Когда мне показали столовую с панорамным видом из широченных окон, мои глаза заблестели – весь город, как на ладони. Особенно впечатлил вид на корабль-ресторан, стоящий на Днепре посреди городских кварталов. Возле этого корабля такая густая застройка, что часть реки за домами не видно, и кажется, будто бы пароход стоит прямо на городской улице, на асфальте. Я немедленно сфотографировал это зрелище на телефон, чтобы показать кое-кому.
Проталкиваясь через пробки в центре, я вскоре приехал к этому самому кое-кому. Точнее, к этой самой.
И обалдел, узнав, что она имела ввиду за сюрприз. Два билета на концерт Дэвида Боуи на стадионе «Динамо» сегодня вечером.
– Ты с ума сошла, – прошептал я так ласково, как только мог, – Это же три тысячи гривен.
– Это, прежде всего, Дэвид Боуи, – пожала она плечами.
И, как ни в чём ни бывало, пошла дальше работать.
А я поехал по ювелирным магазинам, смотреть, как можно достойно её отблагодарить.
Старина Дэвид, как и ожидалось, завёл весь стадион с пол-оборота.
Мы покачивались в такт музыке, держась за руки, и я щупал колечко, которое купил несколько часов назад. Пока ещё не обручальное, а просто белое золото с фианитом. На средний палец подошло, и я пошутил, что это для того, чтобы отшивать пикаперов, показывая его. У неё очень тонкие пальцы, и мне стоило приличных усилий подобрать ей кольцо по размеру. Но, чем труднее добывался подарок, тем он ценнее.
Между тем, мы прекрасно поняли содержание исполняемой песни на слух:
I
I can remember
Standing by the wall
And the guns
Shot above our heads
And we kissed
As though
Nothing could fall
And the shame
Was on the other side
We can beat them
Forever and ever
We can be heroes
Just for one day
We can be us
Just for one day7
Ната посмотрела мне в глаза и задумчиво произнесла:
– Даже представить себе не могу, как так может быть. Роман прямо на линии фронта.
А я спокойно ответил:
– Вряд ли на наших глазах произойдёт нечто подобное. Жизнь при Януковиче, конечно, не сахар, но не настолько ужасна, чтобы народ выбрал братоубийственную бойню. Наше поколение не увидит гражданской войны.
* * *
На следующий день мне пришлось с места в карьер втыкаться в ситуацию на серверах. Без предшественника, сидящего в тюрьме. Кое-что пояснили коллеги, ибо он был в отделе не один, но по большей части приходилось доходить самому. Так что, первые недели я фактически дневал и ночевал на работе. Благо, генеральный платил подчинённым по закону, и за эти переработки меня ожидали неплохие деньги.
Но факт остаётся фактом – первые недели возможности видеться с Натой были сильно ограничены. По крайней мере, в реале. Приходилось общаться через фейсбук и скайп, как в Крыму, хотя расстояние между нами было на два порядка меньше.
Из того, что я хотел сделать для себя, я позволял только воскресные поездки в Лавру, на исповедь и беседу к отцу Илии. Как говорили Святые Отцы, «Если Бог в вашей жизни будет на первом месте, то всё остальное будет на своём».
А наташин коллектив жил полной жизнью. Последний день лета в том году приходился на субботу, и начальник охраны решил организовать проводы лета, вывезя коллектив на шашлыки. Любой сотрудник мог привести с собой кого угодно – увеличение количества участников всячески приветствовалось, лишь бы они скидывались.
Конечно же, она застолбила мне место в автобусе, заказанном директором, даже не спросив меня, позволяют ли мне мои планы участвовать. Планы были, но ради неё я их все отменил. И, в обмен на любезное приглашение, набрал провизии больше, чем остальные – почти полный рюкзак выпивки и мяса.
Мы ехали без ночёвки, а путь был неблизкий. Поэтому отъезжали от её офиса довольно рано. Но по киевскому времени солнце всходит ещё раньше, и уже было совсем светло и тепло, хоть на траве ещё и не сошла роса.
