На склад я попал около одиннадцати часов. Фур пока не было, и Гена занимался документами. Меня он встретил насторожённо, вяло пожал протянутую руку, поинтересовался: откуда и кто.
– Служил немного с Витиным в учебном полку, пока он в академию не уехал учиться, – отвечал я своему новому начальнику, глядя прямо в глаза. Распространяться подробно о наших с Гариком отношениях не стал. Внутренний голос не советовал… – Потом, когда из армии сократили, мотался по разным работам в провинциальном городке. Случайно встретил Игоря Ивановича, когда он приехал квартиру продавать, узнал, что в Москве неплохо пристроился, попросился, он и взял меня сюда…
– Вы с ним – друзья? – продолжал насторожённо выпытывать Гена, а глаза его так и бегали по мне.
– Ну, как сказать… Я был замполитом учебной роты, он – пропагандистом политотдела полка. Разные весовые категории. Хотя, и заканчивали одно и то же училище, после выпуска не встречались долго. А как мне к вам обращаться?
– Можно на «ты», и просто Геннадий! – с облегчением выдохнул мой собеседник, и начал посвящать в тонкости работы. – Дело твоё будет посложнее, чем у простого грузчика. Придти надо к шести часам утра, принять фуры с товаром. Они будут уже загружены и опломбированы. Взять документы: накладные, прайсы с ценами и номенклатурой товара. Вызвать охранника, при нём пломбы вскрыть, проверить соответствие наличия товара с указанным в накладных ассортиментом, расписаться в приёме товара. У охраны есть специальный журнал… И ехать на оптовую ярмарку. С тобой – грузчики и водители. Разложить образцы товара с ценниками и продавать. У тебя с собой – радиотелефон. Он очень мощный. Если что-то заканчивается, то звонишь мне, я присылаю машину дополнительно. Но, тут нужно прогнозировать, чтобы не гонять машину туда-сюда по нескольку раз. Что хорошо идёт, но ещё осталось – тоже заказывай. Лучше потом назад привезёшь, чем не хватит, и такой же товар купят не у нас, а у конкурентов. По фурам – старший ты. Принимаешь деньги и сдаёшь их мне. А так же – полный отчёт по номенклатуре. Что продано, и какое количество. Что хорошо идёт, а что – плохо. Что – вообще никого не интересует. С ценами вы там будете мухлевать. Это я знаю, но смотрю сквозь пальцы. Даже предупреждаю, когда Витин надумает подослать людишек – ценники проверить. Я тогда звоню по телефону с условной фразой: «Как дела?» Значит – ценники тут же надо менять на первоначальные! На прайсах цены привязаны к количеству покупаемого товара. Чем больше набирают, тем дешевле… За это мне полагается скромное вознаграждение. С каждой машины по сто тысяч. Поверь, и вы – обижены, не останетесь! Ясен расклад?
– Яснее не бывает! А ты где служил, Геннадий? Если не секрет.
Гена подвёл глаза к высоченному потолку, вздохнул и с ностальгией в голосе изрёк:
– В КГБ! В «пятёрочке»… Было такое спецуправление. Командировки в Африку… И воевать приходилось… Майора досрочно присвоили! Да, жаль – расформировали нас с приходом Ельцина! Таких спецов разогнали, а оставили одних лизоблюдов и дилетантов! – и Гена снова сокрушённо вздохнул.
Я в душе хохотал: Винт мне рассказывал, что этот «профи» был уволен в звании старлея! И про его службу – тоже поведал… Выводы насчёт личности свои шефа – я сделал тут же, но решил для себя: ни за что на свете не буду его подставлять, а тем более – доносить о его проделках! Пусть всё идёт, как идёт, а жизнь покажет… Между тем, Гена с важностью продолжал:
– У тебя как с выпивкой – проблемы есть?
– На работе – привычки выпивать не имею. По праздникам – могу себе позволить, но предел знаю.
– Все мы предел знаем… – туманно сообщил Геннадий, – но, иногда, срывы случаются. Жизнь – она такая, Александр. Не захочешь, а выпьешь. Нахлынут воспоминания, и… – он не договорил, и только махнул рукой, – мы с тобой тут только двое – офицеры. А остальные, так… Хлыщи московские, негодные больше ни на что, кроме как погрузкой – разгрузкой заниматься, да лимита провинциальная. Ты откуда родом-то?
