– «Правда правде рознь»: сама же это знаешь, София! А и тем более, когда она же еще и не вся… – смерил ее своим внимательным и строгим темным взглядом серо-синих глаз Егор, склонив голову к левому плечу и облокотившись этой же рукой на капот машины, продолжая, но уже и лишь придерживать ее ноги правой. – А говорить – надо! Особенно – когда ничего не делается. А и тем более – когда и не говорится, и не делается. Как и в твоем же случае, к примеру! Должно же быть – хоть что-то. И вот – оно есть! Как и есть же на равных с сим – еще кое-что. И кое-кто. Кроме! О чем-ком же и в силу пока еще имеющихся над нами всеми некоторых обстоятельств, как и без твоего же отца лично – мы не можем пока рассказать. Никак! Как и без кого-то еще из Совета. Это же и есть… их договор в основном! Как и Розы… и Ксандера. Взрослых! Мы же, как дети и оставшиеся-остальные – просто шли и идем же до сих пор прицепом. И не нам же, как и ты, я думаю, уже поняла, все тебе рассказывать! Да уже и не сегодня, как сказал Женя ранее… и был прав: откровений хватит. А вот дальше… Как только – так сразу! И раз уж тебе так импонирует принцип quid pro quo – не откажу ни себе, ни тебе, ни тем более Сергею в удовольствии… уступить даме, дочери и… девушке… предоставив же и тем самым ей первое же слово. То есть… Тебе! Как только мы получим всю твою информацию… вместе и со всеми же шкафами со скелетами и тумбочками с секретами и тайнами… так сразу и ты получишь нашу! Ведь и только тогда – паутина сплетется правильно… Верно! По спирали. Как змеиный клубок и кольцо… От середины и сердцевины… Не от краев! От них же, как и веток, сучьев и стволов, стеблей и листьев, бутонов и травинок, камней – разве что… только и сам же ее скелет. Как и некая же недоснежинка, где и нити еще же крест-накрест. Вроде еще и того же, как разматывать, распутывать клубок ниток изнутри… Все же – взаимосвязано! Прицепится, зацепится… И все же как было до, так и станет же после! Что же до Влада… – и, отпустив девушку на время из почти что и своего же гипноза, как и плена-омута же совсем уже и почерневших своих глаз, он глянул над левым же своим плечом на названного же собой парня и криво улыбнулся. Еще пока не скалясь, но уже и не усмехаясь. По касательной же еще и оросив-окропив всех своей же морской соленой водой недовольства. – Что бы он тебе ни сказал до и как бы ни намекнул после – узнаваемость как была, так и присутствует же по сей день… во всех же нас! В той или иной степени… тяжести. Хоть и кроме опять же Карины! И тебя же самой… – и, скосив же вновь взгляд за спину брюнетки на миг, сморгнул наконец темную поволоку и взглянул перед собой и на нее же саму уже и куда более чистым и как никогда же своим синим взглядом. – Но и как я уже сам сказал – не нам лезть вперед всего и вся! Нельзя никак начать со всего, чтобы дойти до одного… Иначе же – порезать все и избавиться. Нитки-то нитками, а что будет с… наушниками и гирляндой? Лампочки же больше не зажгутся. И звук же так же не пойдет… Итог не будет достигнут! Он будет, так и не будучи же построенным, разрушен… Уничтожен без развязок и сплетения!
И только лишь кивнув, но так ничего и не ответив, София согласилась на этот обмен нежностями и неправдами. Пока же и ее, как и их же самих и всех это устраивало и устроило. Говорить все – так уж и всем, а и не ей же одной. Пусть и с нее же опять же начиная. Ведь и сколько же до этого были они. Это честно! А там уж и будь что будет. Хуже же уже вряд ли что может и могло же еще и в дальнейшем с этим всем быть. Да и пусть же и с ним же самим, Егором, она уже однажды так же почти и ошиблась. Но и не забыла. Готовясь уже хоть и пусть же пока про себя, если что и, ступив же вновь на свои, а там и другие, чужие грабли, тут же отскочить. Помня же еще при этом, что и по большей же части именно он ее с них затем и снял, перед этим же еще и на них сам загнав. Так что, да, готовиться надо было все равно и ко всему же, как и ко всем. Быть начеку. Как и ей с ними, да так и им же с ней. И пусть уже и не в единственном, но и в этом же конкретном подходе – они сходились, сошлись и были взаимны. Во взаимном же контроле друг над другом в частности. И вроде как еще и в контроле же над ситуацией в целом. Во всяком же случае, пока и так же им самим казалось. Потому что уже и в ситуации – были не только они одни. И контролировать же себя, других и чужих сразу – не получится. Не выйдет. Как и помочь же всем. Так и спасти. И то, что сейчас они построили хрупкое, но и какое-никакое уже доверие на общей же и правде-лжи еще не значило, что их на этой же самой паутине-клубке не унесет, где-нибудь по итогу еще и прижучив. Разом же и всех!