В ожидании автобуса, при ярком солнечном свете мы заметили, что за это тёплое лето так и не загорели. Ни я, ни она. У меня типично славянский тип внешности, за что меня иногда подкалывали: «Истинный ариец должен быть высок, строен и белокур». А у неё вообще кельтский тип – наследство маманькино. Белоснежная кожа, рыжие волосы и голубые глаза больше характерные для ирландцев.
И когда я упомянул об этом, она ответила, что как-то на ролёвке толкинистов играла ирландскую ведьму.
У меня в очередной раз закружилась голова от восхищения перед ней. Она ещё и ролевик! В её сутках точно 36 часов.
А Наташа, тем временем, продолжала щебетать о возвышенных мечтах. Например, о том, что хочет посетить залив Голуэй в Ирландии. Нет, конечно, крымские заливы бесподобны, но она хочет именно на тот берег Ирландии, так как он был воспет в одноимённой песне Ричи Блэкмора.
Я ответил, что мои мечты поскромнее. Я дожил почти до седых волос, и до сих пор видел по-настоящему густые леса только в кино. И хочу увидеть настоящие дремучие дубравы, в изобилии имеющиеся под Киевом, вместо узких полос абрикосовых деревьев, искусственно посаженных, чтобы сдерживать пыльные бури в степи.
– Степняк, – улыбнулась она и потрепала меня по макушке.
Цель нашей поездки и впрямь можно было назвать экотуризмом.
Село Страхолесье находится в семидесяти километрах от густонаселённых кварталов Киева. А в объезд, где можно проехать не на джипе, даже больше восьмидесяти.
Лесов там много, но ничего страшного в них нет. Эта деревенька – курорт. Я погуглил – там турбаз чуть ли не больше, чем всех семей с местной пропиской. На одну из них мы и направлялись. Многие сотрудники с удочками. Мы не увлекались рыбалкой и хотели просто подышать свежим лесным воздухом.
Даже в автобусе, направляясь на отдых, некоторые сотрудники Натальи не могли удержаться от обсуждения рабочих вопросов. Например, о продакшн-серверах, требующих внимания в режиме 24/7. Даже бросали жребий, кто останется трезвым, на случай, если что-нибудь упадёт.
Но нас это не касалось. Мы обсуждали, в основном, то, что касается нас двоих.
Я продемонстрировал ей, что поставил на звонки с её номера песню Сюзи Кватро “She’s in love with you”. Она ответила, что у Сюзи ей больше всего нравится песня “If you can’t give me love”. Видел я текст этой песни. Причём, даже на сайте, разработанном их фирмой. Весьма идейный текст. Слова настоящей христианки. Не удивлён, что он нашёл отклик в сердце Наты.
Она сама ассоциировалась у меня с молодой Сюзи Кватро. Только формы попышней. А вообще, у меня вызывало неподдельный восторг, как миниатюрная певица шутя управляется с бас-гитарой, по габаритам чуть ли не большей, чем она сама. И голоса у них были одинаково звонкими, только у Натальи повыше.
Когда мы разложили мангалы и разожгли огонь, появилась возможность отдыхать, делая всё, что в голову придёт.
Начальник охраны, что поездку организовал, довольно быстро ушёл в аут, и участники праздника оказались предоставлены самим себе.
Побултыхавшись в заводи Киевского водохранилища, к которому примыкает село, мы решили, что формально купальный сезон закрыт (хотя, продолжали купаться всё бабье лето, вплоть до конца сентября), и можно для разнообразия развлечься как-то иначе.
Я вспомнил о своём желании побродить по лесам, отсутствующим в родных местах, да и она хотела побыть со мной вдвоём, а не в толпе. И мы углубились в лес. Огибая небольшие болотца у берега реки, мы забрели уже достаточно далеко. Прошёл полдень, и солнце поползло вниз, а жар усилился.
На Донбассе жара посильнее, но в окрестностях Киева влажность выше за счёт полноводного Днепра. А мы оба лучше переносили холод, чем жару. Даже я, рождённый и выросший в степи.
В один прекрасный момент Ната начала расстёгивать пуговицы на своей рубашке, одну за другой:
– Жарко.
– Оденься, комары покусают, – усмехнулся я, глядя на это.
