Мне не нужны ни власть, ни деньги. Мне нужен порядок. Я хочу, чтобы все люди выполняли то, что им положено. Чтобы в человеческом мире все было упорядочено. Чтобы не были ни войн, ни эпидемий, ни катастроф, чтобы все жили в гармонии, как винтики механизма, дополняли друг друга. Чтобы наш мир, наше планетарное государство процветало и стремительно неслось в светлое будущее на космическом корабле-планете под названием Земля. Именно я объединила все страны, я покончила со всеми войнами, я установила мир, я вывела человечество на новый уровень. И все должны возносить меня и беспрекословно слушаться, ведь это я дала человечеству надежду.

Я вышла на балкон своей резиденции. Там, внизу, на площади собралась многомилионная толпа, меня транслировали по всей планете, за каждым моим движением следили камеры и передавали сигнал всем без исключения – каждый должен был знать мою волю.

Я собрала все свои внутренние ресурсы и сосредоточила в своем взгляде. Именно мой взгляд был источником всех благ, которые я дала миру. Еще будучи ребенком, я открыла в себе дар внушения: я могла заставить любого человека делать все, что я захочу. Но когда я наигралась с властью, когда насытила свое эго, я решила, что обязана помочь человечеству, обязана вылечить мир от всех «болезней», от всех несовершенств. Вскоре я нашла последователей, влиятельных людей, которые были готовы мне помочь. Я заручилась их поддержкой, естественно, не без использования своего дара. Потом я завоевала доверие жителей своего города, страны, вышла на международный уровень, и вот, спустя тридцать лет я добилась своей цели – я стою здесь, я признана всеми. Всеми, без исключения.

– Да здравствует правитель, да здравствует правитель, – однообразно и монотонно скандировала толпа.

Я подняла руки – толпа смолкла. Я чувствовала, как мои глаза наполняются огненной энергией, как она струится из них и через камеры проникает в головы всех, кто сейчас меня видит.

– Слушайте, люди планеты Земля, мой новый указ: каждый день вы должны просыпаться в шесть утра и начинать его с физических упражнений! В раннем подъеме и в физических упражнениях – залог здоровья, долголетия и продуктивной работы. Вы должны радоваться, что я дала вам возможность проснуться, что я вам дала возможность прожить новый день, что я дала вам возможность работать. И поэтому вы должны ответственно отнестись к своему здоровью – не подведите меня! Да здравствую я!

– Да здравствует правитель, – отозвалась толпа.

Я сделала еще один шаг в сторону светлого будущего, и на сегодня, пожалуй, хватит. Я опустила руки и скрылась в своей резиденции. Сегодня предстояли еще другие дела: бумаги, подписи, печати, словом, нудная бумажная работа. Мне она особо не нравилась, мне всегда было интереснее общаться с народом, слушать его пожелания и делать им добро.

Я уселась за свой дорогой стол из массива и нажала на звоночек. В кабинет тут же зашел мой советник с огромной кипой бумаг.

– Что нового? – поинтересовалась я, берясь за ручку.

– Госпожа, вот список тех, кто отказывается слушать ваши выступления и говорит, что вы не правы, – советник положил мне на стол бумаги, – отступники, госпожа, хотят подорвать ваш авторитет.

– Так-с, – пододвинула я к себе стопку, – сколько их сегодня?

– Около тысячи, госпожа, – холодно ответил советник, но в его голосе я, скорее, услышала силу и абсолютную поддержку моих действий.

Я пробежалась глазами по написанному.

– Наивные глупцы. Неужели они думают, что умнее меня? Как они не понимают, что вся идиллия рухнет? А что со вчерашними? Все выполнено? – я подняла взгляд на советника.

– Да, госпожа.

– Здесь есть вчерашние?

– Нет, госпожа.

– Хорошо, – кивнула я, обнажая стержень ручки и готовясь писать, – тогда первую половину из тысячи – казнить прилюдно, вторую половину – на принудительное лечение: сначала электроток, потом шесть часов непрерывного просмотра моих видео. И проследите, чтобы они не моргали, – я кратко пометила указ и наложила резолюцию.

