Седьмого ноября в Посольстве, как обычно, был большой прием, мы с Татьяной получили приглашения. Надо было срочно шить бальное платье. Мы до сих пор с благодарностью вспоминаем жену посла, Евгению Александровну, проявившую большое участие в решении этого вопроса, также как и жена одного из моих сотрудников. В итоге через неделю было готово красивое муаровое розовое платье, в котором Татьяна, с косами вокруг головы, выглядела очень эффектно. Прием прошел успешно. Но были и курьезные моменты, например: некоторые мужчины, оставшись одни в малой гостиной, воровато озираясь, совали в карманы наши папиросы, лежавшие в ларцах на столиках. Для них, привыкших к сигаретам, папиросы казались диковиной. А мы, находясь на балконе, через стекло видели все это и смеялись. Публика была разнообразная, настроенная в основном дружественно, но были и такие, как сотрудник финского военного атташе, двухметровый громила с квадратным лицом, который явился на прием с гитлеровским железным крестом на мундире. Татьяна танцевала весь вечер и была «нарасхват».
После того, как гости разъехались, началась вторая часть праздника, на которой были только свои – посольские и торгпредские. Уселись за длинный стол и после «возлияний» (при гостях мы этого позволить себе не могли), начались танцы и импровизированный концерт. Здесь жена отличилась – спела песню о Ленинграде (… «выпьем за тех, кто командовал ротами»…), чем многих растрогала до слез, так как среди нас были ленинградцы, перенесшие блокаду.
Зима пролетела быстро. Она, собственно говоря, мало чем отличалась от осени, – снега нет, чистый прохладный воздух. Я вспомнил об этом, слушая как-то по радио о том, что сейчас в Анкаре остро стоит вопрос о сильной загазованности выхлопным газом и дымом из печей.
В феврале 1947-го я получил предписание выехать в Союз. Пришлось ехать одному, так как Таня была беременна. 13 февраля родилась Наташа, и через два месяца они с Таней, переплыв Черное море, прибыли в Одессу, а затем приехали в Москву. По возвращении в Москву мне в МИДе заявили, что моя командировка закончена и я могу вернуться на прежнее место работы.
Начало семейной жизни. Путь длиною в 40 лет
Возвратившись в Подлипки, я попал в домашнюю атмосферу, – мама, папа и я, вся семья в сборе, как перед отъездом. Первые дни, как обычно, прошли в воспоминаниях и разговорах о будущем. Главным вопросом был предстоящий приезд Тани и Наташи, другим – моя будущая работа. Второй вопрос вскоре был решен – я встретил своего старого приятеля Беляева В. А. и он посоветовал мне идти туда, где работал мой прежний начальник, что я и сделал.
И вот приехали Таня и Наташенька. Жили мы все вместе, то есть пять человек на 18 квадратных метрах в трехкомнатной квартире, где кроме нас, проживало еще две семьи. Без горячей воды, без ванны, без газа. Готовили на общей кухне с бетонным полом на керогазах, от которых по всей квартире разносился чад. Долго в таких условиях жить было невозможно, и мы вскоре перебрались в Болшево, где снимали комнату и маленькую спаленку в частном деревянном доме, располагавшемся в районе церкви. Такое проживание называлось «частным сектором», деньги за аренду платило предприятие. Вскоре Таня возобновила учебу в Геодезическом институте. Ей было очень трудно, выручила большая сила воли. Затем мы переехали в другой дом, ближе к станции, но и там прожили недолго, поскольку нам предоставили в Подлипках комнату в трехкомнатной квартире по проезду Ударника, дом 3 с теми же «удобствами». У комнаты было два преимущества – хороший балкон и второй этаж. Соседями по квартире были самые простые люди, с которыми мы прожили пять лет и ни разу не поссорились. В квартире царила атмосфера взаимоуважения и даже предупредительности. В одной комнате жила семейная пара, муж инженер-производственник, участник войны, улыбчивый спокойный человек, всегда стремившийся сделать нам что-то приятное, а вернее, не делать ничего неприятного. Его жена, дородная женщина, работала продавщицей в гастрономе. С этой семьей мы часто встречали праздники. В другой комнате жил милиционер с сестрой, буфетчицей из бани. Все трое мужчин курили, и наши перекуры в кухне вечером превращались в обмен новостями. Так что коммунальную квартиру мы вспоминаем с теплотой. В ней мы отмечали окончание Таней института. С этим событием связан случай, о котором стоит рассказать. Когда мы по этому поводу осушили уже не один бокал, наш хороший новый знакомый, Игорь Николаевич, старше нас по возрасту, очень интеллигентный человек, вдруг взял со стола бутылку и, мило улыбаясь, запустил ее через наши головы в стоявшее на серванте зеркало… Мы остолбенели, а он, увидев такую реакцию, смутился и начал собирать осколки. Свой гусарский поступок он объяснил так: зеркало это пустяк, завтра на этом месте будет стоять новое, но зато навсегда останется в памяти событие, ради которого мы собрались. И он оказался прав, мы это поняли, но значительно позже.
