– Вы про Серафиму? Из-за мести?
– Угу.
– И-и про Иванова?.. А какой у него мотив?
– А, да, вы же спали. У Иванова большие проблемы с бизнесом. Он банкрот.
– Получается, вы думаете, что Иванов заходил к убитому, чтобы попросить у него денег? Шифер отказал, и из-за этого Иванов его убил?
– Конечно, мотив так себе. Какая выгода Иванову от этого? Обокрасть? И много денег он планировал у него найти?
– Да, но ограбление не может быть мотивом, ведь кошелёк, кажется, не тронули.
– Ну, во всяком случае, у убийцы просто не было времени искать кошелёк, ведь вы ему помешали, – я посмотрел на угрюмо задумчивого Бочёнкина и не спеша двинулся вдоль бортика. Бочёнкин последовал за мной, и мы, долго меряя шаги, шли плечом к плечу.
– Иванов ничего не говорил вам о разговоре с убитым?
– Не-а… Прежде чем судить обо всём этом, нам необходимо задаться одним очень важным вопросом… Что такому богачу, как Шифер, понадобилось делать на этом теплоходе?.. – Я шёл и смотрел на опущенное лицо Бочёнкина. – Вы же не станете отрицать, что это судно явно не соответствует человеку такого статуса, как Шифер?
– Почему?
– Ну сами посмотрите: ветхое судёнышко, пол проваливается… везде ржавчина… Похоже, ваш капитан не слишком-то заботится о том, чтобы придать теплоходу привлекательный вид. Наверное, все деньги уходят на ваши зарплаты? Зарплатой, как я понимаю, вы все довольны?
Бочёнкин шёл, задумчиво уставясь в пол.
– Вид, может быть, и не богатый, но зато начинка его никогда не подводила. И кухня всем обеспечена.
– Это я как раз и понял: персоналу жаловаться не на что.
Несколько секунд шли молча.
– У вас здесь что, устраивают игры? – спросил я, остановившись у находящегося на палубе деревянного ящика, доверху набитого надутыми мячами.
– Это заместо спасательного круга, – ответил чуть пристыженный Бочёнкин.
Мы двинулись дальше.
– А это что? – спросил я, указывая на повешенный на стене небольшой деревянный ящик со стеклянной дверцей, за которой скрывалось 10-литровое цинковое ведро с привязанной к его ручке веревкой.
– Огнетушитель, – виновато ответил Бочёнкин и засеменил вперёд. Вскоре он захотел отвлечь моё внимание от этих странностей. – Так вы знаете, что понадобилось убитому здесь? Вы думаете, его заманили сюда?
– Ничего нельзя исключать, Анатолий Викторович, ничего нельзя исключать. А вы как думаете? – Бочёнкин стоял, отвернувшись от меня и солнца, и жмурился на море.
– Думаю, – запоздало ответил он, не поворачивая ко мне головы.
– Да, кстати, а когда вы зашли после выстрела в каюту убитого, вы не удивились, обнаружив там Шифера, а не Троянскую? Ведь они поменялись каютами в тот вечер.
– Э-э, нет. Я, кажется, на ужине слышал их разговор об этом, поэтому не удивился.
– Кажется?
– Точнее, точно слышал.
Мы остановились у капитанской рубки.
– Что касается вопроса: что понадобилось Шиферу на этом теплоходе – то, думаю, я знаю ответ.
– Знаете? – оживился Бочёнкин и взглянул на меня, всё также жмурясь от солнца.
– Да, но это вы, скорее всего, узнаете от меня завтра, а сейчас я бы хотел пообщаться с ещё одним подозреваемым, – сказал я, намекая взглядом на рубку. – Вы со мной? Рискнёте ли вы познакомить меня с Урсулой?
– Ммм, не думаю, что у вас что-то выйдет. Капитана не просто разговорить.
– А вы с ним разговаривали?
– Только если дело касается работы, теплохода… а чтобы о другом, – сказал Бочёнкин и завертел головой.