– А ты так и не сказал… – опомнилась вдруг она, чуть отстраняясь от Карины и привставая, чтобы лучше увидеть Женю как того, к кому она, собственно, сейчас так и не обращалась. Но и все же еще оставаясь в руках Егора, – …ты один приехал?
– Коне-е-ечно! – Саркастично рассмеялся на весь двор женский голос со стороны же все въезда-выезда и ворот университета, сразу же и после хлопка передней пассажирской двери Жениного же автомобиля. Тут же узнанный с первой же ноты и поддержанный же в смехе не только Софией, но и Кариной. Что и в секунду же, не сговариваясь и будто и не было тех пут, как и сдерживающе-удерживающих их обстоятельств до, сорвались со своих же все насиженных-высиженных мест и рванули в его сторону со всей же своей скорости и силы, оставив же тут же все свое и не свое на машине и к только лишь что вступившей же на территорию светлой девушке с одновременным же и единым криком: «По-о-оля!». В секунду же оказываясь в ее раскрытых и тут же за ними же сомкнувшихся прохладно-освежающих крепких объятиях, будто и на цветочном поле с огненными же лилиями, фиалками «Голубой туман» и «Огненные мотыльки», сдобренных еще и поверх тем же самым Жениным «Горящим айсбергом». Не говоря же уже и о самом «Кубке огня», что и тут же почти образовался вокруг них затем и от холодного же все ее голубо-синего огня как и очередное же, но уже и куда более защитное поле. И уже от всех. – Привет, мои малышки! Так… и вот только не прятать глаза! Вы хоть и те еще куклы, но и не можете же… а должны плакать. Так же, как и он же не может ездить один! Точнее: может. Но… Кто же его так и отпустит, да? Без группы-то еще и поддержки… простыни что и потолка, чтобы только крикнуть, разбудив его посреди ночи: «Жень, бежим – потолок падает!» и сбросить ее на него, а самой же и после… при очередном же и уже его нервном срыве… дальше спать… такие же они эти… беременные… все же для и им же обиженных!
И, вдоволь же напитавшись спокойствия и уюта ее и Жени по отдельности, как и в общем же их семьи и дома, девчонки все-таки, но и спустя же при этом какое-то время чуть отстранились от нее, осматривая теперь ее с головы до ног и обратно, вспоминая и вновь же запоминая всю ее таким образом: как внешне, так и внутренне. От одного же с Женей и Егором роста. И одного же возраста, но уже и со вторым. Блондинистых средней длины до лопаток волос, подстриженных под «Итальянку» с волнистыми концами и уложенных же на правый пробор под тканевой резинкой-ободком с бантиком голубого цвета. Через «свадебный» же, как она любит, макияж светлого слегка припудренного в тон кожи прямоугольного лица со слегка неидентичными длиной и шириной, но и не как и у Александра, в свою очередь, с «квадратом», а вытянутого за счет того, что и ширина существенно меньше высоты. Со слегка темным контурингом угловатого и резко очерченного подбородка для смягчения, как и достаточно высокого и широко лба, что и почти что совпадали между собой по второму фактору. Без особого акцента на и так не особо выделенных скулах, лишь только с легким светло-розовым румянцем на них. С подчеркнутыми же по форме узкими светлыми бровями и подкрашенными, как и чуть подкрученными у концов иссиня-черной тушью, длинными светлыми ресницами. И припорошенными перламутровыми светло-розовыми тенями веками голубых глаз с вкраплениями холодного светло-серого и теплого темно-синего – голубо-серо-синего цвета. С легким блеском у внутренних их углов и по краю же верхних век. И со слегка лишь припудренным, как и скулы, вздернутым носом. Как и со спрятанными же под матовую помаду в цвет век и румян узкими губами, которые уже, в свою очередь, никак не прятали два средне выдающихся передних верхних ее зуба, то и дело