Глава 11
****
– Вы что, давно дружно не получали на пару с Владом, я понять не могу?! – Взорвался наконец после окончания рассказа о ночных похождениях двух своих же парней-сыновей Александр, выделив особым образом-акцентом имя среднего из них. Внесшего и особую лепту в это их повествование, растянувшееся и вовсе же вышедшее из берегов изначальных пяти-десяти минут и вошедшее же тут же почти что в двадцать-двадцать пять. Со всеми и другими тонкостями. Чужими мелочами и деталями, подробностями. И со своими же, конечно, как же еще и без них, так еще же и тут шутками-прибаутками – его уже и особого стиля-почерка, как и без смиренно-принимающего все и вся Егора, никак. Правда и в случае же с последним – только внешне. Забивая из последних уже и собственных сил же таким образом разбушевавшуюся бурю и внутри. Что и с белой же пеной почти у его губ, как и с темно-синими же волнами в девятиэтажный дом у зрачков, готова уже была брать на абордаж скалу, а там и в большинстве же своем хвойный же лес на ней: сначала руша первую по камню и топя, а после и второй выдирая же по стволу и с корнем. Но опять же пока, только лишь внутри. И за еще каким-то пределом – пусть и в виде же все тех же почти и раскрошившихся зубом и лопнувших роговиц. Не мигая уставленных сейчас, в случае же и с последними скорее, вместе и со всем же еще пока оставшимся в норме наполнением глаз, в нервную походку русоволосого же напротив. Что в отличие же от него самого, как и второго, к худу ли, добру, не мог удержать себя как раз внешне, зато и вполне же неплохо контролировал себя внутренне. Хоть и вот-вот готов был уже если и не прорвать черно-белый ворсистый ковер, а там и проломить черный ламинат, как и сам же пол под ним, то влететь и вылететь в оконную стену в какой-то момент да и вовсе же в какую-то секунду, просто увеличив и расширив амплитуду, длину и ширину своих шагов у камина. Пока же сами отчитываемые им сидели отдельно от него и раздельно же меж и подальше же заблаговременно друг от друга в двух белых кожаных креслах, стоящих как и прежде все по бокам от черного же такого же дивана, но не только же еще и по себе, сколько и по тому, что напротив него сейчас как раз еще и в основном же пока вышагивал сам мужчина, то и дело оправляя рукава, подвернутые у локтей и полы же своей светло-синей рубашки, заправленной в белые брюки со стрелками и темно-синим кожаным ремнем и не замечал или и не хотел пока замечать, как и прежде же все и с ними, чтоб не сорваться и окончательно, развеселых светло-янтарных глаз, следящих так же внимательно, как и темно-синие глаза брата, сидящего справа от него, но еще и делающих же ставки прямо и явно: «кого или что прорвет раньше: его, ковер или пол?». – Какого черта?!
– Да чего ты бесишься-то? – Фыркнул, а скорее даже и как-то, смеясь, крякнул Влад, и не только же и потому, что и где-то хоть и что-то угадал из первых же буквально, а еще ведь и потому, что при всей же общей серьезности он единственный все равно продолжал же еще быть несерьезным, играясь параллельно своими длинными пальцами правой руки с нитками потертостей своих же широких темно-синих джинс, как и рукавами же своей клетчатой коричнево-зеленой рубашки – левой, повязанной на поясе поверх белой футболки, словно бы и вместо того же самого ремня Александра. – Не съел же я ее! И повторно… Второго первого впечатления не бывает, сам же знаешь. Уже ж и не сюрприз! Не так и интересно… Да и вон – прикрывали же меня… – и качнул своей рыжей макушкой вправо, слегка растрепав тем самым свои же укороченные пряди, но так и не взглянул туда же, куда показывал, никак же еще так и не оторвав своего взгляда от мужчины напротив, продолжая еще при этом немного и покашливать-посмеиваться, но уже и не столько от ситуации сейчас, сколько и от нее, только уже и прямо связанной с их же ночным рандеву, – …не хуже и скалы! А точнее и… леса арматуры, да? Егорка? Ты ж не камень, ты же… сталь!