– Будет выполнено, госпожа, – советник поклонился и ловко сгреб бумаги с моего стола.

– Ах, еще, чуть не забыла, – вспомнила я и остановила советника, – как быстро растет население Земли?

– Достаточно быстро, госпожа. Рождаемость многократно превышает смертность.

Я призадумалась.

– Что ж, тогда, пожалуй, казнить всех сегодняшних, нет смысла их лечить. А завтра я сделаю заявление об уменьшении рождаемости. Объяви, чтобы завтра в это же время организовали трансляцию.

– Будет сделано, госпожа, – кивнул советник.

– И подай сегодня на обед рябчиков, – бросила я ему напоследок и отвернулась к окну, – у меня было весьма много мыслей по поводу того, как улучшить этот мир, еще предстояло их все систематизировать. А еще нужно было найти преемника, ученика, которому бы я могла в будущем передать свои полномочия…

ВСЕПРЕОДОЛЕВАЮЩАЯ ЛЮБОВЬ

Свой страшный диагноз Саша услышал совсем недавно. Те странные и заумные слова прозвучали как смертный приговор – из-за этой болезни он не сможет быть вместе со своей любимой – и жизнь как-то в одночасье потеряла смысл, поблекли краски, ушли громкие звуки, он словно провалился в вату. После слов врачей между ним и его любовью выросла непреодолимая стена. Он, конечно, мог бы сломать эту стену, вопреки всему быть с ней, преодолеть любые преграды, но это могло стоить ему жизни. Временами он, конечно же, задумывался, что отдал бы жизнь за мгновение с ней, но врачи, родственники, психологи – все крепко сдерживали его порывы. Ее мерещившийся образ, приятный и знакомый запах сводили с ума, от одной мысли о ее недосягаемости он был готов потерять рассудок. Врачи не делали прогнозов, но на его упрямые вопросы все-таки обнадеживали, что шанс есть, но лечение очень дорогое и сбор средств на лекарство может занять с полжизни. Но это ничуть не успокаивало Сашу.

Саша на приемах у психолога постоянно рефлексировал: где он свернул не туда, что не так сделал? Почему это все случилось именно с ним? Ведь шанс заболеть таким редким заболеванием один к миллиарду! Но ни одна психотерапия даже на грамм не облегчала его душевную боль.

И вот сейчас он стоял здесь, на этой сцене под светом софитов и пристальными взглядами зрителей среди десятка своих соперников. Шанс получить деньги появился внезапно. Он казался совершенно мизерным, но Саша решил воспользоваться им – он тут же собрал все документы, оформил заявку на участие и – о чудо! – оказался среди счастливчиков, побьющихся за кругленькую сумму условных единиц. Всего-то и требовалось, что убедить комиссию и зрителей в том, что именно ему нужны эти деньги.

Очередь медленно подходила к нему, все соперники рассказывали душещипательные истории: кто-то хотел вложить деньги в благотворительность, кто-то – в обучение, кто-то – в перспективный проект. И, наконец, ведущий передал микрофон Саше.

– Знаете, я готов отдать все свои деньги своей любимой, только чтобы она была счастлива, эта затея только ради нее, – начал Саша после недолгой паузы, – у меня редчайшая болезнь, из-за которой я не могу быть с ней вместе. И я знаю, мы оба страдаем. Я не могу смотреть на нее, чувствовать ее запах, потому что я схожу с ума от того, что не могу дотронуться до нее, ощутить в своих руках. Ведь от любого касания к ней у меня появляется жутчайшая аллергия – мой организм престраннейшим образом реагирует на нее. От любого, даже мимолётного прикосновения к моей любимой у меня может развиться анафилактический шок, и я мгновенно умру. Я не могу жить без нее, – всхлипнул Саша, замолчал, с трудом сглотнул ком, застрявший в горле, утер рукавом покатившиеся по щекам слезы. – Моя жизнь без нее не имеет смысла. Лекарство такое дорогое…

Он разрыдался, закрыл руками глаза. Ведущий подхватил микрофон, пока тот не ударился о пол. Саша почувствовал участливые горячие ладони на своих плечах. Кто-то невнятно шептал слова поддержки, кто-то всхлипывал, кто-то охал…

О том, что он выиграл деньги, Саша узнал уже за кулисами спустя час. Это была победа, он воспрянул, внутренне засиял, окружающие бросились к нему с поздравлениями: он наконец-то воссоединится со своей возлюбленной!

