– Ага. Сказала, что, цитирую: " Эта обдолбанная подсадит тебя на наркоту, Арчибальд", – его голос становится более высоким. В голове образ, как он задирает руку кверху и кричит эти слова. – И ей невдомек, что я курю.

– Ты куришь?!

– Агамс.

Он курит? Он курит?! Мои глаза скоро вылезут из орбит от такой информации.

– Моя жизнь разрушена.

– Прости, что разрушением послужил я.

– Знаешь, плевать. У всех куча изъянов и багажа за спиной. На все ли стоит оборачиваться?

– Мне нравятся твои слова.

Я хочу ему сказать, что скучаю. Просто невозможно хочу это сказать. Набравшись сил и прервав тишину, я всё же говорю.

– Знаешь, я, – опять наступает тишина. – Я соскучилась по тебе.

– А я по тебе.

Для меня было более чем внезапно услышать эти слова. Я молчу.

– Ты испугалась?

– Думаю, что ответить.

– Думаю, что надо сказать: "До скорой встречи".

Я тихо шепчу ему в трубку: " До скорой" и кладу ее. Его голос такой приятный. Тихий, ласкающий мои уши. Н-да, Нэнси, ты немного сходишь с ума. И теперь я не могу сказать, что я не больна.

– А ты так и не ответил, как ты ставишь смайлики?

Глаза закрываются, я пропадаю в стране Морфея.

Эти две недели тянулись и казались вечностью. Арчи почти не заходил тогда в социальную сеть. А я вот постоянно. Я постоянно смотрела на его страничку. Какие у него там фото, ссылки, предпочтения в описании: "О себе". Он писал там, что очень любит трилогию "Властелин колец", а его любимая книга – "Заводной апельсин". Ему нравятся немцы из Раммштайн и творчество Мэрилина Мэнсона. Он кажется таким необычным. Таким неземным.

С каждым днем желание увидеть Арчи увеличивалось. Еще немного и я бы взорвалась от этой нестерпимой гложущей меня

И меня стали посещать бредовые идеи. Или просто любопытно. Как выглядят его глаза? Какие они? Просто белые, без очертания, или же радужка есть, слабо-серого цвета? Эти мысли, наряду с желанием, давали знатную пощечину мне по лицу, как напоминание о том, что я полная дура. Зачем нужно было вообще таскать его за собой? Какого черта тогда меня дернуло повернуться и любезничать с ним?! Но… Я позвоню ему. Да, я позвоню ему.

Гудки. Они идут, тянутся. Я ненавижу их. Я ненавижу сотовую связь. Я хочу увидеть его.

– Нэнси?

– Арчи! – кричу я. Я рада, я чертовски рада его нежному голосу. Нэнси, не сходи с ума.

– Не кричи, – он смеется. – Как ты?

– Я хочу узнать о том, как ты!

– Все нормально. Безумно скучно, выхожу раз в неделю на воздух.

– Мы не общались больше месяца.

– Боюсь, еще столько же не будем.

– Прости, но твоя мать – Мегера.

– Я знаю.

– Когда она дома?

– Всегда. Последнее время, – тяжело вздыхает. – Дома она всегда.

– Дерьмо.

– Тебе это не напоминает момент из «Виноваты звезды»?

– Только не говори, что «дерьмо» – это наше «всегда».

Я громко смеюсь.

– У нас будет другая фишка.

– Какая?

– Когда она появится, то тогда и узнаем. Арчи, я собираюсь к тебе домой.

– Что?

Что?

– Да, я сейчас куплю самый вкусный в мире торт и приду к тебе, а потом я поговорю с твоей мамой в безмолвной надежде на то, что она отпустит тебя на прогулку со мной.

– Она любит торт с клубникой. До скорой встречи.

– До скорой.

Я хватаю себя за волосы. Рыжая, ты что вообще творишь!? Торт. Нужно купить клубничный торт. Я беру деньги на проезд тире на торт и выбегаю из квартиры, резво захлопывая и закрывая ее. Купив торт первой свежести, я бегу на метро. Проездной, в котором осталось мало поездок, указывает мне светящимся табло, и я прохожу.

Еще немного и я все также бегу к его дому. Будто ничего не изменилось. Звоню в квартиру.

– Да? – отвечает в домофон его мать.