– Ладно, не хочу вас задерживать, мой друг, вы, кажется, устали. Идите, я вас не держу, – сказал я, положив руку на плечо измождённого Бочёнкина. Он, жмурясь на меня, улыбнулся, кивнул и, щёлкнув пальцами, растворился в воздухе. Фантастика.
Стёкла и вправду были затонированы, солнечный свет от них отскакивал, как не знаю что. Рулевая рубка была совсем небольшая. Я попробовал заглянуть в почтовую щель, но она оказалась закрыта. Я постучал.
– Откройте! Это детектив. У меня к вам есть вопросы.
Ответа не последовало. Тогда я принялся стучать ещё сильнее. Теплоход продолжал свой равномерный ход.
– Открывайте!
Изнутри послышался самый грубый и хриплый голос, какой мне доводилось когда-либо слышать. И да, это был тот самый голос, что звучал в день моего прибытия.
– Вопросы?
– Да. Откройте дверь, и мы с вами немного поговорим.
– В щель будешь говорить!
Я был немного обескуражен.
– Почему вы боитесь показать своё лицо? – Ответа не последовало. – Ладно. Как вы знаете, позавчера вечером на этом теплоходе произошло убийство. И моё дело – выяснить, кто это сделал. И каждый, слышите, абсолютно каждый на этом теплоходе является подозреваемым! В том числе и вы!
– Я знаю, кто это сделал.
Я ненадолго впал в ступор.
– Знаете?
Тишина.
– Кто?
– Нагнись к щели, я тебе шепну, – прохрипел он и, кажется, захихикал.
– Л-ладно, – сказал я и, нагнувшись, заглянул одним глазком в щель. Она продолжала оставаться закрытой.
– Ухом!
– Ладно.
Как только моё ухо коснулось двери, я почувствовал, как щель мигом открылась, и оттуда послышался протяжный, свистящий звук, словно от падающего снаряда, а затем прогремел мощный взрыв. Это он так пёрнул. Я отлетел от двери и ударился спиной о стену столовой. В голове стоял шум, сквозь который я с трудом разобрал смех капитана и его слова, обозначавшие, чтобы я проваливал с этого теплохода. Еле стоя на ногах и убаюкивая раненое ухо, я проковылял к коридору, к своей каюте, всю дорогу беспрестанно проклиная капитана и зарекаясь ему отомстить.
С этого момента и до самого вечера я безвыходно пролежал у себя в каюте. Барабанная перепонка чудом осталась на месте. Контузия никак не давала сконцентрировать мысли на деле. Лишь к вечеру мне стало лучше, и я начал собираться к ужину. Спрятал магнум за пояс, ведь меня ждала встреча с бывшим военным. Но и про яйцерезку тоже не забыл – её я спрятал во внутренний карман пиджака.
В столовой были все. Ручкин разносил приготовленные Пузо блюда, Ивановы друг друга подкармливали, Троянская медленно жевала, Серафима уплетала за обе щёки, Никита тоже от неё не отставал, Бочёнкин сидел за ломящимся от еды столом и при моём прибытии тут же пригласил меня к себе, а что касается Николаева, то он, скорее всего, сидел на кухне в уголке и тихонько бренчал. Суворов сидел за стоящим прямо перед сценой столиком. Высокий, плечистый, с сединою на висках, осанка прямая, огромные руки покоились на столе, над губой огромные советские усы – вылитая щётка для обуви. Форма как на параде, на груди ордена. Лет ему было не больше шестидесяти. УГУ! – прямо на моих глазах он взял из чашки грецкий орех и лёгким – лёгким – движением размолол его в кулаке, после чего высыпал эту труху в рот. Невероятно.
Бочёнкин заказал все шедевры французской кухни: пасту с соусом, пиццу, ризотто, моцареллу и т. д. и т. п. Я и он с большим аппетитом засовывали всё это себе в рот.
– Как поговорили с капитаном?
– Давайте не будем об этом.
– Что-нибудь надумали?
– Про что?
– Про расследование.
– Про всё это вы узнаете завтра, ещё нужно допросить Суворова.
