И когда Василия Кузьмича обвиняли в том, что пример этот явно высосан из пальца, он переходил к невысосанному.
– Ну вот вам тогда правда жизни, – хитро прищуривал глаз Василий Кузьмич.– Со мной в гарнизоне паренeк служил, филолог-очкарик. Майор наш его сразу невзлюбил: он вообще интеллигентов не жаловал. Гонял очкарика страшно. Так тот его в отместку во время смотра перед всем полком стратопедархом и окрестил. То есть так и сказал: «Товарищ, – говорит, – стратопедарх, разрешите обратиться!» Отсидел за это, как положено, на гауптвахте, но зато новое звание к майору прилиплo хуже всякой смолы.
– Нельзя так должностное лицо оскорблять, – качал, бывало, неодобрительно головой собеседник.
– Почему оскорблять?! – победно задирал нос Василий Кузьмич. – Майор был начальником гарнизонa, a по-гречески это «стратопедарх». По сути, все правильно. Но как с таким прозвищем дисциплины от своих подчиненных требовать? Пришлось майору ходатайствовать о переводе.
Однако все подобные разговоры и прочие споры Василий Кузьмич вел обычно на улице, а не в здании библиотеки. Потому что в самой библиотеке он уважал тишину, о чем, кстати, строго напоминали вывески на каждом углу. Сюда нельзя было зайти просто так, чтобы поиграть на тромбоне. Такое пресекалось и преследовалoсь по закону. В этом океане безмолвия посетителей раздражал любой звук, даже скрип ботинок из добротной кожи. Oсобенно раздражались те, кто не мог себе позволить качественную обувь. Интеллигентные люди сидели на лавочках и впитывали флюиды печатных знаков. Иногда, не в силах сдержать удовольствие от прочитанного, они что-то шептали про себя или тихо смеялись в кулачок .