И этот час настал. После довольно продолжительного лечения Саша вошел в комнату, где ждала его возлюбленная, и стремительно бросился к ней. Он схватил ее, вдохнул ее сладостный аромат, сорвал красочную обертку и с вожделением впился зубами в приторную, лоснящуюся, ароматную молочную плитку шоколада.

МУРАВЕЙ

Жизнь обычного рабочего муравья сложна. Временами сложна невыносимо. Но обычным рабочим муравьям некогда задумываться о тяготах судьбы и несправедливости природы. У муравья есть задание, и он его выполняет: найти, обездвижить, притянуть, найти, позвать всех, притянуть. И так по кругу на протяжении всей жизни. Иногда у муравьев случаются кровожаднейшие войны, и тогда ими движет инстинкт «убить врагов – спасти королеву». О своей сохранности никто из муравьев не думает – им просто нечем думать, да и незачем, у них не должно появляться посторонних желаний, которые могли бы отвлечь от единственной цели – сохранить королеву и муравейник.

Наш герой-муравей был одним из этой серо-бурой массы копошащихся насекомых. С рождением он, как и многие тысячи его сородичей, получил роль рабочего-разведчика. И с самого рождения он целыми днями, рискуя жизнью, сновал по округе и выискивал пропитание для семьи. Сначала это были небольшие расстояния, но с каждым днем он забирался все дальше и дальше в суровый внешний мир…

В одну из таких вылазок наш муравей наткнулся на странный ароматный предмет. Муравей подбежал к нему, потрогал лапками, усиками. Это не было чем-то съедобным, но пахло так привлекательно, что невозможно было оторваться. «Нужно рассказать всем и всех сюда привести! – был первый порыв разведчика. – Нужно нести всем вместе, а то очень тяжело». Он уже успел сделать пару шагов в сторону муравейника, как внутри него появилось новое, до этого неведомое желание: «никому не говорить и оставить этот ценный предмет себе». Муравей так и поступил! Невиданное для насекомых своеволие!

«А вот бы быть таким большим, как муравьи-охранники! – желал муравей, со всех сторон обнюхивая находку. – Нет! – вдруг остановился он в охватившей все его существо идее: – Вот бы быть вообще больше и сильнее всех!» И от этого желания он так возмужал, почувствовал в себе такую силу, что подхватил тяжеленную находку и в одиночку потащил в муравейник, чтобы все увидели его немуравьиную мощь.

Именно так и случилось: муравей впечатлил своих собратьев, и те выделили ему ответственный пост. Но на этом муравей не перестал набираться сил, он рос дальше, с каждым днем увеличивался в размерах, расширялся, и вот он уже один стал грозой всех соседних муравейников. Он упивался своей мощью и властью. Но через некоторое время герой-муравей заметил, что перестал понимать команды других муравьев, и те в свою очередь тоже все меньше реагировали на его команды. А еще он заметил, что может больше не подчиняться муравьиным законам и инстинктам – словно эту функцию удалили из его организма. Теперь он мог делать, что захочет, бегать, куда захочет, есть, что захочет и совершенно не заботиться о сохранности королевы и муравейника.

И он сбежал в большой и опасный мир, где все окружающее до сих пор было значительно больше него. И муравей все желал и желал, чтобы он был самым большим, и самым сильным, и самым страшным, и чтобы его все боялись и уважали. И он, как ни странно, все рос и рос. И вот однажды утром он заметил, что две лапки из шести у него отвалились, а оставшиеся странным образом стали преображаться, тело вытягивалось, панцирь линял и отваливался, голова уменьшалась. Эти трансформации длились несколько дней, и с каждым днем муравей узнавал себя все меньше, и с каждым днем эти изменения нравились ему все больше.

