Образование, наука и просвещение на пути из прошлого в будущее: от Древней Руси до Советской России

В 1687 г. в Заиконоспасском монастыре было открыто первое высшее учебное заведение – Эллино-славянская академия (с 1701 г. она называлась Славяно-латинской и лишь в 1775 г. получила обычно используемое название – Славяно-греко-латинская академия, в 1814 г. ее преобразовали в Московскую духовную академию и перевели в Троице-Сергиеву лавру).

Педагогическая деятельность Лихудов. Первыми преподавателями Эллино-славянской академии были греки – братья Иоаникий и Софроний Лихуды. Они получили хорошее европейское образование в университетах Венеции и Падуи. Иоанникий Лихуд преподавал в академии физику, Софроний – физику и логику. Основу обучения составляли сочинения Аристотеля и византийских философов Василия Великого и Иоанна Дамаскина. Академия была устроена по образцу Киево-Могилянской коллегии: в ней было четыре низших класса, два средних и два высших. В низших классах обучали чтению и письму на церковнославянском, греческом и латинском языках, основам арифметики, географии и истории, а также катехизису; в средних – поэтике и красноречию, в высших – философии и богословию. Учащиеся получали стипендию (около 10 руб. в год). Они могли пользоваться богатой монастырской библиотекой, в которой были религиозные, философские, исторические и художественные произведения античных и средневековых авторов. В библиотеке можно было найти даже философские произведения и научные трактаты Нового времени, в числе которых были «Разговоры запросто» Эразма Роттердамского, «О праве войны и мира» Гуго Гроция, «Государь» Макиавелли, труды Тихо Браге, Галилея и Декарта.

Братья Лихуды составили учебники по грамматике, риторике, математике, физике и другим дисциплинам, которые преподавались в академии. Видимо, их учебники не были оригинальными и питались идеями, почерпнутыми в Италии. Историк Славяно-греко-латинской академии критиковал «учебно-методические писания» ее преподавателей: «Писания их представляют одно и то же содержание, писаны в том же схоластическом духе, даже во многом сходятся между собой буквально. В основании было одно: книги Аристотеля и комментарии на них, составленные во множестве перипатетиками средних веков. Оставалось по строго определенному плану строить здание науки, и наставники не отступали от него в существенных пунктах. Они только разнообразили язык, переставляли трактаты с одного места на другое, что мы и видим во всех учебниках академии» (цит. по [108, с. 34]). Но создание и таких учебников было для России XVII в. огромным шагом вперед.

По уставу в академии могли учиться люди всех состояний, кроме крестьян и дворовых людей. На должности ректора и учителей допускались только русские и греки. В уставе было сказано о запрещении «держать домашних учителей иностранных языков, иметь в домах и читать латинские, польские, немецкие и другие еретические книги; за этим, как и за иноверной пропагандой среди православных, наблюдала академия, которая судила и обвиняемых в хуле на православную веру, за что виновные подвергались сожжению»^{48}. Ключевский подводит итог: «Так продолжительные хлопоты о московском рассаднике свободных учений для всего православного Востока завершились церковно-полицейским учебным заведением, которое стало прообразом церковной школы. Поставленная на страже православия от всех европейских еретиков, без приготовительных школ академия не могла проникнуть своим просветительным влиянием в народную массу…» [94, т. 3, с. 316]. С.М. Соловьев^{49} писал, что «академия уполномочивалась следить за движениями врагов православия и бить всполох при первой опасности; это была цитадель, которую хотели устроить для православной церкви при необходимости столкновения ее с иноверным Западом; это не училище только, это страшный трибунал…» [178, с. 73].

