Tasuta

Одураченный случайностями (Борщ)

Tekst
Märgi loetuks
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

– Есть один…

– И до этого была одна, которая смоталась. Все? За год два дела недоделанных? Упустил девицу и давай наверстывать. Погнал картину: одного за другим без разбора стал в психов записывать и тебя еще впутал! А ты знаешь, кстати, как эта барышня его сейчас живет припеваючи?

– Знаю только, что в Чехии она…

– Ничего подобного! Она в Польше. Мотнула в Чехию для начала, а потом быстро в Поляну перебралась. Не пошло дело как планировала на второй-то родине. Чехи, видимо, побоялись связываться. А вот там пошло! И давай поливать Россию-маму из всех своих дыр и щелей, что мы заткнуть не успели благодаря твоему старлею. А ляхи нашего брата, сам знаешь, очень сильно любят и не стесняются печатать всю ее писанину поганую. Теперь смекни: что он делал? За «метлой» не следил и все, тю-тю. Что скажешь: не с его ли помощью она ноги сделала? А?

– Грустная картинка… – совсем печально произнес Колмыков.

– Грустная? Позор! Нам с тобой позор! Тебе и мне, – резюмировал генерал и после паузы, которую полковник не стал прерывать оправданиями, спокойно продолжил. – Сейчас у него дел сколько?

– Около десятка, – понурив голову, приврал Колмыков, удивляясь, как, загруженный работой по самое «не хочу» Ершов, настолько хорошо осведомлен о его делах.

– Возьми все под личный контроль. Только спокойно, без сцен, чтобы не догадался. Скрывать не стану – не нравится он мне. За папашиными звездами не спрячешься, – времена теперь другие. Помнишь папашу его? Мы с тобой хоть и не работали с ним, но Федота Захаровича, кто ж не помнит? Да и как забыть? Подполковником ушел, а по всяким заслугам на генерала тянул. Заслуги тут конечно в кавычках и генерал свадебный. Но повезло, – сам ушел, не успели его прижать. Мало того, что фамилия Сахаров, так еще липкий был, помнишь, слащавый, потный, все в друзья лез к кому не надо, выгоду везде искал. Потому и прозвался Сахарок… Да, хорек еще тот был… и сынок, я смотрю, по стопам направился. Только слишком рано хитрить начал. Вот и получается: еще толком ничего не сделал, а уже не нравится. Поганое начало. То одно издательство доил, теперь за другое принялся. В общем так: если в течение месяца Никитичу еще пару-тройку пустышек положит, придется с ним распрощаться. Я могу кого-то защитить, если заслуживает, но покрывать никого не стану – на район в опорный пункт пускай идут. Это не в упрек тебе, ты совсем зашился в делах, понимаю, просто обрати внимание. И хватит уже ковырять! Давай переключайся на руководящую работу. У тебя теперь новые обязанности.

– Кононенко жаловался?

– Нет, не жаловался. Про него плохо не думай. Удивлялся, конечно. Пришел посоветоваться. Почему не к тебе, спросишь? Ко мне пришел потому, что думал я вводную тебе какую-то дал, о которой он не знает. Но я не при делах. Сам от него только узнал. Так что если хочешь, вместе соберемся, переговорим. Дело-то для всех новое, ничего пока до конца не ясно и нам, старым друзьям, в этой неразберихе ссориться нельзя. Наоборот, нужно совместно работу налаживать.

– Ну а чего говорил-то?

– Ничего не говорил. Спрашивал: как быть? Совершенно нормальные авторы по мнению твоего старлея нуждались в психиатрии. Ну, нафантазировали, может, сверх меры, ну и что? Фантазия – это не преступление. Только один из полутора десятков оказался с незначительными отклонениями. И то по признакам, которые еще подтвердить надо, чтобы заключение сделать. А ведь все попали к нему. Задумаешься.

– А ты чего?

– А я чего? А я ничего. Вот тебе говорю об этом. Слушай, он сам-то у тебя нормальный?

– Да нормальный, вроде. Нагловатый немного, так они все сейчас такие, но с клиентом хорошо работает…

– Хорошо? По отдаче не скажешь!