растягиваясь в улыбке. Которых она не стеснялась, как и та же София. Но и не так же, как и та уже звалась же «кроликом» или «кролей». Что, как и все же уже знали, так же пошло от Жени с его же все и десятью копейками: по пять на курносый и вздернутый нос. Что уже и после же как раз переняли и все. И до весьма же женственной фигуры, облаченной сейчас по узким плечам, широким бедрам, хорошо выраженной тонкой и узкой талии, средней упругой груди и таким же ягодицам в голубое платье мелкой вязки чуть выше колена. С вышитыми на нем темно-голубыми васильками – ее фишкой и чуть ли не главным приоритетом и принципом при выборе одежды: чтобы были сами цветы, либо их цвет, либо и все вместе. Как и в случае же Карины с: горошком, звездочками и цветами. Длинные же рукава самого платья почти скрывали такие же стройные руки с тонкими же модельными пальцами под средними же и овальными ногтями с так же извечным же уже и именно ее французским маникюром. И как уже говорила, смеясь, сама же об этом всем их хозяйка: «Эти пальчики – только под и для автографов». Украшенные же еще ко всему не только самими же белыми полосками понизу бесцветных ногтей, но и бело-черным тонким керамическим кольцом на правом же безымянном пальце, как у Жени. В сплетении же двух все обручей, как вечность. И с белыми же фианитами на белом. Как и черными на черном. С гравировкой же сзади черного: Женя. И белого: Полина. Находящимся иногда почти что и напротив браслета дружбы – нитяной же фенечки из переплетений двух нитей, как уже и у двух ее подруг. На одной из которых и белой из стальных кубиков с белыми же буквами было собрано имя: Карина. А на другой бело-черной и черно-белой в сплетении из таких же кубиков, но и с бело-черными и черно-белыми буквами через одну соответственно: София. Что же касалось и достаточно длинных стройных ног при всем же том – те были обуты в черные замшевые сапоги до колена на низком ходу. Но и это же им было мало и параллельно же еще со всем тем же, проходясь затем по ней еще и повторно – они еще же и старались выловить взглядами новые дополнения к бывшей же уже конфигурации. На что же уже и, все-таки же заметив, сама рассматриваемая-осматриваемая лишь еще шире улыбнулась, тут же правда еще и покачав головой:
– Еще рано. Пока особо не видно. Но… да! Процесс как был тогда запущен, так и до сих пор же неостановим… Необратим!
И сразу же затем оттянула подол своего платья руками вниз. Что и так особо-то не собиралось и само же по себе собираться и складками же. Но и ей же, видимо, казалось, что: да. Как и что они же уже были не только под животом и над, но и на нем же самом. Прямо же и противореча самой себе сейчас: от внешней к внутренней и обратно. Как и Карина же, но уже и себе же самой чуть ранее. И тут же не желая же при этом делать и на этом же самом какой-то и особый акцент. Как и на своих же уже выступивших слезах радости. Что она так же, как и София с Кариной же до нее самой, быстро утерла у внутренних уголков своих глаз. Подтирая мельком еще при этом и ощущаемые только же ей одной, как, собственно, и существующие же так же под нижними веками и на щеках катышки от туши. Следом за осыпавшейся пылью с блестками от теней. И распределяя параллельно губами остатки уже своей помады от периодического вместе с тем нервно-дерганного их сминания меж собой, как и такого же кусания-съедания же дело не по делу.
– Оформление официальной ипотеки только после неофициального заселения в квартиру… Это, да, прям и в духе же все нашего Женька! – Заржал как конь Влад, да еще и так, что и чуть вовсе же не упал буквально около машины. – Молодец! Взял-таки свое… полностью. Теперь-то она уж точно от тебя никуда не денется и ни к кому не уйдет!