Однако «цитадели православия» из академии не получилось. Несмотря на требования консервативной старомосковской партии, чтобы в академии преподавались только греческий язык и «благочестивые науки», туда все-таки проникала латинская программа, так как в описываемое время высшей школы с чисто греческой программой нигде не существовало и ее неоткуда было заимствовать. Вскоре Лихуды подверглись упрекам за то, что они «забавляются около физики и философии», преподают латинский язык и на нем читают лекции для учащихся старших курсов. В 1694 г. Лихуды были отстранены от руководства академией, а в 1701 г. они были обвинены в ереси и сосланы в Ипатьевский монастырь и освобождены лишь через пять лет. Преподавание в академии было поручено ученикам, не прошедшим полный курс. На несколько лет она пришла в полное запустение. Но, как часто бывает в истории, консерваторы, выступая против любых, даже самых умеренных новшеств, ничего не могли предложить взамен их, тем самым открывая дорогу значительно более радикальным реформам. По этому поводу Милюков писал: «В Москве и Константинополе не хотели, чтобы латинский язык и высшие знания преподавались у нас – хотя бы и греком, хотя бы и между прочим. Но так как со своей стороны эти люди не могли дать никакой другой программы и никакого специалиста, способного выполнить ее, то в конце концов, к началу XVIII столетия, преподавание перешло целиком в руки сторонников латинской школы» [125, с. 221]. Официально обучение латыни было введено указом Петра в 1701 г.

Славяно-греко-латинская академия на протяжении нескольких десятилетий была на Руси главным и практически единственным высшим учебным заведением классического типа. Братья Лихуды и их ученики оказали большое влияние на российское просвещение. В ряду учеников выделялся Карион Истомин – педагог, поэт, переводчик, позднее ставший игуменом Чудова монастыря и справщиком (т.е. в нашем понимании – редактором и корректором) московской духовной типографии. Истомин был одним из образованнейших людей того времени, он переводил сочинения европейских гуманистов, по некоторым сведениям (см., например, [80, с. 131]) был знаком с сочинениями Коменского. Возможно, под влиянием его педагогических идей Истомин в 1692 г. (это был год столетия Коменского) издал иллюстрированный «Малый букварь», в 1694 г. – энциклопедию «Полис», в 1696 г. – «Большой букварь».

Выпускником академии был и Леонтий Магницкий – автор знаменитой «Арифметики», всю жизнь преподававший в созданной Петром Школе математических и навигацких наук (об этом речь будет идти в п. 2.1.3). Выпускники академии составили новое поколение образованных людей России: они становились священниками, чиновниками, преподавателями в церковных и светских учебных заведениях. Кроме того, академическими лекциями начали интересоваться московские обыватели, но поскольку преподавание велось на латинском и греческом языке, оно было для большинства недоступным. В [125, с. 243] приведен пример, когда по заказу одного московского купца был специально переведен на русский язык курс лекций по риторике.

Так обстояло дело в допетровской Руси с высшим образованием. Начальное образование в XVII в. оставалось в основном семейным или в форме ученичества даже для лиц духовного звания, т.е. для тех, для кого грамотность была профессионально необходима.

Резюме

Мы видим, что нельзя единым образом охарактеризовать состояние образования и просвещения в допетровской Руси в разные периоды ее развития.

Со времени принятия христианства в Киевской Руси «книжная ученость» развивалась очень интенсивно: росло количество монастырских школ, скрипториев и библиотек, большинство горожан, в том числе женщин, было грамотным. В заботах о народном просвещении тесно взаимодействовали церковь и светские власти. В частности, князья всемерно поддерживали составление летописей, книгописательскую и переводческую деятельность в монастырях.

Благодаря международным связям Древней Руси с Византией и европейскими государствами, широкое распространение получила оригинальная и переводная литература, причем не только религиозного, но и светского характера. Псалтырь, Шестоднев, азбуковники, а также исторические хроники, жития, «хождения» и т.п. были любимым чтением древнерусского человека.

Академик А.М. Панченко писал о переходе Руси на рубеже XXI вв. от «безбуквенного» небытия к самым вершинам словесного искусства», как о чуде: «Книжной страной она стала при Владимире I Святославиче. Минула лишь четверть века после его кончины, как русская литература произвела на свет подлинный шедевр: «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, которое по уровню ораторского мастерства сделало бы честь Василию Великому и Иоанну Златоусту» [77, с. 111].