– Не выключайте и послушайте: Я Нэнси Грин, простите, что краду у вас сына, но сейчас я мчалась сюда со всех ног, чтобы поговорить с вами. Я принесла торт!

Женщина вздыхает и открывает мне. Я захожу и радостная бегу к лифту.

Дверь мне открывает все еще его мать.

– Миссис Стинсон, – улыбаюсь я ей и даю торт.

– Сколько клубники, – женщина едва улыбается.

– Мне он очень нравится, – я улыбаюсь ей в ответ.

– Нэнси, ты не против чая? – она выдавливает улыбку более яркую, чем ту, что была после торта.

– Да, конечно.

– Проходи в гостиную.

Я иду по коридору и вхожу в светлую комнату. Тут очень много белого. Белый потолок, белый палас, белые обои. Но вся мебель темно-синего цвета. В синих шкафах виднеется белоснежный сервиз, рамки с фото белые. Я подхожу ближе. В рамке мама и ее сын. Он улыбается так сладко, так прекрасно. А она… Она сидит рядом с ним грустная. Слегка приобняв мальчика на том самом синем диване, она склонила голову и кротко глядела в камеру. Сзади слышится шорох. Я оборачиваюсь и вижу Арчи. Он без трости, в смешных разноцветных шортах. На нем майка с разрезами по бокам почти до талии. На его глазах маленькие круглые очки. Я хочу окликнуть его, но первым это делает его мама.

– Арчи, у нас гости!

– Врач? – поникнув, вопрошает парень.

– Нэнси.

– А где она? – на его лице расцветает улыбка. Он поворачивает голову в мою сторону. – Она в гостиной?

– Да, – отвечаю я. – тут, – улыбаюсь ему.

– Я так рад, – он подходит ко мне, но спотыкается обо что-то и начинает падать. Я помогаю ему и сажаю на диван. – И неловок.

– Что?

– Рад и неловок.

Его мама подошла через минуту, принеся нам чай, сахар и нарезанный торт. Сама она присела и глянула на меня.

Я беру средний кусочек торта и снимаю с него крупную ягодку клубники.

– Я хотела попросить, – прожевав, говорю я, обращаясь к его матери. – Отпустить Арчи прогуляться со мной хотя бы на пару часиков. Мне очень нравится проводить время с Вашим сыном.

Она ставит тарелку с тортом на стол.

В этот момент Арчи вскакивает.

– Или хотя бы дай нам пообщаться у нас в комнате, я как раз хотел ей рассказать о своей любимой книге.

В голове звучит ответ: Заводной апельсин.

– Дать послушать ей свою любимую группу.

Раммштайн или Мэрилин Мэнсон.

– Или посмотрим вместе фильм.

Властелин колец.

– Ладно, Нэнси может побыть у нас, – снисходительно отвечает его мать. Арчи подрывается и будто не слепой несется к своей комнате, но все-таки ударяется об косяк двери. Я иду за ним.

– Спасибо за торт, – говорит мне вслед Миссис Стинсон.

Мы заходим к нему в комнату. Она наполнена запахом книг, перемешенным с легким ароматом жареного сыра. На подоконнике я вижу недоеденную пиццу и ухмыляюсь.

– Мне можно присесть? – я подхожу к кровати.

– Да, конечно, – он идет ко мне и садится рядом. – Знаешь, моя любимая песня, мне очень хочется дать тебе ее послушать! Она превосходная! – он встает, хватает диск со стола – как он это делает?! – и бежит к проигрывателю. Несколько песен пропустив, он находит нужную. Эта песня группы Мэрилин Мэнсон с названием «The Nobodies». Медленный ритм, тихий, хрипловатый голос солиста. Все это объединяется с антуражем комнаты незрячего человека. Никто. Мы – никто. Но мы хотим быть кем-то. Эта песня была открытием для меня. Нет, я её слышала ранее. Но она открыла мое то, что я и предполагала. Он видит себя пустотой. Ощущает ненужным.

Он не ненужный. Он прекрасный.

Парень встает и идет к комоду. Оттуда он выуживает сигарету и, закурив, подходит к окну. Его лицо освещает свет солнца.

– Знаешь, – он выдыхает дым. – Эти сигареты.. Они заглушают боль.