– Хватило бы и одного глагола: прикрывали. Умолкни! – Осадил его тут же сам Егор, глуша в моменте и всю же его свободу мяты с успокаивающим шалфеем и дезориентирующей лавандой, чуть оттянув полы уже своей свободной белой майки, продолжая же при этом, как и брат, неотрывно следить за мужчиной. Мерно еще и постукивая от себя тонкими пальцами по своим же голым коленкам в дырках черных зауженных джинс, выстукивая какой-то свой и только себе же понятный ритм-мотив. – И да, не получали… а точнее и не получал и… именно же Влад. Один! Стоило бы восполнить… и так ведь… пробелы… в неполном же родительском воспитании… и заполнить их… отцовскими тумаками, к примеру. И как вариант… «минимум»!
– Ой, кто бы вот об этом и мне же говорил…
– Опять началось… – скривился мужчина и, обняв себя поперек груди левой рукой, вдавив в грудную клетку браслет из бусин и нитяные фенечки с фигурками до саднящей, но пока еще терпимой боли, сжал переносицу пальцами правой, массажируя ее таким образом и грузно выдыхая. Между делом еще и давя ими на веки, вдавливая их в глаза уже и чуть сильнее прочего – в попытках лишь только развидеть. Сетуя же еще на то, что нельзя так же разслышать – чтоб в комплекте, одним махом и рук же не отнимая.
– Снова! – Хохотнул, лишь слегка поправляя его, Никита, появляясь же в гостиной из кухни и на ходу же доедая свой завтрак всухомятку. Стараясь одновременно не упустить и не пропустить же мимо рта ни одной крошки бутерброда с белым хлебом, вареной колбасой и сыром, держа тот несильно, но и достаточно крепко в правой руке, при этом еще не замарать свой серый вязаный жилет с эмблемой университета, надетый поверх белой рубашки и стряхивая же параллельно и левой рукой мелкие пылинки и ворсинки с черных штанов со стрелками. – А вы… что… вместе у Софии были? Заче-е-ет! Еще немного, и ко всему же уже имеющемуся на момент списку-спектру услуг… так благородно и неблагодарно предоставленных ей этим миром… добавятся еще амнезия и паранойя… Причем же еще так, что… как вторая, но и вытекшая же чуть ранее из первой!
– Что. Вы. Сделали?! – Сипло прорычал русоволосый, взглянув на все еще двоих перед собой из-под сомкнутых на переносице светлых бровей и полузакрытых век темно-серыми, почти что и ставшими уже черными глазами. Глазами же охотника, смотрящего на старую добычу и тут же своих же новых жертв. Как и в то же время еще и на нерадивую стаю под своим же все предводительством как альфы – никаким. И где же еще немного и он будет готов уступить своим хищнически-санитарным инстинктам под восходящим же полуночным солнцем в сухой ночи и со спертым, парниковым воздухом.
– Прочитали сообщение, пришедшее на ее телефон от Карины! – Сдал их сразу и со всеми же потрохами желтоглазый, проглотив последние кусочки своего завтрака и отряхнув же после ладони друг о друга. Казалось же еще ко всему и тем же самым получая просто неземное удовольствие от пропесочивания других заместо же себя. Вроде и того что: смотреть на воду, огонь и как другие работают. В их же случае и с последним: страдают. Но и не суть. Не в этом же дело. В его же собственном понимании – проще было как раз таки и сразу со всеми и всем же разобраться, так еще и прежде, чем кто-то начнет тянуть и юлить, а кто-то подвирать и придумывать, как и он же сам только позавтракав – на ходу, только же делая этим еще хуже. И пусть и оба же варианта с надеждой, что все как-то само и по себе же рассосется – по течению и пройдет. Но и пластырь же, к сожалению, а может, и радости, помогал только поначалу и отчасти, а течение воды – в конце концов приводило к водопаду, как и в их же все случае. И варианта концовки было всего два: падать и захлебываться или учиться летать и взлетать. А так как летать у всех на виду было запрещено, как и бегать в самолете и заставлять плясать – вселенная ведь это запрещает, то и получалось, что нормальный и адекватный вариант оставался только один: падать и захлебываться. Водой ли, болью ли и от отдирания пластыря? Вновь же, неважно. Важно же, что да. И только же так, а не иначе. Да и как он же сам и так же выбрал его – без выбора! – Пару минут назад она мне сама отписала, что сообщение прочитано, но вот содержание его она не помнит, так как, видимо, плохо спала… Не выспалась и не насытилась… Возможно, что еще и из-за стабильных и уже даже стандартных кошмаров. А «возможно»… – он показал в воздухе кавычки обеими руками и усмехнулся, – …что и из-за таких же и двоих ночных гостей! Но и мало ли что может привидеться и почуяться, правда, на грани сна и реальности? А особенно… когда это все и есть одна и сплошная… реальность! – И хлопнув же в ладоши, он вытянул их вновь в раскрытом и открытом жесте перед и к парням. – Где она одна… Без сна… И где только лишь и просто мафия… в лице же все вас же двоих… с засыпающим городом просыпается!