Все источники свидетельствуют о том, что уровень просвещенности и образованности древнерусского человека был достаточно высоким для того времени. И хотя к концу XII в. наметилось отставание от Западной Европы, при благоприятных обстоятельствах на Руси прижилась бы «латинская ученость», открылись университеты, были бы свои гуманисты и просветители. Однако внутренние распри и ордынское нашествие XIII–ХIV вв. надолго затормозили социально-экономическое и культурное развитие страны.

Лишь с середины XIV в. обнаруживаются первые признаки оживления культурной жизни Руси. Постепенно восстанавливались старые и строились новые монастыри, вновь принимая на себя роль основных центров образования и просвещения, расширялись культурные связи с Европой. Однако до середины XVI в. русское государство и общество не были готовы ни к выработке собственных ответов на вызовы времени, ни к восприятию достижений европейской науки и культуры, обеспечившие последующее развитие Европы.

В царствование Василия III и Ивана Грозного появились явные признаки культурного прогресса, чему немало способствовала просветительская деятельность Максима Грека. Д.С. Лихачев отмечает, что в XV–ХVI вв. были «отдельные ренессансные явления в общественной мысли, в изобразительном искусстве, в зодчестве и в литературе, вызванные к жизни развитием ремесел, городской жизни, влиянием ренессансного окружения» [143, т. 6, с. 7].

Можно было ожидать, что в середине XVI в. важным стимулом для развития образования и просвещения станет деятельность русского первопечатника Ивана Федорова. Но этого не произошло: в 1565 г. типография была закрыта, Ивана Федорова и его помощника Петра Мстиславца обвинили в ереси. Но даже после возобновления в 1568 г. книгопечатания в Москве и появления новых типографий в других городах печатная книга не вошла в обиход русского человека XVI в. так, как это произошло в Европе. По мнению академика А.М. Панченко, «требовалось время, чтобы человек смирился с этой новацией, чтобы книгопечатание стало привычкой русской культуры, ее обиходом» [77, с. 12].

Религиозно-державные идеи («Москва – третий Рим» и т.п.), взращиваемые церковью и властью, довольство общества собственным невежеством, «гадливое и боязливое чувство» по отношению к науке и образованию имели тяжелые последствия для будущего. Печальной оказалась и судьба самих просветителей: Максим Грек был обвинен в ереси и заключен в монастырь, Иван Федоров и Петр Мстиславец были вынуждены уехать в Литву.

Вторая половина царствования Ивана Грозного была отмечена опричниной, массовыми казнями и новым упадком страны. После его смерти наступил недолгий период некоторого успокоения и оживления общественной жизни.

Пресечение династии, небывалый голод 1601–1603 гг. в правление Бориса Годунова, его смерть в 1605 г. и последовавшая Смута привели Россию к катастрофе, от последствий которой ей предстояло оправляться более полвека.

Правление Алексея Михайловича (1645–1676) было отмечено многими успешными преобразованиями. Ближайшими сотрудниками царя стали реформаторы и ревнители просвещения Федор Ртищев и Афанасий Ордин-Нащокин – «последние и лучшие люди Древней Руси» [94, т. 3, с. 362]. Их деятельность сыграла ключевую роль в том, что страна, оправившись от последствий Смуты, постепенно открывалась внешнему миру, осознавая собственную отсталость и необходимость нового устройства жизни страны: «необходимо было упорядочить людские отношения, спутанные Смутой, уложить их в твердые рамки, в точные правила. …нужно было все восстановлять, чуть не сызнова строить государство» [94, т. 3, с. 129]). Назревали реформы во внешнеполитической, законодательной, народнохозяйственной, церковной и культурной сферах.

