Место под солнцем

Глава одиннадцатая. Ливий. Настоящее

Весна 1977 года

Алжир

Появившуюся в дверях кабинета мадам Брике Ливий узнал не сразу. Копна иссиня-черных кудрей сменилась модной в Европе короткой стрижкой, свободные одежды из разноцветного шелка – строгим деловым костюмом. Единственным, что напоминало о прошлом, было изящное колье из фиалковой бирюзы – свадебное украшение, которой ей преподнес ныне покойный супруг. Мадам Брике подошла к столу, двигаясь со свойственной ей кошачьей грацией, и остановилась в шаге от предназначавшегося для гостей кресла. Ее улыбка была не такой широкой, как раньше, но по-прежнему обещала все удовольствия в двух мирах.

– Каждый день за ужином мы возносили молитву Великому Богу и упоминали твое имя, – негромко сказала она по-французски. – Наш господин учит нас, что мы, неразумные дети, часто уходим с верной дороги, и Ему, милосердному и полному любви, приходится быть суровым. Все трудности, с которыми мы сталкиваемся на пути – уроки, благодаря которым мы становимся сильнее и мудрее. Слабым, говорит Великий Бог, уроки не нужны. Самые сложные испытания достаются сильным. – Женщина легко склонила голову. – Королей боги испытывали во все времена. Многие падают и не находят в себе сил подняться. Истинный король встает и продолжает свой путь.

– Рад тебя видеть. Ты изменилась.

– Только снаружи. Внутри я по-прежнему слабая женщина, преданная жрица того, кто подарил нам сердце, наполнив его любовью к красоте.

– Слабая женщина не смогла бы в течение десяти лет противостоять мужчинам, которым принадлежит этот город.

Аккуратные брови мадам Брике едва заметно приподнялись.

– Этот город принадлежит не тому, кто бродит по улицам с ножом и на каждом углу кричит, что он король, а тому, кто умеет решать проблемы. Как говорили на востоке еще издревле, умоляя об уважении, уважения не заслужишь.

Ливий поднялся женщине навстречу. Гостья протянула ему руку для поцелуя, а потом грациозно опустилась в кресло у стола.

– Сегодня за завтраком мы выпили за твое здоровье по бокалу золотого вина. Девочки отговаривали меня, дескать, нужно сохранить последнюю бутылку для праздника полной луны, но я сказала, что есть праздники и поважнее, да простит всех нас Великий Бог. Мы заработаем еще денег и забьем весь погреб золотым вином, но без нашего покровителя продолжим влачить жалкое существование.

– Вижу, дела у тебя не очень.

Мадам Брике опустила глаза на свои ногти, накрашенные ярко-алым лаком, и покрутила бриллиантовое кольцо на указательном пальце левой руки.

– С тех пор, как полиция наведалась к нам и перевернула все комнаты вверх дном, наше скромное заведение пользуется дурной славой. На улицах говорят, что островка изысканного разврата больше нет, остался грязный притон с дешевыми шлюхами. Что здесь больше не угощают опиумом, тонкими винами, диковинным шоколадом и свежими фруктами. Я отдавала месье Талебу последние деньги, считала каждый цент, но он не торопился выполнять своих обещаний. Потом я перестала платить и объяснила ему причину. И что же получилось в итоге? Его люди заявились к нам посреди ночи и устроили погром. Избили охранников. Девушкам, которые пробовали вмешаться, тоже досталось. А потом они пришли ко мне домой. Разбили окна, изодрали ковры, достали из шкафа платья и изрезали их в мелкие клочки. – Она развела руками. – Вот по каким законам живет твой наследный принц, Ливий. Дает пустые обещания и избивает женщин.

Халиф протянул мадам Брике позолоченный портсигар. Достав сигарету, она прикурила от зажженной им спички.

– Кто сейчас охраняет твое заведение?

– Я закрыла его на несколько дней. У меня не осталось людей для охраны, да и платить им нечем. Кое-кто из девушек попал в больницу… Гвендолен вряд ли выйдет оттуда в ближайшую неделю. – Гостья сокрушенно покачала головой. – Проклятая дикарка. Нет чтобы сидеть тихо – она просто обязана кинуться на противника с ножом, даже если это мужчина, который может прихлопнуть ее как муху. Это все индейская кровь. Если она смешивается с кровью темной эльфийки, жди беды.