– А чего она ей и так поздно пишет? – Развел руками по сторонам Влад, не желая просто и конкретно же сейчас признавать за собой и свою же вину ни в какую. Ну или по крайней мере не только и за одним же собой. Как и не только лишь свою. Так еще же и вышедшую изо рта того, у кого и молоко-то на губах еще не обсохло. Во всех смыслах. И с нерастаявшей сахарной ватой еще же и в симбиозе. Не склеившей же только отчего-то лишь и сами же уста хозяина. Но зато так и затесавшейся же своей свербящей приторностью в его же уже глотке и хрустящей кристаллами сахара еще и на зубах. – Я б тоже не помнил, если бы в полночь, а тем более и за нее что-либо прочитал! Тоже мне…
– Ты не помнишь не поэтому… – хмыкнул Егор и все-таки перевел на Влада свой хмурый, скептически-прищуренный синий взгляд. Но будто бы и не на него, в то же самое время. И не смотря же на как и в него же тем более. Пройдясь лишь только внешне – по силуэту, его контуру и всем же сторонам от него. Словно только и обдув, оросив же его своей морской свежестью с легкими и в то же время терпкими нотами хвои и ее же смолы и отправившись с этим всем затем за его спину и дальше. Будто бы и перенимая же тем самым способность Ника. Но, правда, и без самого же бриза. Как и какого-либо другого ветра. Просто: морской воздух и с крупицами же влаги в нем, – …а потому… что к этому же самому моменту, какому-либо, в тебе если еще и не бар, то и уже полбара. И так же – пол еще какой-то девчонки… а может быть, уже и двух!
– Близня-я-яшки… – оскалился рыжий. И только же было хотел так же продолжить подтрунивать над ним и с той же все своей ехидной миной, но и тут же себя оборвал и замолчал, будто бы и резко что-то вспомнив, но и на деле же – лишь припомнив и с дуру же еще наложив одно на другое, сравнив и сопоставив. И, конечно же, затем прикусил язык, как и щеки изнутри, выдавая себе параллельно и внутренне тех самых тумаков Егора и затрещин же уже от себя за подобные же все словечки. Да еще и при всех. Да и тем более же при том, кто как и он же сам знает что, нет, кто все же это такие не понаслышке. Но и так же продолжает же: надеяться на лучшее и готовиться к худшему. Периодически же только все равно попадая на такие и не грабли, как и кусты же шиповника, не хуже и терновника, и вновь же взлетая с кровавыми ранами на своем-птичьем теле. Не хуже и самого же слова, что если уже вылетело – не поймаешь. Да и поздно же уже! Ведь и оно уже успело, сделало свое дело – и спикировало в горящий камин. Но нужно доигрывать. И дочитывать. Никто же его текст ему не напомнит, а уж и тем более свой не начнет, пока он же свое не закончит. И вот как и тут, с этим же всем быть и оставаться же ему хорошим братом, вставшим вроде бы и на путь истинный – исправления, когда так и тянет вновь и вновь подцепить, зацепить и вырвать? И не ради же самого больного. Да и не чтоб только одеяло не с себя стянуть и на себя же самого эту самую ситуацию перетянуть. А чтобы показать, что ему не все равно. Да, не все равно! И пусть только лишь по крайней мере и точно же в этом конкретном моменте. Но разве и в этом суть? Продолжить ведь тоже всегда можно. Только и не должно же это все так запросто повиснуть и напрасно же зависнуть сейчас и как просто итог. Да и пропасть же даром. Как и его же все же характер. Не должно. Вот и все! Сказано – сделано. И мята вернулась в ряды травянистых. Как и хвойных. С влажной и хорошо же так же разрыхленной землей. – Гор, а, Гор! Брат… Ну не ревнуй! Как только же – так сразу, ты же знаешь уже. Ты, главное, скажи или просигналь, маякни или свистни когда Софию забрать – и я тут же примчусь! Поменяемся…
– Картиной обойдешься! – Процедил сквозь зубы блондин и клацнул ими под тихое свое же грудное рычание. – Ценитель прекрасного… времен Ренессанса… блин! Мхм… Ты ее у себя вешаешь, чтобы восхвалять и восполнять?.. Размер к размеру, я имею в виду! Или чтобы один размер не испортил вдруг… и стоя просто же… другой? И краска же так же вдруг не потекла! Ладно же, если еще от пота и слез… слюней и соплей… крови… Но и там-то же все же!..