– Да все будет, говорю тебе, уже скоро будет! Есть клиент…

– Он у всех есть! Что дальше? – перебил Ершов. – Результат нужен! Я тебе всех своих дел не раскрываю, но скажу так: прессовать меня начинают сверху. Завтра на собрание из министерства какого-нибудь шныря зашлют, который послушает мои басни о наших достижениях, а потом, приехав, стуканет своему хозяину, что Ершов лучше детского хора пел, и начнется еще большее давление. Давай бери у Сахарова его клиента и дожимай сам. Две недели срок. Нужна будет помощь, любая, – обращайся сразу, не тяни, не мудри. Клиент-то реальный?

– Хороший. «Жирный» даже.

– Ну уж прям? Не ошибаешься? Дело его видел?

– Видел. Все верно.

– Где ж он взял его такого?

– Из книг.

– Ах, ну да, я уж и забыл! Грубовато, конечно, напоминаешь, но хорошо, что подсказал, – отшутился Ершов. – Молодец, чувство юмора не теряешь! Что знает?

– Про ОБ-2, ты представляешь, знает! Но пока в отказе.

– Уж прям… – недоверчиво покачал головой генерал.

– Похоже, по крайней мере… – тоже сомневаясь ответил Колмыков.

– Занимайся с ним сам, у Сахарова забери, дай ему от других ребят дел и чтоб в это не совался! Хватит с нас одной ссыкухи смотавшейся.

– Да взял уже. Встречу назначил. Сахаров с ним встречался раз, говорит, что мутный.

– А какой же он должен быть, если сам говоришь «жирный»? Кто много знает вряд ли откровенничать станет. Тем более с таким типом. Сахаров твой сам мутный!

– Глупый он, молодой еще…

– Ладно выгораживать! Нас в его возрасте вспомни. Ответственные были, целеустремленные. Только на себя надеялись. И верили. Ладно… все прошло, все изменилось… ничего не вернешь… На встрече не напортачил ничего?

– Не думаю… – снова неуверенно ответил полковник.

– Тогда все. Резюмируем. Дело забираешь и за две недели закрываешь с исполнением. Это первое и срочное. Второе. Посмотри все дела своего старлея. Третье. Присмотрись повнимательнее к нему самому и сделай выводы. Мое мнение учти, но оно не главное, если ошибаюсь, – не стесняйся, переубеждай. Это не срочно, но необходимо. Да, и вот еще что, чуть не забыл. От Панкратова пять человек «валят» одновременно. Я к нему от тебя Яшина перевожу.

– Григорич, ты что? – возмутился Колмыков. – Это ты помощью называешь? У меня работать некому, завал, а ты толкового парня забираешь.

– Ничего. Кононенко ему вообще троих отдает. Потерпи до следующего выпуска. Новые кадры придут. А может и раньше кто нарисуется.

– А говоришь самому не рыть? Работать-то некому!

– Сейчас рой! Если дело, как говоришь, «жирное», то рой. Не возражаю. Нам результат очень теперь нужен и тут без твоего опыта не обойтись. Все, давай. А я завтрашнее выступление сочинять сажусь.

И сочинил, а потом произнес такую речь.