Академик С.Ф. Платонов, характеризуя этот период, писал: «На бедную, еще слабую средствами Русь при Алексее Михайловиче обстоятельства наложили столько государственных задач, поставили столько вопросов, требовавших немедленно ответа, что невольно удивляешься исторической содержательности царствования Алексея Михайловича» [152, с. 291].

В ряду государственных задач первым было названо составление нового законодательства. В 1648–1649 гг. Земский собор принял «Соборное Уложение», заложившее правовые основы Русского государства.

Были предприняты некоторые шаги в сфере образования, появились первые школы при Посольском, Аптекарском и других приказах, приходские школы при церквях и монастырях. Подчеркнем, что образование не стало еще заботой церкви или государства, а лишь делом частной инициативы отдельных светских или духовных лиц, в редчайших случаях школы открывались по просьбе жителей того или иного прихода.

Заметные успехи были достигнуты в организации и развитии государственного книгоиздания и книжной торговли. Увеличивалось количество изданий светского характера, книга входила в повседневный быт русских людей. Поскольку частных типографий тогда еще не было, книги издавал государственный Печатный двор. В середине столетия он был перестроен и расширен, его штат достиг 160 чел. При Печатном дворе была открыта книжная лавка, что знаменовало начало свободной торговли книгами: до этого издания распространялись по прямым правительственным поручениям или путем рассылки на места под ответственность церковных властей [79, т. 4, с. 230].

Среди изданий Печатного двора преобладала церковная литература, но постепенно доля книг светского содержания увеличивалась. В 1650 г. было напечатано Соборное Уложение. Несмотря на высокую цену тираж в 1200 экз. разошелся быстро. Уложение охотно покупали дворяне, приказные люди и духовенство. Печатный двор имел свою библиотеку, возникли библиотеки при Посольском, Аптекарском и других приказах. Обширные книжные собрания имели Алексей Михайлович и многие бояре.

Постепенно книги входили в повседневный обиход горожан: возникали книжные торговые ряды, появились мастера-переплетчики, личные библиотеки стали передавать по наследству. Торговцы доставляли книги духовного и светского содержания в разные концы страны. По оценкам исследователей, в частных книжных собраниях середины XVII в. до 40 % занимали зарубежные издания, причем заметную часть их составляли произведения Аристотеля, Гомера, Плутарха, до того времени бывших достоянием лишь высшего духовенства [79, т. 4, с. 231]. С чтением книг в высшие слои общества проникало понимание необходимости просвещения, и постепенно смягчалось настороженное отношение к европейской образованности.

Большое значение для развития Руси в XVII в. имели продолжительные и дальние экспедиции, предпринятые при поддержке правительства и преследовавшие не только фискальные, но и исследовательские цели. Путешественники описывали новые земли, нравы и обычаи местных жителей, составляли «чертежи» (карты) дотоле неизвестных земель. По «чертежам» русских первопроходцев в 60-е гг. XVII в. были составлены первые карты Сибири и Дальнего Востока. Путешествия помогали включать в хозяйство новые земли и месторождения полезных ископаемых, пополнять казну за счет новых налогов. Вместе с тем географические открытия и этнографические данные расширяли представления людей о своей стране и народах, ее населяющих. Русские люди приобретали новое мироощущение жителей огромной и разнообразной страны.

В XVII в. стал формировался новый тип человека, в отличие от древнерусского начинавший осознавать собственную отсталость и желавший ее преодолевать: «Прорывавшаяся во всем несостоятельность существующего порядка и неудача попыток его исправления привели к мысли о недоброкачественности самых оснований этого порядка, заставляли думать, что …старина не даст пригодных уроков для настоящего и потому у нее нечему больше учиться… Тогда и начался глубокий перелом в умах: в московской правительственной среде и в обществе появляются люди, которых гнетет сомнение…; они теряют прежнее национальное самодовольство и начинают оглядываться по сторонам, искать указаний и уроков у чужих людей, на Западе, все более убеждаясь в его превосходстве и в своей собственной отсталости» [94, т. 3, с. 258].