– Было бы куда… – закатила глаза Полина. Но и при этом же все еще продолжая улыбаться: скучала же все-таки. Да и по всем. И даже по Владу. С его же и под нее же саму на момент прохладной мятой и от себя же уже теплой лавандой, вдыхаемые ей же сейчас полной грудью, – …и к кому. Все. Хватит уже радовать… оставшихся зевак! Пусть я и проспала всю дорогу, как и почти все же вами тут устроенное шоу, но и достаточно же услышала вскользь, как и прочла же между строк, чтобы уже и самой здесь и сейчас, вам же всем сказать… поедем уже домой! Посидим уже нормально там, поболтаем… и уже вместе же и до конца все и всех обсудим. Заодно же еще… и поедим! И да, Женя… – глянула она тут же строго и лишь на миг обращенного взглядом к небу парня с тихой мольбой на губах, ведь и больше же именно в вопросе же: «За что?», чем и в благодарность за такую прекрасную жену и скромную мать его же будущих детей – нее, – …не опять, а снова! Я же еще и страсть как скучала по Тофи и ее блинчикам! И даже не знаю – по кому, чему больше? Одновременно все-таки… И вдвойне! Да даже и втройне…
– Эй, кролик, это вообще-то мое для нее прозвище! – Надулся в обиде Женя и, раздув даже свои ноздри еще шире, выдохнул в момент ими так мощно и масштабно, что будто и впрямь стоял около своего же костра: не только ведь и затушил его огонь сам, который и, наоборот, нужно было только и чуть больше же разжечь – для Полины же, но и раздул же весь еще и его пепел, накрыв тут же волной его серых, где теплых, а где еще и горячих ошметков все и вся же вокруг. Заставив почти что и сразу же всех же закашляться. И только часть же из них – еще и несколько раз чихнуть, растерев параллельно и свои же все конечности будто и от мелких ожогов.
– В моем исполнении, милый, оно звучит куда лучше! – Утвердила блондинка, лишь мельком вновь оглядев близ стоящих девчонок, а затем и переместилась уже и полностью взглядом чуть дальше и на стоявших же там же парней с мужчиной. И только когда получила больше кивков, не хуже, чем и от болванчиков и пьющих же птиц-игрушек, будучи полностью удовлетворенной собой и чужой же реакцией, будь то на нее же саму и в качестве солидарности девушке или женщине как еще и беременной, так и нет, не углубляясь же и не уходя в это особо, захлопала в ладоши, попрыгав еще и слегка на месте и взяла уже подруг за руки. – Все, поехали… И без разговоров! Берем всех и…
Не на шутку же и заразившись ее позитивной энергией вместе со всеми, что била буквально же и ключом из каждой ее части, что внутренней, что и внешней, как и поры, а там и вовсе же задохнувшись, утонув в ее полевых цветах, София лишь мельком глянула на близ стоящую Карину, попадая так же и на миг в плен ее такого же состояния как души и тела, так и серо-зеленых же глаз и тут же как-то виновато-обреченно поджала губы. Прося прощения тем самым и не только за все то, что и было буквально же ранее, но и за прошлое, как и будущее: где они снова не побудут одни, вдвоем и так же опять не перебросятся нормально хотя бы и парой фраз, чтобы полноценно, а там и адекватно уже разобраться во всем этом, со всеми же и к чему-то так же прийти. Склонила даже после и голову к своему правому плечу, попытавшись и пока что без слов хотя бы и так ее же положением и еще красными карими глазами показать – как она сожалеет об этом и обо всем. И что, конечно же, постарается найти время и место на всех. Но и, как обычно же, ничего не обещает. Не знает! Ведь не загадывает наперед. Как и более не обнадеживает. На что Карина же лишь махнула головой, как бы и отмахиваясь от всего и от нее же. При этом и подслащивая тут же и так же, как и она же сама ей, пилюлю почти и незаметно разряжая вместе с тем их уже атмосферу – своим же легким штилем при и как всегда же помутневших сразу своих глазах. И только же после кивнула, понимая и принимая. Правда, уже и не все. О чем и просигналила же еще затем и по всем же фронтам своим же вновь чистым, но и сощуренным внимательным взглядом с такой же и пока лишь что еще легкой полуулыбкой-полуоскалом: что они обязательно еще поговорят. Обо всем же и всех. Вдвоем ли, втроем – неважно. Как и не важны же время и место. Важно же лишь – что и во всех же подробностях!