На работе все шло нормально. Осваивался, учился, приобретал опыт и друзей. Но один эпизод испортил настроение весьма серьезно. Как-то я пошел на работу в кожаном пальто, которое привез из Турции. Пальто было очень солидное, типа «реглан», сшитое в ателье из привезенных из Стамбула кож. По нынешним временам – крик моды, а по тем и подавно. В обеденный перерыв я пришел в гардероб одеваться, а пальто… увы, исчезло. Был суд, где выяснилось, что пальто украдено шайкой, в составе которой была и гардеробщица, меня выследили около дома, где в соседней квартире проживали два брата – воры. В качестве компенсации мне выплатили деньги, на которые я купил радиоприемник (сменял шило на мыло).
Выше я упоминал о страшной привычке – курении. Я продолжал курить, несмотря на сильный кашель. Иногда, когда не было папирос (сигареты тогда еще не курили), я буквально не мог заснуть, шарил по всем карманам и углам в надежде найти хоть щепотку табака. И вот наступил момент, когда я понял, что дальше тянуть нельзя, надо бросать. И бросил! Это было в 50-м году. Бросил раз и навсегда. В течение трех дней сосал леденцы, язык распухал. Это была победа.
Пятого марта 1953 года умер Сталин. В настоящее время о нем мало говорят и, по-видимому, со временем забудут совсем. А в жизни нашего поколения Сталин оставил неизгладимый след, и недаром период его руководства называли «сталинской эпохой».
Современной молодежи трудно представить, как настойчиво и последовательно на протяжении 30 лет во всех сферах человеческой жизни внедрялась система неразрывной зависимости успехов от личного прямого или косвенного влияния Сталина. В конце концов, это превратилось в подобие религии, воспринимавшейся без тени сомнения, с трепетной верой, граничащей с фанатизмом.
Те, кто не разделял этой веры, сурово наказывались. Я вспоминаю тот период, как время всеобщего подозрения друг к другу, боязни и безусловного преклонения перед Сталиным. Я его боготворил, как и многие, ревностно с горячностью защищал его действия, когда в тесном кругу кто-либо позволял себе сомневаться в этом. Неудивительно, что известие о его кончине было воспринято как всеобщее горе, никто не стыдился своих слез, произносились горячие речи и клятвы продолжить дело Сталина. У меня сохранились некоторые газеты тех дней, и просмотрев их, можно сложить для себя достаточно полное представление о всенародном трауре. Со временем были преданы гласности многие факты и документы, которые вначале постепенно, а затем стремительно разоблачили, развеяли созданный десятилетиями культ личности. Правда была потрясающей. Негативных сторон было значительно больше, чем заслуг. Мы увидели истинное лицо Сталина и содрогнулись. Сколько бед он и его помощники типа Берии принесли советским людям…
Затем меня постигло по-настоящему большое горе – 25 сентября 1953 года скончался мой папа. Он последние годы страдал от стенокардии, а последние дни жил только за счет кислорода.
Но жизнь шла своим чередом. Я был уже начальником отдела, много ездил в командировки. Иногда отсутствовал месяцами. Наташенька выросла, ходила в садик. Мы по-прежнему жили в одной комнате. В воспитании Наташи и в домашних делах большую помощь оказывала Танина мама, Ксенья Максимовна, которая жила с нами и периодически выезжала в Киев или в Москву, где у нее были внуки – Сережа, Таня, Рита, Вова.