– Мы довольно далеко от людей – клёвое место, чтобы чуть-чуть пошалить.
Я понял, к чему она клонит и попытался отшутиться. Показал рукой на муравейник рядом и улыбнулся ещё шире:
– Место хорошее. Пятьсот тысяч муравьёв не могли ошибиться все разом.
– Ну, отойдём десять метров! – она уже начинала сердиться.
И, оттащив меня за воротник, стала одной рукой расстёгивать мои пуговицы, а другой поглаживать открывающиеся места.
Я собрал всю свою волю в кулак и крикнул, как на днях таксисту, пытавшемуся завезти нас на разобранный мост, обрывающийся в пропасть:
– Стой! Куда? Тормози!
– Ты шо, девственник? – Наталка сделала руки в боки, встав в классическую позу разгневанной хохлушки, как в анекдоте про тюбетейку, – а я-то думала, настоящий мужчина, смелый и решительный.
– Наточка, милая, – попытался я говорить как можно более примирительным тоном, – я готов зацеловать тебя с головы до пят прямо здесь и сейчас. Но насчёт продолжения – до свадьбы ни на полшишки. Я – христианин.
Она судорожно схватилась за свой нательный крест, вспомнив, что тоже христианка, и быстро-быстро прошептала:
– Андрюш, прости, я была не права, прости.
Мы и впрямь углубились довольно далеко в чащу, и настала пора искать путь обратно. В лесу мы ориентировались не очень хорошо, и наши поиски затянулись. По пути нас пробило на откровенность. Я ей поведал, что на самом деле не девственник уже добрый десяток лет. Она тоже вкратце рассказала, как стала женщиной – на летних каникулах между школьным выпускным и поступлением в институт.
Мы шли рядом, раздвигая ветки.
Вдруг она схватилась за что-то рукой и с криком отдёрнула её. На ладони краснела свежая царапина. А рядом с нами стоял какой-то странный покосившийся пень, в высоту метра два с половиной и неестественно узкой формы.
Это был не пень. Это был поросший мхом столб, установленный ещё при советской власти. А к нему были примотаны проржавевшие и перепутавшиеся остатки колючей проволоки, об один из которых и поцарапала руку Наташа.
Мы пошли вдоль проволочного заграждения в сторону, где холм поднимался вверх. И думали, оправдается ли наша догадка. Догадка была страшной.
Когда мы достигли вершины холма, она оправдалась.
Это была граница зоны отчуждения вокруг Чернобыльской АЭС.
С вершины холма открывался вид на покинутые без малого тридцать лет назад сёла, и если б не лёгкая дымка, на горизонте можно было бы разглядеть и окраины самого Чернобыля.
Мы взялись за руки и некоторое время молча смотрели туда, где больше нельзя жить человеку.
Самое забавное, если в этой ситуации что-то может быть забавным – то, что ближайшее село, где мы арендовали турбазу, назвали Страхолесьем задолго до строительства электростанции. Как в воду глядели.
Наталья нарушила молчание первой:
– Я много раз порывалась посетить зону отчуждения. Я ведь родилась в день, когда случилась катастрофа. Здесь, в Киеве. Врачи серьёзно опасались за моё здоровье, но у меня очень трудолюбивый ангел-хранитель – всё обошлось. И я боюсь рисковать повторно. Даже очень боюсь. Я ведь детей хочу. Хотя бы одного – это точно.
– Было бы странно, если бы физически и психически здоровая женщина не хотела детей, – заметил я, – и почему только одного? Для воспроизводства рода надо минимум двоих.
– Но есть такие бабы с полностью ампутированными мозгами, которые добровольно ложатся на операцию, чтобы уже зачатого ребёнка разрезать на куски, а потом сжечь их, как мусор. Душила бы таких вот этими руками! – и она с такой силой сжала свои кулаки, что из поцарапанной ладони выступила капелька крови.
– Не кипятись, я тоже за запрет абортов, – попытался я успокоить её, слегка приобняв, – как в Ирландии.
