Я держусь за манеру себя выкаливать: если нрав обесточен – охотней касаться нагого тела:
в темноте куда легче с собою справиться, чтоб лишиться, впоследствии, разума и пределов
допустимого.
Расскажи мне, что помнишь. Скажи, что чувствуешь. Темнота слижет с комнаты копоть-искренность.
Мы изрядно спокойны, когда ни о чём не думаем, и вулканоподобны, когда задевают Лишние
молодое и гордое,
яркое, тусклое.
Устаю, будто с каторги; люди – фигуры тёмные, и нужны мне, как дьяволу смертные покаяния.
Мы изрядно спокойны, когда
ничего не осталось.
Всё красиво приложим и станем бездумно счастливы. Правду едкую выплюнем, будто таблетку горькую.
Мне сейчас бы узнать себя, после того, как шарили в этом хлипком сознании те знатоки безродные.
Горячее весной плавит лёд с дорогами, но не вечно теплу быть, повеет забытым холодом.
Расскажи мне, что чувствуешь, мозгу устрой дознание. Охвачу твои плечи колючим от боли воротом.
И уйдём в темноту, где мельчают высотные здания. И уйдём в темноту,
если здесь
нас никто
не понял.
_____
Май, 2019
***
Молодость – фантик в окурках урны,
лучшие годы – блевота из нелюбви.
Близкие кровные ждут заботы,
но ожидания не оправдаются,
ах, увы.
Синяя корочка. Синяя, как алкашка.
На асфальте под синькой лежит мужик.
Синие ирисы. Синяя зависть разных
окруживших тебя слепых –
доконало. До мяса разворотили.
Не сказали, в чём высший смысл.
«Нас расставили, рассадили,
чтобы тихо себя вели».
Мы молчим. Оглушающе. Мы молчим.
Душу купят, вконец отпустит;
память мусор, искристая звёздная пыль.
Невозвратность когда закусит,
зубы выбей ей, пусть шипит;
стало некем дышать,
стало проще жить.
Нас не поняли, не узнали.
Нас касались, чтоб совратить.
Навыдумывали страданий –
чтоб стоять, и над нами нимб:
безупречный в своей природе
и сияющий как сапфир.
Молодость – фантик в окурках урны?
Лучшие годы, помилуйте, впереди.
Ненавижу душное лета утро,
жду весны.
Путь намечен, мы рады его найти.
Я иду, безголосая и пустая,
и не знаю, зачем мне теперь идти.