– Вот – вот! – перебила меня Ольга, покивав головой, и печально добавила, – и ты тоже не видишь перспектив для себя в этой стране.
И мы замолчали ненадолго… Нарушил паузу снова я:
– Ты говорила про долг какой-то. Ничего ты мне не должна, Оля! Это я у вас в долгу! У тебя, у Алёши… Сломался, превратился в тряпку, побывал на самом дне. Но, теперь-то – всё иначе!
– Что – иначе? Ты ведь в жизни, на самом деле, так и не нашёл себя! И военная служба – не по тебе была! Я же чувствовала, как ты маялся тогда! И карьеры ты бы нормальной не сделал! Ходил бы вечным майором… Ты – ведомый по жизни, Данилов! Разве не так? Не ври сам себе – мне ты врать можешь сколько угодно. Не привыкать…
– Что – «не привыкать»? – спросил я, и сам сразу же ощутил, как фальшиво это прозвучало.
Ольга вздохнула так горько, что показалось, вот – вот расплачется. Но она продолжала свой беспощадный моральный разгром, противостоять которому, я был не в силах:
– Ты думаешь, я не слышала о ваших со Стасом похождениях по бабам? Ты же – просто предал меня, Александр Михайлович! Разве не так?
– Я готов просить прощения, Оля! Поверь мне… Тот психологический надлом, который произошёл со мной, с тобой – когда всё начало валиться и рушиться, он просто меня из колеи выбил! А гулянки эти – так, несерьёзная, идиотская даже, блажь. Я любил, и продолжаю любить только тебя!
– Меня – тоже выбило, – возразила мне моя бывшая жена, – но я тебя не предавала! А когда ты запил, стал опускаться и деградировать – я просто почувствовала к тебе отвращение. И твои слова о любви – кощунственны… Я не верю тебе больше! Слишком поздно… – она произнесла последнюю фразу с такой глубокой горечью, что во мне шевельнулась робкая надежда растопить ледяной барьер, который установился между нами…
За разговорами мы едва не проскочили Н – дку, выехав уже на Рязанское шоссе, по направлению к Подмосковью. Пришлось возвращаться назад. Подъезжая к моему дому, я повернулся к Ольге:
– Вот здесь я теперь обитаю. Поднимемся ко мне? Пятнадцатый этаж. Вид изумительный. Пол – Москвы видно!
– Незачем! – неожиданно резко отвечала она, – я считаю – почти всё мы с тобой обсудили… Не хотела тебе говорить, но придётся. Врать я не умею, и не хочу. В Америку я еду не просто так… Выхожу замуж за полурусского – полуамериканца. Он – один из учредителей издательства. Вернее, его отец – сын белого генерала – эмигранта, соратника Деникина. Мой будущий муж меня любит, и мне он – тоже симпатичен… – внезапно она осеклась, всхлипнула, и потребовала, каким-то деревянным голосом, – останови машину, я выйду. Каким троллейбусом до метро доехать? Слава Богу – дождь кончился, – затем быстро выпорхнула из салона, грациозно взмахнув своими длинными, точёными ногами, и решительным шагом направилась в сторону троллейбусной остановки.
Больше мы не виделись, и не общались… Сейчас, спустя время, я каждый раз задаю себе один и тот же вопрос: рванись я вслед за ней тогда, упроси, умоли остаться, начать всё с чистого листа – согласилась бы она? Простила ли? И не нахожу ответа! Слишком жёстким был её тон, слишком колючим холодом веяло! Слишком твёрдо приняла она своё решение, давшееся, по всей видимости, нелегко… Я долго смотрел ей вслед, и, помнится, загадал зачем-то: «Если обернётся – побегу, догоню, уговорю»… Но, Ольга шагала, не оборачиваясь.
Я с огромным трудом, после разговора с Ольгой, сумел вернуться в своё прежнее состояние азартного делания денег. Держался изо всех сил, чтобы не сорваться в пьянство, понимая – это будет конец всему. Игорь уехал в Польшу – заключать договора на поставку оборудования для фабрики, и его монтаж. Кроме него, близких, настоящих друзей у меня в Москве не было. По душам поговорить – не с кем… Звонила, правда, потом его Наталья. Сочувствовала, сокрушалась, как-то по-бабьи, что не сумела Ольгу уговорить, урезонить. Но это было уже – в пустой след. Тяжкую ношу крушения главной своей надежды – возвращения семьи, пришлось тащить одному. Я старался задерживаться на работе допоздна, отпуская секретаршу, сидел в кабинете один, уткнувшись в монитор компьютера, путешествуя по просторам Интернета, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей и ощущения того, что рухнул в одночасье целый мир радужных иллюзий, в котором я жил ещё совсем недавно.