– Да тоже не из столиц… Из русской глубинки в верховьях Дона.
– Казак донской?
– Мать – родовая казачка, а отец из крестьян.
– Ясно. Ладно, Саша, сейчас прочитай должностные инструкции, с техникой безопасности ознакомься. Везде распишись и дату поставь. У нас тут строго, как на службе! Настраивайся на работу, а завтра уже – полный вперёд! Сейчас фуры придут, мне звонили, надо принимать.
«Вроде бы и не такой уж он идиот, как его Гарик расписывал», – подумал я, – «мешает ему просто! Но мне с ним ладить, всё равно придётся. Начальник… А работа здесь, судя по всему, серьёзная. Не расслабишься. Это тебе не мусор убирать»… Я вышел с завода и направился на Н – скую ярмарку – купить продуктов. На проходной мне объяснили, где это, и что стоят они там гораздо дешевле, чем в магазине. Всё вокруг было ново, даже дико, после сонной провинциальной, размеренной жизни. Москва бурлила, суетилась, торопилась неведомо куда, и я вдруг так остро ощутил тоскливое одиночество, что захотелось напиться. Но я тут же, взял себя в руки. Здесь надо постоянно иметь свежие мозги! Иначе – и приезжать не стоило! А мне очень хотелось вырваться из нищеты и начать новую жизнь.
Вернулся я к себе с двумя пакетами, полными всякой всячины, а денег потратил совсем немного. И это меня радовало. К Сурену обедать не пошёл – не желал, что бы он посчитал меня халявщиком. До вечера смотрел телевизор, изумляясь тому, сколько каналов работает в Москве. Я щелкал пультом туда-сюда, не зная на чём остановиться. После допотного телевизора с двумя программами в моей бывшей берлоге, было интересно всё! Пришла с работы Татьяна. Долго мылась в ванне, потом постучала ко мне:
– Здорово, сосед! Приходи чай пить, да и познакомимся получше, заодно.
– Иду! – отозвался я, прихватил с собой чай, импортное печенье, колбасу, свежий лаваш, купленный мной недалеко от гостиницы, в грузинской пекарне, и шагнул к ней в комнату.
– О, да ты со своими харчами пришёл, – рассмеялась Татьяна, – может быть, по рюмочке хлопнем? У меня найдётся, – и достала из компактного серванта бутылку армянского коньяка.
Её жилище было просторнее моего, и очень уютное. На стене – красивый ковёр, на полу – тоже ковёр, но похуже. А в остальном – стандартный набор вещей и мебели, необходимый для любого человека. Мы с ней неспешно беседовали под коньячок, рассказывая друг другу о себе. Родилась она в деревне, в Калужской области. Закончила «Плешку», попала на завод по распределению. Дали в этом общежитии, для семейных, комнату в секции. Здесь и живёт до сих пор, работает старшим экономистом. Замужем не была, но имеет дочь, которая сейчас с её родителями, в родной деревне. Обычная история не очень удачливой провинциалки в Москве. Ей уже сорок, о замужестве и не думает… Да и привыкла одна. Что будет дальше – неизвестно. Пока некоторая часть заводских участков и отделов работают – и она будет при деле, и с жильём… Во время беседы она часто поглядывала на меня, с каким-то значительным интересом, и не стала прятать свои длинные, крепкие, гладкие ноги, когда полы её халата внезапно разошлись по сторонам. Мне была ясна эта игра: я ей понравился, и она, видимо, не прочь закрутить со мной. Я бы тоже не очень противился тому, так как моя одинокая жизнь, без женщины – мне страшно осточертела. Просто решил не торопить события. Татьяна, хотя и постарше меня, но очень недурна, в ней есть этакий столичный наворот, и женский шарм… Однако, я совсем не знаю её. И опять же, начать отношения, а потом оборвать их, и жить по соседству с врагом, особенно, если этот враг – одинокая женщина, мне совсем не хотелось! Но в общении – она оказалась приятна. Да и я старался показать себя не с худшей стороны. В общем, я поблагодарил хозяйку и отправился к себе спать, сославшись на то, что мне завтра вставать очень рано. Она понимающе закивала и пожелала:
– Ну, удачи тебе Саня, на новой работе! – и, вроде бы, это было сказано ею вполне искренне.
