Кирюшина и Валечкина матери расстарались – места на столе из-за наставленных блюд, тарелок и салатников не было вообще, салатов было восемь наименований, нарезки мясной и сырной четыре блюда, и еще в холодильниках на пенополистироловых поддончиках лежало; горячее в гостей влезло только после того, как водки два ящика ушло в легкую, и даже Валечкин отец, подобрев, обнял жениха и сипло крикнул ему в ухо «Уважаю, Кирюха!». Рыбных блюд решили не делать. Молодым постелили в бабкиной комнате, и они, пьяно хихикая, перебрались с кровати на пол, чтобы не скрипеть, пока в ночи свекровь и теща гремели посудой и пересчитывали свадебные подарки, а Валечкин отец со Слепнем спорили про рептилоидов.
Утром у Кирюши во рту был вкус цементной пыли, а Валечка смотрела на него и сквозь него прозрачными глазами и молчала. Ему по-прежнему казалось, что он спит и никак не может проснуться, а воздух вокруг густой, как кисель, и он дышит просто по недоразумению. Ошибся, ошибся, думал Кирюша, неправильно пожелал. Она же меня не любит, и как же вокруг холодно. Что думала Валечка, было неизвестно.
Время после свадьбы будто понеслось на ускоренной перемотке, а каждый день нескончаемой резиновой лентой тянулся и тянулся, и между утренним звонком будильника и душной вечерней темнотой была вечность. Валечкиному отцу становилось все хуже, и мать ее разрывалась между ним и работой, а денег на лекарства уходило все больше, так что Кирюша со Слепнем все же оформились охранниками. В перерывах между вахтами он пару раз попробовал Слепневу дурь, но даже она не разгоняла кисельный воздух. А однажды ночью он воткнул ржавый рыболовный крючок в нежную Валечкину губу и проснулся с криком и в поту, а рядом лежала, скрючившись, Валечка и плакала. Он натянул брюки и бросился к синему морю, будь оно неладно.
Кирюше казалось, что он все хорошо придумал – так и надо с ними, которые желания исполняют. Как следует надо обдумать, чего просишь. Чисто конкретно. Рыбка в этот раз вообще не говорила, только как-то с