В 1953 году у нас появилась первая машина «Победа». Это событие наложило большой отпечаток на нашу жизнь, особенно в части систематических поездок в Москву за продуктами, осенью за картошкой, а главное, мы начали регулярно проводить выходные за городом с друзьями в любую погоду.
В 1954 году родились Ира и Оля. Это было как гром среди ясного неба. Мы ждали сына, и вдруг – две дочери. Сразу стали многодетными. Воспитание двойни – это очень тяжелое дело во всех отношениях. Наше счастье, что нам вскоре дали трехкомнатную квартиру в новом доме. Этим я обязан Сергею Павловичу Королёву, о чем я подробнее напишу ниже.
Иногда мы делали выезды в Москву в ателье ГУМа с целью заказать обувь или одежду. С вечера останавливались в переулке и дежурили до утра, а потом бегом, кто кого перегонит, на четвертый этаж. Но игра стоила свеч – делали отлично.
О том, как мы проводили выходные, можно написать много и интересно, однако это, на мой взгляд, дело моих преемников. Скажу лишь одно – общение с природой и друзьями – это счастье! Сколько смеха, рассказов у костра, а какая зарядка на всю неделю! У нас было все необходимое: палатки, спальные мешки, газовые плитки и даже лодки. Я всегда любил парусники, и когда приобрел польский швертбот «Мёва», был на седьмом небе. Жаль, что мало пришлось походить под парусом, одному трудно, а дочери не помощницы.
В 1959 году на высоком берегу Пироговского водохранилища нашей организации выделили землю под садовые участки. Получили участок и мы. Место изумительное! Начали осваивать, вывозить с участка песок с галькой, обносить забором. Было трудно. Я в этот период работал в Москве, времени свободного совсем не было. Таня занималась с Наташенькой. Мы дрогнули и в скором времени отказались от участка. Опять стали ездить в лес и не жалели. Особенно запомнились отпуска, проведенные в Батурине на берегу Сейма и на Волге в районе Дубны. Ездили на машине и в Крым. Наташа практически каждый год была либо в пионерлагере, либо в Киеве, либо в доме отдыха. Ира с Олей тоже. Сохранилось много их писем, очень интересных. Надеюсь, что их когда-нибудь обработают и должным образом прокомментируют.
О Сергее Павловиче Королёве
Фамилию академика С. П. Королёва сегодня знает весь мир. Он стал человеком-легендой, перед памятью которого преклоняются все, кто знал его лично или узнал по рассказам других. Я не встречал человека, который придерживался бы другого мнения. О нем написано много и разносторонне, и я очень рекомендую прочитать хотя бы одну из таких книг, они по праву должны быть отнесены к серии «Жизнь замечательных людей». Интересен дом-музей С. П. Королёва в Москве. Мне выпало счастье долгие годы, с 1947 по 1966-й, то есть до его кончины, знать Сергея Павловича и работать под его руководством. Время, как правило, сглаживает в памяти образы людей и события. Однако, в данном случае чем дальше, тем более величественным предстает перед нами образ этого гиганта, тем более осмысливаешь отдельные черты его характера, его действия, стиль работы, отношение к людям и главное – его заслуга перед человечеством в деле начала практического освоения космического пространства, что всем миром признано как начало новой эры в истории Земли! Думая о нем, ловишь себя на мысли (и это подмечают многие, знавшие его), что вспоминаешь не только руководителя, начальника, причем очень грозного, но и близкого, дорогого тебе человека, у которого хочется научиться многому. Все, что он делал, представляется эталоном продуманности, отточенным, оптимальным и, в то же время, недосягаемым, хотя и понятным и простым, как все талантливое.
Наблюдать за ним было очень интересно и поучительно. Я не намерен пересказывать здесь то, что уже описано в упомянутых книгах о Сергее Павловиче, а ограничусь лишь теми эпизодами, которые имеют отношение ко мне и дороги мне. В отдельных случаях, может быть, позволю себе отойти от этого принципа. Все, кто работал с Сергеем Павловичем, за исключением единиц, знали только его настоящее и лишь только после его смерти узнали прошлое, а оно оказалось не менее интересным, что также можно узнать из опубликованных книг.