Ночь я провёл неважно: ворочался, волновался, что было вполне понятно. Меня одолевали непонятные страхи, в голове копошились тревожные мысли, возбуждало присутствие за стеной женщины, пусть и не вполне, в моём вкусе, но всё же, привлекательной. Да и впечатлений за два дня накопилось столько, что переварить всё это сразу в мозгу – оказалось нелегко. Забылся я уже под утро, и тут сразу заработал будильник в музыкальном центре. Я вскочил с постели, шальной от недосыпа, чертыхаясь, выключил его, и стал быстро собираться на работу.
На завод пришёл первым. Сидел на проходной, пил кофе с охранником, калякали о том – о сём. Но вот начали подтягиваться и мои новые коллеги – водители, грузчики, экспедиторы. Со своими напарниками по главной фуре, где был загружен самый ходовой товар, я познакомился тут же, и проникся к ним какой-то мгновенной симпатией, даже сам не понял, почему. Так со мной бывало иногда: пришёлся человек сразу по душе. Интуитивно. Простые, открытые, энергичные ребята из Белгородской области – двоюродные братья: Миша и Слава. Они работали здесь уже третий год, освоились, всё знали, приехали зарабатывать, и никаких дурных мыслей в их головах не водилось – так мне показалось с первого взгляда. По дороге на Л – скую ярмарку, они мне всё объясняли наперебой, и твердили, что бы я особо не волновался, что они всегда помогут и подскажут, если что…
Я действовал по отработанной схеме, и первый день прошёл необыкновенно удачно. Мы прекрасно распродались, и навар для себя взяли приличный, накинув на цены, установленные фирмой, совсем немного. Вышло по триста тысяч на брата, но, учитывая и то, что надо было отдать Гене. Причитающееся ему – вручал лично я. От напряжения, и почти бессонной ночи – с непривычки, неимоверно уставший, дремал, пока фуры загружали товаром на завтра. Когда расходились по домам, Миша поинтересовался:
– Ну, как? Неплохо для начала? – и рассмеялся.
– Ещё бы! – восторженно отозвался я. – Даже – очень неплохо!
– Так будет не всегда, – унял мой пыл Славик, – это перед праздниками сметают всё подряд. Дальше будет похуже, когда праздники закончатся. Но всё равно – жить можно.
– А какая зарплата? – полюбопытствовал я.
– По ведомости – минимальная. Остальное – дают в конвертах. Кому сколько… Но, тоже – не обижают! Отсюда сам ещё никто не увольнялся! Иваныч дело знает! И хватка у него – ого-го, какая!
А возле гостиницы меня поджидал один из официантов Сурена, в наброшенной на плечи куртке, так как становилось прохладно. Увидев, поспешил навстречу со словами:
– Саша-джан! Зачем ужинать на приходиль, обедать не приходиль? Дядя Сурик обижалься, вольнолвалься… Меня посылаль тебя приглашать. Пойдём, пожалюста!
– Тебя как зовут-то, парень?
– Мамикон зовут… Мамик.
– Пойдём, Мамик. Не будем Сурена обижать!
Ночью я спал беспробудно – от усталости и плотного ужина, меня сморило быстро.
Торговля, вплоть до Дня Победы, шла превосходно. И на ярмарках, и со склада. Перед праздником нам выдали зарплату. Винт, привозя деньги, строго взглянул на Гену, и произнёс со значением:
– См-о-отри!..
– Игорь Иваныч, я всё понял, я остановился, – поспешил уверить его Гена, – больше такого не повторится!
Мне же Гарик сказал:
– На все свободные деньги покупай доллары! Они тебе скоро – до зарезу нужны будут! Но только не бери, где попало! У генерала в банке бери! Там надёжней…
День Победы в этом году выпал на субботу. Впереди у меня – два выходных. Ярмарки не работали, но товар на склады всё равно шёл. Гена очень опечалился. Выходные удавались редко, и он рассчитывал отдохнуть, но не получилось – и Гена досадовал. В пятницу, восьмого мая, мы вернулись рано. Покупатели – оптовики разъехались около двух часов дня. И нам стоять не было никакого смысла. Да и торговать особо – уже нечем. Гена хмуро принял выручку, помялся, и, косясь по сторонам, предложил мне тихо:
– Саня, давай по единой хлопнем. За Победу!
