Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести

Юрчик!

Настя вскинулась, но экран неожиданно притянул ее взгляд. Там, в тесном каменном колодце, образованном домами, горела деревянная бытовка. Яркие красные всполохи бежали по стенам, черный дым уходил в небо, пожарные в стороне разворачивали шланги. Бытовка полыхала так, словно была обильно полита бензином. Пламя в высоту доходило до третьих этажей. Спасти ее не представлялось возможным.

Как завороженная, Настя прибавила звук.

– …неизвестно, – прорезался закадровый голос, – но очевидцы рассказали нам об одном пострадавшем, которого буквально минуту назад увезла «скорая». Было это неосторожное обращение с огнем или намеренный поджог, будут выяснять уже следователи. Мы же нашли выложенное в социальные сети видео, которое было снято неизвестными на мобильный телефон.

Кадры тушения бытовки прервались, возникло статичное изображение желто-рыжего всполоха пламени, брызнуло пикселями по верхней кромке и вдруг ожило, наполнилось тенями, отсветами, треском, далеким воем сирены.

– Снимай, снимай, – сказал кто-то. – О, мужик лезет!

Из огня, из горящей бытовки, проламывая худые доски, наружу, едва ли не на камеру смартфона, вывалился человек. Штаны и куртка на нем дымились. Рот на черном лице мелькнул дырой. Человек упал в кусты и секунды три не шевелился. Пламя ревело, воздух даже с экрана дышал жаром.

По рукаву лежащего побежали несмелые язычки огня.

– Мужик, ты живой? – негромко спросил снимающий. – Мужик, ты горишь.

– А-а?

Человек сел, неуклюжими движениями стащил, смял куртку, выкинул, будто тряпку, и снова, оставшись в одной тельняшке, рухнул на землю.

– Ты пьяный что ли?

Камера взяла лежащего крупно, показала, как он дрожит и стискивает в кулаке тельняшку, словно даже на пожаре не может согреться. Через мгновение его фигура, подогнувшая ноги, застыла в кадре.

Снова заработала новостная студия, и молоденькая девушка-диктор принялась рассказывать об открытии торгового центра на пересечении улиц Добролюбова и Казачьей, но Настя уже ничего не слышала.

– Пусть он, а не Юрчик, – прошептала она.

Спала она на удивление хорошо. Почему-то была уверена, что теперь с Юрчиком ничего не случится. У нее же есть замена! Если что-то будет угрожать Юрчику, то пострадает не он, пострадает погорелец.

И никакой лапки не надо!

Конечно, шевелился в душе маленький червячок. Как без него? Крутился, стервец, у сердца, шипел: как легко ты за постороннего человека все решила! Ему и так досталось, а ты еще и Юрчика к нему прицепом приплела. Совесть есть?

– И что? – возражала ему во сне Настя. – Мне Юрчик важнее. А этот, посторонний, он кому нужен?

– Все же человек, – шептал червячок.

– Человек, – соглашалась Настя, – и жалко его, но Юрчика жальче. Тем более, это же так, на крайний случай. Если ничего плохого не произойдет, то и этот человек пусть живет, я за него порадуюсь.

– Но…

Червячок приготовился возражать, но Настя перевернулась на другой бок и увидела уже другой сон, без червячка. В пустом и светлом зале летало по воздуху кресло с изогнутыми ножками, становилось то большим, то маленьким и зудело, как муха. Иногда оно со стуком приземлялось и замирало на мозаичных плитках, словно уставало, и тогда Настя старалась незаметно подобраться к нему со спинки. Не чтобы прихлопнуть, нет, а чтобы, подкравшись, угнездиться на его сиденье. Где-то внутри Настя твердо знала, что кресло может унести ее из зала в другое, чудесное место. Поэтому она вставала на цыпочки и, сдерживая дыхание, крохотными шажками приближалась к отдыхающему предмету мягкой мебели. Не понятно, обладало ли кресло зрением, но всякий раз, когда Насте оставалось совсем немного, буквально – протянуть руку, оно тяжело отрывалось от пола и с сердитым гудением уходило к светлому потолку.

Подлое, подлое кресло!

Настя совсем уже было отчаялась, но тут обнаружила у себя в руке кроличью лапку. Лапка подергивалась и сочилась кровью, словно кто-то только что отделил ее от живого кролика. Задняя левая.

– Смотри, что у меня есть! – сказала Настя креслу. – Смотри!