– Боль?

Он докуривает и идет ко мне обратно на кровать.

– Я просто хотел изобразить красивую сцену из фильма.

– У тебя это получилось, – я смотрю в его очки. Какие его глаза?! – Арчи.

– Да?

– Можно я сделаю кое-что?

– Что?

Я тяну руки к его очкам, но он их останавливает.

– Не надо. После этого ни одной загадки не останется. И тебе не будет приятно на это смотреть.

– А тебе откуда знать? – возмущаюсь я. – Ты же не видел.

– Все говорили, что это отвратительное зрелище.

Я беру его за лицо, а затем снимаю очки. Он жмурится.

– Нет, открой их, – я глажу его слегка шершавую кожу на щеках. Он раскрывает глаза. Этот пустой, отсутствующий взгляд смотрел прямо сквозь меня. Они были серыми. Его глаза. У него не было зрачков. Они не двигались. Арчи будто не замечал меня. Он не знал, в какой стороне я сижу. Я рассматриваю его глаза, смотрю в них долго, изучая их строение, цвет. А затем, набравшись сил, потому что шок все-таки у меня был, говорю, – ты очень красивый.

– Это не так, – он закрывает глаза.

– Это так, – я подсаживаюсь ближе к нему. Он в пяти сантиметрах от меня. Я беру его за руку. Его руки, они такие горячите, такие мягкие.

Через мгновение моя голова была на его плече. Я нежно целую его в шею, от чего он ежится.

– Что ты делаешь? – смеется.

– Ничего, – я продолжаю его целовать.

Не знаю, что мною движет в подобные моменты, но я решаюсь поцеловать его в губы. Терпкий вкус его губ от сигарет сводит меня с ума намного сильнее, чем запах или вкус самого сладкого кекса на этой планете. Я ненавижу тебя, Арчибальд! Что со мной делаешь?! И, кажется, я схожу с ума. Его губы впивались в мои сильнее и сильнее, но вдруг он остановился.

– Я сейчас узнаю у мамы, можно ли пойти на улицу, – он встает с кровати и выходит. Я его поцеловала. Это было.. так приятно. Он возвращается и улыбается. – Мы можем пойти на улицу, на пару-тройку часов.

Мы гуляли по парку, что был рядом с его домом. И, боже мой, мы столько целовались! У меня даже губы болят от его поцелуев! Мы разговаривали обо всем и не о чем сразу. Мы смеялись. Я никогда не видела такой живой и славной улыбки. Он такой прелестный. Я не ручаюсь за свои мысли и фразы, но… У меня такое ощущение, что я влюбилась. Это настолько глупо и безбашенно, что мне остается лишь пережить это в себе.

В конце концов, все хорошее когда-нибудь заканчивается. Так же закончилось и наше время. Оставались всего пятнадцать минут нам на наше маленькое счастье. Вот оно. Счастье. Оно стоит, трет свой нос, который был весь усыпан яркими рыжими веснушками, оно стоит и улыбается. Я так рада, что у меня есть он. Пусть не так долго. Но, боже мой, именно сейчас я чувствую себя настолько счастливой, что мне просто становится от этого дурно.

Я обнимаю его, утыкаясь в его грудь, ударяясь лбом о ключицы. Он худой. Даже слишком. Я трогаю его спину, выпирающий позвоночник. Он прекрасен. Не для всех. Но для меня он самый лучший.

– Арчи, – я целую его шею, от чего ему щекотно.

– Нэнси, – он целует мой лоб.

– Арчи.

– Нэнси.

– Арчи, – я дума и после тихо, пытаясь не верить в свои слова, продолжаю. – Я люблю тебя.

Я ввела его в ступор, кажется. Или сломала. Черт!

– А я тебя, – целует он меня в губы. Его очки сталкиваются с моими и падают на землю. Он хмурится. – Каламбур.

– И первое признание, – я вновь его целую. – У тебя есть друзья, к которым твоя мамочка тебя спокойно отпускает?

– Есть один. А что?

– Есть план. Для этого мне нужен ты и магазин. Отпросись на ночевку!

– Ты спятила?

– Я просто хочу тебя, – я сжимаю его руку. В другой я держу его очки, которые слегла потерлись о землю.