Окончательно он изменился в одно сентябрьское утро. «Сейчас все бывшие сородичи уже готовятся к зиме», – мелькнуло воспоминание в его голове, он вздрогнул, расправил плечи, потянулся – ему больше не нужно было подчиняться законам природы – теперь он сам создавал эти законы. Он вытянул удивительно изменившуюся лапку, теперь ставшую рукой с пятью отростками на конце, и запустил ее в чудесные мягкие волосики на голове. Теперь он мог радоваться жизни и быть хозяином самому себе. Но время от времени его все же посещали ностальгические воспоминания, он снова захотел себе панцирь, твердую голову, жгучие усики, снова пожелал почувствовать себя в смертоносном строю серо-бурых тел.

– Найти, нейтрализовать, привести! – говорил командир, стоя перед их отрядом. – И ни шагу назад, а то – казнь на месте! – пригрозил он. – Мы защищаем честь государства! За правителя! – крикнул командир, подняв кулак вверх.

– За правителя! За правителя! – вторили ему десятки тел в матово-черных панцирях и шлемах.

«Найти, нейтрализовать, привести… – крутилось в голове вчерашнего муравьишки, он опустил забрало шлема, нащупал одной рукой оружие, второй взял щит. – Ох, как не хватает еще одной пары рук», – в последний раз мелькнула мысль в его голове под монотонный строевой шаг.

УРОДИНА

Оливия, как и все ее сверстники-старшеклассники, много времени проводила перед зеркалом. И каждый раз, глядя на себя, она задавалась одним и тем же вопросом: «За что?». За что ей такой идеально выгнутый большой нос, миндалевидные ровные глаза, располагающиеся на равном расстоянии друг от друга и от носа? За что природа наказала ее гладким лбом, пухлыми розовыми губами, маленькими симметричными ушками, густыми шелковистыми волосами? За что ей руки и ноги, которые на фоне обычных людей кажутся несуразными, противно длинными, идеально пропорциональными с ее телом. За что Всевышний обрек ее прожить жизнь уродиной?

Подростки постоянно крутятся перед зеркалом, пытаясь отследить происходящие с их организмом изменения. Зеркало становится их советчиком, индикатором, другом, пусть даже частенько привирающим и говорящим то, что от него хотят услышать еще эмоционально не окрепшие школьники.

У Оливии же все было наоборот – она трезво оценивала свою внешность. И ей не хотелось жить. Изгой. Она всегда останется изгоем для этого мира.

– Олли, дорогая! – позвала из кухни мама. – Иди завтракать!

Ее приятный и мелодичный голос вытянул Оливию из мрачных размышлений.

Мама, как обычно, суетилась по хозяйству. Оливия находила свою мать эталоном красоты и никак не могла понять, как у такой прекрасной женщины могло родиться такое безобразное дитя. Мама закончила протирать пыль на полочках, смахнула короткими пальцами с лица жидкую прядь волос и рухнула в дорогое кресло перед телевизором. Там начиналось еженедельное объявление кандидатов клиники «Альфа-Зед» для бесплатного лечения болезни, которой страдала Оливия.

– Мам, ты все продолжаешь надеяться, что нас выберут? На таких, как я, никто тратить деньги не будет. Мой случай не уникальный…

– Прекрати, Олли, не теряй надежду. А вдруг в университет ты пойдешь уже другим человеком? – мама поднялась с кресла, подошла к девушке и крепко прижала ее к себе. В такие минуты Оливии казалось, что жизнь на самом деле не такая ужасная и все можно изменить, если очень постараться. Мама закрывала ее своей любовью от жестокости внешнего мира.

– Если не завалю ежегодный тест, – буркнула Оливия и отстранилась. – У них все тесты заточены под обычных людей. Нам с моей группой только и остается, что надеяться на чудо…

– Я уверена, что все будет хорошо. Ты, пожалуйста, только не забывай пить таблетки.