И далее, чтобы окончательно разрядить обстановку, я попытался перевести тему на лирический лад:
– Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Вот оно как бывает. Жили люди, не тужили. Работали, отдыхали, женились и выходили замуж. И в один момент всё рухнуло. Кто умер медленно и мучительно. Кто выжил и даже остался здоровым, но потерял всё – дом, друзей.
– Все мы под Богом ходим, – вздохнула она.
– А гулять по зараженной зоне и вправду опасно для жизни, – согласился я с ней, несмотря на всю свою бесшабашность, – написано также: «Не искушай Господа Бога своего». Ну, то есть, в разумных пределах я экстрим допускаю. Но лучше играть со смертью лайтово. Например, прыгнуть с парашютом.
– Ты всем девушкам предлагаешь прыгнуть с парашютом?
– Нет, только самым прекрасным и эмансипированным.
После того, как мы заглянули в глаза смерти, вопроса добрачных связей больше не возникало.
А с парашютом мы всё-таки прыгнули. В середине сентября, пока распутица не началась. Это был мой подарок для Наты на день программиста. То есть, день программиста был тринадцатого, в пятницу. А прыгали мы в субботу четырнадцатого. Не ради суеверия перенесли, а просто с рабочего дня на выходной.
На тандем новичков, прыгающих в первый раз, естественно, не пускают. Порознь летели. Но, когда в небе кувыркались, старались держаться поближе друг к другу.
За два месяца в Киеве я уже успел покорешиться с одним фотографом. Он взял телеобъектив и снял наш прыжок с земли. При этом сделав мне приличную скидку на альбом в жанре “Love story8”.
* * *
Постепенно моя работа вошла в привычное русло, и я смог ходить на приходскую молодёжку, куда Наташа ходила уже давно. Раз в неделю молодёжный клуб собирался по вечерам с настоятелем храма евангелиста Марка на Троенщине.
Там батюшка затронул тему, которую мы считали ещё более интимной, чем собственно интим. Как мы уверовали в Бога и стали православными христианами. Оказалось, у нас обоих путь к Богу не был усыпан розами, хоть оба и крещены ещё в школьном возрасте.
Родители Наты развелись за месяц до нового тысячелетия. И девочка-подросток стала неуправляемой. «Мама – анархия, папа – стакан портвейна». Воцерковляться она стала только после института, но и по сей день то тут, то там прорывается девчонка-хулиганка.
Да и я в молодости легкомысленно относился к духовной жизни. Раз-другой за год, быть может, исповедался и причащался. А в остальное время ходил по лутугинскому заводу в майке с надписью “I have no fear – I have got beer9”. Серьёзно я пришёл в Церковь, пожалуй, после того, как уже долго будучи безработным, прочёл акафист Николаю Чудотворцу, хватаясь за его помощь, как за соломинку. И буквально на днях после этого получил выгодное предложение из Шахтёрска. И я не реже Наты регулярно нарушал заповеди, постоянно находя самооправдания.
Бывает, люди приходят к Богу через радость, а бывает, через скорбь. У меня было через скорбь. И ей тоже пришлось пройти через испытания. В её коллективе было слишком много антихристианских троллей, да ещё и не в меру агрессивных. И она стала жить более церковной жизнью, чтобы от них отличаться. В пику критикам религии и Церкви. Такая вот неформалка.
* * *
В последнюю субботу перед рождественским постом я впервые в жизни слушал оперу. То есть, фрагменты некоторых опер я с интересом слушал и раньше, но в этот раз я впервые слушал оперу от начала до конца, да ещё и вживую.
И опять-таки, решающую роль, подвигнувшую меня окультуриваться, сыграла именно она.
В тот день в оперном театре на улице Владимирской, в честь которого названы Театральная площадь и станция метро Театральная, должна была состояться премьера. Не только я, живший в Киеве без году неделю, но и потомственная киевлянка Наталья, не припоминали случая, чтобы на Украине ставили Вагнера. И вот, 22 ноября 13 года украинские меломаны дождались оперы «Тангейзер».