В одно из моих таких бдений, в дверь кабинета легонько постучали и на пороге появилась обольстительная Вика Бурсак.
– К вам можно, шеф? – лукаво пропела она, и улыбнулась приветливо и мягко.
– Да, пожалуйста, Виктория, – поспешил я встать с кресла навстречу ей, и отодвинул один из стульев, стоявших вокруг стола для совещаний, – какие-то проблемы?
– Никаких, – удивлённо пожала она хрупкими плечами, – всё у нас в порядке… В ближайшую субботу – мой день рождения. Близких друзей у меня Москве, кроме вас и Игоря Ивановича – никого! Сижу затворницей в своей тайной мастерской и дома, никуда не хожу. Вот, решила вас пригласить… Босса, если он приедет к тому времени – тоже приглашу, с супругой… И – всё!
– Я позвоню Витину, узнаю – приедет, или нет! Врядли, кончено, приедет… А я – готов принять приглашение! Тем более, от такой безумно красивой девушки, как вы! – что-то ёкнуло в моём сердце, когда она заговорила об одиночестве, с которым я уже давно водил самую тесную дружбу. Нахлынуло острое желание общения – мягкого, спокойного, непринуждённого, отвлекающего от горьких мыслей, снимающего невыносимо тяжкий груз с души, успокаивающего истерзанные нервы…
Вика, загадочно улыбаясь, грациозно прошлась по кабинету, приблизилась к окну, задумчиво посмотрела на заводские корпуса, превращённые в склады нашей компании, а я, без отрыва наблюдая за ней, вдруг подумал: « А не закрутить ли мне с этой прекрасной феей романчик? Сколько можно жить прошлым… В одиночестве, безо всякой надежды, без женского тепла? Судьба явно даёт мне знак, если я снова не ошибаюсь, конечно»… Какая-то сила подняла меня со стула, я подошёл к ней, обнял сзади за плечи, и уткнулся лицом в шелковистые, ароматные волосы Вики, почувствовав жаркую волну нежности и желания, плавно накатившую, и не отпускавшую меня. Она, положив свои лёгкие ладошки на мои руки, замерла. Её крепкая, налитая грудь плавно взлетела, и также плавно опустилась… Так мы и стояли, не зная, что делать дальше, пока Вика сама не произнесла:
– Вы меня отвезёте до дома? Уже поздно… Я очень устала сегодня.
– О чём речь, Вика! Что я буду за мужчина, если отпущу вас одну!
– Можно звать меня на «ты», – объявила она, глядя мне в глаза лукаво, маняще, – я недалеко отсюда живу, в Выхино… Просто – одной страшновато добираться в такое время.