В 1676 г. Алексей Михайлович умер и на престол вступил его старший сын четырнадцатилетний Федор, правивший до 1682 г.

Федор Алексеевич, воспитанник Симеона Полоцкого был, как и его отец, сторонником реформ, но для русского общества в те времена (да и во все другие) нужна не только санкция верховной власти, но и ее непосредственная реформаторская деятельность. Слабый и болезненный, юный царь не мог возглавить реформы. Казалось бы, родственники матери Федора должны были бы помогать ему, но они были ярыми противниками реформ и всеми средствами им препятствовали. Тем не менее, при царе Федоре было организовано несколько духовных школ и составлен проект будущей Славяно-греко-латинской академии, открывшейся уже после его смерти.

Со времени Собора 1666 г. велись споры о том, какой должна быть «правильная школа» – латинской или греческой. Победили сторонники греческой школы, потому что несмотря на присутствие многочисленных иностранцев, Немецкую слободу в Москве и т.п., Европа все еще представлялась далекой и чуждой многим русским людям XVII в. Они видели в «латинстве» опасность для православия и национальной самобытности.

Но «ревнители старины», ратовавшие за греческую школу, не принимали во внимание, что наследие Древней Греции было доступно в основном на латинском языке, а толкование этого наследия великими умами Западной Европы было всё на латинском языке. Кроме того, они не учитывали, что чисто греческую систему обучения после падения Константинополя в 1453 г. уже негде было заимствовать. Поэтому неизбежно возникали латинские школы. Но при распространении латинского языка расширялась аудитория у католических богословов. Для Руси это имело то пагубное следствие, что охранители православной веры оказывались, может быть, и вопреки их воле, в положении противников просвещения и образования вообще. Выходом из этого противоречия, казалось бы, была организация перевода нужных книг с латыни на церковнославянский и соответствующее сокращение преподавания на латыни. Иными словами, «правильная школа» должна была бы быть славянской. Но такая концепция даже не обсуждалась. Лишь спустя двести лет она была реализована Ломоносовым в регламенте Петербургской академической гимназии.

Задержка в развитии не только светского, но даже духовного образования имела существенные негативные последствия. О них С.Ф. Платонов писал так: «Необразованный ум тогдашних мыслителей не умел отличить догмата от внешнего обряда, и обряд, даже мелкий, стали ревниво оберегать как залог вечного правоверия и национального благоденствия. С обрядом смешивали обычай, берегли обычаи светские как обряды церковные. Это охранительное направление владело многими передовыми людьми и глубоко проникало в массу. Такое направление многие и считают характерной чертой московского общества, даже единственным содержанием его умственной жизни до Петра» [152, с. 325].

В борьбе с «латинством» и вообще с европейскими веяниями Русь отказывалась от грандиозного наследия, оставленного Древним Римом, арабской наукой, эпохой Возрождения, великими географическими открытиями, средневековыми мыслителями и учеными Нового времени. Поэтому к концу XVII века наша страна подошла с грузом таких проблем, которые в странах Западной Европы были решены несколько столетий назад.

Корень этих проблем мы видим в том, что по ряду причин объективного и субъективного характера за семьсот лет, прошедших после крещения Руси, православная церковь не выросла в социальный институт, способный адекватно реагировать на вызовы времени. Особенно большое значение имело то, что за эти годы церковь не смогла создать систему подготовки служителей культа и ввести в практику регулярное заявление своего мнения по социально значимым вопросам во время проповедей.

Когда в XVIII в. государству понадобилась школа, и оно приступило к ее устройству, то «государство уже не встретило конкурента в лице церкви. Напротив, по его же настоянию церковная администрация завела первые свои духовные школы. На первых порах государственная власть готова была передать в духовное ведомство и светские школы. Но церковь, как и общество, смотрела на школу как на государственную повинность» [125, с. 475–476]).