Она подняла лапку над головой и помахала ею.

– Ну-ка!

Брошенная, кроличья лапка заскользила по плиткам пола. Постукивая кривыми ножками, кресло устремилось за ней. Будто собака, оно принялось обнюхивать неожиданный подарок. Фыр-фыр-фыр! А Насте только этого и было надо.

– Ага, попалось!

Она завалилась через подлокотник на сиденье. Получив нежданного седока, кресло забыло лапку, испуганно всхрапнуло и заскакало по кругу. Ножки молотили воздух, Настю мотало во все стороны, но, даже сделав кульбит, кресло не смогло сбросить ее с себя.

– Взлетай! – скомандовала она.

И кресло прыгнуло вверх.

Проснулась Настя за пять минут до будильника. Ощущение, что Юрчик в безопасности, никуда не делось. Наоборот, она откуда-то знала, что он появится примерно через полчаса, и у них даже будет время позавтракать вместе.

Настя по-быстрому приняла душ, затолкала грязное белье в стиральную машинку, прибрала постель и на скорую руку забабахала Юрчику царь-яичницу с беконом, помидорами, перцем и кусочками полукопченой колбасы. Потом вскипятила чайник и приготовила себе кофе с молоком. На ломтик белого хлеба уронила ломтик сыра. Последний штрих – листик салата. Кажется, все готово.

И тут же в дверном замке осторожно заелозил ключ. Настя кивнула самой себе – не ошиблась – и откусила бутерброд.

– А вот и я!

Юрчик шагнул в кухню, не посчитав нужным раздеться. В глазах – легкая опаска, на губах – улыбка.

– Привет, – сказала Настя. – Садись. Я тебе яичницу сварганила.

Юрчик подошел к плите, снял крышку со сковородки и потянул носом воздух.

– Круто. А со мной ничего не случилось, – развел он руками.

Полы куртки попытались изобразить из себя крылья.

– Я вижу, – сказала Настя.

– Я серьезно.

– Ну, ты же здесь.

Юрчик закивал, полез за пазуху.

– Смотри, – на стол шлепнулась тонкая пачка денежных купюр, перетянутых синей резинкой. – Пятьдесят тысяч.

– Оно того стоило? – подняла голову Настя.

– Ну, Насть… Что там было-то? Щенки пришли учить дядю уму-разуму. А у дяди – друзья, тоже дяди. И они – сами с усами. Так, максимум, нос вправили одному не в меру борзому щеглу.

Он потер руки и принялся хозяйничать: достал хлеба из хлебницы, поставил на стол подставку, водрузил на нее сковородку, вооружился вилкой. Сел, встал, налил из чайника чаю.

– А я, может, из-за тебя человека убила, – сказала Настя, отхлебнув кофе из кружки.

– Чего?

Юрчик уставился на Настю. Вилка застыла в сантиметрах от яичницы.

– Да, я загадала: или он, или ты.

– Угу. Просто загадала?

Настя кивнула.

– Был пожар, и его увезли на «скорой».

– Когда?

– Вчера. В телевизоре.

Юрчик поскреб нос.

– И причем здесь я?

– Притом. На куртку посмотри, – сказала Настя.

Под ее взглядом Юрчик потянул полу кожанки вверх.

– Ты уве…

– Другую, – сказала Настя.

– А-а! – Юрчик нырнул пальцами в прореху на левом боку. – Я же говорю, щегол молодой меня пырнуть захотел. Слов ему мало было. Так он даже до кожи своей кривой заточкой не достал. Во, смотри.

Он задрал футболку. Напротив прорехи действительно не было даже царапины.

– Это не потому, что не достал, – сказала Настя.

– А потому, что ты?

– Да.

– Не-а, – Юрчик вонзил вилку в жарко-желтое тело яичницы. – Это лапка моя. Так бы точно пропорол.

– Это я.

Несколько секунд Юрчик жевал, глядя в упрямые Настины глаза. Потом вздохнул.

– Ну, ты. Может и ты. Если у вас там размен по телевизору прошел… Я че, я не возражаю. Только дико как-то.

– Не дико. Ну, все, я опаздываю, – Настя допила кофе. – Посуду за собой…

– Вымою, – кивнул Юрчик.

– Сегодня ты никуда не исчезнешь? – уже в прихожей, просовывая руку в рукав плащика, спросила Настя.

– Нет. Все, полноценно дома.

– Хорошо.