Рука Ливия замерла на телефонной трубке.

– Что они с ней сделали?

– Сотрясение мозга и разбитый нос. Очень больно, но она поправится. – Жрица улыбнулась. – Я навещала ее сегодня утром. Она и до этого говорила о тебе чуть ли не каждый день, а сегодня произнесла твое имя раз двадцать, если не больше. Ждет, когда ее любимый господин снимет кожу с Фуада Талеба – желательно, посреди города, так, чтобы это видели все, и чтобы он вопил, как резаный – а потом проведет ночь в ее объятиях. Победа кажется воину особенно сладкой, если он овладел не только городом, но и женщиной.

– Не вижу ни одной причины тому, чтобы не поменять эти пункты местами и повторить первый после второго. Когда она выздоровеет, наведаюсь к вам в гости. К тому времени отыщу старого друга. Навестим вас вдвоем.

– Друзья короля – мои друзья.

Наблюдая за тем, как женщина затягивается и выпускает идеально круглые кольца дыма, Халиф поднял телефонную трубку и набрал короткий номер. Насир ответил после второго звонка.

– Тара скупила все платья в этом городе – или оставила хотя бы пару штук?

– Набрала целый ворох одежды и очень довольна, чего нельзя сказать обо мне.

– Ты должен был привыкнуть к такому, сопровождая Эоланту.

– Я не о магазинах. Позови, когда освободишься.

Ливий посмотрел на наручные часы, показывавшие начало второго после полудня.

– Можешь зайти через двадцать минут, а до этого распорядись, чтобы накрыли к обеду. Я сижу тут с шести утра и голоден, как последний черт.

– Уже иду на кухню. Еще что-нибудь?

– Да. Найди для леди Брике пару-тройку надежных охранников, поговори с каждым из них лично и объясни, что люди Фуада не должны переступать порог ее заведения. Если кто-то из них будет чересчур настойчив, можно вспороть брюхо. Вспороть брюхо, ты понял, Насир? Горло никто никому не режет и в лоб не стреляет. Я же не зверь какой-нибудь. Пусть не забывают, что Халиф не убивает людей на месте, а дает им второй шанс.

Брике, успевшая потушить сигарету в пепельнице, наблюдала за хозяином кабинета, сцепив пальцы под подбородком и неопределенно улыбаясь.

– Вспороть брюхо, – отозвался Насир. – Я понял.

– Позвони Адилю, у которого Аднан покупает вина, и попроси у него ящик золотого. Нет. Два ящика. Скажи, что я заплачу в ближайшее время, а пока он может просить о любой услуге, и я не откажу. Пусть их отвезут в заведение леди Брике.

– Боюсь, он до сих пор не расплатился с тобой за вторую жену, – рассмеялся помощник. – К слову, она успела родить ему двоих сыновей, и одного из них, первенца, он назвал в твою честь.

– Тогда передай, что я заплачу за один ящик, а второй закроет этот долг. Про оставшуюся часть мы забудем. Ах да, и еще кое-что, Насир. Распорядись, чтобы леди Гвендолен в больницу прислали букет цветов.

– Если не ошибаюсь, она любит белые розы?

– Не ошибаешься. Но на этот раз будут кроваво-красные. Пусть любуется ими и представляет тот момент, когда я сниму кожу с Фуада Талеба.

***

Тару Халиф нашел на балконе. Она стояла в тени, пила вино и любовалась морем.

– Не скучаешь?

Эльфийка обернулась. На ней было полупрозрачное платье из лазурного кружева, делавшее ее и без того восхитительные глаза ярче. Ливий прикинул, сколько стоил этот наряд, и каким количеством ящиков золотого вина – самого дорогого в Темном мире – он смог бы за него расплатиться, но решил, что нет смысла забивать себе голову такими глупостями. Насир, с которым он успел перекинуться парой слов, сообщил много новостей. Большей частью то были неприятные новости, но хорошая мгновенно подняла Халифу настроение. Помощник воспользовался своими связями в Европе и отыскал мужчину, когда-то носившего имя «Владимир Ковалев». Сегодня друга звали Рамон Эверетт, он жил в Треверберге и занимался юриспруденцией.