– Да-да, помню, – отмахнулась Оливия и принялась за завтрак. Потом, по заведенной с детства традиции, она откупорила пару цветных баночек, высыпала на ладонь горсть разноцветных пилюль и все вместе закинула в рот. Ощутимое действие начиналось примерно к тому времени, как она переступала порог школы. Она точно не могла сказать, как меняется ее состояние. Но однозначно препараты помогали намного легче переносить выпадки со стороны других учащихся и учителей, все становилось как-то проще и безразличнее. Доктора говорили, таблетки – обязательная часть жизни людей с особенностями. Иначе же могут развиться какие-то там неблагоприятные последствия в мозге и сорвет психику, которая, конечно же, нестабильна у таких, как она.

У входа в школу, на парковке велосипедов, она встретила Натали. Нат была девочкой из ее группы для особенных детей. Они дружили, если это можно было назвать дружбой, периодически сидели за одной партой и иногда вместе ходили в столовую. За пределами школы их общение резко прерывалось. Почему – Оливия не знала. Ее попытки наладить общение вне школы прекратились на первом же отказе Натали. Дальше Оливия предпочла не выяснять причин. С очень большой вероятностью она поступила бы точно так же и в глубине души даже обрадовалась такому раскладу.

Они отошли в сторону. Сегодня с Натали было что-то не то: она тревожно переминалась с ноги на ногу, с трудом оставаясь на месте, казалось, она вот-вот сорвется с места и навернет пару кругов по стадиону. А бег и Натали, к слову, как и все остальные люди с подобным синдромом, понятия несовместимые.

– Оливия, – зашептала подруга ей на ухо, перед этим предусмотрительно оглядевшись по сторонам, – я должна тебе признаться, – Натали смотрела на Оливию своими ужасными идеальными глазами, обрамленными черными густыми ресницами.

– Ну? – поторопила ее Оливия. Сейчас у нее не было особого запаса сил, чтобы торчать на улице и выжидать, когда подруга раскроет секрет.

– Я не принимаю таблетки уже больше недели… – с ужасом прошептала она.

Оливия округлила глаза.

– Ты что? – осуждающе зашептала она в ответ. – Ты хочешь сойти с ума?

– Нет, ты не понимаешь, – закрутила головой Натали.

– Я понимаю, что это может стоить тебе жизни! – не унималась Оливия и даже схватила подругу за локти.

– Нет-нет, – навязчиво бубнила девушка и вертела головой, – в том-то и дело… В том-то и дело…

Оливия взяла Натали за руки – они были холодными и влажными, чувствовался учащенный пульс.

– Что с тобой? – уже испуганно спросила она Натали.

– Я не принимаю таблетки, – она выдержала паузу. – И мне становится лучше, – она испуганно вздохнула, словно исповедалась в своих самых страшных грехах.

– Может, это обманчивый эффект? Как бы тебе не стало хуже, и ты не сошла с ума.

– Олли, послушай, – Натали в первый раз в жизни так назвала подругу. – Я стала решать задачи по математике намного быстрее.

И вслед за своими словами девушка выразительно посмотрела в глаза Оливии. В этом взгляде чувствовалась сила, которой прежде не было у подруги. Да и в глаза она никогда никому не смотрела, предпочитая прятать взгляд в предметах интерьера или отстраненно смотреть вдаль.

Оливию пробила дрожь. Вдруг прозвонил первый звонок на урок.

– Мы опаздываем, – кинула Оливия и потянула Натали в школу.

Оливия никогда не была сильна в точных науках, да она, в принципе, не была сильная ни в науках и ни в каких-либо увлечениях. Врачи говорили, что все это из-за врожденных мутаций в ее генах. Такие, как она, обречены на постепенное угасание и старость в состоянии овоща. Конечно, если не будут проходить дорогостоящее лечение и принимать лекарства, хотя, как показывала практика, мало кто к пенсионному возрасту оставался в здравом уме. Оливия с подобной участью уже почти смирилась. Ей по большей части было все равно.