Уважаемые коллеги, дорогие гости, друзья! Сегодня мы собрались здесь по очень важному, торжественному поводу, – день рождения нашего управления! И не смотрите, что дата не «круглая», а день не отмечен в календаре красным цветом. Для нас важно другое. Вот уже год, как мы работаем вместе. Нашему управлению сегодня исполняется год! Кто-то скажет: «подумаешь дата»! Соглашусь, но в тоже время возражу, – не все в нашей жизни меряется цифрами, в том числе и достижения. Скрывать не стану: их пока немного. Но на данном этапе для нас куда важнее было решение другой, непростой задачи – сформировать коллектив. Устойчивый, без лишних, непонимающих, не интересующихся, безынициативных, безответственных людей, а именно группу единомышленников. И мы уже вплотную подошли к достижению этой цели. Наша структура растет и крепнет вокруг мощного костяка. В него вошли профессионалы своего дела, готовые передавать свои знания молодым кадрам. Благодаря опыту старших товарищей, – руководителей отделов, под их началом собирается группа талантливой молодежи, которой мы рады отдать в дар свое умение и знания, под девизом: «научим, подскажем, поддержим». Да, не все пришедшие к нам до конца понимают предназначение нашей службы. Эта работа, как и многая другая, слишком специфическая и новая. Поэтому случается, что сотрудник уже приступив к исполнению обязанностей осознает, что это не его призвание. Очень хорошо если такое понимание приходит быстро и человек безболезненно и для себя, и для коллектива покидает наше подразделение. Я считаю, что ничего страшного в этом нет. Он найдет себя в другой сфере деятельности МВД, а если не найдет, то мы не станем возражать если он покинет наши ряды вовсе. Ведь гораздо хуже если такой человек, находящийся не на своем месте, мешает коллегам, тормозит работу и развитие всей структуры или, что совсем уж недопустимо, марает честь мундира. Поэтому, первый год – нелегкое время проб и ошибок, которых, я с большим удовольствием отмечаю, мы смогли избежать. Пускай уже отсеялось несколько человек, но их уход – правильный и честный поступок. Мы не должны осуждать этих ребят, – они нашли или найдут себя в другом и еще принесут свою пользу обществу, а на их место придут ответственные, заинтересованные кадры, которым только предстоит стать профессионалами, добиться успехов, карьерного роста и со временем заменить нас. Единственное, что могу пожелать всем сомневающимся: никогда не тянуть с решением. Поэтому сейчас еще раз хочу вернуться к самым азам и повторить для чего создано наше управление. Возможно, это повторение поможет кому-то определиться в самое ближайшее время. А значение нашего подразделения трудно переоценить. К сожалению, постоянно развиваются и выходят на новый уровень ухищрения криминального сообщества. Многие из нас, те, кого я назвал костяком, пришли сюда из следственных органов. Это прекрасно. Нам необходимы люди, имеющие опыт подобной работы. Полковников, ныне возглавляющих ключевые отделы, Колмыкова, Панкратова, Кононенко я знаю именно по работе в следственных органах. И сейчас я обращусь к ним, и к тем, кто в этой области охраны правопорядка занят уже многие годы. Мы помним, как было раньше, нам есть с чем сравнить. И вот, с одной стороны, горько становится от мысли, как многократно выросла изобретательность преступников. С другой, с радостью отмечаю, что мы не только не отстаем, но и опережаем негодяев, посягнувших на жизни, здоровье, благополучие других людей. Но время не стоит на месте, все движется, постоянно меняется, развивается, всего предвидеть просто невозможно, и криминальный элемент не упускает ни одной возможности пролезть в любую щель закона. И бьет в эти бреши, к сожалению, не только по нам, носящим форму и стоящим на страже закона, привычным, и давшим присягу держать удар, но и по ни в чем не повинным гражданским. Не скажу, что: «удар, куда мы не ждем», нет. Многие военные, а также структуры МВД созданы и работают на упреждение таких выпадов. Взять хотя бы наши контртеррористические подразделения. Благодаря их грамотным, смелым, опережающим действиям удалось избежать огромного количества преступлений. Сохранена самая главная наша ценность – жизни людей! Мы должны и будем ровняться на них, ведь мы, наша молодая служба, также создана с целью профилактики и оздоровления общества, но в несколько другой сфере. Уже давно работают наши коллеги в киберпространстве и со средствами массовой информации, а теперь настала пора обратить внимание на печатную продукцию в таком виде, как художественное изложение. Оно, как известно, содержит огромное разнообразие подвидов и форм повествований. И внимание стоит уделять не только художественной документалистике и беллетристике, но и таким, до недавнего времени, безобидным жанрам, как фантастика, триллер, детектив, да что уж говорить, и лирика тоже. Особую угрозу, и на этом стоит остановиться особо, по нашему мнению, могут представлять авторы, а среди них большая часть молодых, малоизвестных, в том числе и женского пола, пишущих приключенческие книги. В них, как правило, в разных пропорциях, где-то больше, где-то меньше, присутствуют все перечисленные стили. Кто бы мог подумать еще несколько десятилетий назад, что преступники возьмут за основу своих злодеяний описанные в книгах события? Что действия героев книг будут скопированы ими в реальной жизни! И если раньше такое происходило изредка, то теперь приняло массовый характер. Что же получается – авторы пишут инструкции? Если не задумываться, то это кажется невероятным. Да простой обыватель и не задумывается, а лишь изредка, услышав по радио или увидев по телевидению, только ужасается печальной статистике роста преступности. А вот нам все чаще приходится проводить аналогии между совершенным преступлением и художественным вымыслом писателя. И тут, к сожалению, приходится признать, что литература нам удружила. Но бывает и наоборот. Авторы завуалировано описывают услышанные от кого-то истории и обстоятельства, а может и те, в которых участвовали сами. То есть уже произошедшие. Есть еще и такое мнение. Не секрет, что чаще всего авторы пишут о самих себе, о своих внутренних переживаниях, но вплетают их в события, участниками которых они не являлись. Главные герои произведений думают и поступают ровно также, как поступили бы, или, как в первом описанном мной случае, уже поступили, их создатели, ведь эти самые герои и есть их создатели. Что же в результате мы имеем? Перед нами стоит весьма сложный вопрос: описана ли реальная ситуация, в которой автор или его знакомый принимал участие или это выдумка, а автор либо имеет помыслы поступить также, как его герой, либо и в мыслях такого не держит вовсе, а просто такой зафантазировавшийся человек? Каково? Сложно? Невероятно сложно! Книга может стать, как помощником в распутывании преступления, так и серьезной помехой. Никто не знает, как поступил или только поступит настоящий преступник. Если «по написанному», то быстро будет пойман. А если автор изложил в своей книге ложный след? Это усложнит поиск и приведет к потере драгоценного времени. Все эти важные моменты необходимо постоянно держать в голове. Но произойдет это только тогда, когда на книгу вовремя было обращено внимание. И это наша основная задача, направленная на предотвращение преступлений. Тут нам на помощь приходит статистика. В 90 процентах случаев у героев книг все-таки есть реальные прообразы. И мы должны выяснить: кто они? Кто те источники информации для произведений? Несут ли они угрозу, или мы держим в руках безобидное чтиво. И кто, в конце концов, сам автор? Возможно перед нами совершенно нормальный, талантливый, начитанный, образованный человек с богатым внутренним миром и тогда его труд достоин только уважения. Может мы имеем дело с неуравновешенным или даже психически нездоровым субъектом. Им нужно заниматься индивидуально и один из наших отделов создан именно для такого рода «творцов». Или же автор вообще настоящий преступник, который описывает свои собственные злодеяния? Или кто-то из его знакомых совершил противоправные действия, достойные романа, рассказал о них автору, а тот записал? Мы, дабы исключить раскручивания маховика преступлений, должны в кротчайший срок узнать: где тут правда, а где вымысел. И через это: с кем мы имеем дело? Кто перед нами? Кто-то скажет: «Мы ведь живем в свободном обществе! Разве автор нарушает его законы тем, что пишет романы и повести? Зачем все это?». И мы ответим: «Именно для того, чтобы общество и оставалось таковым: свободным, равноправным и чистым!». А нарушает или не нарушает – это предмет для разбирательства профессионалов в области права. Не обывателю, который часто сам не знает закона, но на который громогласно ссылается, решать этот вопрос. Или он считает, что со страниц печатных изданий любого формата можно распространять призывы к экстремизму, терроризму, унижению и другим многочисленным порокам?! К нашему великому сожалению, слишком малое внимание в погоне за выгодой уделяется детской литературе. Уже были выявлены случаи, когда редакторы пропускают, а издательства тиражируют чуть ли не порнографические сочинения под видом детских книг! Может и это кто-то из горлопанов от свободы печати считает нормальным?! Так мы заявляем, что так не считаем и не допустим даже намека на подобные проявления свободы! Мы никому не позволим разлагать общество, разбазаривать достояния, разглашать тайны, предавать национальные интересы. А ведь такое стало встречаться повсеместно и повседневно, когда под видом вымысла, не осознавая, какой вред их фантазии могут нанести обществу, в погоне за собственной славой и выгодой, дабы сделать себе имя, писатели рассказывают вещи, составляющие государственную тайну. Если такое происходит неумышленно, мы должны остановить и предостеречь автора. Талантливый литератор сможет, если это потребуется, изменить сюжет и он не пострадает, а может, даже станет еще интереснее. Но если автор сознательно предает свою страну, свой народ, то такой писака должен нести законное суровое наказание. Мы стоим на страже государственных интересов и будем стоять на этом посту! Такова наша миссия. Вот для чего создана наша структура. В заключении своей речи хочу еще раз остановиться на самом главном аспекте работы нашего подразделения. Нет ничего важнее человеческой жизни – она наша незыблемая ценность и достояние! Мы должны всеми силами пытаться сохранить ее. Помочь тем, кто запутался; наказать и исправить тех, кто провинился, чтобы вернуть их обществу полноценными и достойными его гражданами; пытаться вылечить нуждающихся в лечении. Мы всегда должны осознавать насколько велика цена наших заблуждений. И чтобы не допустить серьезных ошибок, приводящих к осуждению невиновных, сломанным судьбам, загубленным жизням, мы собираем под свои знамена самых лучших специалистов. И я искренне верю, что наш коллектив будет верой и правдой служить Родине!