– Не-а, – ответила женщина. – А с чего бы мне скучать? Вино прекрасно, море прекрасно, я живу во дворце и сплю в постели короля. Кстати, у тебя шикарная библиотека! Какую часть из тамошних книг ты прочитал?

– Все. Больше половины – не по одному разу.

– Надо же.

– Что тебя удивляет?

Тара поболтала остатки вина в бокале.

– Никогда бы не подумала, что подобные тебе читают биографии политиков, королей и полководцев, не говоря уж о Платоне, Аристотеле и Цицероне.

– Я получил классическое образование, как многие из моих предков-темных эльфов, живших не один век назад. Древнегреческая философия, риторика и мертвые языки, включая диалекты общего эльфийского, входят в обязательную программу.

– Это я уже поняла. Если темный эльф получил классическое образование, то притвориться простачком даже при большом желании не сможет. А биографии-то чем тебя зацепили? Это же скука смертная.

– Почти все детство я провел в постели, умудряясь цеплять все болезни в двух мирах. У отца была огромная библиотека, под которую выделили целых три комнаты особняка. И я читал, читал и читал. Моими любимыми книгами были биографии людей и темных существ, которые изменили ход истории. Мне нравилось представлять себя на их месте. Я мечтал о том, что вырасту, стану сильным и буду творить свою историю так, как захочу. И сколько бы мой отец ни посвящал меня, наследника, в тайны семейного бизнеса, сколько бы ни объяснял, как делаются деньги, глубоко внутри я уже тогда знал: рамки его мира мне не подходят. Они слишком узки и примитивны. Слишком много чужих правил, слишком много зависимости от других. Я тысячу раз видел, как он выпрашивает у клиентов долги, и поклялся себе, что никогда не паду так низко и ни перед кем не склоню головы.

Эльфийка понимающе кивнула и допила вино.

– И ничем хорошим это в итоге не закончилось, как я понимаю.

– Разумеется. Отец застрелился, потеряв бизнес и растратив все состояние, когда мне не исполнилось и двадцати. А мать двумя днями ранее умерла при родах. Я остался один на один с миром, о котором практически ничего не знал, с сестрами, которым приносили все на блюдце с золотой каемкой, и братом, который был слишком мал для того, чтобы зарабатывать деньги. Три вечно голодных рта и ни намека на чудо вроде богатого дядюшки или случайно найденной суммы денег. Точнее, богатый дядюшка у меня есть, родной брат отца, но ползать перед ним на коленях я не стал бы даже в том случае, если бы мы оказались без крыши над головой. Я находил работу, терял ее, потом находил следующую – и снова терял. Отец научил меня руководить людьми, считать деньги, зарабатывать преумножать их, а вот умение подчиняться нерадивому сыну так и не привил. Я заметил, что большая часть людей и темных существ только и ждет, чтобы кто-то пару раз хлестнул их плеткой, и подумал: стоит ли подстраиваться под этот мир, если можно заставить других играть по своим правилам? Я не верю в первых богов, они умерли еще в те времена, когда по земле ходили эльфы с янтарными глазами и голубой кровью, но иногда они шепчут из того мира, откуда никто не возвращается. Наверное, благодаря ему я встретил работорговца, добывавшего светлых эльфиек для богатых вампиров. Я попробовал эту жизнь на вкус и понял, что нашел свое место. Надо мной не было законов. Я приходил и брал все, что хотел: женщин, деньги, уважение. Впервые я чувствовал себя свободным. Я одевал сестер в дорогие платья, покупал им украшения из храмового серебра и фиалковой бирюзы. Дарил брату все, чего он желал. Наш стол ломился от вкусной еды и изысканных вин. Младшая сестра, маленькая принцесса, искренне благодарила меня, равно как и младший брат. А старшей сестре всегда было мало. Она хотела больше денег, больше платьев, больше украшений для того, чтобы похвастаться перед подругами. И пришел тот день, когда я сказал: довольно. Я ухожу отсюда и не вернусь, как бы они об этом ни умоляли. Я оставил им крупную сумму денег и отправился восвояси. Почти сразу же после этого я впервые попал в тюрьму и должен был задуматься о том, что ступил на скользкую дорожку, но лишь уверился в правильности своего пути. Брата и сестер я содержу до сих пор, но потому, что это мой выбор. Все они знают, откуда у меня деньги, но принимают их с радостью. Хотя за старшую сестру не скажу. Она в закрытой психиатрической клинике во Франции и вряд ли понимает, кто платит за ее лечение.