– Гена, я бы рад, но ты же знаешь, – Витин под страхом увольнения запретил с тобой пить. Так что, извини…
– Знаю, – мрачно пробормотал он, удалаясь, с шарканьем, в необъятные складские недра.
Для меня избавиться от Гены – был случай идеальный: пригубив раз, он бы не угомонился, пошёл бы в разнос,( по себе знаю), а там… Но внутренний голос твердил: «На подлости, и на чужом горе – себе счастье не добудешь! Если уж и суждено ему запить, и по этой причине быть уволенным, то пусть такое случится только по его вине»!.. Да и жаль мне стало этого неприкаянного парня, хотя меня ещё совсем недавно – никто не жалел! Сломали его обстоятельства. Ну, не получилось у Гены упереться, и преодолеть неприятности, свалившиеся на него, как и на меня, когда-то! Не каждому дано. Узнав его лучше, я убедился, что Гена – человек-то вовсе не дурной. Развитый, начитанный. Иногда орёт матом, но за дело. Начальству не жалуется. Напьётся, бывает, грузчик на работе – он его оправляет, с Богом, домой, и штрафует потом в свою пользу. Часы, конечно, ему не ставит, но и не вышвыривает с работы… Я считаю, это нормальным. Приврать любит – а кто не любит? И враньё у него – какое-то мальчишеское, безвредное. Кому от этого плохо»? Так размышлял я по дороге домой. Подходя к гостинице, почувствовал запах жареного шашлыка из «Арарата», и решил зайти перекусить, да и пропустить стаканчик, заодно уж. За всё время, пока я работал, с раннего утра и допоздна, я не выпил ни капли, а теперь вдруг захотелось… Сурен уже поставил во дворе столики, и на свежем воздухе, наслаждаясь майским теплом, сидели не занятые нигде, его земляки, попивали винцо, заедая шашлыком, и вели бесконечные разговоры, о чём-то своём.
– Заходы, Саша-джан! – радушно приветствовал меня хозяин заведения. – Шашлик кушать будешь? Зэлень свэжий ест! Приправа ест! Захады, дарагой.
– И коньяк принеси, Сурен. И воду минеральную… И садись сам со мной, сегодня я угощаю…
Хозяин «Арарата» засмеялся:
– Немножко, пасижу за компанию. А на работе – нэ пью!
Коньяк он принёс в запечатанной бутылке. Настоящий, ереванский. И воду – тоже настоящую, а не такую, какую делали здесь его земляки: наливали из-под крана в полуторалитровые пластиковые бутылки, сыпали туда питьевую соду, наклеивали этикетки, и продавали под видом различных кавказских марок. Народ брал. Коньяк тоже «производили» – из осетинского спирта и красителей. Но такой «коньяк» сами не пили, а сдавали в ларьки. За коньяк я заплатил, а еда мне полагалась даром. Просидел я в «Арарате» часа два, затем поднялся к себе, забрав недопитую бутылку. Зайдя в комнату, посмотрел на телефон, и вдруг меня осенило: «Надо позвонить сыну»! Ведь Ольгин ленинградский номер я помнил наизусть ещё с курсантских времён! И вот, с сердечным ёканьем, и пересохшим от страшного волнения горлом, я нажимаю на кнопки телефонного аппарата… Пошли гудки, я услышал отдалённый голос своего бывшего тестя:
– Алло?
– Добрый вечер, Рудольф Игоревич, – немеющим, деревянным языком начал я, – это Александр, ваш бывший зять.
– И вам всего доброго, Александр, – недружелюбно отозвался тесть, – вам кого?
– Алёшу можно пригласить?
– А его здесь нет… Они переехали с Олей в квартиру моей мамы на Васильевский… Там и живут теперь. Вы откуда звоните, если не секрет?
– Из Москвы… Я теперь здесь обосновался.
– Вон как! – удивился тесть.