– А я тебя, – он тихо шепчет мне это на ухо и прикусывает его. Я мурчу. Мне очень приятно.

– Тебя надо отвести домой и отпросить.

– Завтра я буду у тебя.

– Захвати паспорт. Тебе же есть восемнадцать?

– Да, полгода как.

– Отлично.

План заключался в том, чтобы купить дорогое вино, прекрасные сигареты и распить и раскурить их вместе с ним. И это будет незабываемо.

Я серьезно полагалась на Арчи, и что ему продадут выпивку. К слову, это почти получилось, пока его не попросили снять очки. Он безумно сильно разозлился и, стукнув по ленте, кинулся прочь из магазина. Я извинилась перед всеми за это представление и побежала за ним. И ведь он не дошел до выхода. Он остановился в поиске двери. Но не находил. Я подошла сзади и обняла его. Арчи дернул плечом, давая понять, что обнимашки сейчас – это не лучшее, что может с ним случиться. Мы вместе вышли из здания, и он сел на лавочку, столкнувшись с ней тростью. Парень схватился за лицо руками и стащил очки с лица.

– Ненавижу их! – он швырнул их на проезжую часть именно в тот момент, когда по шоссе ехала машина. Очки тут же разлетелись на мелкие кусочки пластика и стекла.

– Арчи…

– Ненавижу, – он вскочил и стал бить лавку. Она стояла рядом с витриной, поэтому, когда Арчибальд стукнул ногой по ножке лавки стекло начало подозрительно трястись. – Я! Ненавижу! Свою! Жизнь!

– Стой! – я схватила его за плечи и попыталась оттащить от этой лавки, но Арчи сопротивлялся. Я хотела психануть и оставить его, но не могла: я чувствовала ответственность за него. И я хотела провести с ним как можно больше времени. Только вот Арчи этого не хотел.

Когда ты видишь, как перед тобой человек падает, погруженный в своем горе, ты не знаешь, как на это реагировать. Ты хочешь помочь ему всем и сразу, но понимаешь, что в эту минуту он чувствует еще большее унижение, чем было некоторое время назад. Ты хочешь взять его за руку, повести по правильному пути, чтобы он не наступил в лужу, чтобы не наступил в грязь. Не столкнулся с машиной, случайно выйдя на проезжую часть. Но этот человек будет вас отторгать. Ему будет казаться, что он для вас – обуза, и возитесь вы с ним, потому что так надо. Не по вашему желанию.

Так было с Арчи. Он ненавидел, когда я ему помогала, но нуждался в помощи каждый раз, когда мы выходили из дома. И не только на улице. Везде.

Мы дошли до моего дома, где сели на бордюр. Все это время его глаза были закрыты.

– Прости за все это. Я ужасный.

– Ты самый прекрасным, с кем я столкнулась в этой жизни. И я благодарна обстоятельствам, что связали нас. Мне плевать на твои изъяны. Мы все напичканы ими.

– Я самый большой изъян на этой планете.

– Ты – мой изъян, – я поцеловала его в висок и положила голову на плечо.

– Нэнс, – он обнял меня. – Я не могу домой идти без очков. Мне некомфортно.

– Я дам тебе, – начала рыться в своем рюкзаке, – у меня есть, они правда ярко-красные.

– Ох, как жаль, а я же так ненавижу красный цвет. Я ведь его видел и просто не-на-ви-жу.

– Арчибальд Стинсон, – я ярко выражаю его имя и фамилию. – Ты меня порядком достал. Да, ты ничего не видишь, но, – я опять выделяю слово, – это не значит, что надо быть таким скверным. Да, ты не хочешь быть обузой для меня, но, черт возьми, возьми себя в руки!

Арчи злобно посмотрел на меня.

– Знаешь что? Иди домой, а я возьму и куплю все сам!

В недоумении от ситуации я решила довериться ему. Чем черт не шутит? Пусть делает так, как он сам захотел.

– Как ты смог дойти до моего дома?! – восклицаю я Арчи. В его руках черный пакет и трость.

– Меня довез мой друг. Он узнал обо всем и сказал, что должен мне помочь.

– А о чем он узнал? – я целую его в щеку.

– Что y меня есть девушка, – ухмыляется.