Тара подошла к Ливию и приобняла его за талию.

– А младшая сестра и брат? Где они сейчас?

– Младшая сестра путешествует и ищет приключений на свою голову. Младший брат… – Ливий задумался. – Когда я слышал о нем в последний раз, он отбывал пожизненное заключение за убийство с отягчающими обстоятельствами. Не первое и даже не второе. Думаю, он до сих пор в тюрьме.

– Вижу, это у вас семейное.

– Так проявляет себя кровь первых богов. Недаром все поминают Наамана Жреца и его янтарноглазых родственников дурным словом. Выпей еще вина, мне нужно переодеться к обеду.

– Ты переодеваешься посреди дня? – хохотнула эльфийка. – Ну и пижон. Не надо. Ты и так хорошо выглядишь. Потратим это время на кое-что более приятное.

Руки женщины обвились вокруг шеи Халифа, и она уже потянулась к его губам, но он отстранился.

– Почему ты не рассказала мне о встрече с Фуадом?

– Это Насир разболтал? Мерзавец! Я приказывала ему молчать!

– Он выполняет только мои приказы. О чем вы говорили?

– Да ни о чем, – уклончиво ответила Тара. – Он сказал пару слов, которые при дамах не произносят, но я уже привыкла.

– А потом ты вернулась и разворошила платья Эоланты, которые по твоей же просьбе разложили на заднем дворе для костра. Зачем?

Тара оттолкнула его и отошла к каменным перилам балкона.

– Какого дьявола ты за мной следишь?

– Если у тебя есть вопросы, задавай их сейчас. Второго шанса не будет.

Эльфийка молчала, нервно покусывая губы. Ее пальцы вертели пустой винный бокал.

– Этот подонок работал на меня не один год и подбирал объедки с моего стола, притворяясь послушной собачкой. Я знаю его как облупленного. Он говорил тебе, что я чудовище. Что я мучаю своих женщин, получая удовольствие от чужой боли. С чего бы Эоланте носить закрытую одежду? Конечно, она прячет под ней синяки. Вот то, что он тебе сказал? – Ливий подошел к ней. – Это правда. Я люблю мучить женщин. Мне нравится наблюдать за чужими страданиями. Они очищают меня и освобождают от мыслей о собственных страданиях, коих, уж будь уверена, в моей жизни было предостаточно. Я могу быть очень жестоким, но если что-то принадлежит мне, то я защищаю это любой ценой. Пройди по городской улице и поспрашивай встреченных там людей, причинял ли Халиф вред своим друзьям. Они расскажут, что я отдаю им последний динар и последние туфли, принимаю их как самых дорогих гостей и угощаю по-королевски даже в том случае, если завтра мне придется голодать. И уж точно не бью своих женщин. В противном случае я бы не называл их своими.

– Тогда что это были за разговоры про плетку? – прищурилась Тара.

– Если продолжишь меня злить, то с плеткой обязательно познакомишься, даю слово, – пригрозил Халиф.

– А Эоланта тебя злила?

– В тысячу раз сильнее, чем ты.

– Но ты все равно ее ни разу не ударил?

Ливий смотрел на морскую гладь и плывшие по ней корабли, с такого расстояния казавшиеся крохотными точками.

– Конечно, нет, – ответил он. – Порой ее упрямство приводило меня в ярость, но я не смог бы поднять на нее руку. Она была всем моим миром.

– Ты любил ее, – мягко сказала Тара, улыбнувшись. – Боги, это так мило.

– Если такие чудовища, как я, способны на чувства, то, наверное, любил. Но теперь это не имеет значения. Жаль, что я не могу познакомить тебя с ней. Вы бы стали близкими подругами. Она была поразительной женщиной. У нее не было завистниц и соперниц. Только подруги. Она каким-то непостижимым образом объединяла их в стаю. На такое не способны даже волчицы.