– Закрыли тему! – Рявкнул русоволосый и все-таки уже сел на диван между ними, теперь и не столько уже и отпугивая собой их и друг от друга, как и от себя самого – и их же самих, а загораживая и перекрывая, закрывая же тем самым одного от другого. Не целиком, да, но и хоть частью. И так же став же пусть хоть и на время и какой-то, но ведь и преградой-перегородкой между их почти что и схлестнувшихся уже энергий, как и молниено-мечущихся взглядов. Смотря теперь только на Никиту, вставшего уже на его место – перед ним и всеми. – Что было в сообщении?
– Просьба отписаться по окончании силовой тренировки… – зевнул Влад и тем же самым не только и на некоторое время оборвал самого же себя, но и не двусмысленно вполне же еще и оценил параллельно же себя, как и так себе цитирующего текст пересланного себе же самому сообщения, ответив уже сам и вместо Никиты. И, тут же заблокировав, отложил свой серый телефон в таком же матовом чехле на подлокотник кресла. Не убрав же его таким образом и обратно – из поля своего же зрения и в один из передних карманов своих же штанов. Как и из поля зрения же остальных – хотя стоило, тем более и на таких же еще семейных сходках. Так еще же и дополнительно задержался на нем какое-то время взглядом, будто бы осмысляя и переосмысляя прочитанное. И только спустя это же немгновение услышал наконец на сказанное же собой – полную тишину. Длящуюся же уже, и как оказалось после, чуть дольше, чем же он сам и думал. Ведь, когда и окончательно оторвал свой еще немного и задумчивый янтарный взгляд и повернул голову ко всем, поймал и собрал же на себе все взгляды: недоуменный, ожидающий и прямо-таки и выжидающий же уже, ведь еще и в напряжении. – Что? А, да, точно! И пояснить за рисунки… Вот. Все! Телефон мне был нужен только для этого, но и пока же еще я убирать его далеко не буду – вдруг кому-то и особо повторить придется…
– Я промолчу за твой жаргон… – приложил левую ладонь к лицу Егор и грузно выдохнул, собираясь с силами. Но и не чтоб прям тут его и убить. По крайне мере – пока и не сейчас. Как и не при всех. А чтобы уже с толком и расстановкой, сбросив уже руку с лица и сцепив ее с правой в подобие пирамиды, воззрившись так же со всей холодностью моря и твердостью скал на все еще недоумевающего брата, вбить в его голову следующее. – Рисунки, Влад. Демонические метки, еще можно. А еще… и нужно же прямо здесь и сейчас… «та-ту»! – И, выплюнув последнее слово по слогам и порционно, будто и яд с кислотой, подогретые и замешанные еще и с собственной же смолой, он воззрился, но и куда спокойнее и тише уже и на мужчину рядом с собой, которого секундами ранее еще немного и перешагнул бы, но сдержался. – Ксан, ты не видел их в тот… свой… прошлый раз? Может, между синяками и… ранами с кровью? Может, все же было и еще что-то… помимо… такое или… не?