Уже на улице Настя удивилась самой себе. У нее Юрчик вернулся, а она снежную королеву изображает! Нет чтоб на шею броситься. Мужчина пришел? Пришел. Не просто так, а с деньгами пришел! И не с бабами тусил, а другу помогал. С чего же ты ему в сковородку, что было, побросала да яйцом залила?

Дура совсем.

А по-иному посмотреть: Юрчик разве не виноват? Король, видите ли! Деньги на стол бросил! Всего лишь ножом пырнули, сущая ерунда. А между ними теперь… нет, не лапка. Бог с ней, с лапкой. Между ними теперь тот мертвец из Овчаровки. И вчерашний погорелец. Как бы это не глупо, не по-идиотски звучало, но Настя верила, что их несчастье обернулось жизнью для Юрчика. Ведь именно этого она и хотела.

Загадывала.

Плохо то, что он не понимает. Для него это – лапка. Ну, да, можно не видеть взаимосвязи. Можно считать совпадением. Но для нее-то эта взаимосвязь есть! Да, да, да! – чуть не закричала вслух Настя. Я сошла с ума. Я вижу эту взаимосвязь, она проходит через мое сердце! Ох, наверное, было бы лучше вовсе не включать телевизор.

Она едва не шагнула с тротуара под автомобиль, и только рассерженный, визгливый клаксон заставил ее дернуться назад.

– Простите.

Недовольная физиономия мелькнула в боковом зеркале. В неприятное слово сложились губы. И возразить нечего.

– Простите, – еще раз повторила Настя.

Автомобиль дернулся и покатил мимо, крупный, черный, опасный. Кто-то перебежал, кто-то встал рядом с Настей, выжидая проезд очередной машины. Прошелестел шинами по «зебре» блестящий «мерседес».

Вот теперь можно.

В кафе рядом с офисом Настя купила стаканчик кофе. Паша, молодой парень, коллега по работе, встретил ее на входе.

– Кофе с утра? – спросил он, сбивая пепел сигареты в стоящую рядом урну.

– А чем плохо? – удивилась Настя.

– Привыкание, – сказал Паша, затянувшись. – Даже термин такой есть, кофейная наркомания. Надпочечники перестают вырабатывать кортизон, потому что ты получаешь его из кофе. Потом уже не соскочить. Не слышала?

– На себя посмотри, – фыркнула Настя.

– Ты про это? – Паша свел взгляд к сигарете. – Ну, да, я тоже себя гублю. Вопрос в том, когда включится механизм погибели. И включится ли вообще?

– Может, с кофе также?

Паша в сомнении качнул головой.

– Нет, конечно, ты можешь надеяться…

Настя рассмеялась.

– Я как-нибудь переживу.

– Ладно, пошли.

Паша выбросил окурок в урну. У Насти зазвонил телефон.

– Я сейчас, – сказала она, вглядываясь в бликующий экран.

Юрчик. С чего бы? Пропустив Степана Георгиевича из отдела логистики, Настя прижалась спиной к стенному выступу.

– Алло?

– Ты обиделась? – сразу спросил Юрчик.

Настя закусила губу.

– Мне кажется, ты можешь погибнуть, – сказала она. – Мне… я очень этого не хочу. И я… я, наверное, что угодно смогла бы сделать, чтобы ты жил. И от этого мне плохо. Потому что кто-то, наверное, может пострадать.

Юрчик помолчал. Динамик слегка потрескивал.

– Ты в это действительно веришь? – спросил он наконец.

– Как ты в свою лапку, – сказала Настя.

– Тогда это серьезно.

– Еще как.

Юрчик вздохнул.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

– Обещаешь?

– Зуб даю! Век воли не видать.

– Дурак! – фыркнула Настя.

– Вечером обсудим.

– Люблю тебя.

Ничего они, конечно, не придумали. Испытанный способ сбить женщину с толка, заставить ее забыться – это заняться с ней любовью. Что Юрчик и сделал. Потом уже как-то глупо стало настаивать.

– Теперь все будет по-другому, – сразу пообещал Юрчик. – Я удалил все старые контакты, и как бы… ну, залег на дно.

– Это точно? – с сомнением спросила Настя.

– Да.

Юрчик где-то раздобыл подсвечник со свечами, а из ресторана заказал ужин. Когда Настя вернулась с работы, ее ждал интимный полумрак, бутылка вина и курица в сырном соусе. От вина ее сразу повело. Глаза Юрчика ловили свечные огни.