 

А потом были аплодисменты и хор.

На второй, отведенный мне Борщем на раздумья, день, я позвонил Санычу, чтобы узнать: что же он все-таки думает про мою историю с «режиссером». В нашем вчерашнем шутейном разговоре чувствовалась какая-то недосказанность, поэтому моя тревога все нарастала и не давала мне покоя. Теперь нужно было поговорить серьезно.

– Можно предположить, что тебя действительно кто-то разыграл, – сказал Саныч, – но на шутку похоже мало. Вряд ли кто-то ради прикола стал бы так внимательно изучать материал. Даже просто ознакомится с несколькими повестями требует времени. Если же пробежать текст по диагонали, то не сможешь связать все события и персонажей воедино, так как связи между ними нет. Поэтому такого чтеца ты быстро бы «съел»… Но тут кто-то хорошо подготовился. Придумал объединить их не смыслом, а идеей автора раскрывать в разных произведениях какие-то тайны… Хотя, с другой стороны… может какой-нибудь твой фанат шутит, а? Как думаешь?

– Фанат! – самодовольно усмехнулся я, но тут же снова сосредоточился. – Ничего ж себе шутка. Это уже не фанат, а фанатик какой-то! Витю так напугал… бедный старик! (Саныч знает, что Витей я «за глаза» называю Виктора Станиславовича).

– Да, если это хулиганство, то злостное, однозначно!

– Конечно. Это уже натурально угроза: и издательству, и авторам…

– Он сам разговор вел? Ты только отвечал?

– Да.

– Только это дает надежду на розыгрыш… но слабую…

– Почему?

– Потому что, еще раз тебе говорю, если бы он тебе дал слово вставить, ты бы его «расколол».

– Тогда чего делать-то? К чему готовиться?

– Готовься к разговору…

– С кем? О чем? Это органы могут быть? – перебил я.

– Не думаю, – после паузы ответил Саныч. – Ты же не документалист, не репортер, доступа к архивам у тебя нет, работаешь не с живым материалом, а из головы, в экспедициях нигде по несколько месяцев не пропадаешь. Так? Если бы это были опера, они бы сначала обратили внимание именно на это. Совпадения, да, возможны… даже, вон, предугадывают некоторые авторы события, – Титаник, скажем…

– Лучше б я Титаник предсказал…

– Вот какой ты друг! Спокойствие дороже дружбы?

– О чем ты?

– Предскажи ты Титаник, мы бы тогда с тобой сейчас не болтали.

– Да брось ты! Лучше скажи: может не разговаривать с ним больше?

– А ты думаешь он еще позвонит? Если это правда шутник, начитавшийся книг именно вашего издательства, то побоится так далеко заходить…

– А если нет?

– Слушай, – сказал Саныч после короткого раздумья, – а это не может быть какой-нибудь шутник из редакции? Твой Витя никого не увольнял в последнее время?

– А-а-а! Кстати… а, ты прав! Вот это что может быть, точно!

– Ну, вот! И шли его лесом, если еще позвонит.

– Я ему скажу: знаешь что, Захар!..

– И не Захар он никакой, наверняка…

– А кто же?.. – растерялся от такого неожиданного поворота событий я.

– Борщ!

Он позвонил утром на следующий, четвертый день этой истории. Я больше не боялся разговора, предполагая его краткость, и сухо, без обиняков сказал Захару, что свою дружбу я ему не предлагаю, так как мне не нужна его, но мы можем остаться вполне удовлетворенными друг другом и считать розыгрыш состоявшимся, более того, даже удачным.

– Андрей, я делаю предположение, что вы не подготовились к разговору, как я просил, – недовольно сказал Борщ. – У вас были два лишних дня, но…

– Захар, я все сказал, до свидания, – сказал я и повесил трубку.