– Я же, собственно, как и Влад, рад нашему такому уже и почти что полному воссоединению семей… – улыбнулся Александр, неожиданно, как и бесшумно вновь выплыв из-за спин, но уже и подруг. Перехватывая еще при этом, но и только же лишь руки Софии из рук же Полины. Набросив между делом на ее плечи еще и свой же светло-голубой плащ. Как и создав же под конец теперь уже и в коллабе-симбиозе с самой же и одной Кариной один же на двоих вкус энергии – жареный сладкий попкорн. – Но и все-таки же позволю себе украсть эту малышку у нас же всех совсем ненадолго, дабы уж и точно никого не обделить в этом до полноценного нашего же с вами празднества! А заодно же еще и замолвить словечко за Женю и Аполлинарию. За всех них… и пока лишь… троих! – И, скосив мельком взгляд своих светло-серых блестящих от радости и счастья за ребят глаз на них же самих и по очереди, глянул затем и на своих же парней, остановившись, как и обратившись сначала к Егору. – За старшего, как и за кухню, сегодня отвечаешь ты, пока меня не будет. Так что… рапортуй! Собирай и вези, кого-то и направляя, но и к нам. А мы же с Софией и как все закончим, тут же присоединимся к вам.
Глава 13
**
…Сколько себя помню, а за Советом… всегда были честь и достоинство! Слава и сила… Власть и закон… Право и… Правда! Легитимность и… Почет! Толерантность и… порядок! Никто и ничем, никак не выражал свое несогласие с ними… Никогда! Ведь и лишь за счет разделения и властвования… не без основы из основ – равновесия и баланса… они держали все в своих руках! В тринадцати пар рук, если быть точнее. Помнишь же: демоны среди ангелов и ангелы среди демонов? Как «свой среди чужих» и «чужой среди своих»… Ну и, да, волки в овцах и овцы в волках… Да. Смех и грех! Смешно и страшно и плакать хочется! Но и что, наоборот, здесь как раз таки и было интересно… Если подчинявшиеся главе же их самих члены Совета были и еще чуть более открыты, более его самого, во всяком же случае, не считая и почти что полной закрытости их личной информации, но и их же хотя бы еще можно было распознать по тому же их полу или возрасту, фигуре, а перед этим же еще и услышать по голосу… мантии же их покрывали и скрывали только во время совещаний и принятий решений там, когда же они опускались сами и к нам, нисходили, то приоткрывали завесу тайны и снимали капюшоны, минимально еще при этом и представляясь… то вот он сам, чья личность пусть и так всегда и во всем… и поболее же всех его и не остальных, конечно… была скрыта за семью дверьми, замками и печатями… был(а) до сих пор не раскрыт(а). Никто не знал его (ее)… никак. Совершенно! Со всеми же и во всем… Никаких данных о нем (ней) не было… Ни-че-го! Он (она) как был(а) закрыт(а) – так и оставался(алась) же по сей день! Всегда и во всем… Со всеми и… Без каких-либо исключений! Только рост и телосложение, как и в случае с его (ее) подчиненными, были известны… Но и опять же все – на глаз! И как единственное же, что было видно и различимо… в принципе. В виде же: «чуть выше среднего, плотное, но и не полное». Вот… Удобоваримые критерии, не правда ли? Вполне! Да и как еще в противовес же все еще ему же подчиняющимся что для одного, что и для другого пола – им (ей) мог быть как мужчина, так и женщина. Голос так же ничего не говорил, что буквально, что и ни за, ни против. Ведь и когда он (она) возвышался(алась) над своей трибуной, чтобы вынести то или иное решение по делу-телу – он менялся и деформировался… во что-то среднее, но и так же все удобоваримое, будто бы специально и для каждой же из сторон соответственно. Ну… а чертова дюжина ко всему же тому, и как назло же, говорила еще и хоть уже и сама, но и сама же за себя, не вызывая уж и совсем ни счастья, ни доверия в разрезе же все тех же самых и снизу же левых толков о том, что: «Какого-то вида могло быть все равно больше! Пусть и на одного (одну)… но и уже ведь не равновесие. Уже ведь не баланс… Балласт! И как раз таки другие, чужие. Не сами и… они». Да и о том же