– Знаешь, – сказал он, – ты лучшая женщина из тех, что я знал.

Вино темнело в поднятом бокале.

– А скольких ты знал? – спросила Настя, поднимая свой.

Это было, конечно, глупо, но вырвалось – не поймаешь. Всегда хочется быть уверенной, что счет окончится на тебе. Юрчик тряхнул головой.

– Четверых. Но, думаю, лучше тебя я уже и не найду.

Стекло звякнуло о стекло.

– Спасибо.

– Ты удивительная.

Они поцеловались. Губы Юрчика пахли вином. Расправляясь с курицей, он стал обсуждать будущую поездку. Турция? Египет? Крым?

– Может, что-нибудь экзотическое?

На подбородке у него с комфортом разместилась капля соуса.

– Это куда? – спросила Настя.

Она послюнявила салфетку и протянула руку.

– Ну, Доминикана. Или Маврикий. Или эти… – Юрчик выпятил челюсть и свел глаза к носу. – Как их? Канары, во!

– Не хочу.

Настя промокнула каплю.

– Что там было?

– Соус.

– А куда хочешь? – Юрчик перевел взгляд на Настю. – Мы можем уехать куда угодно. Ты вообще на море когда-нибудь была?

– В детстве, – ответила Настя. – Там был галечный пляж и вот такие сколопендры!

Кусок курицы, обозначающий гадкое насекомое, повис на вилке.

– Сколопендры?

– Ага. Или сороконожки. Они мне потом снились.

– А как же политбюро?

Настя фыркнула.

– Мама меня долго успокаивала. А папа нарочно принес сколопендру в баночке и долго мне ее пытался показать. Только я кричала и отворачивалась. Я думала, что она на меня бросится и укусит.

– Понял, – сказал Юрчик, – никаких галечных пляжей. А на самом деле, куда бы тебе хотелось?

– Я подумаю, – сказала Настя.

– Только ты думай быстрее, скоро сезон. У тебя есть бикини?

– Целых два. Один мне купила мама еще три года назад, а второй достался мне от… – Настя запнулась. – В общем, от несостоявшегося жениха.

Юрчик прищурился.

– Он тоже носил бикини?

Настя рассмеялась. Юрчик умел снять напряжение.

– Нет! Он, типа, сделал мне подарок. Потом все остальные подарки забрал, а этот почему-то оставил.

– А можешь примерить?

– Сейчас?

– А когда еще?

– Тогда погоди.

Настя выскочила из-за стола в коридор, но на секунду вернулась.

– Курицу посторожи только, – сказала она.

– Разумеется, – кивнул Юрчик. – Никуда она не денется.

И наставил на Настину порцию два пальца, имитируя пистолетный ствол.

Настя расхохоталась. Ах, стало звонко и хорошо, как в детстве! Неописуемым счастьем было поймать такой момент. Звенящий, цельный, чистый! Взрослея, как-то все острее чувствуешь, что этих кристальных, обжигающих душу секунд тебе едва цедят, по одной, по две в год, а потом реже, реже, реже.

В шкафу Настя откопала сосланное в нижний ящик бикини, быстро сбросила юбку, трусики, связала нескромный, желтенький кусочек ткани тесемками, расправила, расстегнула блузку, избавилась от лифчика и повязала вместо него сомнительные тряпочки на ниточках, едва прикрывающие соски.

– Эй! – крикнул из кухни Юрчик. – Курица пытается бежать!

– Я уже! – отозвалась Настя.

В зеркале отразилась стройная брюнетка с чуть полноватыми ногами и показала себе язык. Ладони огладили тряпочки. Полный разврат, конечно.

– Ты идешь?

– Иду!

Настя все же не решилась показаться на кухне в одном бикини, поэтому набросила махровый халат. Юрчик, предвкушая, включил электрический свет. Понятно, любитель поразглядывать. Еще бы занавески сдвинул.

– Ну!

Настя выступила из коридора.

– Смотри.

Она распахнула халат. Юрчик застыл с приоткрытым ртом. Дар речи вернулся к нему секунд через двадцать.

– Это что-то, – сказал он охрипшим голосом.

– Слишком откровенный? – спросила Настя.

Юрчик сначала закивал, а потом замотал головой и заерзал, словно ему стало тесно сидеть в джинсах.

– Можешь ближе?

– Подойти?

– Да.

Настя сделала шаг.

– Еще, – сказал Юрчик.