Православная церковь не смогла взять на себя не только обязанность повсеместно обучать людей, но также и обязанность издавать книги и другими способами содействовать государству в развитии страны. Наоборот, государство оказывалось вынужденным помогать церкви в решении ее проблем. Так, царь Алексей Михайлович должен был стараться преодолеть церковный раскол, а Петру I приходилось заботиться о правильном переводе Библии и строить церковь как институт. (Но у императора никак не может получиться социальный институт, только государственный, т.е. аналог министерства. Св. синод и стал таким «министерством».)

С.Ф. Платонов отмечал, что с середины XVII в. русское общество разделилось «на два лагеря: людей старозаветных и новых. Одни отворачивались от «прелести бесовской», другие же всей душой шли навстречу образованию и культуре, …думали о реформе (выделено Платоновым). Но оба лагеря не представляли в себе цельные направления, а дробились на много групп, и поставить эти группы хотя в какой-нибудь порядок очень трудно. …Каждый думал совсем по-своему, и нельзя заметить в хаосе мнений, какой тогда был, сколько-нибудь определенных общественных течений» [152, с. 327].

О том же писал Ключевский: «Раскол, происшедший в русской церкви XVII в., был церковным отражением нравственного раздвоения русского общества под действием западной культуры. Тогда стали у нас друг против друга два миросозерцания, два враждебные порядка понятий и чувств» [94, т. 3, с. 362].

Из-за этого противостояния Русь не использовала опыт других стран и неоднократно выбирала тупиковые пути развития своих государственных институтов. Так к концу XVII в. перспективы развития утратили государственное устройство, система охраны порядка, отношения государства и церкви, образование, а тупик, в который зашло развитие обороны, угрожал существованию страны.

По словам историка К.Д. Кавелина, к концу XVII в. «древняя русская жизнь исчерпала себя вполне. Она развила все начала, которые в ней скрывались, все типы, в которых непосредственно воплощались эти начала. …Последним ее усилием, венцом ее существования, были первые зачатки государства и начало личности. В них она превзошла себя, как бы вышла из своих пределов, хотя и государство, и личность долго созревали и готовились к действованию под формами, ею созданными и развитыми. Она сделала все, что могла, и, окончивши свое призвание, прекратилась» [83, с. 50]).

Исчерпав себя и прекратившись, «древняя русская жизнь» не канула в Лету. Сама зайдя в исторический тупик, она ощущала себя загоняемой в угол и яростно боролась со всем новым и поэтому бывшим ей чуждым, о чем, в частности, свидетельствуют стрелецкие бунты 1682, 1689 и 1696 гг. Борьба «двух лагерей» не закончилась в XVII в. и продолжается по сей день.

Чем же должен был стать для Руси новый век? Веком крушения, подобного крушению Византии, и исчезновения с политической карты мира? Или веком отыскании новых путей развития и перемен всех движений на эти пути?

Для своего спасения Русь нуждалась в царе-преобразователе, сознающем необходимость научного образования и просвещения своих подданных и готового употребить для этого собственные титанические усилия и все возможности самодержавного правления. Правитель типа Алексея Михайловича никак не годился на роль такого преобразователя: «от него совершенно нельзя ждать той страстной энергии, какой отмечена деятельность его гениального сына, той смелой инициативы, какой отличался Петр» [152, с. 347].

По словам С.М. Соловьева, к концу XVII века, «необходимость движения на новый путь была сознана, обязанности при этом определились; народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился» [178, с. 72]). Осознавая необходимость огромных усилий, чтобы наверстать упущенное, и будучи великим тружеником, Петр заставлял трудиться и других (учиться, строить, воевать и т.п.). Это вызывало всяческое сопротивление. Если народ даже и «поднялся и собрался в дорогу», то почему-то решил, что она будет короткой и легкой, и что его ждет не упорный труд, а «манна небесная».

* * *