Мы быстро и молча расправились с ужином. Бочёнкин и слышать не хотел о том, чтобы я оплатил счёт. К 19:00 все тоже насытили свои желудки, и когда на сцене появился дуэт музыкантов, Прекрасные, Ивановы и Троянская синхронно встали со стульев и покинули столовую. Остались только я, Бочёнкин и сияющий от радости Суворов, который поприветствовал музыкантов аплодисментами. В дверях кухни стоял такой же счастливый Пузо. Николаев был всё в том же бардовском обличье. Он опустился на стул позади микрофона и с той же идиотской улыбкой уложил гитару на колени, не забыв, конечно же, поприветствовать публику кивками. А вот Ручкин, напротив, облачился в усыпанный стразами пиджак и на голову надел пышный светлый парик. Из ниоткуда зазвучал голос:
– Добрый вечер, уважаемая публика! Я рад сообщить вам, что сегодня на этом прекрасном теплоходе совершенно случайно оказался сам – Николай Басков! Ха-ха! И он решил осчастливить всех нас своим музыкальным номером! Поприветствуйте!
Посыпались бурные аплодисменты между ладоней Суворова и Пузо, одобрительные от Бочёнкина и умеренные от меня. Но громче всего звучали аплодисменты из динамика, представившего певца. Голос, как я сразу понял, принадлежал Ручкину и был записан ранее. Включилась музыка, и Николаев забренчал на гитаре, хотя фонограмма этого явно не предусматривала. В чём заключалась изюминка этого дуэта? Троянская верно охарактеризовала её как пошлятину. Ручкин просто перепевал песню, исковеркав её текст грязными и бранными словами, например, как в этом случае:
Я – натуральный дебил,
Я по губам себе водил.
Я держал свой хуй рукой,
Я направлял свой хуй рукой,
И наклонялся… головой.
Притом Ручкин это пел в яркой манере Элвиса Пресли. По окончании песни столовая взорвалась овациями, под которые дуэт, кланяясь (Николаев) и осыпая публику поцелуями (Ручкин), долго удалялся обратно в гримёрную – на кухню. Ручкин вёл себя, как перед миллионной аудиторией. Суворов был счастливее всех, всю песню он смеялся, как помешанный, ещё чуть-чуть и, я думал, он кинется на сцену отжигать, как Ельцин. В конце он также выпил за музыкантов рюмку водки. Пузо тоже не оставался в стороне, постоянно выкрикивая «Bravissimo!». Я счёл этот момент наиболее подходящим для знакомства.
– Разрешите?
– Валяй, – не оглядываясь, сказал счастливый Суворов. Но через секунду увидел меня, встал и протянул руку. – Рад знакомству, генерал-майор Суворов Степан Денисович!
– Андрей Арсеньев, детектив.
– Ну что ж, присядем?
Мы сели, и Суворов подтолкнул ко мне вторую – полную – рюмку. Я отказался.
– Нравится концерт?
– О, да. Я, если честно, музыку так себе, но эти ребята меня просто поразили. А вам как?
– Да, недурно. С душой, как говорится.
– Да, выкладываются изо всех сил. – Суворов ещё раз предложил мне выпить. Когда я снова отказался, он выпил это сам.
– Позвольте полюбопытствовать, Степан Денисович, где служили?
– Везде, куда отправляла Родина. Вот эти, – показывая пальцем на ряд медалей, – это за Афган, эти за Чечню, вот Грузия, Сирия. А вот это за Украину.
– Да, я вижу, вы достойно носите свою фамилию.
Комплимент Суворову пришёлся по душе. И он решил сделать паузу в выпивке.
– Продолжаете служить?
– Заслуженный отдых. Но вдруг что – незамедлительно готов ринуться в бой!
– Угу, похвально. Значит, отдыхаете на этом теплоходе?
– Да. Позволил себе небольшое путешествие.
– И куда, если не секрет?
– В пункт Б.
– А откуда?
– Из пункта А, – сказал он, засмеявшись, и выпил.
– Угу… И как оно? Путешествие?
