– Жалко? Это летающая крыса. Раньше таких можно было свободно отстреливать. Сел напротив моего окна. Каркал так противно. Я на автомате достал и выстрелил.

– Как же так, голова отдельно? – удивляюсь я.

– Дробовик. Патроны специальные. С первого выстрела, и башку отстрелил. Хотя лучше забудьте, а то донесёте ещё. Забавно, что ворон упал рядом с бабкой на скамейке у подъезда. Столько крика было. Бабка психопатом меня назвала. Вот почему сразу психопат? Почему не охотник? Совсем у людей понятия спутались. Птицы им важнее людей, да, док?

– Меня больше волнует, почему я для Вас сегодня ворон?

Зайка не спешит продолжать, держит паузу вместе с наглой ухмылкой. Повышает значимость происходящего. Тем временем солнце заглядывает в окно, и терновый венец льёт свои острые тени на уже не молодое лицо Зайки. Он поднимает кисти рук, чтобы поддержать ими свою речь:

– Я думал об этом. Я теперь стараюсь… вот же, забыл.

– Думать о последствиях? – помогаю ему я.

– Анализировать как Вы. Чёрный ворон – умный и наглый птиц. Наверное, поэтому напомнил мне вас. У меня вазочка возле окна стояла, он её заприметил с ветки. Там монетки блестели, птиц хотел стащить мои денежки.

Я представляю Зайку с дробовиком в окне. Он улыбается, стреляя в меня. Я падаю с ветки, и моя голова катится к ногам пожилой женщины. Очки вдребезги, кровь течёт изо рта. Женский крик, и чёрный ворон прилетает и садится мне на нос. Кар. Так, стоп. Я в кабинете. Зайка теперь откинулся в кресле, вытянул ноги и снова смотрит. Сегодня яркий закат. Тень от оконной рамы лежит аккуратно между нашими креслами и тянется до противоположной стены кабинета. Голова в пакете на журнальном столике точно посередине попадает в солнечные лучи. Чёрная птица выпукло смотрится на фоне светлых тонов кабинета, особенно рядом с салфетками, которые я предлагаю плачущим клиентам. Жуть. Одинокая жертва, которую никто не оплачет. Запаха я не чувствую, но она же настоящая, на стенках пакета видны кровоподтеки. Подступает тошнота. Да, рано я размечтался об улучшении.

– Признаюсь, мне нехорошо от этой птицы. Понимаю, что этим действием Вы хотели донести какую-то мысль, и я должен это понять. Что я по-вашему должен делать с этим?

– Должны понять, что терапия не сработала. Мне до сих пор страшно сходиться с женщинами. Ленка моя всё ждёт, когда уже, а я боюсь. Если взбешусь, остановиться не смогу – меня словно на маховик наматывает и тащит. Навредить могу. Вот если бы вы помогли мне понять, откуда это идет и что с этим делать.

– Что поделать, если агрессия помогает Вам не чувствовать себя в подчинённом, уязвимом положении.

– Это все Ваши размышления на этот счёт, док?

– Ещё я думаю, что за этим может стоять чувство вины.

Зайка задумался и совершенно серьёзно ответил:

– Никогда вины не испытывал. Перед кем? Уж не перед Вами ли?

– Может перед своим внутренним ребёнком, маленьким Зайкой, которого не защитили когда-то в прошлом.

– Это Ваш Фрейд чувствовал вину, поэтому насочинял под кокаином всякого. Внутренний ребёнок у Вас видимо какой-то в башке, и Вы его активно хотите мне в голову вложить.

– Зачем мне это делать, Зайка?

– Чтобы я его защитил, видимо. Бедненького, несчастненького. Не сопротивлялся терапии и ходил послушно, денежки платил. Ваш внутренний ребёнок любит денежки, док? Но я не такой, я нормальный, принимаю себя полностью таким, какой я есть, без лишних сущностей.