По правде, я предпочитал хэви-метал и панк-рок, и эту поездку в оперу, главным образом, собирался использовать, чтобы пофотографировать историческое здание театра изнутри и снаружи, опробовав полупрофессиональный фотик «Фуджи», что я купил на днях вместо старенького «Панасоника». Но и против симфонической музыки ничего не имел. Например, я с интересом слушал, как Виктор Зинчук играет на электрогитаре марш из оперы Верди «Аида». Что ж, можно и Вагнера послушать для разнообразия. Тем более, и Вагнер, и Верди в тринадцатом году юбиляры – обоим исполнилось бы двести лет.
Проехав мост, мы увидели направляющуюся к правительственному кварталу по набережной толпу молодёжи с национальными флагами. Поначалу мы не придали этому значения, но перед перекрёстком с Крещатиком нам преградил дорогу милицейский патруль и направил мою машину в объезд. Вглядевшись в темнеющее вечернее небо, мы заметили впереди ещё бОльшую толпу молодёжи, чем на набережной. И вели себя они явно неадекватно. Многие шли с факелами. Почти все вразнобой распевали речёвки на державной мове, одна агрессивнее другой. Я решил не искушать судьбу и, подчинившись требованию милиционера, свернул к станции метро «Золотые ворота» в поисках объезда.
По приходе в театр, Наталья сразу устремилась в зал, а я побежал по коридорам с фотоаппаратом, чтобы успеть отщёлкать хоть что-нибудь из интерьеров, потому что время на фотосессию существенно сократилось из-за виляния по центру города.
В зал я вбежал незадолго до третьего звонка, и когда отыскал наши места в амфитеатре, он уже звенел, а рабочие сцены тушили свет. Но ещё в гардеробе я успел рассмотреть свою ненаглядную, помогая ей снять пальто.
Если на предыдущих свиданиях она выглядела как пацанка, то сейчас при ней был полный набор – вечернее платье, высокий каблук, причёска от парикмахера-стилиста. С изысканным вкусом, но без гламурной пошлости. Настоящая аристократка. Впрочем, мне она в любом амплуа была милее всех на свете.
Я удобно опёрся о подлокотники кресла и приготовился кемарить. Но, едва оркестр заиграл увертюру, дрёму как рукой сняло.
Когда закончился первый акт, Наташа закричала «Браво» во всю мощь голоса, не слабее, чем у певиц театра, и неистово захлопала. Я же продолжал сидеть, как пришибленный. Но это только со стороны казалось, что я заморожен. На самом деле, я был зачарован. Я сливался с музыкой и без остатка растворялся в ней.
Опера шла без перевода. На немецком языке, в котором мы оба ни бум-бум. Да и не было необходимости переводить арии. Лучше получать эстетическое наслаждение от исполнения, максимально приближенного к оригинальной постановке 19 века во дворце короля Людвига Баварского.
А кому было важно узнать содержание сюжета, предлагались за копейки буклеты с подробным переводом либретто на украинский язык и комментариями искусствоведов об истории создания произведения.
У Натальи было время перед началом спектакля, и она прочитала всё до конца. Я же мог уделить внимание чтению только во время двух антрактов, когда на короткое время зажигался свет. Да ещё и читал по-украински медленнее, чем по-русски. И поэтому осилил только историческую справку о создании оперы и самое начало пересказа сюжета.
По окончании спектакля, бросив артистам на сцену цветы, что я купил в фойе между вторым и третьим актом, мы подошли к гардеробу, когда там уже собралась приличная очередь.
Стоя в ней, я поделился мыслями о главном герое и его историческом прототипе. Что я сам, как рыцарь Генрих Тангейзер. Он метался между удовольствиями этого мира и любовью к Богу и даме сердца. И я разрывался между обильно поставляемыми индустрией развлечений столичными соблазнами, которых было ещё больше, чем на курортах Крыма. И только любовь к Богу и к Наташе удерживала меня от того, чтобы пуститься во все тяжкие.
Когда мы уже застёгивали верхнюю одежду, направляясь к выходу, я обернулся к Наташе, следовавшей чуть позади, и спросил:
– Совсем забыл. Я ведь не дочитал либретто до конца, в отличие от тебя. Чем там всё кончается?
– Красивая история с грустным концом, – ответила она, – влюблённая девушка в конце умирает.