– Чудно. Благодаря вот этим ребятам, – указывая на дверь кухни, и выпил. – Просто чудно. В жизни так не смеялся.
– Но, к сожалению, путешествие вышло не без омрачений? – Суворов непонятливо уставился на меня с зависшей в воздухе рюмкой водки. Алкоголь на него действовал, как святая вода. – Я про убийство.
– А, да. – Выпил и утёрся рукавом. – Виноват, забыл. Подозреваете кого-нибудь?
– Пока ещё нет… А вы?
Суворов поднёс к губам очередную рюмку, подумал, замотал головой и выпил.
– Тогда разрешите мне задать вам несколько вопросов? Ваш военный, намётанный глаз, может быть, многое успел разглядеть.
– Ну что ж, понимаю. Родина зовёт. Слушаю.
– Для начала, что вы можете сказать об убитом?
– Ммм, богатый… общительный… ммм, интеллигентный?
– А вы с ним успели пообщаться?
– Так, в первый день на палубе чутка переговорили. Ни о чём серьёзном.
– Угу, а с кем-нибудь из других он разговаривал, так сказать, более серьёзно?
– Ммм, нет, не заметил. – Выпил. – Хотя с вон той старушкой, что ушла, разговаривали за обедом. О футболе, кажется, спорили.
– Спорили?
– Да. Старушка ему там что-то доказывала. Виноват, не слушал.
– Угу, а про их вторую беседу вы не в курсе?
– Что на ужине?
– Да.
– Виноват, не слушал.
– Угу, а тогда не заметили ли вы чего-нибудь необычного в пассажирах? Может, они себя как-то странно вели?
– Ммм, нет. – Выпил, предложил мне, выпил.
– Угу. Тогда давайте сразу перенесёмся к самому убийству. Что вы делали в то время?
– Я был здесь. Эти ребята тогда пели. – Выпил.
– Угу, а что вы сделали, когда услышали крик охранника?
– Сначала я услышал пистолет.
– Угу, громко?
– Так, – жест ребром ладони, – просто я всегда в курсе, когда оружие стреляет.
– Угу, и что же вы сделали?
– Я насторожился, но эти ребята продолжали петь, так что я об этом как-то забыл. А вот когда охранник закричал, тогда мы все всполошились и побежали туда.
– А когда вы вышли в коридор, сколько там было человек?
– Э-э, все. Но не сразу. Я не стал подходить к самой каюте Шифера, а встал здесь, в дверях, – показывая на выход в коридор, – и наблюдал, что происходит.
– Значит, вы видели, кто откуда выходил в коридор в тот момент?
– Так точно.
– В таком случае скажите мне, не видели ли вы, чтобы кто-то заходил с палубы?
– С палубы?
– Да.
– Ммм, никак нет.
– Вы уверены?
– Клянусь честью. Все до единого выходили из своих кают. Кроме этих ребят и повара, – они были со мной.
– Угу… А вы точно уверены в этом?
– Да чтобы я замарал ложью честь генерал-майора! Я всегда с честью и достоинством ношу эти ордена и погоны, и ни одна сволочь не упрекнёт меня в этом! – выпил две подряд.
Заговорил динамик:
– Дамы и господа, (шёпотом) вы не поверите, но сегодня на нашем теплоходе присутствует сама – Тамара Гвердцители! И не одна! А с песней! Ха-ха! Поприветствуем!
Николаев был в том же и, сев на стул, снова идиотски закивал. Следом вышел и Ручкин – весь в прикиде: макияж, парик, платье, формы… Загремели аплодисменты.
Мне бы быть пиздой,
Той, что под тобой,
Видеть, что ты рядом
И что хуй большой.
Суворов обо мне совершенно забыл, и во время куплета я покинул его, он этого даже не заметил. Я вышел в коридор, следом за мной Бочёнкин.
– Что-нибудь узнали?
– Да, сегодня был богатый день. Но обо всём завтра. А сейчас я бы хотел побыть наедине с собой, если вы не возражаете.