– Ничего же видно не будет, – улыбнулась Настя, приблизившись на пол-метра.

– Я увижу, – заверил Юрчик.

Он поймал полы халата и притянул Настю к себе. Его пальцы коснулись кусочка ткани внизу живота, зацепили, сместили в сторону.

– Смотри-ка…

Настя закусила губу.

На следующий день Юрчик снова исчез.

Когда он не появился вечером, Настя набрала его номер. Отозвался Юрчик быстро, только слова его лишь добавили беспокойства.

– Извини, – сказал он, – не могу говорить. Я позже перезвоню.

И отключился.

За окном пошел мокрый снег. Зима вдруг решила, видите ли, в середине апреля напомнить о себе. Наверное, сошла с ума. Кутаясь в халат, Настя наблюдала, как снег устилает крыши автомобилей, асфальт и ветви деревьев. В течение получаса мир стал слякотно-серым.

Опять во что-то ввязался. Опять.

Юрчик не позвонил ни в восемь, ни в девять, а сам на звонки не отвечал. Далекие, глухие гудки тоскливо звенели в ухе. Ту-у-у. Ту-у-у.

Набросив плед на плечи, Настя села на кухне. Вскипятила чайник. Доела курицу, которая и холодная оказалась очень даже ничего. То и дело хотелось стиснуть мерзнущие пальцы и ходить кругами, но Настя не давала желанию разрастись в одержимость. Ответ Юрчика ничего еще не значит. Ничего.

Звонок сорвал ее со стула. Дыхание сперло, крылья выросли за спиной. Телефонная трубка, издевательски мигая, не сразу далась в руки.

– Юрчик?

– О, как все запущено, – фыркнула трубка.

Радость улетучилась.

– Прости, Яна, – сказала Настя. – Привет. Я думала, это не ты.

– А это я, – сказала подруга. – Что, поссорились?

– Нет, там… Юрчик обещал отзвониться. И что-то давно уже…

– А-а. Ты как, в адеквате?

– В смысле?

– Информацию воспринимаешь?

– Да.

Подруга выдержала томительную паузу.

– Солодовский – супер! – наконец выпалила она. – Мужчина моей мечты!

– А Тема? – спросила Настя.

– Тема – это настоящее. Он, конечно, неплохой муж и отец. Но он обычный. А тут, представь, будто в сказке. Шикарный номер, шампанское, прогулка на катере и безумный, совершенно безумный секс. Он смог три раза!

– Смог чего?

Подруга расхохоталась.

– Того! Я уже шевелиться не могу, а он пыхтит. Бум, бум в меня, как отбойный молоток. Со мной такого никогда не было. Сказка! Представь, Солодовский, почти что долларовый миллионер. Говорит, на нефтяных акциях приподнялся. Приглашает меня на две недели в Доминикану.

– Поедешь?

– Ха! Кстати, я и сейчас в краткосрочной командировке, поняла? Темке не проболтайся. Я на курсах в Самаре.

Настя нахмурилась.

– Каких курсах?

– По маникюру, по педикюру, шеллаку, наращиванию ногтей. Я же по этому профилю. Блин, проснись! Я тебе об этом давно говорила.

– Прости.

– Забыли. В общем, я в Самаре. Вернусь завтра. Тимурчик меня специально в Ковейкино отвезет, чтобы я села, и перед Темой на вокзале вышла как ни в чем не бывало. Ну, должно же у меня быть хоть одно приключение!

– А Тимурчик – это?

Подруга вздохнула.

– Это Солодовский, конечно же! Понятно все с тобой, ты на нервах из-за своего Юрчика. Хотя, видишь, я его имя как-то запомнила. А ты запомнила, где я сейчас?

– В Самаре.

– Правильно. Ну, все. Да, слушай, спросить хочу: бросать мне Тему или не бросать?

– Зачем? А Тошка?

– Тошку я, конечно, с собой возьму! Это даже не обсуждается. В крайнем случае, поживет у мамы.

– Ох, Янка…

– Ну, все, меня нет. Я – в Самаре.

Подруга отключилась, и Настя несколько секунд смотрела на погасший экран. Вот дурочка, подумалось ей. Тут наоборот не хочется никаких приключений, не видеть бы их днем с огнем. Она вздрогнула, вспомнив горящую бытовку и выскочившего из нее человека. Жив ли он? А если умер? И Юрчик опять исчез. Ну что с ним такое! Ведь обещал, клялся, уверял, что уже все!