Стоял конец ноября, когда темень особенно густа, даже в большом и освещённом городе, а вечера – нестерпимо унылы. Голые деревья кажутся скелетами, поднявшими к небу свои корявые ветви – руки. Опавшая, влажная от дождей, неубранная листа на тротуарах, почему-то пахнет старым кладбищем… И я с радостью вёз её, временами любуясь тайком на чётко очерченный профиль моей спутницы, на её изящные, тонкие, нежные кисти рук, сложенные на коленях. Казалось, грубая ткань джинсов, одетых на ней, может ободрать, словно наждак, тонкую, гладкую кожу… Мы молчали, но молчание не было тягостным, скорее – многообещающим. Но, когда мы подъехали к её подъезду, Вика поблагодарила меня, чмокнула в щёку мягкими губами, шустро выскочила из машины, и скрылась за дверями. Я – только крякнул от досады, и нервно закурил. Мои надежды на что-то большее – скоропостижно скончались… Правда, в голове вдруг кометой пронеслась дьявольская мысль: «Поеду, возьму проститутку, похожую на Вику, и оторвусь с ней по полной»!.. Но уже следующая мысль трезво урезонила: «Собирать грязь с тела продажной женщины – не стоит! Душа – тоже замажется, да так, что не отскоблишь. Да, и на клофелинщицу нарваться запросто можно»! И я покатил, слегка раздосадованный, к себе в холостятскую нору. А ночь провёл с соседкой Татьяной, распив с ней, перед этим, бутылочку коньяка
За три дня, оставшиеся до дня рождения Вики, я ломал себе голову: какой бы подарок ей преподнести. Посоветовался с женой Димы Кашуры, Ириной. Я принял её на работу, сразу, как только мы с Гариком начали расширять свой бизнес. Она входила в число моих приближённых сотрудников, кому я доверял, почти также, как себе, за исключением особо тайных операций, в которые были посвящены только Винт, я и Бурсачка – такое прозвище получила наша гениальная дончанка. Ирина порекомендовала серьги, как подарок универсальный, подходящий всем женщинам, независимо от возраста. И я начал утомительные походы по ювелирным магазинам, придирчиво выбирая то, что понравилось бы безоговорочно мне, и идеально подошло бы Вике. В конце концов, нашёл. Изящные, красивые… Сработанные, будто бы специально, для молодой, стильной женщины. Винт всё ещё был в Польше, когда я ему позвонил, голос его звучал, почти что скорбно:
– Ты понимаешь, Саня, какая беда произошла, – сопел он в трубку, – Наташка моя начала припивать от безделья! Как не позвоню ей – отвечает пьяным голосом! А я, тут ещё дело до конца не довёл. Оборудование полностью не подобрали, главного инженера нашёл толкового, а главного технолога – нет! Ведь, кого попало – тоже не возьмёшь! Страшно мне за неё! Бабы быстрее мужчин спиваются! К ней сын переселился, но она его не очень-то слушается! Пьёт в тихую, – и огорчённо замолчал.
Эта новость просто ошарашила меня. Я не мог даже представить себе красивую, статную, ухоженную Наташку – пьяной и опустившейся! Поэтому, постарался, как мог, утешить старого друга:
– Приедешь, вместе подумаем, как ей помочь. Сейчас много способов разных изобрели…
– Надеюсь, – тяжело вздохнул Гарик, – модный салон ей купить, что ли? Занятие будет! Ведь от скуки бухает! Так, что – Вике мои поздравления, и отмечайте без меня!
В субботу я позвонил виновнице торжества на мобильник с утра, поздравил, стараясь вкладывать в каждое слово тепло своей души. Вика радостно смеялась в трубку, и кокетливо отвечала:
– Спасибо, шеф! Я в салоне красоты, долго болтать не могу… Как освобожусь – позвоню! Пока – пока…
Наводить лоск на себя, любимую, она продолжала бесконечно долго, как мне показалось. От маяты и скуки, я пошёл в «Арарат» – играть в нарды с армянами, и пить кофе. Иных способов время убить – не придумал. По случаю субботы, в заведении было шумно и многолюдно. Сурен, увидев меня, подскочил, словно к ступням у него были приделаны пружины:
– Саша-джан, – начал он таинственно, чуть ли не на ушко, – ти всё одын. Я тебе, такой вещь скажу… Ест армяночка – вдова, красивый, вкусный, как пэрсик, – и мечтательно прикрыв глаза, поцокал языком, – молодой савсэм! Муж в Нагорний Карабах погиб! Давай пазнакомлю, слюшай! Кавказки женщин – самый лючший жена! Паслюшний, скромный, хазяйка хароший савсэм! Сичас пазаву – гаварит с ней будешь! Она па руски харашё знаит, клянусь!
– Сурен, не сегодня. Я приглашён на день рождения к сотруднице, скоро поеду. Зашёл кофе попить, и в нарды партеечку сыграть, пока именинница красоту наводит. Завтра зайду – и будет видно, – хотя, честно сказать, я остался заинтригован этим сообщением.
Среди армянок попадались редкой красоты девушки. Они манили и волновали меня, но я, даже в мыслях не держал, чтобы как-то оказывать им знаки внимания, попытаться ухаживать… Диаспора жила довольно замкнуто, несмотря на показную, нараспашку, доброжелательность и радушие. Сурен согласно кивнул, принёс крепкого кофе, и направился к барной стойке.
