Здесь же убегать не надо.
Приходи на русский, на литературу. Никто тебе двойку не поставит. Приходи и спокойно сиди слушай. Только не мешай другим.
И дети постепенно втягивались, втягивались, и водоворот любви совсем затягивал маленького человечка в свои недра. Приходила минута, когда бывший неудачник подымал руку. Хочу отвечать!
Сперва я больше всего любил математику. А под влиянием Сергея Даниловича переметнулся в его «веру». Мне почему‑то было совестно идти к нему на урок, если я чего‑то толком не знал.
Русский и литература стали главными в моей жизни.
Уже в восьмом классе я стал писать в газеты.
Как бы в прощание с математикой я решил какую‑то математическую головоломку, что была в тбилисской газете «Молодой сталинец», и отправил ответ в редакцию.
Недели через три подхожу у себя на пятом районе к кучке парней. И шофёр Иван Шаблицкий, с кем я любил кататься на его грузовой машине, в плату за что я помогал ему грузить ящики с чаем и разгружать машину уже глухой ночью на чайной фабрике, – этот Иван вертит газету и, не заметив меня, читает всем:
– «Первыми правильные ответы прислали…» – и называет мою фамилию. – Братва, да этот чингисханёнок ещё поломится в писарьки! Вот увидите!
Этот человек подсказал мне мою судьбу.
Дома я внимательно стал изучать газету и вижу, что в газете очень много мелких заметок. И говорю я себе уважительно и ясно:
«Неужели я такой дурак, что не смогу написать в газету пять строк?»
Я оказался «дураком» вдвойне. Да ещё внасыпочку!
В газете моя первая заметка разлилась на одиннадцать строк!
Кто бы мог подумать, что, начав с этих одиннадцати газетных строк, я добегу до одиннадцати томов своих московских сочинений?
Но…
В то далёкое лето я работал хорошо на чаю, и мама купила мне велосипед. Я стал на велосипеде ездить за восемь километров в девятый класс в городке Махарадзе (сейчас Озургети).
Мама, как и отец, была неграмотная. Но всё‑таки одна подняла трёх сыновей.
Отец, Никифор Андреевич, какой ни будь «кулак», а Родину защищал честно. Стрелок сто двадцать четвёртой стрелковой бригады. Рядовой.
Был ранен в бою. Умер в госпитале от истощения.
Похоронен в Сочи.
В братской могиле.
Осталась от отца одна золотая строчка с его Именем на Стене Памяти.
Это в Сочи.
Зато на Родине, в Новой Криуше, я не нашёл Имени отца на памятной доске.
После средней школы я кочегарил на маслозаводе, лепил в промкомбинате шлакоблоки. Было это в поселке Каменка, к югу от Воронежа. На родной сторонушке.
А дальше – редакции, редакции, редакции.
Газеты и журналы сжевали около двух десятков моих лет. Из них три года я работал редактором в центральном аппарате Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС). Сейчас ИТАР‑ТАСС.
Подпирать меня рублём было некому и я заочно кончил факультет журналистики Ростовского‑на‑Дону университета.
Опубликовал около тысячи материалов.
Это фельетоны, очерки, рассказы, статьи, репортажи, заметки…
Дед, отец, мама (все посмертно) и я реабилитированы.
В настоящее время являюсь членом Московской Ассоциации жертв незаконных репрессий.
«Оглушены трудом и водкой
В коммунистической стране,
Мы остаёмся за решёткой
На той и этой стороне».
Первый рассказ мой «Песня солнечных спиц» был опубликован в газете «Известия» (Москва) первого января 1978 года.
Первую свою повесть «Оренбургский платок» я послал Виктору Астафьеву.
Пакет от Мастера неделю держал в столе.
Под ключом.
Боялся вскрывать.
«Повесть хорошая… Прочитал я её с большим удовольствием, многое было для меня ново и внове. Дай Вам Бог и далее удачи».
Этот отзыв классика русской литературы, написанный в понедельник 27 августа 1979 года, решил мою судьбу.
Я бросил газетно‑журнальную беготню. Стал писать только прозу.
В 1985 году «Молодая гвардия» издала мою книгу повестей «От чистого сердца».
И судьбу этой книги решал известный критик из «Литературной газеты», в будущем главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин. Он писал внутреннюю рецензию. Нашёл мою рукопись «дельной и самобытной», рекомендовал издать.
Мне дорога двадцать седьмая книжка в серии «Библиотека „Огонёк“ за 1990 год.
Та книжка – мои переводы с украинского сатирика Василя Чечвянского, старшего родного брата Остапа Вишни. В далёкие тридцатые к Чечвянскому дважды приезжали Ильф и Петров с предложением переводить их на украинский. «Увы, работе не суждено было осуществиться: через несколько месяцев украинского писателя арестовали и расстреляли как врага народа».