– Мне бы хотелось с ней познакомиться, – согласилась эльфийка и не удержалась от того, чтобы добавить: – Но размер ее груди меня все равно нервирует.

– Опять ты за свое? – начал злиться Ливий. – Я думал, мы исчерпали эту тему!

– Не будь таким суровым, мой господин. Маленькая грудь в разы лучше большой, ведь она так уютно ложится в ладони.

***

Владимир, которого теперь следовало называть Рамоном – не хватило фантазии, и он переставил буквы в имени «Роман»? – на первый звонок не ответил, и Ливию пришлось набрать номер еще раз.

– Да, – раздался знакомый голос на другом конце провода.

– Привет, это я, – жизнерадостно объявил Халиф.

Мистер Эверетт выдержал долгую паузу.

– Ливий? – наконец заговорил он. – Ливий Хиббинс? На полном серьезе?! Как ты меня нашел?

– Мой незаменимый помощник справляется с любой задачей, какой бы сложной она ни была.

– Поверить не могу! Я не слышал тебя целых…

– … десять лет. Вижу, ничего не изменилось – ты любишь давить на больную мозоль. Мог хотя бы ради приличия прислать маленький подарок. К примеру, на день рождения. Или на Рождество.

– Я был занят. Сумасшедшее время. – Собеседник вновь замолчал. – Прости, до сих пор в голове не укладывается. Я чертовски рад тебя слышать! Надеюсь, ты здоров?

– Спина болит нещадно, а еще я заработал гастрит и ношу очки для чтения. В остальном порядок.

– Теперь ты наконец прислушаешься к моим советам и будешь спать на полу. Это полезно для поясницы.

– Да-да. А потом, глядишь, брошу курить и начну бегать по десять километров каждый день, как ты. Но случится это в следующей жизни. Что за дурацкая идея – спать на полу? У меня есть кровать и мягкая подстилка. Последнюю ты обязательно оценишь, когда приедешь в гости. К слову, ты успел оттрахать всех женщин в Треверберге – или еще немного осталось?

– Теперь и я вижу, что ничего не изменилось. Предлагаю оставить эти разговоры для личной встречи и выбрать более важную тему.

– Отличная мысль. Сейчас ты назовешь коды моих швейцарских счетов, и я распоряжусь, чтобы Насир заказал для тебя билеты на ближайший рейс. Или ты, как пишут в дрянных детективах, решил завязать со всем этим дерьмом? Абсолютно законная адвокатская практика, налоги, образ жизни приличного гражданина?

– Во что ты вляпался на этот раз? – поинтересовался Рамон тоном родителя, которому позвонил сын-подросток с просьбой внести за него залог.

– Хочу организовать уборку в своем королевстве, выловить крыс и вручить империю наследному принцу. На этот раз я выберу его лично. Но мне нужна твоя помощь. Крыс слишком много, а я их никогда не любил.

– Да, я слышал вполуха. Кто бы мог подумать, что Фуад Талеб окажется таким скотом.

– Так это правда, ты завязал с преступным миром?

Собеседник весело рассмеялся.

– С мелочами, которыми мы с тобой баловались в давние дни, я завязал. Теперь у меня есть кое-что получше.

– И что же?

– Огромный европейский город, полный возможностей, по улицам которого текут реки денег. Он похож на дикую лошадку, которая ждет повернутого на всю голову седока. Я никогда не стремился к абсолютной власти, но ты на эту роль подойдешь идеально. Больше мы никому не подчиняемся, Ливий. Никаких авторитетов. Никаких судей. Мы сами будем судьями, а ты станешь главным судьей. Этот город будет принадлежать тебе. Над тобой – только Орден.

Халиф помолчал, осмысливая услышанное. На мгновение он забыл и про Эоланту, и про Фуада, и про Тару, и про утерянную корону, которую хотел вернуть. Он представил, каково это – получить власть не над крохотным городишкой вроде Алжира, а над гигантским Тревербергом. Время детских игрушек и мини-империй подошло к концу. Он будет королем обоих криминальных миров, светлого и темного. Орден? Его не пугает Орден. Договариваться Ливий умел не хуже, чем резать чужие языки. Орден заботится о равновесии, а уж наладить баланс сил между темной и светлой преступными структурами он сможет.