Оперный театр совсем близко от Майдана, где перед спектаклем собирался митинг. За время, пока шла постановка, молодчики с факелами разбрелись по окрестным улицам. Они уже успели чем-то подогреться, и когда зрители выходили из здания, из митингующей толпы в них полетели камни.
Накрыв любимую мягким кожаным плащом с меховой подкладкой, пригибаясь как под обстрелом, я во весь опор потащил её на парковку. Пока я разворачивал свой Мерседес, один кирпич успел попасть в форточку на водительской двери. Добротное немецкое стекло не разлетелось, но покрылось сеткой мелких трещин. Пришлось его заменить.
Это был мой первый ущерб от действий путчистов. Не считая того, что романтический вечер был безнадёжно испорчен.
* * *
Мне кажется, пора сделать небольшое отступление от линейной хронологии происходящих с нами событий.
С моих слов может показаться, что отношения у нашей пары были идеальными.
И читатели, что хотя бы закончили школу и имеют сколько-нибудь жизненного опыта, воскликнут, мол, так не бывает.
Знамо дело, взаимоотношений между мужчинами и женщинами без косяков не бывает.
Я просто не хочу выплёскивать негатив на публику. Тем более, о своей единственной и ненаглядной. Тем более, при таких обстоятельствах, о которых вы узнаете позже.
А так мы, конечно, ссорились. Иной раз так ругались, что стены дрожали. Природная вспыльчивость Наталки ещё и отягощалась тем, что она оказалась КМС по ПМС.
Ничего, я тоже не подарок.
Например, моё настроение сильно зависит от наличия или отсутствия проблем на работе.
И некоторые из моих бывших подруг стали бывшими именно потому, что их шокировало, как всегдашний весельчак и балагур внезапно превращается в УГ.
Раньше мне фатально не везло с характером избранниц.
Я всегда был вспыльчивым, но отходчивым. И придерживался мнения, что лучший способ погасить ссору – сразу же выяснить отношения. Поорать друг на друга, высказав всё без цензуры. Я бы позволил любимой женщине даже немного себя побить. А минут через 10-15, когда иссякнет запал, обняться и снова помириться.
А они начинали сутками, а то и неделями лезть в бутылку, играя в ненавистную мне игру «Угадай, на что я обиделась».
Но Ната совсем не такая.
Не завидую я ей. Ох, не завидую. Ведь её характер – почти точная копия моего. А у меня тяжёлый характер.
И я молил Господа ниспослать ей терпения, которого у меня самого катастрофически мало.
Припоминаю одну задушевную беседу с будущим тестем.
В начале октября мы вместе ходили на футбольный матч «Динамо» – «Шахтёр». Он болел за «Динамо», я, соответственно, за «Шахтёр». Победила дружба – игра закончилась со счётом 1:1, устраивавшим обе команды. И мы пошли довольные в ближайший паб в шотландском стиле, испить шотландского же пива. Через кружку-другую обоих потянуло шутить, и Степан Сергеевич, дружески похлопав меня по плечу, заметил:
– Вы с Наткой – два сапога пара. Холерик холерика видит издалека. Когда вы будете жить вместе, я вам набор пластиковых тарелочек подарю. Но не потому, что он дешевле – мне бы хватило средств и на серебряные блюда. А потому, что так безопаснее для вас – кидаться друг другу в голову серебряным блюдом опасно для жизни.
Я деликатно умолчал о том, что уже получал от возлюбленной по лбу серебряной ложкой.
* * *
Как понятно из написанного выше, к середине осени я уже знал обоих родителей невесты.
Знакомство невесты с родителями жениха состоялось уже в наступившем четырнадцатом году, будь он не ладен.
Если на корпоративе 27 декабря мы позволили себе выпить, то в новогоднюю ночь оставались трезвыми.
Чтобы вылететь из Жулян полупустым рейсом Киев-Луганск в полдень первого января.
Луганский аэропорт расположен в непосредственной близости от Лутугино, поэтому мы поехали на такси прямо ко мне домой, без заезда в областной центр.