В 1947 году я поступил работать на то же предприятие, где работал Сергей Павлович, однако до 1951 года был в подчинении у другого главного конструктора, того самого, у которого я работал до поездки в Турцию. И вот однажды, когда на предприятии проходила реорганизация, я повстречался на территории с Королёвым. Он остановил меня и прямо в лоб задал вопрос: «Хотите работать со мной?» Я опешил от неожиданности. Не предполагал, что он знает мою скромную персону. Позже я узнал, насколько серьезно СП (так мы его звали между собой и так он подписывал резолюции на письмах и неофициальные документы) подходил к подбору кадров. До разговора со мной он, конечно, имел обо мне исчерпывающую информацию, как официальную, так и личную, в частности от Нины Ивановны Котенковой, переводчицы, рабочий стол которой стоял рядом с моим кульманом. Вскоре она стала его женой.
С первых дней общения с СП я понял, насколько этот человек стоит выше тех руководителей, с которыми я имел дело раньше. Поражала его собранность, высокая степень организации, непреклонная воля и непреодолимое, почти гипнотическое влияние на людей. Позже я прочитал высказывание У. Черчиля о Сталине, в котором он, в частности, говорил – «Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде вставали и, странное дело, почему-то держали руки по швам…». Аналогичное чувство испытывало большинство людей при общении с Сергеем Павловичем. Но это не было чувство страха, он никогда, без необходимости, не подавлял волю собеседника, был корректен, справедлив. Он был исключительно требователен к себе и к другим, пунктуален и дисциплинирован. Всякого рода нарушения порядка вызывали у него мгновенную реакцию гнева, здесь он не знал компромиссов, и виновники получали сполна. В такие минуты его все боялись и старались уйти подальше от его глаз. Но никто его не осуждал, поскольку понимали, что это не каприз, а справедливое возмездие.
Тем более мы ценили его редкие, скупые похвалы. Особенно запомнились его выступления на ежегодных партконференциях с анализом работы подразделений предприятия. И когда он с трибуны произносил мою фамилию и говорил, что мой отдел хорошо поработал (естественно, это было не каждый раз), кровь приливала к лицу, и душу переполняло чувство благодарности к нему и желание отдать все свои силы работе. Он понимал и умело использовал силу морального поощрения. Он умел возвысить сознание своих подчиненных до уровня тех ответственных задач, которые он им поручал. Нельзя было не сделать или сделать посредственно то, что поручил Королёв. Да, работали не за страх, а за совесть! Мне не раз приходилось ездить с его заданиями в самые высокие инстанции и помню, как он терпеливо, детально учил как себя держать, вести разговор, согласовывать документ. Предварительно звонил тому руководителю, к которому меня направлял и говорил обо мне, как о своем помощнике, хотя в то время я был начальником отдела. Этот невинный обман был тоже частицей плана выполнения задания, что придавало мне вес в глазах того, с кем я имею дело. Мне приходилось неоднократно по заданию СП писать срочные технические обоснования новых важных предложений. Этой работе предшествовал продолжительный обстоятельный разговор, во время которого он весь уходил в существо вопроса, просил не соединять его по телефону и раздражался, если кто-нибудь прерывал разговор. Поражала его железная логика, глубокая последовательность и неотразимость доводов. После этого я запирался где-нибудь поблизости от его кабинета и работал, иногда это было за полночь. Уезжая, СП заходил ко мне, быстро пробегал взглядом написанное, одобрительно кивал головой и, улыбнувшись на прощание, уходил, предупредив, что машина в моем распоряжении. Нередко ночью у меня на квартире раздавался телефонный звонок, и меня вызывали в цех, где шла круглосуточная работа, в процессе которой выявлялись вопросы, требующие решения конструктора. СП добился такого положения, при котором процесс производства шел без перерыва, и даже малейшая задержка рассматривалась, как чрезвычайное происшествие. Поэтому ночные вызовы воспринимались как обычное дело и не вызывали недовольства. Так надо! То же относилось и к отпускам, которые отменялись довольно часто, нередко вызывали из отпуска даже с Кавказа.