– Хорошо. Понимаю, устали. Вас разбудить к завтраку?
– Да, если не сложно.
И мы попрощались. Спать не хотелось, и я решил побродить по палубе. Я стоял, облокотившись на бортик, и раздумывал о деле. Пока в столовой горел свет, на палубу, чтобы облегчиться выходили Бочёнкин, Суворов, Пузо и музыканты. Я стоял в стороне от их туалетного местечка, в теньке, образованном лунным светом, поэтому ссыкуны меня не замечали. Через какое-то время веселье завершилось, и свет потух. Я остался один в ночной тиши. Ярко сияющая полная луна утаивала от меня близлежащие вокруг себя звёзды. Не было ни облачка. В какой-то момент тишина неожиданно омрачилась звонким чпоком. Я обошёл угол и увидел Никиту. Он стоял у ящика с мячами и с аппетитом разглядывал на кончике указательного пальца какашку, которая при лунном свете смахивала на кусочек бетона.
– Вкусно?
Никита, уже смакующий деликатес, испуганно повернулся ко мне, ехидно улыбнулся и, хрустя какашкой, убежал прочь. Было около 22:00. Я вернулся на своё место, и через полчаса на палубе появился ещё один поссыкушка. На нём была ночная сорочка, седые распущенные волосы и щетина. Я стоял в темноте и наблюдал, как он долго, с перерывами, облегчался в море, после чего, позёвывая, удалился туда, откуда пришёл. Однако.
На первую ночь чудес хватит, решил я, и вернулся к себе, где мне долго не удавалось заснуть из-за весёлого гама, доносившегося из соседней каюты – каюты персонала. Даже заботливо предоставленные теплоходом беруши не уберегли мои уши от доносившейся оттуда чуши. Так что пришлось навестить соседей, чтобы вели себя потише.
III
Скала – Прекрасные – Рассуждение с Бочёнкиным – Визит к Ивановым – Чем это пахнет? – Чудная ночь 2 – Я занимаюсь сексом с Аннушкой
Учитель поднялся на ноги и повернулся к выходу. Я последовал за ним. Вигвам был позади, впереди зелёная степь. Учитель смотрел на меня, зажмуренно улыбаясь. Затем он поднял руку и направил её в сторону вигвама, указывая на одинокую в этой зелени скалу, находящуюся здесь явно по какому-то недоразумению и горюющую об этом. Вся она была будто слеплена из гигантских валунов, а сверху почти приплюснута. Учитель направил палец на макушку скалы и сказал:
– Там ответ… Андрей Арсеньевич, просыпайтесь! Уже завтрак!
Бочёнкин грохотал в дверь и почти орал.
Я попросил его замолчать и ожидать меня в столовой. Через минуту, придя в себя, я принялся одеваться, причёсываться и вооружаться. Я открыл дверь и увидел стоящего за ней Бочёнкина.
– Анатолий Викторович, в следующий раз, прошу, не будите меня так. При пожаре и то потише кричат.
– Ой, простите, просто вы просили, чтобы я вас разбудил.
– Да, но не так. В следующий раз постарайтесь это сделать более деликатно. К тому же пропустить завтрак – это ещё не конец света, не так ли?
– Ой, да-да, простите. Я идиот.
– Вы преувеличиваете, Анатолий Викторович, лучше идите и закажите завтрак, а мне ещё нужно сделать утренний моцион.
– Так я уже всё сделал.
– Да, но мне нужно ещё кое-что сделать, – многозначительно глядя на Бочёнкина, пока тот не сообразил, что к чему, и не ушёл в столовую.
Спустя несколько минут я к нему присоединился. Все пассажиры были в сборе и поздоровались со мной по-николаевски, за исключением Прекрасных, которые презрительно ухмыльнулись в мою сторону. Суворов так вообще открыл рот и подмигнул мне одним глазом. Сегодня утром Суворов был не в военной форме, а в обычной полосатой пижаме. Я, не смотря на возражения Бочёнкина, решил обойтись лишь маленькой чашкой кофе и наскоро его выпил.