Помолчал, и прибавил:
– О сыне, значит, вспомнили…
– Я и не забывал. Просто, когда у меня не было денег, я не считал возможным о себе напоминать! А теперь – деньги у меня есть. Хочу помочь…
– Похвально! – с усмешкой отозвался тесть, посопел и произнёс: – Ну что же, записывайте их номер… Только, прошу вас – с Олей не общайтесь. С одним Алёшей! Оле необходимо свою жизнь по-новому устраивать. Да и вам – тоже! А бередить старое – не нужно. Вы ведь были порядочным мужчиной, вот и оставайтесь им до конца! Обещаете?
– Да, даю слово, – с внезапно, почему-то, возникшей тяжестью на сердце, отвечал, я.
Короткий этот разговор подействовал на меня угнетающе, недоброе предчувствие заскребло когтистой лапкой, душа стала выворачиваться наизнанку сама по себе, уже не контролируемая мною. Где-то, в глубинах своего сердца, я продолжал её страстно любить и помнить… Как не старался погасить в себе это, растоптать и забыть, освободиться от бессмысленного, как мне казалось, чувства – у меня не получалось! Душа рвалась к ней, той самой, единственной на Земле женщине, ставшей когда-то, для меня самой близкой и родной. И сейчас Ольга, мысленно, возникла передо мной снова! Рослая, стройная, с копной волос соломенного цвета, густыми, тяжёлыми прядями достающие до самых точёных её плеч. С серыми глазами, удлиненными, смотрящими ясно, спокойно и твёрдо. Её овальное лицо, со слегка выдающимися скулами, чётко очерченным ртом, нежным подбородком – всё это по-прежнему волновало и так притягивало меня, словно околдованного этой строгой северной красотой (их семья имела шведские корни), что я опять ощутил прилив горячего желания увидеться с ней! Вернуть её, нашу семью, попробовать начать заново, склеить то, что разбито… Я не хотел верить, что наш брак – мёртв! И потом, меня, вдруг, обуяла ревность! Я вспомнил слова бывшего тестя: «Оле необходимо устраивать свою жизнь», и понял – значит, кто-то замаячил перед этими прекрасными глазами, кто-то стал ей симпатичен, а может быть, и уже занял место, которое, всё ещё, я считал своим!
Повременив немного, что бы успокоиться, я, прерывисто дыша, набрал продиктованный мне номер. Послышались долгие, унылые гудки, а затем – хрипловатый, ломкий мальчишеский тенорок, отозвался:
– Слушаю вас…
– Алёша, здравствуй! Это я… – срывающимся голосом прохрипел я в трубку.
– Кто это…Ты, папа? – удивленно отозвался сын.
– Да, сынок! Из Москвы звоню! Я здесь теперь, живу и работаю…
– А как ты там оказался, как работу нашёл? – совсем по-взрослому заговорил сын, а я, уже уняв волнение, отвечал спокойно и радостно:
– Друзья помогли, Алёша. Устроили на хорошее место, деньжата у меня появились. Теперь буду регулярно тебе отсылать. Пока по триста тысяч, а потом – и больше! Вы где живёте на Васильевском? Скажи мне индекс и адрес!
– На Ваське – у маминой бабушки… Записывай! – я лихорадочно заметался в поисках ручки, которая куда-то закатилась! Нашёл, записал на газету с телепрограммой. А сын продолжал:
– А ты к нам, приедешь?
– Пока не могу, сынок, работы много. И в выходные дни – тоже. Надо деньги зарабатывать, раз возможность появилась!
– Это так… – вздохнул сын. – А к тебе, можно будет приехать? Я бы хотел Москву посмотреть.
– Думаю, да… Летом. Я вышлю на дорогу, сообразим чего – нибудь… – мне очень хотелось узнать об Ольге, но не хватало духу, чтобы спросить, да я и не знал, с чего начать, но сын заговорил сам о ней:
– Мама в английской школе работает. На полторы ставки. И переводит для издательства. Но там – мало платят, а нагружают – по полной… Она целыми вечерами сидит, а то и по ночам. На кухне, на машинке стрекочет. А в школе зарплату задерживают.
– Ничего, Лёша, – скоро полегче станет…– у меня никак не мог слететь с языка вопрос: «Есть ли кто у мамы». Не хотелось обсуждать с сыном это, а ревнивое любопытство распирало меня. Однако задать такой вопрос, я всё же, не решился.