Как-то СП срочно потребовался один из его заместителей, который отдыхал в Закарпатье и в этот день, как нарочно, заблудился где-то в лесу. По просьбе СП был организован поиск силами большого количества людей. Товарищ был найден, после чего он срочно связался по телефону с СП. Однажды зимой я поехал на две недели в дом отдыха в Калининскую область, но через два дня получил телефонограмму, в которой мне предписывалось на следующий день утром быть у СП. Я в недоумении пытаюсь связаться с ним по телефону, но на месте его нет, а секретарь заявляет, что это его указание. Она, воспитанная в духе беспрекословного исполнения поручений, не решилась напомнить СП о том, что я в отпуске. По своему усмотрению она дала телефонограмму, потратив уйму энергии, чтобы достать номер телефона дома отдыха, затерянного в лесу у черта на куличках. Целый день я дежурил у телефона, только вечером застал СП дома и вопрос был решен. Он пожелал мне хорошего отдыха. Надо отдать ему должное, что он без нужды никогда не ломал наши планы и не подчеркивал свой изнурительный режим работы. Главное для него был итог работы.
СП был мужественным и волевым человеком. Мне пришлось однажды плыть с ним по Северной Двине на катере. Дул пронизывающий, сильный ветер, льдины ударялись о катер, сотрясая его. Через полчаса, промерзнув до костей, я спустился вниз, а СП продолжал стоять с капитаном на мостике, вцепившись в поручни, до конца маршрута, а это еще два часа!
Доверяя своим помощникам, он вместе с тем строго контролировал их деятельность. Как-то мы проводили в Ленинграде очень ответственную работу, которой руководил сам СП. Уезжая в Москву, он поручил руководство одному из начальников отделов и мне, потребовав ежедневно докладывать ему по телефону. Работали мы по шестнадцать часов в сутки, затем шли по спящему Ленинграду к Финляндскому вокзалу и из узла связи докладывали СП о минувшем дне, для чего приходилось его будить, но он это считал в порядке вещей. Так было более месяца, и вот однажды мы сообщили ему о допущенном промахе в работе. Что тут было… Он нас стер в порошок, называл мальчишками, кричал и, в заключение, обещал уволить. Сначала мы сникли, а потом начали хохотать, сказалось длительное нервное перенапряжение. Мы понимали свою вину, но мы своевременно исправили допущенный промах, а что касается увольнения, то нам это слышать не в первой. Королевские «разгоны» стали со временем легендой, делал он их мастерски, глаза его метали молнии, слова уничтожали, он грозил отправить домой пешком по шпалам (если дело было на космодроме), советовал перейти работать в артель, где делают керогазы или на стружко-дробилку. Он выпускал приказы с выговорами сразу человек на десять, и довольно часто. Однажды и я попал под этот огонь, «схлопотал» выговор за то, что проведя неоднократно работу и убедившись, что все идет нормально (работа проводилась ночью на аэродроме), поручил руководство ею своему заместителю, который, в силу своего флегматичного характера, не доглядел, что привело к деформации одной детали объекта. Так за то, что я «самоустранился» (хотя и с разрешения СП), то есть не присутствовал лично на операции, я и получил выговор. Это был единственный выговор в моей трудовой деятельности, и копию приказа я храню как дорогую реликвию о железном СП. Кроме меня в этом же приказе фигурировали еще пять фамилий руководителей всех рангов.
Другой характерный случай. Вечером, после окончания рабочего дня мы (несколько человек) работали в кабинете СП, он был явно не в духе, обстановка была напряженная. В этот момент вошла секретарь и, обращаясь ко мне, сказала, что звонит жена. Я взял трубку и жена напомнила мне, что у нас на сегодня билеты в театр (хотели выбраться в кои-то веки). Я спокойно и тихо ответил ей, что сегодня ничего не получится, она поняла и я повесил трубку. СП исподлобья посмотрел на меня и спросил, в чем дело. Я объяснил. Он мгновенно вспыхнул, швырнул карандаш и, разразившись несколькими эмоциональными фразами, закончил – «Мне такой заместитель не нужен!» Я спокойно сидел и не реагировал, помог многолетний опыт. Вскоре СП отошел, и все пошло своим чередом.