– Анатолий Викторович, что вы скажете насчёт того, чтобы присоединиться к вон тому столику? – сказал я, указывая глазами на Прекрасных.
– К ним? – слегка испуганно.
– Угу.
– Зачем?
– Для допроса.
– Насчёт её домогательств к Шиферу?
– Угу.
– А-а это не опасно?
– Я вас заверяю, что сегодня она нам не страшна.
– Это почему?
– Сами всё увидите. – Я встал. – Ну так что, вы со мной?
Бочёнкин нерешительно перевёл взгляд с меня на Серафиму, а потом на свой незаконченный завтрак.
– Ладно, – и пошёл за мной.
Мы по-хозяйски, без слов, заняли два пустующих стула напротив Прекрасных. Серафима взглянула на нас такая типа «эт чё?», опустила свой бутерброд на тарелку и сконструировала боевое выражение лица. Никита посмотрел на мать и скопировал её. Бочёнкину было явно не по себе, я, напротив, вёл себя очень уверенно и наигранно улыбался. Я забарабанил пальцами по столешнице, и с правого бока от меня со свои стулом появился Суворов. Он присоединился к нам, с грохотом уложив на стол свои огромные кулаки. У Серафимы они тоже были не маленькие, но всё же поменьше. Эффект возымел действие, и психологически мне удалось поработить Серафиму.
– Здравствуйте… Серафима.
– Здравствуйте… Андрей.
Никита яростно скрежетал зубами.
– Арсеньевич, – вставил Бочёнкин. – Андрей Арсеньевич.
Серафима с ненавистью поглядела на него, но, проглотив это, промолчала.
– Да, Анатолий Викторович, я всё хотел вам сказать насчёт… – сказал я, выйдя из своего образа, но, тут же поняв это, вернул себе гордый вид детектива. – Не суть. Я к чему вообще подсел к вам сейчас, Серафима… вы не догадываетесь? – Молчала. – Дело в том, что мне про вас вчера удалось узнать кое-что интересное… а именно то, что вы питали явно романические чувства к Шиферу. – Челюсти Серафимы утопали друг в друге. – Да, и ещё то, что убитый это явно не одобрял… угу, так что он даже пригрозил вам больши-ими проблемами, если вы ещё раз к нему приблизитесь… Вот так-то… Ах да, и было всё это в мужском туалете… Ну, так что вы на это скажете?
Серафима не спешила с ответом до тех пор, пока Суворов с невозмутимым видом не начал хрустеть суставами пальцев.
– А что я должна сказать?
– Для начала подтверждаете ли вы это?
– Ну да, подтверждаю, и? Мне что, уже нельзя познакомиться с человеком, который мне понравился?
– Для начала, я думаю, вам стоит развестись, – бросив взгляд на обручальное кольцо.
– А это не ваше дело. В мою личную жизнь я вам лезть не советую. У меня с мужем свободные отношения. Да, Никита?
– Да! – гавкнул он на нас и, засунув руку в штаны, принялся там рьяно ею шурудить.
– Вы меня что, подозреваете?
– Да.
Серафима протянула ко мне соединённые запястья.
– Может, вы и наручники теперь на меня наденете? – Я заколебался. – Или хотя бы улики предъявите?
Никита быстро вытащил из-под стола руку и с помощью пальца начал придавать своему лицу спецназовский окрас. Действовал кистью он очень умело, а палитрой пользовался совсем недурно. Закончив маскировку, Никита обсосал кисть.
– До улик, собственно, дело ещё не дошло…
Серафима откинулась назад и засмеялась, болтыхая грудью. Никита начал ей подражать. Вскоре их дуэт зазвучал, наподобие блюющих кошек. Это могло продолжаться бесконечно.
– Пошли отсюда, – сказал я Бочёнкину и, уязвлённый, кинулся прочь от Серафимы прямо в коридор, а затем на палубу. Бочёнкин шёл за мной.
– Без улик в этом деле никуда, – посетовал я, ходя взад-вперёд по палубе.
– А как вы уговорили Суворова?