Мы поговорили ещё немного, я обещал звонить, а когда разговор закончился, то я не мог найти себе места от нахлынувшей горечи – всё так нелепо в жизни получилось! Семья распалась, я один, совсем недавно был почти нищим, воровал… И нет возможности, как-то всё исправить. Пока я не вижу её! В комнате находиться не было сил. Я выпил ещё коньячку, спустился вниз, на улицу, отвечая на приветствия, уже признавших меня обитателей нашего огромного, коммунального дома. Дошёл до скверика, расположенного неподалёку, уселся на лавочку, и долго сидел, словно окаменев, покуривая, и ничего вокруг не замечая. «Завтра мой любимый праздник, а мне некуда пойти», – невесело разговаривал я сам с собой, – «Игорь гуляет на банкете у генерала, но я-то туда пока не зван. Ехать к родителям – уже поздно. Татьяна – укатила на выходные к дочери, с утра. Зависать целый день в «Арарате» – не хочу! У меня уже, конечно, появились приятели. Будет с кем выпить. Но это, всё же, неблизкие мне люди. Ни по духу, ни по жизни вообще». И тут меня озарило! Я решил отправиться на «Горбушку», повидать моего знакомого – «академика» Александра! И это меня так обрадовала, что я тут же вскочил со скамейки, зашёл к Сурену, купил ещё бутылку коньяка – на завтра, и поднялся к себе – привести в порядок одежду, которая поновей, помыться, побриться с вечера, а утром – сразу же – туда, в толпу беззаботных тусовщиков, сосредоточенных искателей дисков и кассет, озабоченных оптовиков, и развесёлых зазывал-продавцов, украдкой глотающих под своими прилавками водочку, или коньяк. Умеющих впарить новичку-покупателю всё, что угодно!
3.
Проснулся я не так рано, как наметил себе накануне. В восьмом часу. Но собрался быстро, наскоро позавтракал, и поспешил на троллейбусную остановку – ехать до метро. Пассажиров было поразительно мало, для этого времени. В подземке – тоже толчеи не наблюдалось. И я сообразил: кому надо на торжества – парад на Красной площади и митинг на Поклонной горе, уже проехали. Дачники – тоже схлынули, только кое-где, особо ленивые, с рюкзаками за плечами и саженцами в руках – поспешали к столичным вокзалам. На улицах и проспектах – свободно, даже непривычно как-то… Но торжественность дня – ощущалась повсюду. Я, всё ещё, чувствовал гордость гражданина бывшей великой державы! Я хорошо помнил своего деда, давно умершего, воевавшего в Донском казачьем корпусе, и вернувшегося с войны, после тяжёлого ранения. Второй мой дед – сгинул в мясорубке Сталинградской битвы. Его даже мой отец плохо помнил. И всегда, в День Победы, казалось мне, что оба дедушки смотрят из синевы поднебесья, и что-то говорят, но я их, увы, не слышу…
В филёвском направлении народу в вагоны набилось очень прилично. Все – с цветами, флажками, нарядные и весёлые. Ветеранов с многочисленными наградами – пропускали вперёд, уступали места – словно бы извинялись за то, что в остальные дни о них теперь просто никто не вспоминает… На «Багратионовской» я вышел, и зашагал лёгкой походкой в сторону дружно зазеленевшего, благодаря майскому теплу, парку. Туда, где уже жила суетной жизнью и торговала «Горбушка».
К моему удивлению, покупателей оказалось гораздо меньше обычного. Оптовики явно скучали, а тусовщики – в основном байкеры, предавались безудержному празднованию, привлекая внимание прохаживающихся по аллеям усиленных милицейских патрулей. Продавцы дисков и аудиокассет, у кого были бумбоксы и магнитофоны, крутили часто песни военных лет, и выпивали неспешно, явно не рассчитывая на солидные барыши. Казалось, что они вышли торговать – просто из любви к этому делу. Мой знакомый «академик» Александр – тоже скучал. Он продавал диски только с зарубежной музыкой, и сегодня его товар спросом особо не пользовался. Когда я подошёл к прилавку своего знакомца, он стоял спиной к своим дисковым развалам, и рылся в сумке, что-то сосредоточенно выискивая.