– Нет! – Тут же ответил Александр. Но и на всякий же случай, дабы уж точно удостовериться, еще и правильно ко всему перепроверив, вернулся про себя в тот день и быстро пролистал воспоминания перед своими же глазами, не задерживаясь и не акцентируя, не стыкуясь на мелочах и деталях, ища лишь возможные совпадения, чтобы это ни было, но и точно же под грифом тьмы, к тому же еще и чужой, но так ничего и не найдя, лишь еще раз подтвердил свой же уже имеющийся отрицательный ответ таким же качанием головы. – Да и… вы же сами, как вижу, тоже.
– Мы бы ее разбудили… – опустил голову к полу блондин, поджимая губы и как-то горестно еще выдыхая.
– А я бы вот – нет! – Оскалился вновь Влад, но и тут же так же скуксился и сник, скрестив руки на груди в обиде же от неудавшейся попытки разрядить сгустившуюся в напряжении и тяжести атмосферу и под выразительно ничего не выражающим взглядом самого же Егора, ненадолго лишь приподнявшимся и оторвавшимся от созерцания белого рисунка черного ворса ковра из-под бровей и тут же ведь вернувшимся к старому делу, ясно давая тем самым понять: насколько ему интересно там и с ковром, чем здесь, так еще и с ним. – Но тогда бы уже разбудил и всю квартиру… а там и дом… вылетая же из окна… уже и ее… и от рук же самого Егора. Да, Егор? А? А?! Но да, конечно, вот увидишь, София тебе еще спасибо скажет… лично… за то, что сетка целой осталась! И что ты же сам… вместо того чтобы раствориться как я… и как любой уважающий себя демон… будь то чистый или грязный… снял ее, вышел через окно и обратно же поставил… правда… только и с другой стороны окна! Л – логика. Бра-во! Запалился же ведь… точно и… сто пудов. Я тебе и уже сейчас говорю! Как и то… и уже же повторяю… что если ты сам не можешь до конца принять себя – хотя бы не тыкай этим… и в это же самое… других!
– Обойдусь и без твоих советов, мистер «дома прочтем девчачья ж переписка». Дев-чачь-я… Серьезно?! – И, подняв на предпоследнем же своем слове со стеклянного стола первый попавшийся глянцевый журнал, так вовремя доставленный и принесенный же с утренней почтой Никитой, Егор скрутил его и швырнул в сторону Влада. И все же опять и снова прям под и перед носом же у Александра, что сначала вроде бы и попытался перехватить снаряд и даже подался всем корпусом, как и левой рукой к нему и правой же параллельно к его же метателю, но потом проследил весь его полет взглядом, понял, что целью был сам же бросок, а не столько и попадание да и не такой уж и сильный был бы урон в случае чего, будь то голова или как в их же случае сейчас, а и точнее Влада левая рука и бросил эту затею в самом ее зачатке, вернувшись светло-серым взглядом, но уже и к камину, оставив наконец Никиту, как и все же вокруг на некоторое время, уйдя мыслями в себя. – Роза ей синяки по трафарету выставляет… жертвами же самими и по как и под линейку… их энергии и своей же силой вырисовывает… сама или с чьей-то помощью, неважно… важно, что и ты сам при этом ноль внимания, фунт презрения! Молись, чтобы это был набор чего-то с чем-то, а не принципиальный рисунок! Тот… самый рисунок. И на одной… определенной же части тела! О котором даже думать никто не хочет… Но отчего-то все же… и думает! Кроме и опять же тебя… одного. От чего же все, м, Влад? Все же это! А и точнее – от кого?! Вот уж и что правда то правда – хоть здесь и не от тебя. Не только! Плюсом же ко всему еще – и о его предназначении и… значении ответь, скажи и расскажи нам. Лично уже и для нее… для Розы! Ведь и что-то же мне так же уже подсказывает, что там не увеселительные картинки для родительского глаза, а все в стиле же: «Могу – умею – практикую». На ее же все изощренный и… извращенный лад! Кинуть тебе… или в тебя и так же… поправочных статей из закона? Пусть и не принятых еще, не оформленных и как надо до конца… Но! Для общего же развития. Или все-таки же чтобы сразу и лучше дошло, а?! – И, оторвав наконец свой потемневший синий взгляд от парня, быстро перевел его на потупившего свой же Никиту, затем на Александра и, только сейчас же заметив как тот ушел в себя, но и чуть же при этом еще, словно и находясь же до сих пор пусть и на тонкой, но и грани между мирами как-то осунулся и поник, сразу осекся. Сглатывая тут же еще и ставшую не будто и общей горечь. И со своей же еще солью в придачу. Только бы уже и как-то убрать эту сухость и духоту пусть хотя бы пока еще и внутри, если уже и не снаружи. – Прости, Ник… Ксан… я…
– Знаю! – Вспыхнул рыжий и тут же потух, потирая свою ушибленную часть тела. Затем перегнулся через левый подлокотник и поднял помятое чтиво. Не желая расправить его или положить на место, а может, и швырнуть обратно так же, скорее просто те же самые руки занять: от греха и добродетели одновременно подальше. И начал сам его скручивать на своих же коленях. – Без сопливых и… без тебя! И да… Прости, Ксан. Может, обойдется еще?