еще, что, возможно, именно это и скрывали от всех, скрывая же и самого главу. Правда, как ни подтверждения, так и ни опровержения ни по нему самому в частности, ни по ситуации с ним же и в целом так и не поступило: что туда с припиской же «слухи-домыслы», что и оттуда, но уже и с самым же что ни на есть его личным интересом. И да… Толки все как были, так и по сей же день оставались же лишь толками! Да как и, собственно, мой же собственный отец – как был там и тем, так и оставался же среди них. Несмотря ни на что и ни на кого! И… знаешь… вызывал этим самым… ну и не только же, конечно… невероятный трепет и гордость… У меня… И за него… А еще за себя и… За всех же нас… При них и при этом же вот все! Он ведь знал и понимал все… Был подготовлен заранее и способен… Мог! Как смог да так и мог. Все! И я же сама как была, так и оставалась, остаюсь ведь уверенной в нем… А насколько сильно? Настолько, что и больше же в нем, чем себе. Вот, да. Как в самой же себе не была никогда уверена! Так, наверное, даже и правильней… Да! И с каждым же днем это только росло и… растет. С каждой неделей и месяцем… Годом! А там уж: и секундой, минутой и… часом. Только увеличивалось и увеличивается. Подбивая же при этом и всю же мою неуверенность, недолюбленность куда-то назад… На задворки! В бессознательное-подсознательное… И я же сама все так и осталась собой – так никогда и не хвасталась, не хвастаюсь этим и им же самим. До сих пор! Вот как не выводила же его как истину… Мою… И всех… Да и тем более как смысл… Что жизни, что и… смерти… Не беря же в расчет здесь и его родительско-отцовское… Наше семейное… Только его статус и полномочия… То, чем стоило бы кичиться… И на чем стоило бы выезжать… И чем другие же, чужие, определенно бы, как раз таки и занимались, будучи, конечно и опять же, на моем-то месте… Так и не вывожу! Всегда стесняюсь же и съеживаюсь. Как-то и сжимаюсь даже… Что внешне, да, что и внутренне… И пусть кто-то скажет, что причина этого всего в другом и в куда более понятном действии на противодействие… И что от большого внимания лишь желание невнимания… Нет! Если же это чем-то иным и было, то только лишь нежеланием выделяться и выходить в свет… Становиться же еще таким образом выше чего-то или кого-то… Мне же ведь и всегда, со всем и всеми же, во всем было все же проще – быть ниже! И, казалось бы, да, и рост же собственный еще позволял… Куда уж больше-то? Но… да. Хотелось еще больше и большего – в этом. А именно – еще дальше и дольше, ниже и глубже… в себя. Просто так и враз слиться со стеной… Или провалиться сквозь пол… Проломить потолок, вылететь и… Никого не трогать! Да и чтоб, меня же еще, главное, никто не трогал… Взаимно! Чтоб никто не провозглашал и не превозносил… Никак не касался! Не называл и по имени… сразу же после оглашения всех почестей и регалий, заслуг… его. Как… короля! Вот и все… Я так много и многого не просила и не хотела? Всего лишь же – этого! Чего бы мне только, как и прочего и в дальнейшем – только бы и пришлось сторониться. Помимо еще же и… вида. Да! Представляешь? Вот только же и эти два статуса, ангел и принцесса, не давали мне покоя! Не давали мне просто нормально жить и спать. Да и, что уж там, до сих пор ведь… не дают. И ведь, как назло, любой контакт с ним… Будь то звонок, письмо или свидание раз в пятилетку раз в месяц… Не раньше и не позже… Заставляли только еще больше ворошить это… Поднимать из закромов… И вытаскивать из сундуков… Из чуланов и подвалов… Чердаков… Бередя только лишь и тем самым еще больше и уже бывшие старыми новые раны… Вскрывая и без того еще такие же нарывные шрамы… Со скрипом и писком. Визгом и… Жутким нежеланием! А и с желанием же – скорее отречься. Я же сама и… не выбирала это! И пусть тобой же, да, вновь будет понято и обругано правильно, что: «И мало же кто и действительно выбирал». Бесспорно! Но и я же сама и в кои-то веки хочу взять всю ответственность пусть и только лишь, но и пока же еще за это на себя, начав с себя же, а и не