Вика позвонила мне на трубку часа через два. Голос звучал взволнованно и ласково:
– Александр Михайлович, прошу вас ко мне на квартиру, – пропела она, – столик в ресторане заказан на семь часов, а пока – я хочу пригласить вас погулять по Старому Арбату…
– Скоро буду, Виктория! – торжественно произнёс я, заказал по телефону такси, резво поднялся к себе, надел новый шикарный костюм, кожаный плащ на меху, так как на улице подмораживало, спустился вниз, купил в армянском цветочном магазинчике роскошный букет роз, и поспешил на зов этой сладострастной сирены.
Моему появлению она обрадовалась искренне. Невозможно подделать весёлый, тёплый взгляд, лихорадочное метание по квартире в поисках подходящей вазы для цветов, прерывистый, восторженный вздох при виде серёжек, и возглас, полный обожания:
– Какая красота!.. Спасибо, Саша!
– Носи на память… – растроганно пробормотал я, и подумал с мимолётной тоской: «Этот подарок я мог бы преподнести Ольге на день рождения две недели назад»! Мысль, появившаяся совершенно некстати, подпортила мне настроение, и, как бы я не старался потом убедить себя, что Ольга сделала свой выбор, и изменить уже ничего невозможно, боль ещё продолжала грызть душу. А Вика, между тем, вертелась у большого зеркала в просторном коридоре, примеряя серьги, со значением поглядывая на меня, явно красуясь, и ожидая комплимента. Мастера в салоне красоты потрудились на славу – она выглядела торжественно и прелестно, одновременно. И алое платье с декольте, зауженное в талии, с широким подолом до колен, делало её очаровательной и желанной. Я начал нахваливать Вику, с трудом подбирая выражения, потому что не был мастером отпускать комплименты женщинам, как Винт, например. Проницательная от природы, она это сразу поняла, и сказала с мягкой улыбкой:
– Саша, не мучайся! Просто ответь: я тебе нравлюсь?
– Да, очень! – от всего сердца воскликнул я, и добавил, почему-то смутясь, – хотел бы я посмотреть на мужчину, которому ты бы не понравилась!
Она крутнулась юлой на месте, взвив подол, и задорно крикнула:
– А теперь – пошли гулять!
Последний раз на Арбате я был вместе с сыном, когда тот приезжал. Мы гуляли днём, неторопливо бродили между торговцев сувенирами, картинами, старыми книгами, перекусывали в «Макдоналдсе». Кругом сновал разнообразный тусовочный люд, и туристы со всех краёв Земли. Художники рисовали портреты за полчаса, играли уличные музыканты, уличные шуты выступали с репризами. А сегодня, когда мы шли по той богемной улице с Викой, рука об руку, в свои права вступала другая, уже ночная жизнь. С наркоманами, проститутками… Но, уютно светили фонари, сияла реклама, и по-прежнему торговали всякой всячиной. Двойники Гитлера, Ленина, Цоя ненавязчиво зазывали клиентов – сфотографироваться вместе на «Полароид» за двадцать пять тысяч рублей – одно фото… По тому, как жадно моя спутница всё разглядывала, каким детским интересом светились её широко раскрытые глаза, я понял, что она здесь впервые. А Вика, словно угадав мои мысли, тихонько и доверительно шепнула:
– Представляешь, в Москве живу с марта, а сюда ещё ни разу не выбиралась! Всё некогда было… Да, и не с кем, – со вздохом добавила она грустным голосом.
– Неужели ты одна все эти месяцы, – удивился я, – такая женщина – и кавалера себе не нашла?!
– Во-первых, я замужем, – спокойно отвечала она, – во-вторых, я сюда приехала деньги зарабатывать. Но, не тем способом и местом, каким зарабатывают мои многие землячки, – и со строгой горделивостью посмотрела мне прямо в глаза.
« Эта девочка – совсем не проста», – подумалось мне невольно, – «на лёгкую победу здесь рассчитывать не приходится! После ужина в ресторане, скорее всего, я возвращусь в своё логово, а не окажусь у неё в постели»! И меня вдруг, охватило какое-то злое веселье. И ещё, я подумал про завтрашний армянский вариант. Но тут я ошибся, что со мной в последнее время, в отношении женщин, происходило довольно часто. После вечера в ресторане, проведённого роскошно и от души, мы – захмелевшие и весёлые, садились в такси. Вика заливисто хохотала, и громко восклицала:
– Товарищ водитель, в Выхино нас, пожалуйста! Вот адрес только я позабыла!