– А, – произнёс я, махнув рукой, и опёрся локтями на бортик. Вид морской ряби подействовал на меня успокаивающе, так что, когда Бочёнкин подошёл ко мне и встал сбоку, я заговорил: – Вчера ночью уговорил.
– Ночью? На концерте?
– Нет.
– А когда тогда? Вы что, для этого заходили к нему в каюту?
– Да, но не к нему, – Бочёнкин не понял. – Ещё в первый день я не мог заснуть из-за шума в соседней каюте…
– Это где Ручкин, Нико…
– Да. Я ещё в первый день подслушал и понял, что они там чем-то развлекаются. Но слышал я там четыре голоса. Помните, утром Ручкин понёс Суворову завтрак в каюту и сказал, что это долг?.. Ну вот, тогда-то я и понял что к чему. А сегодня ночью они опять шумели, вот я к ним и заглянул, – я с любопытством смотрел на недоумевающее лицо Бочёнкина. – Долго же я стучал, пока они не открыли мне… И угадайте, кого я встретил там? Кто прятал своё лицо за веером карт, сидя в одних трусах?
– Суворов?
– Хм, да… – усмехаясь. – Вот такой у нас доблестный генерал-майор, честь свою и мундир не пятнает.
– И что он?
– Сказал, что так, случайно, бес попутал. Поэтому он с радостью и согласился за моё молчание оказать мне сегодняшнюю услугу… А вы разве об этом ничего не знали? Про карты в их каюте?
– Я, конечно, знал, что они там втроём в карты играют, но чтобы и Суворов, – замотал головой, – не-а.
– А вы с ними не играли?
– Я? Нет, я в карты в жизни не играл.
– Клянётесь честью мундира? Хм, ладно… Вот только всё это не даёт мне покоя. Как мне после этого верить Суворову насчёт того, что он и ваша троица во время убийства были в столовой… И то, что все выходили из своих кают на ваш крик.
Я и Бочёнкин минуту стояли в молчаливом раздумье. Небесная и морская синь сосала нам глаза.
– Вы подозреваете, что Суворов и ребята в сговоре?
Я пожал плечами.
– А вы что на этот счёт думаете?
Бочёнкин подумал и повторил мой жест.
– Ладно, не утруждайте себя этим, оставьте это мне. Скажите лучше вот что: у кого есть ключи от кают?
– У пассажиров.
– У вас ведь они тоже должны быть? Дубликаты?
– Д-да.
– А ещё у кого-нибудь они есть? У Ручкина, например? Ведь как он тогда убирается в каютах пассажиров? Берёт у них ключи?
– Да, кажется, для этого он сделал дубликаты.
– Угу… в таком случае надо всё равно узнать, закрывал ли дверь Шифер, когда разговаривал с Ивановым или нет. И вообще имел ли он привычку закрывать каюту, когда уходил оттуда. Вот вы, например, когда вам нужно сходить в туалет, закрываете свою каюту?
– Если чувствую, что это ненадолго, то нет.
– И я тоже. И убитый мог делать так же. И за это время убийца мог украсть пистолет и спрятаться под кровать. Хотя, думаю, пистолет он украл задолго до этого… Да, и ещё вот что я хотел у вас спросить. Вы сказали, что когда зашли к Шиферу, то свет у него был выключен, так?.. А не можете ли вы сказать, было ли у него в каюте достаточно светло и без света? Если исключить свет из коридора, когда вы открыли дверь… Луна здесь всегда так светит?
– А, да, точно. Когда я зашёл, то первое, что мне бросилось в глаза – это луна в окне.
– Угу… – задумчиво.
Возникла пауза. Бочёнкин ждал от меня продолжения.
– А как насчёт «сынок»? – спросил он.
– А вы откуда, а, вы тогда ещё не спали… Ну, про это я, наверное, догадываюсь.
– Догадываетесь?
– Потерпите, скоро вы обо всём узнаете.
Снова пауза, но покороче.
– И что вы дальше собираетесь делать?
– Дальше… дальше я собираюсь навестить Ивановых.