Если б я знал, как всё обернётся, я бы непременно сделал фотографии областного центра, ещё не тронутого бомбёжками и обстрелами. А то последние снимки, что у меня есть сейчас – это сканы с отпечатков плёночных фотографий, и их оригиналы, сделанные ещё 11-12 лет назад. Я ходил по привычным до мозга костей городским кварталам, ни разу не задумываясь о том, чтобы увековечить эти виды. Многим, если не всем людям свойственно начинать ценить что-либо только когда возникает угроза это потерять. Теперь у меня есть только фотографии Луганского аэропорта, также превратившегося в пожарище после начала войны.
В Лутугино мы отдыхали душой и телом.
Мама, сколько я себя помню, любила стоять у плиты, щурясь, чтобы прочесть старые и новые рецепты. Не изменила она своим привычкам, и приготавливая кушанья к новогоднему столу.
Пока мама расставляла блюда, извлечённые из холодильника, я оглядел квартиру, где не был целый год. Ничего не изменилось. В этом интерьере стиль не менялся, наверно, с моего рождения.
В Киеве стремительно набирало силу бурление дерьма, дом за домом превращая в руины центр прекраснейшего мегаполиса Европы, когда-то наречённого матерью городов русских.
А здесь, среди советской мебели и людей советской закалки – уголок непуганой совдепии.
Мы с Натой и впрямь были намного моложе остальных гостей, присутствовавших за столом.
Были здесь друзья отца – заслуженные шахтёры и металлурги. И единственная мамина близкая подруга, тоже пенсионерка. Та, что в 1992 году была первой учительницей по украинскому языку в моей школе.
Мы, молодые, особо не высовывались, ибо среди людей традиционного воспитания было не принято перебивать старших.
Только один раз позволили себе показать чувство юмора.
После основных блюд мама подала на десерт собственноручно испечённый пирог, под названием «Наточка».
Я шепнул на ухо девушке, сидящей рядом:
– Главное, чтобы будущая свекровь потом живую Наточку не ела поедом.
А она ответила таким же заговорщическим шёпотом:
– Это будет не так просто, учитывая, что между нами более восьмисот километров.
И мы засмеялись в голос.
– Больше двух говорят вслух, – с наигранной суровостью ответила мать.
А отец снисходительно ухмыльнулся: когда же, мол, ещё повеселиться, как ни в молодости.
И снова заговорили старики.
Мы их так за глаза и называли – старики.
А мать в разговорах со мной наедине называла Наташу «Твоя девочка».
А девочке, подумал я, весной 28 исполняется. Успеть бы родить первого ребёнка до тридцати, а то потом возрастёт риск выкидыша.
Впрочем, когда родному сыну весной исполняется 33, для мамы и тридцатилетние женщины – маленькие девочки.
Папа решил, что болтать без дополнительного звукового фона скучновато, и включил телевизор. По всем украинским каналам – что «Интер», что «Пятый», что «1+1», даже в мирный семейный праздник показывали драки на Майдане.
– Чорти мордуються! – с негодованием вскрикнула мать и резко щёлкнула пультом, чтобы переключить на какой-нибудь российский канал, пусть плохо, но достававший от передатчиков в соседней Ростовской области.
Там передачи были более праздничные. Улыбающиеся граждане вокруг ёлок, установленных во всех областных центрах. Фоном песня «Последний час декабря». Или «Если снежинка не растает, пока часы двенадцать бьют». И, конечно же, Путин – куда же в России без него.
Речь держал один папин знакомый, тридцать пять лет проработавший на шахте:
– Ко мне приехал на праздники однокашник по институту горного дела, который всю сознательную жизнь работает в Кузбассе. Знаешь, Володя, с чем он сравнил бучу в Киеве?
– Понятия не имею, – пожал плечами отец.
– Все эти Майданы, как ветер в тайге. Вверху шумит, а внизу не слышно.
Здесь, в глухой провинции, и впрямь отголоски из столицы не долетали. Работяги сидели на попе ровно, предаваясь обманчивому самоуспокоению. А мне-то, на хате в нескольких станциях метро от эпицентра, было очень хорошо видно и слышно.