перекинуть ее, усложнив, на остальных и всех же, кто хуже. При этом же еще – и не отбирая тем самым ее-их у них же… Пожалуйста! Пусть берут, не благодарят и пользуются. Но ведь и… нет. Ну а что до меня и моей же все головы – это всегда там сидело. Перекрикивая при этом же еще и сердце с его извечным: «Неблагодарная и безответственная дочь! Сколько же он на тебя положил и возложил, чтоб и по итогу же получить в ответ и все же это – ничто». Надежда же лишь и так же все пока была еще и лишь на то, что когда время придет его и сменять же мне – я задолго и до уже перейду на другую сторону и думать не буду об этом! Профнепригодность? Скорее: нет. Профдеформация и дезертирство-перевербовка? Скорее: да. Да-да. То есть… Вполне. Сказала внучка вполне себе военных. Ужас! Да. Но и как на подмогу же, и не мне же уже и самой, возникали уже и иные вопросы к этому уже и всему, хоть и на ту же все самую тему: «Становиться демоном и начинать все с нуля? Опять и… Снова?! А стоит ли? А так ли и… надо ли?!». Я же ведь… сама и… вусмерть ненавидела перемены! Да и как ненавижу же их все и… до сих пор. Но и ровно же и так же при этом, как и быть теми все – выше. Не разобравшись еще и так же до конца – с ниже. Забавно! Забавная все-таки эта вещь – двойственность натуры. Видовости! Двойственность и… натуры. Но и как, наверное, еще же и ненавидел меня сам Егор. За мои же все и подобные же речи, капризы и сценки… Концерты и шоу одного актера… Пока что лишь – внутри себя и… И я бы, безусловно, заслужила… и без малого же еще и больший же… его скепсис и отторжение… пренебрежение… продолжи я и мусолить эту же тему и дальше, так же, но уже и вслух, так еще и при нем же непосредственно… в виде: «Зажралась и отбилась от рук… Избаловалась!». Но и ведь баловать-то… и особо… некому было. Некому и сейчас! Как и некому же меня саму подменить… в случае чего. Я же ведь: следующая! И это наш мой крест… Только с правильным положением которого, как и своего же тела… по закону и порядку… с подлетом и тут же перелетом… я сразу же попаду туда! Последняя фраза… была странной. Да. И вновь же соглашусь! Но и точно же… не лишней. Да и каждый ведь и из нас… и все равно, что так же, что этак, что с этим, что без… понял только и лишь… свое, правда? Как и, в принципе же, всегда… И во всем. Мы же все… так или иначе… слушаем и смотрим лишь то и от тех… других и чужих же уже… что хотим слышать и видеть! Хотя… и наперекор же тут же этому… как будто… говорим то, что и не хотим как раз говорить… но и что они же, в свою же очередь, хотят и от нас же у и слышать! Зачем? Чтобы замкнуть цепочку и кольцо? Круг… Где же уже и они будут слушать и смотреть то и от тех же… уже и нас же самих… что хотят слышать и видеть. Круговая порука лжи, а? Как игра: «Найди в ком-то ином ложь во благо и лови камни сам». Но не в свой же да и в принципе огород…
**
– Никита, резче! – Крикнул русоволосый мужчина лет сорока в динамик своего серого телефона в прозрачном чехле и сразу же завершил вызов. Так и не удосужившись услышать ответ, но и продолжая же все при этом держать его и уже заблокированным в своей правой руке. Выходя параллельно же из передней пассажирской двери черной глянцевой машины последней модели Mercedes-Benz S-класса с черной тонировкой почти по всем стеклам и такого же цвета отделкой кожаного салона изнутри. И тут же хлопая ей со свободной сейчас левой. Подперев затем ее с другой стороны и уже всем своим телом.
– А это еще… кто? – Изогнула свою правую темную бровь Карина, тут же опустив и сузив вместе с глазом левую, нагнав только Софию на выходе из университета. Чуть еще и запыхавшись при этом, будучи в серых замшевых лодочках на длинной и узкой шпильке. С сумкой же в цвет наперевес, повисшей балластом-якорем на ее же правом предплечье. И распространяя же еще между делом и не только вокруг себя свой же уже и чуть подкисший от негодования молочно-кислородный коктейль с чрезмерно сладкой, приторной посыпкой от излишней торопливости подруги.