– Куда же я вас тогда повезу, господа? – озадачился таксист
– Барышня шутит, – в тон имениннице ответил я, – едем скорее, – и назвал адрес.
Когда мы оказались у дома, где она жила, и я расплатился, Вика капризно приказала:
– Помоги мне выбраться, подай руку!
Я торопливо вылез из машины, распахнул дверцу, она, соблазнительно оголяя ножки, неторопливо покинула салон, задорно воскликнула:
– Свободен, шеф! – и опять залилась счастливым смехом. Затем повернулась ко мне, и произнесла властным тоном, – сегодня – мой день! Я хочу быть с тобой!
– Только сегодня, или?..
– Мне очень одиноко, Саша, – неожиданно по-простому, с необыкновенной печалью произнесла она, – а на тебя можно положиться! К тому же – ты такой мужчина… И, тоже, один. Мне Витин рассказал, что с бывшей твоей женой – вы так и не сошлись снова…
Всё время, пока мы с Викой были вместе, я до конца не мог понять, чем являлась наша близость для неё: верным расчётом на моё покровительство, или действительно, чувством ко мне. С моей же стороны, по отношению к ней – всё было ещё сложнее. Да, первое время, она вскружила мне голову, и я был влюблён в неё без памяти. Но, когда я узнал её ближе, то во мне смешалось всё: половое влечение и недоверие, страстное желание без нежности, иногда – острое нежелание видеть её! Я не мог говорить с ней откровенно, просто не возникало такой внутренней потребности – и всё! Даже со своей соседкой Татьяной, с которой мы переспали ещё несколько раз, по лёгкой пьянке и тихой грусти, а потом – просто подружились, я был намного откровеннее, чем с этой женщиной. Не понятно, почему возникшее чувство настороженности – не отпускало меня ни на секунду! Я не мог самому себе объяснить причины. Это было на подсознательном уровне, не подвластно разуму! Она много раз предлагала мне снять квартиру на двоих, попросторнее. Ведь есть же деньги! Я отказывался, выдумывая различные поводы. Самым убедительным оказался довод: «А вдруг, твой муж внезапно нагрянет»… Да и, честно говоря, жить одному в небольшой комнатке – мне было комфортнее. Совместная жизнь с женщиной – обязывает и связывает. Я же – предпочитал быть свободным от любых обязательств, и знать свой долг только перед собственным сыном.
7.
В воскресенье, во второй половине дня, я вернулся к себе. Быстро переоделся, и направился в «Арарат» – на смотрины. Меня толкали жгучее любопытство, и робкая надежда – вдруг у меня получится создать семью с этой загадочной армянкой? Вика – замужняя женщина, и, хотя, о своём муже отзывается, как о пустом месте – разводом у них не пахнет. Да, и нет у меня желания рушить семью! К тому же, у Вики был ребёнок, к которому она испытывала сильную привязанность. Я чувствовал это, так же понимал и то, что чужой ребёнок – дорог мне уже не будет.
Сурен быстро проскользил ко мне по полу, как по воздуху. Улыбаясь, похлопал по плечу, проговорил скороговоркой:
– Пошли, Саша-джан, в гостевой комната. Ануш – мой родственница. Сечас зовём!
– Сурен, – серьёзно предупредил я его, – расходы на хлеб – соль, поделим пополам!
– Делим – делим, – суетливо замахал он руками, и убежал куда-то.
Стол был накрыт, конечно же, не с таким размахом, как при моём вселении, но – тоже щедро. Посредине стояла неизменная монументальная ваза, наполненная фруктами, а рядом – красовался большой овальный торт, обмазанный шоколадным кремом, посыпанный тёртым орехом, выложенный цукатами и курагой. Меня охватило волнение: какая она, Ануш? Вдруг она придётся мне не по душе, не по вкусу? Разные народы, обычаи, миропонимание? А люди же старались, готовились принять меня… «Чёртов сводник, этот Сурен»! – внезапно подумалось мне панически, однако, путь к отступлению – был уже заказан! От беспокойства на душе, сильно захотелось курить, но я счёл неприличным дымить здесь, да ещё перед приходом женщины! Через недолгие минуты ожидания, из боковой двери запасного выхода, женщин появилось двое. Молодая – стройная, одетая в черное длинное платье, с открытой, выпуклой грудью, но задрапированной прозрачным, чёрным шёлком, и – постарше, пополнее, но удивительно похожая на молодую – словно две родных сестры. Следом зашли Сурен с парнем, которого я знал – Серж Оганесян, работавший в такси. Сурен, как хозяин, тут же затараторил, немилосердно коверкая русские слова:
– Саша-джан! Вот, представлю тебе! Ануш – мой племянница! Совсэм красавица! Ануш – Сладкий па-руски будит! Торт – видишь? Сама делаль! Мама её, мой сэстра дваюрный. Эрмина зовут! Па-армянски так, па-руски – Родной будит! – и засмеялся, довольный произнесённой краткой вступительной речью.