– Привет, тёзка! С праздничком!.. – окликнул его я, и добавил со смехом,– а я думал – ты по Красной Площади маршируешь…
Александр резко повернулся и расплылся в улыбке, узнав меня:
– Саша! Ты как здесь сегодня оказался?
– Я теперь – москвич, Саня! Работу хорошую нашёл. Помогли друзья – сослуживцы! Вот, пришёл с тобой повидаться, и праздник отметить, заодно уж. Торговлишка-то, всё равно – никакая!
– Ну, заходи, – радушно заулыбался Александр, – обходи палатку с другой стороны, а я сейчас «молнию» открою…
– Ты, погоди, брат! Я же не с пустыми руками к тебе! Вот, возьми пока… – и я протянул ему пакет, который держал в руках. – Там – коньяк… Натуральный, армянский. Стаканчики есть у тебя? Нету… Пойду куплю. И закусить, чем-нибудь, надо.
– Постой… – мой новый приятель полез в карман за деньгами.
– После разберёмся, – махнул рукой я, и бодрым шагом направился на манящий аромат жарившихся шашлыков, в сторону центральной аллеи. Уже умудрённый столичной жизнью, я взял румяные, сочные шашлычные порции у того продавца, который ел их сам.
Мы с тёзкой выпили три раза: за Победу, за героев, за тех, кто не вернулся. И завели разговоры о празднике, которые постепенно перешли в пересуды о том, что происходит сейчас со страной, и её Вооружёнными Силами…
Развал всего и вся, позорное содержание солдат, недостойное отношение к офицерам, дикость того, что закрутилось в Чечне, беспомощность нашей армии там, тупые действия командования и политиков – на грани предательства, всё это бесконечно волновало нас, и огорчало. Особенно идиотской, мне казалась новая офицерская форма, введённая Грачёвым.
– Ну, что это за фурага такая? – негодовал я язвительно, – несуразная, огромная! Тулья вверх задрана, словно для потехи! На ней – двухглавый орёл, а на околыше – пятиконечная золотистая звезда, как у японцев, во время Второй мировой войны! Кто Паше Мерседесу такой маразматический дизайн подсказал? А, китель! Без петлиц, эмблемы на лацкане, покрой – точь в точь фрицевский! А вид самого министра!.. Грозный за сутки «взял», сволочь! Столько людей положил! Армию опозорил! – я замолчал, чтобы перевести дух.
Александр слушал, нахмурясь, и только молча кивал, соглашаясь. Но затем, всё же, праздничное настроение взяло своё. И мы сменили тему, придя к огорчительному выводу: от наших возмущений с ним – толку не будет, и ничего не изменится…
Я подробно стал рассказывать о своей нынешней своей работе, генерале и его дружной команде, состоявшей, в основном из бывших военных – проверенных товарищей. Александр слушал жадно, иногда завистливо вздыхал, бормоча:
– Ну, повезло же людям! А что же ты хотел – генерал… В Москве – подняться можно!..
– И опуститься – тоже легко, – слегка остудил его пылкую восторженность я. – На Л – ской ярмарке, где я торгую – знаешь, сколько таких, кто не вписался в новую систему? Причём – москвичей… Про двоих расскажу. Один – Миша Испанец… МГУ закончил. Был специалист по романским языкам. Испанский, португальский, итальянский. Но испанский – профилирующий, потому и Испанец. Не вписался… Что-то произошло, и он запил. Жена бросила. Пропился весь. Ходит по ярмарке – собирает объедки. За бутылку «палёной» водки помогает погрузить – разгрузить, мусор убрать… Выпьет – начинает концерт давать. Приносят ему откуда-то гитару, и он поёт на испанском, на итальянском… Денег насобирает за выступление – пропадает дня на три. Потом опять появляется. Голодный, как пёс… И приятель у него есть – Вилен Игнатьевич… Журналист бывший, поэт… В солидных партийных изданиях публиковался когда-то… Назову фамилию – сразу вспомнишь! Ходит в костюмчике – тройке, измятом, правда. При галстуке, при портфеле. Складывает в него пустые бутылки и жестянки из-под пива, которые подбирает. Вежливый, обходительный… На потеху торгашам стихи читает, если поднесут стаканчик… Читает, а у самого – слёзы из глаз!