За окном было темно. Рука сама потянулась к пульту. Это просто чтобы ничего не случилось, где-то внутри Насти, оправдываясь, произнес голос. И добавил вкрадчиво: это же понарошку. Ты никем не жертвуешь на самом деле.

По первому каналу шли новости. По второму – какое-то политическое ток-шоу. Люди орали друг на друга. На местный, честно говоря, даже переключать не хотелось. Но в животе ныло: лапка – не защита, лапка так, фетиш, можно же только глянуть одним глазком, не разменивая Юрчика на кого-либо. Просто глянуть. Убедиться.

Смешно, смешно думать, будто она отнимает чьи-то жизни. Это вообще для самоуспокоения. Гадко, конечно, участвовать в такой торговле, назначать кого-то на роль мертвеца вместо любимого человека. Но ведь она не обладает волшебной силой, и никто по мановению ее руки не валится тут же с инсультом, инфарктом или закупоркой верхних дыхательных путей.

Смешно. Глупо. Игра. Ну, может, не совсем обычная игра, потому что в глубине души Настя надеялась, что да, какая-то сила в ней есть. Прислушаешься – дрожит, как струна. Но не убийственная сила, спасающая.

Юрчик, Юрчик мой!

– …на пересечении улиц Юбилейной и адмирала Макарова. Водитель автомобиля «тойота камри» под запрещающий знак светофора…

Телевизор показывал аварию. Под светом уличных фонарей застыли искореженные груды металла. Вихляющий след шин содрал снег с асфальта, будто кожу. Часть ограждения была снесена. К обочине приткнулись полицейский автомобиль и красно-белый микроавтобус «Скорой помощи». На другой стороне перекрестка толпились люди и темнел силуэт пожарной машины.

– …сейчас спасатели гидравлическими ножницами разрезают останки…

Речь диктора прорывалась к Насте какими-то обрывками. Часть слов пропадала, не долетев до ушей. Били по глазам проблесковые маячки.

– …четверо пострадавших, включая…

Четверо?

– То есть, так? – спросила Настя сидящий внутри голос.

Голос промолчал.

– …состояние трех человек, в том числе, предположительного виновника аварии, врачи расценивают как тяжелое…

Пусть он, подумала Настя.

Не четверо, а один. Он все равно виноват. Он должен ответить. И за Юрчика тоже. Все же уже случилось. Она не подстраивала аварию, не гнала автомобиль, как сумасшедшая, не летела на перекресток, будто за ней мчится Сатана.

В телевизоре возникло озабоченное лицо полицейского.

– Что я могу сказать? Водитель не обратил внимание на красный знак светофора. У нас же на опасных перекрестках теперь стоят видеокамеры…

Он показал куда-то вверх.

– Можно однозначно… Это, конечно, еще будет всесторонне изучаться, но стоит обратить внимание и на тормозной след… Еще снег, да, понимаете? Он не учел. А по зеленому семья ехала на «хундае». Современные машины почти как бумажные, жесть тоненькая, и скорость. А была бы это старая «волга», тонна стали…

Полицейский вздохнул.

– Среди пострадавших есть дети? – спросили его.

Длинный микрофон журналистка чуть ли не в рот пихала служителю закона. Дура какая! Зачем о детях? Не надо о детях!

Настя заерзала на сиденье.

– Да, там пострадал мальчик лет десяти, – ответил полицейский. – Хорошо, что он был пристегнут. Я конкретно не знаю, что с ним, но спасатели его достали первым. Его уже увезли.

– Нет-нет-нет, – зашептала Настя, – ребенка не надо.

– А виновник? – спросила журналистка.

Оператор дал общий план перекрестка, показал осколки стекла и пластика на асфальте, затем взял в фокус измятый автомобиль, над которым колдовали спасатели в светоотражающих жилетах.

– Так вот, – показал на спасателей полицейский, – гражданина сейчас достают.

– Он жив?

– Видимо, да.

– Пьян?

– Без экспертизы я не могу вам сказать.

– Пусть он сдохнет! – прошипела Настя, вдруг жутко разозлившись. – Все выживут, а он сдохнет! Вместо Юрчика.

Она даже скрестила пальцы. Посмотрела на получившуюся фигуру – да уж, Настина лапка. Правда, скрещенные пальцы – это когда лгут. Или нет? Или это на удачу? В институте на сдаче сессии, кажется, все так делали.

И плевали через плечо.