Обе женщины смущённо смотрели вниз, явно стесняясь всего происходящего, и тихонько поздоровались. Я ответил на их приветствие со сдержанной улыбкой и лёгким полупоклоном головы. Сержик крепко пожал мне руку и шепнул, усмехаясь:
– Сурен – сколько уже в Москве живёт, а по-русски хорошо разговаривать не выучился!
– Я бы армянский – в жизни не освоил, – попытался я хоть как-то оправдать своего приятеля, – сложный язык. А у Сурика – всё понять можно!
– Прашу всех за столь, – продолжал, между тем, гостеприимный хозяин, – хлеб – сол кюшат будим, тост гаварит будим! – и легонько взяв за локотки обоих женщин, подвёл к стульям, учтиво отодвигая, и заботливо рассаживая дам.
– Саша-джан, Ануш говориль, с тобой рядом хочет… Садысь, ухаживай её! – веселился Сурен, – Серж, рядом тётем садысь, угощаем его!
– Дядя, я так не говорила! – вспыхнула алым тюльпаном молодая женщина, – стыдно же!
– Никакой, нэ стыдно! – весомо возразил Сурен, – я, что, плёхой слова говориль? Ругалься здэсь?
Сержик весело подмигнул Ануш, и резюмировал:
– Не стесняйся, сестра! Сурен плохого не делает! Привыкай, это Москва, а не Степанакерт!
За столом вместе с мужчинами, женщины чувствовали себя сначала скованно, неуютно. На Кавказе – так не принято. У мужчин – свой стол, у женщин – свой. Но через некоторое время, выпив винца, стали раскованнее. Я украдкой разглядывал Ануш, не находя в её внешности ни одного изъяна. Стройна и красива той гордой и вызывающе – дерзкой кавказской красотой, немного грубоватой, но завораживающей и притягательной, грациозна по-кошачьи, голос высокий, и, вместе с тем, грудной, с придыханием, мелодично – нежный. А вот, глаза её были потухшими, с печалью и, какой-то отстранённостью от всего происходящего, словно она, находясь здесь, в нашей компании, делала невероятное усилие над собой, когда разговаривала, улыбалась одними уголками пухлых губ. Я почувствовал волну горечи, исходившую от неё, и сник, понимая, что с Ануш мне не светит ничего. Она, даже, ни разу не посмотрела в мою сторону, ела и пила совсем чуть-чуть. И только, когда дело дошло до десерта, и я стал от души нахваливать торт, она, заалев лицом, повернулась ко мне, и произнесла тихо:
– Вам и в правду, нравится?
– Вкуснее ещё не ел никогда! – восторженно вырвалось у меня, – даже в Прибалтике! А уж там, торты и пирожные делают – язык проглотишь!
Эрмина гордо выпрямилась за столом, и торжественно произнесла:
– Моя дочь – всё умеет! Девочка умная, школу на «отлично» закончила! В институте – тоже отличницей была! Жаль, из-за войны, учёбу бросить пришлось. В госпитале работала, раненых выхаживала… Там со своим будущим мужем и познакомилась. А через три месяца после свадьбы – он погиб, – горестно закончила мать Ануш. И все, нахмурившись, на минуту замолчали.
Ануш встала из-за стола:
– Мама, дядя Сурен, мне пора. Спасибо за угощение…
– Вай, нэ харашо! – обиженно проворчал хозяин, надув щеки, – одын не пайдёшь! Саша-джан, проводы дэвушка, и возвратись, пажалуста!