– Ты там онемел? – ожила трубка.

– Это… это… – Халиф потер лоб. – Это возбуждает.

– Хочешь записать коды до того, как на этой замечательной ноте отправишься к своей мягкой подстилке – или перезвонишь позже?

Ливий достал из ящика стола чистый блокнот и взял ручку.

– Диктуй.

Интерлюдия. Умар. Прошлое

Пятидесятые годы двадцатого века, Европа

Анвар Мутаз сделал последнюю затяжку и, щелкнув пальцем по остатку сигареты, отправил его прямиком в урну. Мусор вынесли несколько минут назад, иначе случился бы миниатюрный пожар, но Анвара это не смущало. Его вообще мало что смущало – помимо того факта, что он сидел в тюрьме, пожалуй, но за решетку он попадал не в первый раз и к роли заключенного успел привыкнуть. Анвар специализировался на крупных грабежах. Год назад его взяли с поличным и накинули еще три годка к основным пяти за причинение тяжких телесных повреждений полицейскому при исполнении. Это Анвара тоже не смущало: почесать кулаки он любил, особенно если мишень носила форму. Поговаривали, что однажды он убил таможенника, но Умар слухам не верил. Он верил фактам. А факты сообщали, что Анвар Мутаз в целом был неплохим парнем, с которым всегда можно договориться. Помимо прочего, он принадлежал к криминальной элите и имел высокий статус в тюремной иерархии. Анвар, в свою очередь, держал Умара при себе: ему нравились люди, умеющие решать конфликты. Как мирным, так и не совсем мирным путем.

– Бросал бы ты это дело, – сказал Умар. – Когда-нибудь легкие выплюнешь.

– Да и черт с ним, – отозвался Анвар. – Все сдохнут, а мы с тобой вряд ли будем жить долго. Нужно наслаждаться, пока ты топчешь эту землю. Во, гляди. Весна на улице. Где-то птички поют и деревья цветут. Что еще нужно для счастья?

Они сидели на скамье закрытого двора и наблюдали за заключенными. Кто-то бесцельно бродил туда-сюда, кто-то играл в карты или шашки, кто-то читал книги в потертых обложках или писал письма. Надзиратели, разместившиеся чуть поодаль, пили кофе и время от времени поглядывали на своих подопечных. Публика в этом крыле была относительно спокойной, и за порядком здесь следить не требовалось. А даже если бы начались неприятности, Анвар их в два счета разрулил бы. Его в этих стенах уважали, равно как и Умара, имевшего статус свободного заключенного: он мог покидать свою камеру на протяжении дня и оказывал персоналу тюрьмы посильную помощь. В основном, организационного характера. Хорошее поведение творит чудеса.

– Для счастья? – повторил Умар. – Родной Алжир, мягкая кровать и красивая женщина без одежды.

Анвар хмыкнул и достал из смятой пачки еще одну сигарету.

– Вроде бы ты родом не из Алжира.

– Нет, но он давным-давно стал для меня вторым домом. И для Аднана тоже.

– Про твоего братца я наслышан. Он, конечно, еще тот сукин сын, но пойдет далеко. У него природный талант. Я думаю, что для преступной жизни нужен талант. Жить так, как все, может каждый. Но в нашем мире все иначе. Если ты хочешь добиться многого, то должен быть выдающейся личностью.

Ответить Умар не успел. Доктор Самуэль, как всегда, появился внезапно: просто возник у него за спиной и похлопал по плечу.

– Добрый день, джентльмены, – сказал он по-английски с едва уловимым ирландским акцентом. – Как настроение? Как погодка?