– Все нормально! – Сжал кисти рук в кулаки мужчина, выдавая только этим разве что свою же нормальность. В остальном же лишь будучи будто: ни жив ни мертв. Что в принципе и в какой-то же степени хоть уже и было правдой, но и словно бы теперь еще и вдвойне. А то и тройне. Он просто враз и обмер на глазах. Впал будто и все в тот же самый, но уже и свой же собственный анабиоз. Успев убить себя словами парней и тут же возродиться же своими собственными мыслями: снова и снова. И наоборот. И так – несколько раз подряд. Ко всему же еще и не только побледнев, а буквально же и побелев, имея и так почти и изначально же еще меловую кожу. И можно было бы, конечно, погрешить на неправильно упавший свет на его лицо. Как и слишком светлые блики от костра в камине. Но! В этом ли было дело? В них ли? Как и в тенях ли, что тряслись на его руках? А и не в самих же кистях, что дрожали сами и по себе: внутри и снаружи! – Будем надеяться на лучшее… Как всегда! А готовиться… к Жене! Он, кстати, уже в пути?
– Подъедет к нам, как мы сами прибудем к универу! – Кивнул ему Егор. Держа до сих пор его и в поле своего же бокового зрения, основным пока же бегая между парнями, пытаясь продумать план дальнейших действий, просчитав их хотя бы и на несколько шагов вперед. В первую же очередь – в отношении самого же русоволосого. Что медленно, но верно не начинал, а уже и именно терял контроль: не только и над ситуацией в частности, но и над всем и всеми же ними в общем. И дело же было далеко не в осуждении этого, как и всего и его же самого в этом, а в и как раз таки обратном – подмоге! В семье и команде. Как и общности же их усилий: где все равно и несмотря же ни на что и кого – один за всех и все же за одного. И где ему же самому как и их же главе сейчас и им сообща же нужно было помочь. Нужно было подхватить и поддержать его, если уж и не направить, пока все не стало еще хуже. Если опять-таки, не просто и лучше.
– Хорошо… Я за вами прибуду… Следом! Попытаемся… – и, задержав ненадолго дыхание, прервав же тем самым еще и себя, Александр откинулся на спинку дивана и скрестил руки предплечьями на лице, пытаясь придумать и хоть что-то же сам и в такого рода уединении, в темноте и на лету. Но мысли же, как назло, и тут разлеталась. И вместо того чтобы долбиться в кору своим всем скопом, били каждая и по отдельности. Вбивая же свое и в своем, о своем. – Попытаюсь… и я… увезти и уговорить Софию поговорить с отцом… Да! Кстати же… Попросил еще вчера… поздно вечером… Совет о встрече его с ней. И еще… напомнил же об этом… сегодня уже и… рано утром. Не меня же, так его она точно послушает. Ну… или хотя бы выслушает. И то! Уже ведь будет неплохо…
– Да, если Жека ее раньше не увезет… – хмыкнул скептически Влад, извлекая из-за ворота своей футболки правой рукой зажигалку и, открыв ее крышку с большого пальца, чиркнул ее колесиком и с появлением желто-синего язычка пламени начал не спеша опаливать им края цветных страниц глянца в левой. – Точнее – если он ее раньше не увезет, а она же так же и, в свою очередь, не отъедет из-за этого… ну… сами ж знаете!