Если маме была противна одна мысль о том, чтобы лезть в политику, то папа пытался быть в курсе событий. И теперь растерянно разводил руками:
– Что это они там ещё удумали? «Кто не скачет, тот москаль». Им что, холодно, что приходится танцевать для сугреву? Что им мешает разойтись по домам и танцевать, сколько душе угодно, в отапливаемых квартирах? Мы же уголь им исправно поставляем. В последние годы, как пришёл к власти Янукович с нашего Донбасса, производство угля даже растёт.
– Майдауны, – процедил я сквозь зубы, не выдержав и перебив отца, когда затронули больную тему, – у нас на фирме большинство сотрудников именно так их и называет.
– Счастливый человек, – вмешалась вслед за мной Ната, – у нас на фирме слово против не скажи, руководство за них горой.
– И директор тоже?
– Сапогом ему по роже. Этот в первых рядах. Лично жертвует наличку участникам шабаша. Это какая же нищета на Западенщине, что молодые пацаны, способные работать и зарабатывать, готовы ехать в Киев сопли морозить за пятьсот баксов?
– Не говори «гоп», пока не увидишь, во что впрыгнул, – высказал я свои соображения, – когда вернутся в свою Галицию и Волынь, они ещё не так попляшут оттого, что у них начнётся ломка.
– Что-то? – удивились старики.
– Ломка, – разъяснила Ната, – абстинентный синдром. После того, как поедят раздаваемые американскими эмиссарами печеньки с амфетамином.
– С метамфетамином, – поправил я, – тот же первинтин, только его не в вену ширяют, а глотают через рот.
– Откуда такие познания о наркоте? – насторожился батя.
– Мой бывший одноклассник в институте на иглу подсел, – честно ответил я, – пропал летом ноль второго года, отправившись за дозой в Георгиевку, чтобы купить подешевле. Мы с ребятами искали его тогда, и общались с такими же торчками, чтобы выйти на его след. Как оказалось позже, он попал под машину и погиб. Может, помните – Ваня Коваленко.
– Я помню, как его хоронили, – растерянно пробормотала учительница, – но не знала подробностей. Надо же, в школе такой хороший парень был.
Отец, знавший, что Наташа по работе связана с рок-музыкантами, которые часто бывают под веществами, задал нескромный вопрос в лоб:
– А в вашей нынешней компании, случайно, нет таких корешей?
Наталья ответила за меня:
– В вену, слава Богу, никто не употребляет. Травку многие покуривают, в свободное от работы время. Я и сама когда-то из любопытства… ой, спалилась!
– Не так важно, что у человека в прошлом, – примирительно заметила мама, – как важно, что он в настоящем представляет из себя. Сынок, ты со мной согласен?
– Конечно, да, – ответил я, и напряжение разрядилось.
* * *
Мы ухитрились всеми правдами и неправдами втиснуться в жуткую очередь в ЗАГС – день свадьбы назначили всего через 32 дня после подачи заявления, хотя там в порядке вещей период ожидания раза в два больше. Спешка была вызвана желанием совместить гражданскую регистрацию и венчание в один день до великого поста. По правде, мы прохладно относились к юридическим формальностям, и нам хватило бы одного венчания. Гражданскую регистрацию мы между собой называли не иначе как «легализация секса». Но даже если священник – двоюродный брат жениха, он – человек подчинённый и против канонов не пойдёт, не станет брать на себя ответственность за венчание незарегистрированной пары.
Катилась в тартарары страна, мнившая себя великой, но мы ничего вокруг не замечали, с головой окунувшись в радостные хлопоты. Период, оставшийся для подготовки к самому светлому дню жизни, и впрямь был маловат. Но молодым карьеристам не привыкать торопиться. И рискованные решения принимать тоже не впервой. А ведь был риск, что работодатель навстречу не пойдёт, с отгулом в день «Икс» и отпуском на медовый месяц. Но мы рискнули и выиграли. Мы хотели взять полный годовой отпуск, 28 календарных дней. Начальство хотело ограничить нас двумя неделями. В результате пришли к разумному компромиссу – три недели. Узнав от Натальи по телефону, что её руководство согласилось на те же условия, я развернул машину на ближайшем перекрёстке, и поехал не домой, а в турагентство, чтобы заказать отдых в Италии. На все три недели.