– Цирк за твоим клоуном! – Едко предположила-подметила София. Не спрашивая даже, а именно зная и утверждая. Ведь и, к счастью, а может, уже даже и сожалению, Никит в их университете было куда меньше, чем и тех же все Миш, Сергеев и Владов, что и на одной руке же можно было сосчитать. И плюс же ко всему, как и сейчас – список поиска-выбора сразу же и сужался от второстепенных признаков, вроде и того же семейного уклада. Где лишь у одного на ее же веку, по крайней мере, семья состояла из еще двух парней, его братьев, и мужчины, отца. Не родных, естественно. Но и какая разница? Чужих же не бывает. Оттого и не так важно. Важно, что пусть братьев пока и не было видно, но вот крайне похожий мужчина на того же все отца как раз таки и стоял сейчас в отдалении от них – на стоянке. И явно ждал одного и того же Никиту. Вместе же с Кариной. Что разве что и в жизни еще с ним не летала, а в мыслях – каждую секунду.
Но, и тут же почти прикусив свою нижнюю губу и язык от чересчур живых и цветных же картинок возможных их полетов перед своими же глазами, она лишь еще и слегка откашлялась. Подавляя уже и тем самым вот-вот и готовую распуститься и буквально же разомлеть внутри нее же самой свою сирень. Сдавшую ее сразу же с подобными и не мыслями бы со всеми же и потрохами. И переключила все свое внимание на свой же бежевый длинный и широкий шарф, что до сих пор просто удерживала в руках. Повязывая его теперь свернутым в жгут вокруг своей же шеи. И так, чтобы он доходил обоими своими концами, проходя же по всей длине кофты на тон темнее его: от горла до самой талии. Не цепляясь за бордовый кожаный ремень под ней и темно-синих узких джинс. И лишь слегка касаясь наброшенной на плечи бордовой кожаной куртки. После чего еще и оправила на своем же правом плече свой излюбленный тканевый цветной рюкзак, размяв между делом еще и свои ноги в черных кедах. Затем уже перебросила свои темные волосы с плеч, закинув их за спину, чтобы не липли к ее же и в цвет шарфа почти уже и съеденному глянцевому блеску на губах. И чтобы из-за них же еще не пришлось тереть ко всему же и свои карие глаза, растирая же при этом и светло-коричневые тени. И вновь обратилась чуть лучше и внимательнее своим взглядом к стоявшему все еще и в отдалении от них, опустив свои ладони с темно-бежевым же глянцевым маникюром в передние же карманы своих джинс. Уже даже и не столько на взгляд, сколько на слух и нюх уловив от него какой-то знакомый парниковый эффект сухого воздуха. При солнечной же, но и достаточно свежей сейчас погоде. Со сладковато-жареными отсылками к уже и не молодой кукурузе. А скорее даже и попкорну. И только тогда поняла, пусть и запоздало: кого именно и на самом же деле видит здесь и почти перед собой. Что еще и тут же ведь сам перевел взгляд на нее, спустив свои черные солнцезащитные очки на нос и широко улыбнулся. А после и вовсе снял их, подвесив на v-образный вырез своей темно-серой кофты с три четверти рукавом. Поверх которой так же, как и у нее был, но и лишь наброшен черный джинсовый пиджак. И скрестил руки на груди – левой поверх правой. Чтобы затем уже и правой опустить телефон в передний же левый нагрудный карман ее. Следом как и левой же ногой так же прикрывая правую. И упершись же таким образом носком своего черного зашнурованного ботинка с примыкающей к нему штаниной черных джинс в серый асфальт. Ожидая продолжения и встречно-ответных действий уже и на это его действие. Не могла же она, пусть и лишь пока только в его понимании, все забыть. Не могла, что и подтвердила же сама – судорожно-нервно сглотнув. Погружая тут же и этим самым всех и вся в своей озоновое облако с легкой кислинкой свежескошенной травы. И не забыла. Да и как еще могла да и забыть? Не смогла бы ведь. Ни в жизнь! Хоть и при этом же и все еще с обидой – за все же и его исчезновения. Так ведь порой и именно же не вовремя. Как и тихо. Молча! И когда особенно был нужен. Да и не особенно – в принципе. И просто. Когда просто и был нужен. А это же еще и практически – всегда. Да и так же еще ничего ей и не сказав, не рассказав об этом и после. И хотя бы. Если уж и не предупредил раньше, заранее и до.