Я с готовностью вскочил со стула, заметив, как, вдруг, лёгкая улыбка пробежала по крупным губам Ануш. Помог ей в небольшом тамбуре, перед выходом, надеть сильно поношенную дублёнку, и мы вышили на колкий, студёный воздух. В темноте двора, подняв голову к небу, можно было разглядеть звёздную россыпь, что для города, освещённого огнями, тут и там, большая редкость.
– Небо ясное, к морозу, – произнёс я, чтобы завязать разговор.
– Да, холодно, – отозвалась девушка.
– Новый год скоро… Вы любите этот праздник?
– В детстве – любила,.. – вздохнула она, – а сейчас, у нас – не до праздников. Электричества – нет, еды – нет! Воды, чтобы помыться, как следует – тоже нет! – и замолчала. Она, всё ещё, была там, на войне…
– Вы давно из Карабаха?
– Месяц назад выехали с мамой… Дядя Сурен и Серж помогли. Отец и братья – воюют, дом наш сгорел, почти ничего не осталось…
– Зато вы живы, Ануш! Это уже – счастье, – попытался я, как-то развлечь её.
– Счастье… – странно усмехнулась она, – я, после того, как на мужа похоронное письмо получила – ребёнка потеряла… На нервной причине. Врачи сказали – могу и не рожать потом…
Мы, выйдя со двора на улицу, неторопливо брели молча. Я почувствовал, что Ануш не расположена к непринуждённым разговорам, и не стал её донимать болтовнёй. Но она, первой нарушила затянувшуюся паузу:
– Саша, вы давно в Москве?
– Нет. Приехал в конце апреля, в этом году! Друзья помогли с работой…
– Наши говорят – вы большой человек на фирме…
– Не очень, – усмехнулся я, – имеются и побольше!
– Вы – людям нашим помогаете регистрацию делать… Поможете нам с мамой? Мы торты, сладости для людей печь будем. Нам надо, чтобы официально всё было, разрешение на работу получить. А уж мы – сутками будем трудиться, денег соберём – отблагодарим! – и посмотрела мне, впервые за весь вечер, в глаза, с такой надеждой, что я растерялся от её обжигающего и умоляющего взгляда.
– Всё решим, Ануш, – небрежно махнул я рукой, – испечёте с мамой начальнику тортик, такой, каким меня угощали, и полный порядок будет! – а сам прикидывал в уме, сколько заплачу алчным ментам за то, чтобы эти две несчастные женщины могли спокойно жить и работать.
– Я слышала – вы с вашей соседкой у себя в комнатах армян прятали, когда тут летом облавы ОМОН делал, – продолжала девушка, и в голосе её уже слышалось некоторое облегчение.
– Было такое… – засмеялся я, – и как столько народу у нас вместилось, не представляю! – и начал ей весело рассказывать подробности всего, что приключилось тогда. И, впервые за всё время, Ануш сдержанно расхохоталась…
– Вас дядя Сурен ждёт, – внезапно вспомнила она, – идите, я сама дорогу найду.
– Погуляем ещё, такая чудесная погода, – возразил я ей.
– Неудобно… Я – одна, с чужим мужчиной…
– Это Россия, Ануш! Здесь не зазорно! К тому же, ничего нескромного мы не делаем, просто гуляем…
– Я ещё не привыкла так! – заупрямилась Ануш, – извините, но мне пора!
Мы дошли с ней до входа в наш гигантский дом, она исчезла за дверями, а я вернулся к Сурену. Когда вошёл – хозяин, Серж и Эрмина с увлечением резались в карты на свободном краешке стола. Увидев меня, напряжённо замерли, глядя вопросительно и тревожно. Я улыбнулся, и доложил полушутливо:
– Ваша красавица – доставлена до дверей, без происшествий!
Тут же гости Сурена поднялись с мест, и стали вежливо прощаться. Сурен радушно приглашал их заходить всегда, мешая фразы на армянском и русском языках. Проводив, повернулся ко мне, приглашая к столу:
– Саша-джан, давай на палька, – разливая коньяк по рюмкам, предложил он.
– На посошок, Сурен! – поправил я его, смеясь.
– Вай, правда! – улыбался он, а когда выпили, спросил серьёзно, – как Ануш, понравилься?
– Да, хорошая девушка. И – красивая, – искренне ответил я.