Главный врач тюремного госпиталя говорил со всеми так, словно они не заключенные, а члены какого-нибудь британского клуба, и вот-вот пойдут играть в гольф. Мужчина средних лет с ухоженными руками, коротко остриженными светлыми волосами и внимательным взглядом золотисто-карих глаз, в этих стенах он выглядел чужим. Умар слышал, что доктор Самуэль наплевал на мечты о медицинской карьере и несколько лет скитался по миру, работая то сельским врачом, то фельдшером на борту корабля, то полевым хирургом. Он пережил много приключений и многое повидал. По крайней мере, к разбитым головам и пациентам с десятком ножевых ранений относился хладнокровно и с долей черного юмора.

– Отойдем-ка, Саркис. Хочу перекинуться с тобой парой слов.

Умар послушно встал и последовал за врачом в тень, отбрасываемую раскидистым деревом.

– Нужна помощь? – спросил он.

– Как у тебя с итальянским?

– «Божественную комедию» в оригинале прочитать не смогу, но худо-бедно общаюсь.

– Есть у меня один пациент, уже с неделю за ним ухаживаю. Бедняга отказывается от еды, почти не пьет воду и постоянно молчит. При учете того, что я даю ему много обезболивающих, не лучший расклад. Вроде бы по-английски он говорит, но начисто меня игнорирует. А ты умеешь находить подход к людям. Я подумал: может, поболтаешь с ним? Спросишь, что да как. Пообщаетесь, глядишь, и пойдет на поправку.

– Тот самый парень, которого отметелил Анвар? – уточнил Умар. – Вот же дурак. Когда молодые научатся вовремя закрывать рот?

– Анвар тоже постарался, – заметил врач.

– Наслышан. Меня в тот день на ужине не было, иначе я бы вмешался. Ладно. Веди к своему пациенту. Сперва выскажу ему все, что об этом думаю, а потом поговорим по душам.

***

Историю об избитом юнце заключенные пересказывали на все лады, и общие детали Умар уже знал. Связался с работорговцами, которые бросили его, когда запахло жареным, и смотались, поджав хвост. Парень отказался выдавать имена своих сообщников, а напоследок угостил одного из полицейского ударом в челюсть. Удар оказался не очень удачным для обоих. Полицейский попал в больницу, а юнец – в тюрьму. Ему приписали не только возможное сотрудничество с работорговцами, но и попытку убийства. Ни одно из этих преступлений доказано не было, но судей и присяжных, похоже, все устраивало. Умар заочно поставил наглому щенку пару плюсов. Во-первых, не каждый будет молчать на допросе, когда есть угроза отхватить срок. Во-вторых, мало кто из его знакомых решится на то, чтобы ударить полицейского. А подойти к Анвару на ужине в присутствии почти всей тюрьмы и попросить у него сигарету, отреагировав на отказ обещанием двинуть в морду – это уже высший пилотаж.

Умар и сам не знал, кого ожидал увидеть, но открывшаяся картина так удивила его, что он на несколько мгновений застыл с открытым ртом.

Пациент доктора Самуэля сидел в беседке во дворе тюремного госпиталя, держа в руках металлическую кружку, и смотрел на бабочек, беззаботно порхающих с цветка на цветок. Он оказался худощавым юношей с отросшими почти до плеч темно-каштановыми волосами с золотым отливом и как две капли воды походил на молодых темных эльфов со средневековых гравюр. Собственно, он и был темным эльфом. Чистокровным, высшим темным эльфом. Даже кожа у него была голубовато-белой, как у благородных представителей этой породы. Умару захотелось протереть глаза и удостовериться в том, что зрение его не обманывает. Как это создание попало в тюрьму? Оно якшалось с работорговцами, избило полицейского и сцепилось языками с Анваром Мутазом?.. Видимо, Анвар был в хорошем настроении. В противном случае он бы переломил мальцу позвоночник большим и указательным пальцами.

Ощутив чужое присутствие, юноша повернул голову и посмотрел сперва на доктора Самуэля, а потом – на его спутника. Глаза у него были серо-стальными, и Умар поразился контрасту почти женственной внешности и холода в этом взгляде.

– Ну что же, джентльмены, оставлю вас, – заторопился доктор Самуэль. – Умар, ты знаешь, где меня найти.

– Знаю. Спасибо. Мы поболтаем. Обещаю, все будет хорошо.

Дождавшись ухода врача, Умар неспешно подошел к беседке и опустился на скамейку. Выражение лица юноши не изменилось, и взгляда он по-прежнему не отводил.