– Я твоя девушка? – улыбаюсь ему я. Чёрт возьми, как мне хочется, чтобы он увидел эту улыбку. Чтобы он, не касаясь моего лица, понял эмоцию, испытанную мной.

Он замешкался.

– Ты будешь моей девушкой? – тараторит он.

– Я улыбаюсь, – отвечаю я ему.

– Считается за ответ?

– Да! – я заталкиваю его к себе в квартиру.

В этой квартире давно никого не было. Стены эти пустели и бледнели день ото дня, а квартирант требовал с меня деньги. Уметь прятаться не запретишь. Я, как могла, избегала его, а потом и вовсе.. Он перестал обращать внимание на маленькую рыжую фигурку в этой квартире. Будто меня нет. Мне на пользу была слепота квартиранта. Кавычки – слепота – квартиранта. Моя мама давно, именно год с небольшим назад, умерла, оставив меня и отца в полном и беспросветном одиночестве. Папа на первое время снял мне эту квартиру и "купил" место в колледже. В итоге, через полгода я платила за квартиру одна и сама, потому что он удачно и вовремя улетел отдыхать. Он улетел полгода назад. И ни одной весточки за тот период мне не пришло. Ну, а я что? Я с тех самых пор и убегаю от квартиранта. Счет набежал большой.

– Ты одна?

– Я живу одна.

– Тебе всего-то шестнадцать!

– Кто-то запрещает жить полной жизнью с шестнадцати лет?

– Правительство.

– Арчи, радуйся, что мы одни.

– Я более чем рад, – он обнимает меня и прижимает к себе. Он пахнет так приятно! Это смешанный запах мужского одеколона и тонкий, едва заметный, аромат вишни. На щеке у него одна маленькая капля вишневого сиропа. Я про себя громко смеюсь. Какой же он прекрасный. Кажется, я скоро сойду с ума.

Я провожу его в свою комнату, где усаживаю на кровать, а затем отхожу. Взяв его пакет, я достаю оттуда шампанское и черешню. Я без ума от черешни, особенно переспелой! Я последнее время вообще психически не здорова, мне кажется. И могла ли я раньше сойти с ума из-за парня, если раньше я даже и ухом бы не повела в их сторону? Возможно. Он особенный. Очень особенный. Я входу в комнату обратно и меня будто озаряет. Небо сегодня было темно-синее, оно нависало над городом и давало неверное понимание о настроении. Его можно было понять, как грустное, хмурое. Но настроение было приподнятым, радостным. Я, кажется, нашла способ объяснить ему цвета. Я это смогу и сделаю это. Небо темное и синее, так же ты чувствуешь себя, когда тебе грустно. Синий – это грусть.

– Я, – ставлю на полку шампанское и черешню. – Поняла кое-что.

– Что? – рассевшись на кровати, спрашивает он.

– Я придумала обозначение цветов. И хочу кое-что попробовать. Позволишь тебя слегка ударить?

– Смешно, – смеется он, но потом я шлепаю его по щеке, от чего он тихо воет. – Больно.

– Ты что-нибудь видел?

– Да.. Что-то другое.

– Белое?

– Не черное.

– Вот это то, что называется "белый". Белая луна, снег. Твои джинсы – это помесь белого и синего.

– А синий?

– Сегодня хмурое небо. Оно будто грустит. Это синий. Цвет грусти.

– Ну вот, мои штаны грустят, – он корчится в грустной мине, но потом начинает улыбаться.

– А рубашка серая. Как небо сегодня, только оно еще чуть синее.

– Небо о чем-то печалится?

– Небу бывает грустно, и оно становится серым. Помнишь, мы попали под дождь?

– Капли воды так смешно щекотали меня, попадая на шею. Помню, – замолкает. – А серый? Смесь.. – ждет продолжения Арчи.

– Смесь белого и черного. Безмятежность и пустота.

– Я всегда вижу пустоту.

– Твои глаза безмятежны, – я трогаю его щеки, приближаясь к глазам. Он ухмыляется.

– Они уродливы, а не безмятежны.

– Арчибальд Стинсон, ваша девушка делает вам комплимент, а вы еще тут отговариваетесь!

Eelmine 1 234 5 6 Järgmine

Teised selle autori raamatud

Loe

Loe

Ярче солнца

Selle raamatu lugejad loevad ka

Teised selle autori raamatud