Его строгость, наказания, разгоны были, безусловно, оправданы. Без железной дисциплины нельзя было управлять той грандиозной по своим масштабам и сложности системой, во главе которой стоял этот талантливейший организатор и ученый нашего времени, прекрасно сознававший, какую ответственность он несет.
Все, кто работал с Сергеем Павловичем, знали и другого Королёва – человека высокой культуры, прекрасно воспитанного, готового на деле, без лишней рисовки, помочь любому, кто обратился к нему за помощью. Он был добрым и отзывчивым. Трудно рассказать о тех конкретных добрых делах, которые он сделал для своих сотрудников. Когда к нему приходили с просьбой, он начинал действовать незамедлительно, связываясь по «кремлевке» с ответственными людьми и всегда добивался успеха, за что, естественно, сотрудники платили глубоким уважением. В неофициальной обстановке он был общителен, жизнерадостен, ценил юмор. В течение нескольких лет по приглашению СП я обедал в маленькой столовой (на пятнадцать человек) рядом с его кабинетом и имел возможность убедиться в его умении создать прекрасный микроклимат в общении со своими заместителями, что так необходимо при постоянной напряженности в работе. Столовая была как бы кают-компанией, где во время обеда решались многие производственные вопросы, одновременно раздавались шутки и смех. Здесь же договаривались с СП о встречах или решали оперативные вопросы.
Расскажу несколько эпизодов, связанных со мной и семьей. Наша семья до 1954 года в составе четырех человек занимала одну комнату 16 квадратных метров в трехкомнатной квартире без ванны и газа. Не жизнь, а наказанье! Но вот родились Ира и Оля, и нас стало шесть человек! Что делать? И вдруг я узнаю, что о моем нелегком положении знает СП и уже дал указание выделить мне квартиру в строящемся доме, который в дальнейшем весь город называл «королёвским». Я сообщил об этом жене в роддом, и она прислала мне записку – «…Большое спасибо за приветы. Действительно ли знает Королёв? Ты бы его уговорил, чтобы сейчас отделали одну квартиру, ведь это можно». Вскоре мы въехали[7] в трехкомнатную квартиру нового дома, не трудно представить наше счастье и чувство благодарности к СП.
В 1958 году наша работа увенчалась большим успехом, и несколько человек, в том числе и я, были представлены к присуждению Ленинской премии. Как-то возвращались мы с СП из Москвы, и он спросил меня: «Анатолий Петрович, как вы отнесетесь к тому, что в этот раз вы не получите звание лауреата Ленинской премии? Дело в том, что Министерство настаивает на включении в список одного из ведущих работников, а вы еще молоды, у вас все впереди, будете вы лауреатом, тем более, что вы недавно стали кандидатом технических наук». Это было сказано так тактично, в виде просьбы, что я не раздумывая ответил своим безусловным согласием. Сергей Павлович похлопал меня по плечу и сказал: «Молодец, правильно понял!» Его слова оправдались – я стал лауреатом Ленинской премии.
Мне довелось принимать непосредственное участие в запуске первого спутника Земли, первого космонавта планеты Гагарина, пусков на Луну. Бывали случаи, когда несколько человек, в том числе и я, последними покидали стартовую площадку и направлялись в укрытие. Однажды, перед запуском одного из объектов, я попросил СП оставить свой автограф на память об этом событии на нарукавной повязке, которую я носил как заместитель технического руководителя стартовой команды. Я подсознательно понимал, что мы находимся в начале целой серии исторических событий. Он с готовностью исполнил мою просьбу. Затем, после того, как первый искусственный спутник Земли был выведен на орбиту и мы услышали его «бип-бип», поутихли первые бурные проявления восторга, СП повторил свой автограф, а затем после второго ИСЗ расписался еще раз. Особенно памятным был день 12 апреля 1961 года, когда в космос полетел Гагарин. Я подошел к СП в тот момент, когда он собирался сесть в машину, чтобы ехать на аэродром и лететь в Саратовскую область встречать Юрия. Он взял мою повязку, положил ее на крыло машины и, улыбнувшись, решительно расписался. Эти автографы, полученные в такой обстановке на космодроме от «основоположника практической космонавтики», мне очень дороги и я их рассматриваю как награду. Затем на этой повязке появились автографы многих космонавтов, расписывавшихся по возвращении в Москву – Гагарина, Титова, Николаева, Терешковой. Я бережно храню эту бесценную реликвию, иногда рассматриваю и вновь мысленно переживаю события тех волнующих дней. Пока я не решил, в чьи руки передать этот материализованный кусочек памяти, но в первую очередь надо посоветоваться со специалистами, как защитить его от влияния времени.