Первым уроком в расписании стояла история. Учитель зачитывал какие-то эпизоды из учебника, подводил к теме, подталкивая учеников вспомнить материал домашнего задания.

– Честное слово, как для дебилов, – зло прошептала Натали.

– Зато доходчиво, – слегка безразлично шепнула в ответ Оливия.

– Меня это бесит, – чуть громче сказала Натали.

И этот разговор не остался незамеченным для учителя.

– Вижу, вам не интересно и вы, скорее всего, уже освоили материал? – строго спросил учитель, спуская очки на кончик своего короткого пухлого носа. Поверх очков на девочек глянули несимметричные, широко посаженные глаза.

– Оливия, ответьте, когда закончилась битва при С-се? Это очень легкий вопрос, любой живущий ныне образованный человек сможет с ходу дать ответ.

Но даты ускользали из ее головы, словно песок сквозь пальцы. Более того, цифры хаотично перемешивались между собой, и перемешались они до такой степени, что она вряд ли сейчас смогла бы назвать даже дату своего рождения. Она огляделась, ища поддержку у одноклассников, но они все, как один, сидели, опустив глаза и пытаясь не встретиться взглядами с учителем.

– Я так и знал… – завел свою обыкновенную тему учитель, – никто из вас, как обычно… Что, собственно, подтверждает ваш статус…

– В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом!

– Что? – опешил учитель. – Кто это сказал?

– Я, – Натали подняла руку.

– Ты подсмотрела ответ в учебнике? – учитель сощурил глаза, явно придумывая наказание для обманщицы.

– Вообще-то, в учебнике нет этой темы, – парировала Натали.

– Ну, и чем же тогда закончилась битва?

– Капитуляцией двойственного союза и победой С-го государства.

– Может, еще назовешь, кто стал у власти?

– Король Карл восьмой.

Натали блестяще отвечала на вопросы учителя. Оливия, да и все остальные одноклассники, с замиранием следили за этой битвой. Но учителя, казалось, ее ответы совершенно не радовали, он с недовольным лицом взял блокнотик и сделал в нем запись. Он снова поднял глаза на Натали.

– А второе противостояние при С-се когда было? – вкрадчиво спросил он.

И тут Натали замешкалась, на ее лице отобразилось непонимание со смесью страха, она опустила глаза.

– То-то же, – обрадовался учитель истории, – вот вы и попались, Натали, максимум, что я могу вам поставить за ответы по домашнему заданию, – это три, но и это уже значительно лучше, чем у остальных. Остальные без отметок. К следующему уроку Нэнси и Виктор готовят доклады о втором противостоянии при С-се. Все свободны.

Ученики неспешно поднялись из-за парт и поплелись к выходу.

– Как ты это все запомнила? Задание было же дано только вчера, – зашептала Оливия на ухо Натали.

– Я же тебе сегодня с утра все рассказала, – агрессивно зашипела в ответ Натали, – об этом не здесь.

Оливия кивнула.

– Ладно, а почему ты не ответила про второе противостояние? Кстати, когда оно было-то?

– Олли, его вообще не было… – Натали многозначительно посмотрела в глаза Оливии. Та смутилась и отвела взгляд.

«Конечно же, не было никакого второго противостояния, – крутились мысли в голове Оливии, пока они шли к другому кабинету. – И как это я не сообразила, читала же даже вроде что-то об этом. Погодите-ка…»

– А зачем тогда историк задал готовить доклады о нем? – вырвалось, наконец, у Оливии.

Натали закатила глаза.

– Вот в этом-то и весь вопрос. Зачем же учителя занимают наши головы бессмыслицами? – она еще раз глянула подруге в глаза и кивнула в сторону кабинета математики.

И только когда они уселись за последнюю парту, Натали продолжила:

– А ты когда-нибудь сверяла программы стандартных классов и нашего, особенного? – на последнем слове Натали закатила глаза.