Нет-нет-нет, вдруг испугалась она. Я никому не желаю зла. Просто если человек все равно виноват… Юрчик-то ничего такого не делал. И я его очень люблю. Я не знаю, если с ним что-нибудь… Если есть возможность как-то перенаправить… Слезы неожиданно потекли ручьем, словно прорвало плотину. Телевизионная картинка размылась, и стало не понятно, идет еще сюжет или сменился следующим. Катастрофическое наводнение. Сколько ты его не останавливай, впереди тебя ждет опухшее лицо и красные глаза.

– Пожалуйста, – всхлипывая, проревела Настя. – Пожалуйста, пусть с Юрчиком все будет хорошо.

Утром Юрчик так и не появился.

Но отправил короткое сообщение. «Еще день». День. Понимание обожгло Настю. Юрчик не стал бы писать просто так! Видимо, все очень серьезно. Возможно, его старые дружки не хотят, чтобы он завязывал с дурным прошлым. Или требуют каких-то услуг. Или, может быть, считают его предателем.

Неужели водителя мало?

День прошел как в тумане. В густой, плотной взвеси, сквозь которую проступали то кухня, то окно, то улица, то офис. Знакомые лица мелькали в ней. Насте даже стало казаться, что она – зритель, и ей показывают какую-то скучную интерактивную драму, которую никак нельзя выключить. Она шагала, сидела, работала, перекусывала в кафе, а драма не прекращалась, текла себе мимо, засыпая ее ворохом слов, звуками, подсовывала людей, лавочки, бумаги и магазины.

Она вроде бы даже и не двигалась – ее вели от одного эпизода к другому, от перекрестка перекрестку, от экрана монитора к телефонному звонку: «Не согласитесь ли вы на социологический опрос? Это займет не более десяти…». Туман затекал в голову, скрывая человека, дом, улицу, голоса, но из него тут же выплывали другие фигуры, перемещаясь во времени и в пространстве.

И где-то за ухом зудело: «Юрчик, Юрчик, Юрчик».

Опомнилась Настя только к вечеру. Мир, город словно протаяли из тумана, обрели значение, вещественность, краски. Позвонила мама.

– Как у вас, все хорошо? – спросила она.

– Да, – ответила Настя, обнаружив вдруг, что стоит у продуктового магазина.

– Как вы к нам на дачу-то, планируете?

– Планируем. На этой или на следующей неделе. Только видишь же, снег опять пошел. Не посадишь ничего.

– Ой, да! – сказала мама. – Еще эту жуткую аварию показывали! Отец сказал, по такому снегу водителя и занесло.

– Он гнал на красный!

– Так и Бог ему судья, Настенька. Не знаю только, что там с семьей, что в другом автомобиле ехала. Вроде все живы.

– Там мальчик был…

– Как раз с мальчиком все в порядке, показали его в больнице, даже коротенькое интервью взяли.

Настя радостно выдохнула.

– Живой?

– Живой. Только плечо в гипсе. А что там еще – не сказали. Но мальчишка бодренький. Ему-то все в приключение.

– А родители его?

– Не сказали. Но вроде отцу мальчонки больше всех досталось, он за рулем был. Еще повезло, что удар большей частью скользящий получился.

– Скользящий? Мам, там машина всмятку!

– Так твой отец говорит, что сейчас все автомобили такие, пальцем продавить можно.

– Полицейский в телевизоре тоже.

– Вот видишь! Ладно, значит, ближе к выходным созвонимся?

– Да, конечно.

– Ну, все, Настенька. Пока.

Мама отключилась. Настя посмотрела на погасший экран, и тот, словно вняв ее безмолвной мольбе, вновь ожил.

Юрчик!

– Алло!

Голос Юрчика был напряжен и хрипл.

– Буду к ночи, – только и сказал он. – Жди.

Дальше последовали короткие гудки разъединения.

Живой! – всколыхнулось в Насте. Измученный, но живой. Значит, не зря. Водитель «тойоты» сам виноват. Не выскочил бы он на красный, Настя, может, о нем и не знала бы, и заменой Юрчику выступил кто-то другой. Это ведь так и происходит – чтобы жил один, надо кем-то пожертвовать.

Даже понарошку. Даже если мысленно.

Вдруг там, наверху, ведут счет, кто за кого молится, кто за кого отвечает, кто кого ненавидит или убил бы? Вдруг, исходя из этого, и решают, кому повезет, и этот человек останется жить дальше, а кому нет? В таком случае Настя просто отнимает чуть-чуть жизни от одного и добавляет ее Юрчику. Вот и все. Вместе с дурацкой лапкой.