Он задумчиво покачал головой, и почесал затылок:
– Бедний савсэм, толко! Дэньги – савсэм нэт! Одежда – мало-мало…
– Я обещал помочь им, Сурен…
– Памагай, навсегда брат мне будэшь! Я добро не забываю, Саша! Женись на Ануш – жалеть савсэм нэ будэшь!
– Для этого надо совсем немножко: чтобы она меня полюбила!
– Нада – полюбит! Уважать будит – хороший семья будит! – увещевал меня он, – горя знать с ней нэ будишь!
– Сурен, понимаешь, штука какая? Я предложу ей стать моей женой – она согласится! Деваться некуда, жить-то надо! А у меня – и деньги, и работа. Квартиру двухкомнатную в Москве – хоть завтра приобрести могу! Но, тогда получится – я купил Ануш! Понимаешь, ку-пил! И всю свою жизнь, она станет думать, что является вещью, принадлежащей мне! Я не хочу так.
Сурен насупился, задумавшись, глядя в сторону. Потом опять разлил коньяк, выпил, молча, чего с ним никогда не водилось, и произнёс грустно:
– Ти прав, ара-джан! Её нэлзя покупать!
– Её надо завоевать, её надо добиться, – добавил я со вздохом, – и она должна почувствовать, что нравится мне! К тому же, мы вовсе не знаем друг друга! А мне, совсем не хочется, чтобы и второй мой брак оказался несчастливым.
– А первий твой жена – савсэм тебя нэ любиль?
– Любила, но простить не смогла. Я много гадкого сделал по глупости, по слабости! Скоро она выходит замуж за американца, и уезжает из России навсегда! – я выпил налитый в мою рюмку коньяк, и попрощался с гостеприимным Суреном.
Случайные встречи с Ануш, с того вечера, и доверительного разговора с её родственником – теперь волновали меня необычайно. Меня тянуло к ней неведомая сила, не осознаваемая мной до конца, но непреодолимая. Так, словно я был семнадцатилетним юношей, влюбившимся в первый раз. Она не строила мне глазки, не кокетничала. Отвечала на приветствия, глядя вниз. И только раз, вновь обожгла меня огнём своих бездонных зрачков, и улыбнулась – когда я сообщил им с матерью, что все заминки с регистрацией и получением вида на жительство – решены. Эрмина же, только молча плакала, судорожно сцепив у груди ладони.
8.
После общего корпоративного вечера, Новый год наш коллектив отмечал – каждый по-своему… В Европе, у поставщиков, начинались рождественские каникулы, поэтому и у нас, до восьмого января следующего года, объявлялся вынужденный отпуск. Вика укатила на праздники в Донецк. Я проводил её до поезда, при прощании мы горячо поцеловались, она мне шепнула, перед тем как запрыгнуть в плавно тронувшийся вагон:
– Я буду скучать за тобой! И все выходные – буду о тебе думать, – я усмехнулся про себя: «Скучать за тобой…», а сам, несколько фальшиво ответил:
– Я – тоже, Викуля… – и прозвучала моя фраза, как-то принуждённо, фальшиво, без душевного тепла. Неужели она не ощутила этого?
Прямо с вокзала я собирался ехать к себе в родной городок, ночью, потому что на следующие сутки обещали метели. Даже свои вещи и сумку с подарками родне, уложил в багажник. Но по пути к автостоянке, в моём мозгу засвербела шальная мысль: доехать до нашего дома, и пригласить с собой Ануш… И я погнал с Павелецкого вокзала через пол – Москвы, попадая в вечерние пробки, чертыхаясь, и уже ругая себя за глупость. Ведь мне ничего не стоило проехать по Кожевнической улице, по Павелецкой набережной, взяв затем правее, в гору – попетлять по пустым в это время переулкам, минут через сорок, выскочить на Каширское шоссе – и прочь из суетного огромного города, с его заторами и несметным количеством машин! А до Н – дки добрался я за полтора часа, попадая то и дело в пробки, нетерпеливо протискиваясь между рядами оголтело сигналящих машин, выскакивая, на свой страх и риск, на встречную полосу, останавливаясь и чертыхаясь. Как предложить чужой девушке такое – я понятия не имел, поэтому, с колотящимся от неуёмного волнения сердцем, зашёл, сначала, в шумный, прокуренный «Арарат», к Сурену за советом.