Оливия отрицательно покачала головой. Она приблизилась к подруге, потому что та, оглянувшись на математичку, понизила голос и продолжила:

– Почему нас все считают тупыми?

– Ну, мы и вправду объективно отстаем в развитии, у нас ниже когнитивные способности, нейроны…

– Чушь! – перебила ее Натали. – Наш синдром затрагивает только внешность и никаким образом не сказывается на мыслительной деятельности.

– Но почему же тогда мы учимся в отстающем классе?

Натали выдержала паузу и чеканно произнесла:

– Может, это кому-то и зачем-то выгодно?

– Врачи говорят обратное… – промямлила Оливия и перевела взгляд в открытый учебник с уравнениями. Цифры словно насмехались над ней: они упрямо отказывались превращаться хоть во что-то связанное и имеющее смысл.

– Оливия, Натали, что с вашими домашними заданиями? – прямо над головами девушек раздался строгий голос математички. – Оно у вас есть, раз вы можете себе позволить не обращать внимания на урок? Или как обычно?

Оливия по выработанной с детства привычке сжалась, глянула в свою тетрадь, в которой она тщетно пыталась дома хоть что-нибудь написать, а потом заметила выражение лица Натали: словно она, как Геракл, победила немейского льва и демонстрировала его тушу высокомерному царю. За этой мыслью последовало удивление: она почти мгновенно вспомнила эту легенду, которая словно сама собой всплыла в ее голове.

Натали подала математичке тетрадь. И та стала вглядываться в домашнее задание, постепенно меняясь в лице: сначала на нем отразилось недоверие, и вдруг сразу же следом – злость:

– Кто за тебя это решал? – рявкнула она и потрясла тетрадью.

– Никто. Я сама, – невозмутимо ответила Натали.

А Оливия вновь удивилась. В то время как она сама сидела, скукожившись и ожидая нагоняя от учительницы, Натали вела себя уверенно как никогда прежде. Откуда в ней все это? – поражалась Оливия. Она помнила, как еще совсем недавно они шарахались от любого строгого взгляда и слегка повышенного тона. И, возможно, именно это обстоятельство свело их вместе и подтолкнуло к чему-то вроде дружбы.

Математичка надменно хмыкнула.

– Тогда иди к доске и записывай на ней решение примеров из следующего задания.

Натали выдержала ее прямой взгляд, поднялась и демонстративно, под полнейшую тишину, пересекла класс, взяла кусочек мела и стала быстро, со скрипучим нажимом выводить на зеленой поверхности доски уравнения. К тому времени, как Натали завершила писать уравнение, математичка приобрела настолько хмурый вид, что остальные ученики, обычно перешептывающиеся и нарушающие дисциплину, все так же молчаливо и пристально следили за всем происходящим.

– Как ты смогла это сделать? – сквозь зубы процедила математичка.

– Несколько раз прочитала учебник и сделала пару пробных уравнений, – спокойно ответила Натали, положив мел, и со страдальческой интонацией добавила: – мне было о-очень тяжело, но я так старалась, я так хотела получить оценку повыше, чем обычно, я хочу достойно закончить школу…

Учительница выдохнула, словно собираясь с мыслями.

– Молодец, за домашнее задание – четыре, садись, – и стала что-то быстро записывать в блокнот. – Все берите пример с вашей одноклассницы, – как бы между прочим бросила она в класс, – читайте объяснения в учебнике, если до вас не доходят мои объяснения, пользуйтесь дополнительной литературой, которая указана в конце глав.

– Почему только четыре? – удивленно шепнула Оливия.

– Потому что такие, как мы, априори не могут быть умными и получать хорошие баллы.

– Апри что? – запнулась Оливия.

– Это единственное, что тебя удивило в моей фразе? – усмехнулась Натали.

Оливия покачала головой:

– Я поищу в интернете, не переживай.

Чтобы дойти до столовой, им, девочкам из класса для особенных, предстояло преодолеть немало испытаний.