Невесомый вклад.

А если – та самая пушинка?

Настя зашла в магазин и медленно побрела вдоль стеллажей, через молочный и овощной отделы – к мясному. Взяла в корзинку куриных бедрышек в маринаде, только на сковородку выложи. Взяла упаковку пельменей «Сытные». Юрчик любил эту марку. Попросила свесить и завернуть две прекрасные свиные отбивные. Картошка есть. Чеснок, зелень есть. Яйца тоже есть. Помидоры… Она вернулась в овощной отдел и выбрала несколько крепеньких продолговатых томатов.

Все? Ну нет!

На Настю вдруг напало отчаянное, бесшабашное веселье. Эх, гулять так гулять! Все же хорошо? Ну! Юрчик отзвонился. Мальчишка жив. Чего желать еще? Пофыркивая про себя, чуть ли не пританцовывая, она двинулась за тортом. Душа просила торт. А глаза уже выцедили, выделили из всех прочих гигантского полуторакилограммового монстра, бисквит и шоколад, и белый крем, и какие-то пампушки – в руки взять страшно. Холестериновая бомба. И название – «Желание». Нет, ни в нее, ни в Юрчика этот монстр целиком не влезет, и большую часть, пожалуй, придется выкинуть через день или два.

Ну и что? Настя просунула пальцы под тонкие ленточки, удерживающие монстра внутри прозрачной пластиковой клетки. Я тебя выпущу, сказала она ему. Ты скоро будешь свободен. Потерпишь?

И рассмеялась. Ох, все, все, дождались! Анастасия сошла с ума. Если человек разговаривает с тортом, он – кто? Сумасшедший? Ха-ха. Возможно, он просто счастлив. В конце концов, что за глупые у вас вопросы!

На кассе она попросила два пакета и торт уложила отдельно. Кошмар, если Юрчик объявится поздно, и придется наедаться на ночь. Передвинем-ка мы «Желание» на следующий день, у нас и кроме него другие желания имеются.

Настя вздохнула. Веселье покинуло ее вместе с выходом из магазина. Веселящий газ что ли распыляют над покупателями?

В квартире она почувствовала зуд уборки, и весь вечер меняла занавески, мыла полы, оттирала плиту от накипи и грязи, кафель в ванной начистила до глянцевого блеска, саму ванну с ершиком и «доместосом» за полчаса превратила в ослепительно белое сооружение, заодно повесила новую шторку, а затем уже взялась и за унитаз.

Время пролетело, Настя и не заметила, что уже одиннадцать. Смотри-ка, ну, все, решила она и отложила в сторону тряпки, губки, перчатки, санитарную химию. По-быстрому вымыла руки, переоделась, поставила чайник. Села на кухне, чтобы видеть прихожую и входную дверь. С кружкой остывающего чая стала ждать Юрчика.

Обострившийся слух доносил до Насти вкрадчивый шелест шин за темным окном, голоса, легкое постукивание капель по карнизу, в комнате пощелкивали часы, но ход их был прерывист, почему-то то пропадал, то возникал вновь, за дверью, на лестничной площадке, раздавались шаги, кто-то пробежал вверх, звеня ключами, кто-то осторожно, шаркая, спустился.

Настя почему-то решила, что Юрчик явится ровно в полночь. И тут же ей стало не по себе. А если позже? Вспомнилась какая-то старая история по вурдалаков, где тот, кто не успевал вернуться домой до полуночи, сам становился вурдалаком. Не Гоголь же написал? Или Толстой, другой, не Лев Константинович? Вроде бы Алексей. Там целая семья так пропала. То ли болгары, то ли румыны. Или украицы?

Дед маленького мальчика из избы выманил, всю кровь его выпил. И – один за одним. Еще девушка была…

Настя вздрогнула, повела плечами от озноба. Вот же глупости! Юрчик, в конце концов, не на вурдалаков охотиться ушел. Все это побасенки и сказки. Литература. Но где-то внутри в такт кухонным часам с каждой прошедшей минутой опасливо взводился неведомый механизм. Тик-тик-тик. Рванет после двенадцати.

Без десяти полночь Настя поймала себя на том, что нервно постукивает ладонью по столу. От стенки к стенке волновался в кружке недопитый чай. Хватит! – одернула она себя. Все уже решено.