– Вот поэтому… вы и поедете туда все вместе! И будете рядом с ним… Для подстраховки ее. И удержания его! Если что… На всякий и «с»… – проговорил-пробубнил из своего укрытия мужчина и лишь затем вновь сел прямо и скосил свой серьезно-предупреждающий серый взгляд на Влада. Тот же, замерев на мгновение под такой сосредоточенностью и пытливостью к собственной же персоне, вновь, но и лишь до сих пор же слегка ожил и прикрыл от греха же уже точно и подальше свой огонек. Так же аккуратно и не спеша отпустив и опустив, как и оставив же саму подвеску в покое и поверх ткани одежды. Но вот только и журнал же так же не отложил – только задул излишнее его горение. Упиваясь теперь не столько и им же самим, сколько дымлением и буквально же томлением уже и почерневших краев его страниц. С примесью же все своих же трав. Что не хуже, а даже и лучше сейчас табака дурманили и уносили его сознание в только ему же одному известные дальние дали. – Только попробуй что-нибудь учудить… – и, только же приметив его уже не игривую, а прямо-таки и прямую же и полную отстраненность, он закатил глаза и, грузно выдохнув, что все же и придется это сделать, чуть привстал, вырвал «трубку мира» из все левой же руки сына со своей же и пока легкой правой и кинул ее в камин, вновь приседая на диван, отряхивая о штаны уже и обе. – Я сейчас серьезно, Влад! Там ведь – не пороховая бочка. И даже не граната с чекой… Там – характер Розы, выточенный еще же ко всему мной и Сергеем. И где выточенный – не значит безопасный! А значит: особо опасный. Острый и быстрый… Взрывной же лишь – как неприятный бонус и не неожиданный сюрприз, если ты понимаешь: о чем я. Рассыпающийся же и разлетающийся вмиг в осколках и лезвиях… а там и гвоздях… на большую территорию. Не лезь на рожон… и под горячую руку… первым! – После чего взглянул и на ухмыляющегося все это время Егора, что и так же ведь вмиг изменился и сменился в лице, встречая уже и всю же его хмурость со всей же своей и полной готовностью. – А ты – не выставляй и не лови! Ведь и там же опять же, вы не убиваете друг друга, а делаете все, чтобы он не убил ее и вас же… всех… разом.
– Постараюсь… – кивнул ему каждый из троих, но и смотря при этом не на него, а друг другу же так же серьезно и еще твердо от себя прямо в глаза. Затем лишь, с минуту еще поразмыслив и пораскинув, будто и между собой, но и мысленно, сообща сморгнули всю свою гордость и бахвальство и, сменившись же в окончании, повторили. – Постараемся!
– Отлично! Нашли еще что-то?.. – Перевел тему, но и не без улыбки и кивка Александр. Понимая же про и за себя самого же это не столько и как утверждение да и подтверждение, а еще и как благодарность им за старание. Пусть хоть и пока так – никак. Как и он же сейчас сам. Но ведь и хоть как-то же уже – пытаются. И да, пусть так же и больше же пока для него же самого, а и не для и за себя сообща, как и он же и опять же для них, но и уже же. Засчитано. Процесс пошел! – Помимо же и телефона с сообщением.