– Ты когда-нибудь обращала внимание, как от нас шарахаются? Как от прокаженных, – спросила Натали, когда подруги украдкой пытались пробраться в столовую. – Нам и в толпе не затеряться, вокруг нас всегда будет пустое пространство, словно нас накрыли невидимым куполом. Я почему-то только сейчас стала это осознавать…

– Я уже привыкла. Стараюсь не обращать на это внимания.

И вдруг Оливия остолбенела, идущие сзади ученики возмущенно зашипели, чуть не наткнувшись на девушку, Натали проследила за ее взглядом и взмолилась:

– О нет, Олли, это же Дэнис-красавчик из параллельного, по нему и так вся школа сохнет. Прекрати пялиться на него, – Натали подхватила подругу под локоть и попыталась утащить в коридор, ведущий к столовой.

«Но как на него не пялиться? – думала Оливия. – На эти прекрасные выпученные глаза, несимметричное лицо, низкие надбровные дуги, кривую линию губ, срезанный подбородок!» Это был просто идеал ее возлюбленного! Да и вообще, идеал красоты человеческой!

– Представь, моя мама когда-нибудь выиграет сертификат на мое лечение, и я тоже стану нормальной, как все, и буду встречаться с красивыми парнями, да и парень у меня, наконец, появится … И я буду…

– Олли, опомнись, Дэнис даже по нашим меркам дурак, ну и что, что он красавчик? Запомни: главное – характер и душа, а характер у него ужасный. Да и душа, сомневаюсь, что есть. Ты забыла, как он нас чморил в прошлом году? Сейчас уж точно не об этом нужно думать.

– А о чем же? – удивилась Оливия, переводя взгляд на подругу.

– Во-первых, как занять подходящий стол, подальше ото всех, во-вторых, чтобы наши одноклассники не подсели к нам. В-третьих, что будем есть? – на последнем вопросе Натали широко улыбнулась и поспешила к столу раздачи.

– Так, сколько ты уже не пьешь препараты? – спросила Оливия, отпивая компот из граненого стакана.

– Ровно девять дней.

«Девять голов было у гидры, которую победил Геракл», – всплыло в мыслях Оливии.

– И когда ты почувствовала эффект?

– Ощутимо – всего пару дней назад. Я не была уверена, что что-то изменится, если я вдруг пропущу приемы. После трех дней пропуска ничего не произошло, хуже мне точно не становилось. И я подумала, если мне не становится хуже, зачем я вообще пью таблетки? Наутро четвертого дня у меня в голове было так ясно, как никогда прежде. Я сначала подумала, что это какая-то опасная побочка. А потом поняла, что опасные побочки – это наше повседневное состояние полутупого овоща.

– А вдруг потом станет хуже? – испуганно прошептала Олли. – Вдруг ты уже умираешь?

– Олли, мы все каждый день ближе к смерти. Сейчас мне становится только лучше.

– А что ты делаешь с невыпитыми таблетками?

– Закапываю в землю растений.

– А что если на обследовании покажет что-то не так? И мы, и родители подписывали договор о безукоризненном применении препаратов, за его нарушение и нам, и родителям грозит уголовка.

Натали выразительно посмотрела на Оливию:

– А вот именно это тебе и не кажется подозрительным? Наказание за неприменение лекарств, которые нужны только тебе.

Оливия неопределенно пожала плечами и уставилась в тарелку.

– Я как-то просто не задумывалась.

– Ну да, с такой мутью, как у нас в головах, вообще как-то сложно задумываться, – съязвила Натали.

Оливия подняла на подругу глаза, та встрепенулась:

– Ой, прости, если что, я не хотела тебя задеть. Неделю назад я была такой же, я ощущаю эту разницу…

– Не извиняйся, меня это не зацепило, мне как-то…

– Все равно, – закончила Натали за подругу, – и это тоже побочка этих стремных таблеток. Не пей их, Олли. Ты должна ощутить это.

Оливия невнятно дернула головой, закусив губу.

– Я подумаю, – вяло ответила она.

– Я серьезно, – не унималась Натали. – С этим со всем что-то не так, и я хочу разобраться.