– Да-а-а! И это – тоже Москва!.. – тяжко вздохнул Александр, и грустно усмехнувшись, добавил, – а, знаешь, кто со мной на одном курсе учится? Хо-хо! Хранитель печати министра обороны! Есть такая должность! Полковничья! Он – генеральский сынок, маршальский внук. Как училище закончил – сразу на эту должность и определили! В войсках – ни дня не служил. И будет до пенсии сидеть – портки протирать! А кто-то… – тут мой приятель оборвал сам себя, и только рукой махнул, потом резко заговорил о другом, – ты новые учебники по истории видел?
– Нет, не видел, откуда?..
– Ну, значит – повезло тебе! Там про Отечественную войну, всего – один небольшой параграф. Строчек двадцать… А всю войну-то, оказывается, союзники выиграли! А мы – им только помогали. Вот так, Саня!
– Неужели, это правда, тёзка? – я растерянно посмотрел на него.
– К сожалению, да. Ну, да Бог с ними. Наливай лучше. Всё-таки праздник сегодня большой!
Покупателей было негусто, но Александр, всё же, умудрялся что-то продавать, и остался доволен. Время перевалило за полдень, коньяк закончился, я попрощался с ним. Решив полюбоваться на праздничную Москву, поехал в Парк Культуры. Однако везде гуляло столько народа, что мне расхотелось находиться среди всей этой праздничной толчеи, да ещё одному. Я вновь вспомнил тот, последний День Победы, когда мы были все вместе, втроём: я, жена, сын, и мне стало невыразимо грустно, до слёз. Я вернулся на Н – дку, чтобы просто расслабленно посидеть перед телевизором, возможно, выпить ещё немного, но не тут-то было! Едва я зашёл к себе в комнату – затрезвонил, разрывая барабанные перепонки, телефон. Требовательно, нагло… Я подскочил к нему, поднял трубку. Почему-то, сразу возникло предчувствие, какого-то скверного события. И я не ошибся!
– Александр Михайлович, – заговорила трубка, – это старший смены охраны Кузьмин. Звоню тебе с утра, до Витина не дозвонился.
– Меня не было, я гулял. А шеф – на банкете, у генерала… Что у вас там?
– Я так и понял! Ты, наверное, тоже выпивал?
– Немного… Случилось что?
– Товар принимать некому! Гена – в хлам напился! На ногах не стоит… А у нас – три фуры под разгрузку из Польши… И грузчики – тоже пьяные. Катастрофа!
– Сейчас приду, – мгновенно оценил ситуацию я, – найдём выход!
Решение пришло сразу. Возьму у Сурена молодых ребят – разгружать. Сам – буду принимать товар. Деньги за работу, армянам заплачу свои – с Игорем после разочтёмся!
На склад мы прибежали, через пятнадцать минут после звонка. Гена спал у себя в комнатушке, грузчиков на месте не оказалось, водители – поляки, хмуро курили, один из них что-то возбуждённо говорил в трубку сотового телефона, которые только начинали тогда появляться у наших нуворишей, а в Европе – уже были в порядке вещей. Я сразу уяснил: товар нужно раскладывать по номенклатуре, и так, чтобы тот, который будет продаваться в понедельник – ближе к выходу. Остальное – по мере востребованности. Армяне работали споро и дружно. Один сел управлять погрузчиком, работая не хуже нашего водителя, исчезнувшего неизвестно куда. Подписи в накладных и печати ставил я. Поляки облегчённо вздохнули. Когда разгружали последнюю фуру – очнулся Гена. Он вышел на улицу, помочился на клумбу перед складом, и скомандовал: звонить в милицию и ФСБ! Потом понёс какую-то бессвязную ахинею. Двое дюжих охранников уже спешили на его усмирение. Они живо скрутили пьяного безумца, и потащили прочь. Старший смены сообщил мне:
– Сейчас до Игоря Ивановича дозвонились. Он уже в такси, едет.
– А Гену куда дели?
– В подсобке заперли. Пусть шеф на него посмотрит!
Приехавший Винт – распорядился решительно и быстро. Велел составить на пьяного акт, и везти на освидетельствование. На завтра – назначил инвентаризацию. С армянами расплатился тут же, и сам. Меня отправил отдыхать. В воскресенье приказал принимать, с утра, склад.