Телефон зазвонил снова.

– Захар!..

– Андрей! Я не из тех, кто навязывает по телефону финансовые услуги, поэтому не нужно прощаться со мной и бросать трубку пока я не договорил. Во дворе стоит «Гелендваген» с номером «803». Посмотрите в окно. Стоит? Эта машина приехала за вами. Через пять минут вы должны спуститься к ней. Я очень надеюсь, что мне не придется просить тех двух молодых людей в черных куртках, которые стоят около машины, подняться за вами. Ведь так?

– Куда мы поедем? – спросил я сдавленным голосом.

– К нам. Встречи в кафе закончились. Я был прав, решив направить за вами машину. До скорого.

Самый обычный с виду «Гелендваген» оказался во всех смыслах «черным воронком». При моем появлении водитель занял свое место, а второй «машинист» открыл передо мной заднюю пассажирскую дверь, и я сел на плоский как лавочка кожаный диван. Дверь закрылась и тут же заблокировалась. Внутри на ней не было ни ручки, ни стеклоподъемника. На другой двери, разумеется, тоже. За спинкой сиденья возвышалась до потолка металлическая перегородка. Но удивительнее всего, что стекла вначале показавшиеся просто тонированными, оказались совершенно непрозрачные. Второй «машинист» сел рядом с водителем и, повернувшись ко мне, сказал:

– Сидите тихо, в перегородку не стучите. Если необходимо будет сообщить что-то важное, нажмите красную кнопку. Когда я отвечу, сможете говорить. Сверху две камеры. Мы вас видим. Останавливаться не будем ни при каких обстоятельствах, даже по нужде. Ради этого кнопку не нажимать. Все понятно? Поехали.

Я даже не успел сказать, что не вижу красной кнопки, как передо мной мгновенно поднялась непрозрачная перегородка. Я оказался в черном кубе с горящей на потолке яркой светодиодной лампочкой и плоской красной кнопкой, нашедшейся посередине, отделившей меня от света дня, перегородки.

Совершенно напрасно ребята, по законам жанра, так долго мотались по району, постоянно поворачивая и меняя направление движения. Люди умные, точнее умелые, поехали бы сначала прямо, а крутить начали в чужом для путешественника районе, но, видать, умение приходит с опытом. В этом районе я живу совсем недавно, поэтому известен он мне плохо. Так что могли бы не стараться, ведь в результате мы все равно оказались на круговом движении, которое я знал потому, что оно тут одно единственное. Его (круговое движение) не почувствовать в маленькой, черной комнатке, трясущейся и постоянно качающейся в разные стороны на наших великолепных дорогах, когда седалищный нерв становится чуть ли не единственным способным адекватно реагировать на происходящее, просто невозможно. От боковой перегрузки я так проскользил по всей коже сиденья ко второй двери, что «машинисты», наверное, обхохотались, видя меня в свою камеру. Поэтому на стук моей неуправляемой в тот момент головы в дверь противоположную входной, даже не отреагировали.

 

В любом случае их цель была достигнута: где территориально я нахожусь известно мне не стало. Как и название заведения, в которое меня привезли: машина остановилась под козырьком здания прямо у входа в него. По сути из машины, минуя пост охраны, я оказался сразу в просторном холле, где встретился с ожидающим меня Борщом. Ничто в нем не указывало на наш недавний неприятный телефонный разговор. Захар блестел улыбкой, пах «Барбариской» и отличался вежливостью.

– Андрей! – протянул он мне здороваться свою «руку-удостоверение». – Приехали?

– Приехали, – ответил я, окинув взглядом сопровождающих меня «машинистов».

Борщ тоже посмотрел на них, кивнул головой каждому, мол, можете быть свободны, и снова улыбнулся мне. Но тут же сделал озабоченное лицо.

– Какой-то у вас вид помятый. Они вам не доставили неудобств? – указал он пальцем на удаляющихся парней в черных кожанках.

– Нет, нет, одни удобства. Очень заботливые ребята оказались, – ответил я. – Даже дверцу открыли, когда мы приехали.

– Конечно, там же ручки нет, – без раздумий сказал Борщ, нисколько не смущаясь явной иронией. – Но все-таки ваш внешний вид меня волнует. Какой-то вы бледный.