– Доктор Самуэль жаловался на то, что ты ничего не ешь. Если ты решил объявить голодовку, предупреждаю: идея дурацкая. Если ты не ешь потому, что больно двигать челюстями или глотать – не нужно было вести себя как полный идиот и приставать к тюремным авторитетам. Терпи, это твой урок.

Юноша опустил глаза и принялся разглядывать содержимое своей чашки. Судя по запаху, там был травяной чай.

– Как зовут? – предпринял очередную попытку Умар.

– Ливий, – последовал короткий ответ.

– О. А я уже было подумал, что ты отказался не только от еды, но и дал обет молчания. Ливий, значит. Очень хорошо. Понравилось тебе ссориться с Анваром? Хочешь повторить?

Собеседник промолчал, и Умар похлопал его по колену. Слабо, едва прикоснувшись, но Ливий зашипел от боли.

– Морду он тебе расквасил знатно. Надеюсь, следов не останется. Девки, наверное, бегают за тобой толпами?

– Кто вы такой?

– Я Умар. Твой инстинкт самосохранения, а заодно и твои мозги. Ни первым, ни вторым ты явно не располагаешь. Так что придется мне за тобой присмотреть.

– Я не нуждаюсь в няньках.

Умар скрестил руки на груди.

– Ты впервые попал в тюрьму, а, малыш?

– Я вам не малыш, – произнес Ливий прежним спокойным тоном, но в нем уже появились нотки раздражения.

– Ты безмозглый щенок. И ровным счетом ничего не смыслишь в здешних порядках. Не спорь, если не хочешь, чтобы на твоей смазливой роже появились дополнительные швы. За каким чертом ты во все это ввязался? Работорговцы? Чего тебе не сиделось в доме твоего папочки?

– Вы ничего обо мне не знаете. У вас нет права учить меня жизни. Вы такой же заключенный, как я.

– Вот тут ты ошибаешься. Ты сидишь в камере под замком, а я свободно разгуливаю по тюрьме и, как говорят на воле, имею в этих кругах определенный вес. Равно как и право на то, чтобы учить тебя жизни. Но ты прав, я ничего о тебе не знаю. Ты тут надолго, да и я тоже. Так что можешь рассказать. Я люблю истории о чужих жизнях.

Ливий осторожно прикоснулся ко шву на правой щеке.

– Вы хорошо говорите по-итальянски. Но, судя по всему, родились на востоке, и имя у вас восточное. Как вы сюда попали?

– Долгая история. Когда-нибудь я тебе ее расскажу. Но ты первый. Так как ты попал в тюрьму?

Юноша допил чай и поставил кружку на деревянный стол.

– Да по глупости, – неохотно сказал он.

– Связываться с работорговцами – это и вправду глупость. Особенно для таких хороших мальчиков, как ты.

– Я попал в тюрьму потому, что был дураком. Работорговцы здесь ни при чем. Я связался с ними потому, что так захотел.

– А, вот оно что. Вот она, мечта твоей жизни. Мотаться хвостом за работорговцами и помогать им обделывать грязные делишки. Или ты хочешь чего-нибудь другого?

Ливий поднял голову и посмотрел собеседнику в глаза.

– Я хочу быть королем, – сказал он тихо, но твердо.

Умар расхохотался, спугнув сидевших на ветвях дерева птиц.

– Люблю амбициозных парней. Кстати, знаешь, что сталось с ребятами, благодаря которым ты попал за решетку?

– Они убежали из страны.

– А знаешь, что случилось с ними потом?

Вместо ответа Ливий пожал плечами. Умар наклонился к его уху.

– Есть у меня знакомый работорговец. Муса – так его зовут. Муса знает почти всех коллег по ремеслу и на Ближнем Востоке, и в Европе. В нашем мире слухи распространяются быстро. Он узнал о твоих бывших подельниках. Мы часто ссоримся, делим территории и деньги, порой убиваем друг друга. Все конфликты можно решить. Но есть одна вещь, которую не прощают. Это предательство. Они сдали тебя полиции и скрылись, поджав хвост. Так у нас не поступают, Ливий. Это позор, и смыть его можно только кровью.