В 1961 году в моей жизни произошли серьезные изменения – мне было предложено перейти на работу в Государственный Комитет по оборонной технике на должность начальника главка – члена коллегии. При неоднократных переговорах со мной я упорно отказывался, однако меня «дожали», и я дал согласие, предварительно обсудив вопрос с СП. В заключение разговора СП улыбнулся и сказал, что я должен написать ему объяснительную записку, что я и сделал. Он прочитал ее и запер в сейф, где она пролежала до его кончины. Когда комиссия разбирала документы из личного архива СП, обнаружили мою записку и вернули ее мне (ниже дан ее оригинал). Вскоре в Кремле состоялось вручение наград группе товарищей за обеспечение полета Ю. А. Гагарина. Я получил орден и был свидетелем вручения Сергею Павловичу второй звезды Героя социалистического труда. Вручал награды Л. И. Брежнев, обстановка была теплая. Присутствовал Д. Ф. Устинов, после вручения сфотографировались, фотография есть в альбоме.
Проработав два с половиной года в Комитете, я понял, что эта работа мне не по душе. Никакого морального удовлетворения и постоянное изнурительное нервное напряжение, закончившееся тем, что я два месяца пролежал в больнице, после чего принял решение вернуться к конструкторской деятельности. Мне был сделан ряд заманчивых предложений, однако я их отклонил и принял предложение Королёва вернуться на родное предприятие на почетную должность заместителя Сергея Павловича. При первом разговоре с СП он заявил, что считает очень полезным опыт, полученный мной в Госкомитете, и он пригодится мне в последующей работе. Время подтвердило справедливость его слов.
Под Новый 1966 год исполнилось 60 лет одному из близких товарищей – Цыбину Т. В., который устроил банкет и пригласил Сергея Павловича, Гагарина, ряд других космонавтов и сотрудников, в том числе и меня. Вечер прошел чудесно, но особенно мне запомнились два момента. Я пригласил на танец Нину Ивановну, СП в это время с кем-то беседовал, потом заметил нас, сделал «свирепое» лицо и погрозил мне кулаком. Мы расхохотались, он не выдержал роли «ревнивца», расплылся в улыбке и ободряюще подмигнул нам. После банкета мы вышли на улицу и обомлели – вокруг было сказочно красиво. Деревья были покрыты воздушными хлопьями снега. На земле лежал снежный пуховый ковер. Кругом ни души, только наша шумная ватага. Сергей Павлович и Юрий Гагарин веселились как дети. Незабываемая картина. Это было за две недели до смерти Сергея Павловича Королёва…
Смерть Сергея Павловича была для всех настолько неожиданной, что мы ходили буквально ошеломленные. Он никогда серьезно не болел, ни на что особенно не жаловался, был энергичен как всегда, полон идей, устремлен в будущее. Некоторые говорили, что иногда у него звучали нотки пессимизма в минуты откровения, но это, очевидно, был результат безмерной усталости. Перед уходом в больницу он раздал много поручений, назначил совещания после возвращения, надеясь вернуться буквально через неделю. Ни у нас да, судя по всему, и у него не было никаких недобрых предчувствий. Предстоящая операция была запланированной – удаление полипов в прямой кишке – и считалась весьма простой. Операцию делал лучший хирург, друг Сергея Павловича, министр здравоохранения Петровский. Это было в воскресенье. Перед операцией произвели срезку ткани для анализа, как это всегда делается. Результат анализа оказался непредвиденным – признаки рака. Произвели вскрытие брюшной полости и обнаружили обширную пораженную область. Так как к такой операции не готовились, то не все шло гладко, операция сильно затянулась, организм не выдержал…
Наше горе не поддается описанию. Я входил в состав комиссии предприятия по подготовке похорон, занимался составлением списков почетного караула и, в связи с этим, общался с большим количеством людей, видел глубокую скорбь и любовь, которую питали к Сергею Павловичу все, от рабочего до членов Правительства. Гроб с телом был установлен в Колонном зале дома Союзов, и надо было видеть бесконечный поток людей, пришедших проститься. Похороны были организованы с высшими почестями, которых удостаиваются лишь выдающиеся государственные деятели. Урну с прахом из Колонного зала выносили члены Правительства, затем их сменили мы (см. фото[8]), а потом представители других организаций. Урна была замурована в Кремлевской стене, и с тех пор в день рождения Сергея Павловича и в день Космонавтики 12 апреля близкие ему люди приходят на аллею космонавтов и возлагают цветы к памятнику Королёву, а затем едут на Красную площадь и идут в скорбном молчании с цветами к стене.