– А! Да… – подскочил, будто и в моменте напоролся на что-то и укололся же об это самое рыжий, и изъял из-за своей спины плюшевую игрушку. Темно-коричневого медведя, лежащего плашмя и на брюхе. С белой мордой и вышитой на ней улыбающейся мимикой все теми же цвет в цвет самому же и основному посылу нитками, с большими ушами, хвостом, носом, небольшими темными бровями и глазами – уже и средними черными бусинками. И с таким же белым брюшком под толстой же оранжевой веревкой-шарфом на шее с узелками на концах. И с белой же подушкой под двумя передними лапами в коричнево-оранжевой окантовке, к которой они ко всему еще и были пришиты. И на которую же, в свою очередь, была уложена и сама его голова. Поверх как раз таки и надписи, вышитой разноцветными нитями: «Happy day». С такой же разноцветной россыпью на ней из: сердец, ягод, цветов, детской коляски с привязанным к ней воздушным шаром и лучей от и самого же улыбающегося солнца. И не к нему же, а скорее уже даже и к себе и свою – небольшую голубую стеклянную статуэтку с дельфином и его бассейном. С небольшой же еще и темно-красной, почти что уже и бордовой лужицей на его дне. Разделив же их наконец таким образом и между собой, так как и нес же одну в другой, чтобы донести только в целости и сохранности, не разбив. И переложив сразу игрушку в правую руку, чуть приобняв ее локтем, левой в то же самое время легко и непринужденно, лишь и чуть сморщившись, запустил фигуркой в камин. – Один пылесборник!
Все-таки и дождавшись, пока это представление одного уже определенного актера наконец закончится, как и последний же осколок прекратит перекатываться из стороны в сторону в обугленных поленьях, угле и останках журнала, да и когда сам же огонь уже прекратит трещать на повышенных тонах от звучного и грубого удара стекла о свою же кирпичную глотку-кладку, Егор грубо выпустил воздух через нос и, ударив себя по ногам, встал, тут же и отходя в сторону, подальше и к стене из окон.
– Ладно тебе, Егор… – усмехнулся Влад, беря за передние обе лапы медведя и поднимая его таким образом на задние на своих же ногах. – Сколько времени-то уж прошло? Все же, что вошло… и если же вошло… уже давно и благополучно вышло. Это уже… не улика! Пугалка да и… только. Да и чем и раньше же так же была, полагаю… Топ-топ…
– А я ничего и не говорил! – Рявкнул блондин, сцепив руки на груди до побеления костяшек пальцев на плечах. И уже только под нос же себе затем добавил, стараясь ровнее дышать. – Бесполезно же… Что в лоб, что по лбу… Только и воздух же зря сотрясать!
– …топ-топ… топает малыш! – Продолжил играться с новым своим приобретением янтарноглазый, в упор не замечая ошарашенных да и чего уж там ошалелых глаз двух других в этой и все еще одной комнате, всего же себя посвятив ему и тому как и, вновь подведя же его к себе почти что и вплотную, сжал его в своих объятиях. – А и если она заметит пропажу… хоть я и перемешал все оставшиеся фигурки между собой… но вдруг они прям и на подсчет у нее… и захочет найти – уже не найдет. В мусорных баках она же рыться никак не станет… чай, не по чести… да, друг? – И, уткнувшись уже и носом в макушку игрушки, вдохнул запах искусственной ворсистой шерсти и пыли, будто и пледа-ковра в форме медведя, и тихо рассмеялся. – А, друг? Фунтик ты мне или… не Фунтик? Ай, неважно… Ты хоть и со мной согласен?
– Именно поэтому ты нес ее сюда… сберегая же так, как и зеницу ока-то не берегут… чтобы и только лишь затем… и тут… ее вот так… и разбить, да? – И, сделав особый акцент на двух глаголах, полностью антонимичных, но отчего-то же еще и именно же сейчас так синонимично устаканившихся в голове самого Влада, Егор развел руками в стороны. – И это у кого еще… и из нас же двоих… с логикой-то проблемы?! Да и с палевом… Тебе что, картины резко стало мало?.. Что ты решил и все же ее крестражи здесь собрать! Не говоря уже и о Жене… Баки баками, а в камин-то она не поскупится, затушит и залезет, коль прижмет… а ведь и прижмет, коль подсчитает и узнает… и впаяют тебе, не мил и не друг, уже не только и за кровь, а еще и за сокрытие и уничтожение улик… в нашем камине! И это ты так, да, следы уводишь от семьи, приводя всех же и… к ней?! К нам! Все дороги… ведут в Рим, Влад. В Рим! Не в ад, который здесь и откроется, стоит только и всем точкам же сойтись… Бог не «не любит»… такую… троицу… Он ее просто ненавидит! А вместе же с ней еще – возненавидит и нас!