. Взмывали над иссохшими вязами, кружили шумным роем. Заплутавший март устал искать себе временный приют – развалился прямо на голубых сугробах. Минус три по Цельсию. Капелька пота мухой щекотала спину, но Вини не поддавалась и чёрных кожаных перчаток не снимала. Надела специально для этой встречи. Как шпионка. Детское мышление, однако, уверенности прибавляет.
Щёки, целованные розовым, рябили аки оперение брюшка снегиря. Хлынувшая к лицу кровь выдала её волнение. Адали, теребя хвоинки пушистой еловой лапы, обронила:
– Долго он.
– Придёт, – так же неэмоционально ответила Вини, не глядя в её сторону.
Всё равно смотреть не на что. Густые светлые волосы стянула тугая резинка на затылке, а алое пальто сменилось лыжным комбинезоном. «Собачка» развела молнию до середины груди. Замыслила своим якобы неприглядным внешним видом внушить сыну жалость? Но даже в потасканном спортивном костюме и с зализанной причёской вызывала у Вини только глубоко закопанную, абсолютно бессмысленную, примитивную, постыдную женскую зависть.
Ничего не изменилось. Мир, жвачка, а от былой дружбы на деле – одна оболочка. Богат ударился в работу, и жене необязательно знать, что стартовым капиталом стал её подарок – платиновые запонки. Пропасть росла – Вини решилась на отчаянный шаг. В пустоту. Даже если под ногой не затвердеет воздух – лучше, чем топтаться у края.
Повод для свидания – фотография в живописном месте. Всё для дорогих подписчиков.
«Зря. Он только разозлится», – в последний раз перевесила чаша весов.
– Зря, – озвучила её мысли Адали. Сиплость голоса всё-таки привлекло внимание невестки. Она плакала: – Зря. Ничего не изменится. Ничего не изменится!
Вини инстинктивно потянула руку, но ладонь так и не коснулась плеча горюющей матери. Выглядело неискренне. Именно что выглядело.
– Всё наладится. Он… хороший, – наконец призналась она самой себе, когда за стволами и решетом кустов мелькнул тёмный силуэт.
Порыв провалиться сквозь землю, убежать, зарыться в сугроб побудило осознание себя как второго самого глупого человека на земле после того, кто просунул руку в медвежью клетку. В желудке похолодело, пальцы согнулись в лапы коршуна. Свекровь отдалялась. Зашагала по траектории полукруга. Кривыми следами рисовала дугу на протоптанном снегу. Белокурая бестия зачарованно наблюдала движение за деревьями. Глаза широко распахнутые, рот, обведённый мокрым блеском, приоткрыт. Подобное выражение лица присуще либо любящим, либо полоумным.
– Боже, – прошептала имя Его всуе Адали. – Наконец-то. Боже.
Вини боялась посмотреть на Богата. Боялась увидеть, как выражение его лица меняется с привычного благодушия на потрясение и лютую ярость. Поэтому всё внимание своё обращала на спутницу. И зацепилась. Что-то не понравилось ей в свекрови. Сухие глаза. Сухие… Как так? Адали ускоряла шаг. Вини, словно тигр на охоте, без единственной мысли в голове, закралась за ней.
Супруга угадала – Богат излучал довольство погожим деньком, когда направлялся к отмеченному на карте месту в Венсенском лесу. Сказала, там чудный вид. В самом деле, под боком – блюдце замёрзшего озера. На другом берегу белая каменная беседка. Но не фотографироваться его Вини позвала сюда. Нет-нет-нет. Вчера была как на иголках. Суетливее и молчаливее обычного. Даже чай пролила. Дважды. Неужели разобралась в себе (с его посильной помощью)? Надежда вселяла восторг. В холе отеля, в вагоне метро, под сенями дубов, раз за разом возвращаясь к этой мысли, он сдерживался, чтобы не вскинуть руки, не явить победный клич. Но, как на качели, скатывался в крайность другую. Несмотря на то, что одна половина талдычила: «Ага, она признается», вторая повторяла эхом, только без сарказма. Богат усердно прислушивался исключительно к хорошему предчувствию.