8 доме, где жил Сергей Павлович, был организован мемориальный музей, а Нина Ивановна получила квартиру на улице Горького. В памятные дни руководство музея приглашало на заседание ученого совета (почему-то так назвали собеседования) людей, близких к СП, и мы выступали с воспоминаниями под запись на магнитофон. Возможно, эти воспоминания будут со временем опубликованы, а там много интересного. Нина Ивановна вела замкнутый образ жизни, на всех в обиде (необоснованной) за, якобы, недостаточное внимание к ней и к памяти СП. Мать СП, Мария Николаевна Баланина, его первая жена Ксенья Максимильяновна Винцентини и дочь Наташа получили две смежные квартиры (двух и трехкомнатную) на Миусской улице, сделали из них одну и жили единой большой семьей. Большой потому, что в наше время семья из восьми человек – большая редкость. Она состояла из Марии Николаевны, Ксеньи Максимильяновны, Наташи, ее второго мужа, Георгия Владимировича и четверых детей (трех сыновей и дочери). Мать СП была необыкновенная женщина – интересная, высокообразованная, прекрасно говорила. До последних дней она была душой дома. Помню ее девяностолетие, торжественно отмеченное в доме журналистов, где она блестяще выступила. Скончалась она на 93-м году и похоронена на Армянском кладбище (напротив Ваганьковского), по центральной аллее недалеко от входа. Ксенья Максимильяновна – опытный хирург, несколько десятков лет проработавшая в Боткинской больнице. Их развод в годы войны тяжело отразился на ней, тем более, что он был связан с какой-то историей, в которой некоторые обвиняют ее, хотя она это отрицает. Наташа была всегда деятельной натурой и многого добилась, став хорошим хирургом, доктором медицинских наук и лауреатом Государственной премии. Георгий Владимирович, генерал, преподаватель военной академии, был исключительно простым и гостеприимным человеком, чудесно пел, писал стихи (для дома) и горячо любил Наташу. На них приятно было смотреть – всегда приветливые, доброжелательные, улыбающиеся. Эта дружная семья поставила перед собой задачу – постоянно поддерживать в своих сердцах и в сердцах близких к СП людей огонь любви и высочайшего уважения к его памяти. Они проявили громадное терпение и настойчивость и создали в квартире хороший домашний музей памяти Сергея Павловича. Каждый год, в день его рождения, после посещения Красной площади мы, человек двадцать пять, по предварительному приглашению Наташи собираемся в этой квартире и проводим исключительно содержательный вечер воспоминаний. Царит атмосфера приподнятости и гостеприимства. После рассмотрения новых экспонатов и кулуарных разговоров переходили в столовую, где после первого тоста в память СП начинались воспоминания, которым не было конца. Каждый вносил свою крупицу или, как мы говорили, мазок к портрету СП. Иногда звучали стихи и песни, посвященные ему. Без преувеличения могу сказать, что ни до, ни после я не испытывал такого душевного подъема, как там. До последних дней своей жизни во главе этих встреч была Мария Николаевна. Ее выступления поражали глубоким смыслом, высокой культурой речи, интеллигентностью и темпераментом – и это в 92 года!..