ООО «Кремль». Трест, который лопнет

Свободный коридор для фашистов

В августе 1939 года Альфредо Кинделан, бывший командующий военно-воздушными силами испанских националистов, тесно сотрудничавший с нацистским легионом «Кондор», с некоторым недоумением сказал Серрано Суньеру, фактическому второму лицу во франкистской политической иерархии и свояку самого каудильо: «Странно, что теперь мы с русскими – союзники».

Речь шла о пакте Молотова – Риббентропа.

Да, благодаря этому документу Сталин становился не только союзником гитлеровской Германии, но и франкистской Испании. А ведь с франкистами только-только закончили сражаться его солдаты, летчики, журналисты, которых он немедленно по возвращении в СССР принялся в индустриальных масштабах сажать и расстреливать. Мало того, Иосиф Виссарионович становился союзником Бенито Амилькаре Андреа Муссолини.

Владимир Путин, встретившись с Ангелой Меркель, сказал: «…когда Советский Союз понял, что его оставляют один на один с гитлеровской Германией, он предпринял шаги, направленные на то, чтобы не допустить прямого столкновения, и был подписан этот пакт Молотова – Риббентропа. В этом смысле я разделяю мнение нашего министра культуры о том, что смысл для обеспечения безопасности Советского Союза в этом пакте был».

Геостратегически с помощью пакта и секретных протоколов Сталин, вопреки мысли, высказанной президентом РФ в присутствии Kanzlerin, которая при этих словах едва справилась с лицом, не выигрывал ничего.

Время для лучшей подготовки к большой войне выигрывал не советский тиран, а Гитлер, получивший возможность с легкостью покончить с разделенной Польшей и сохранить живую (и не только) силу. Не говоря уже о том, что генералиссимус хотел построить на территории Польши «буфер», а получил общую границу с Гитлером, что тоже облегчало нацистам решение задачи глубины и скорости продвижения по территории СССР.

Трагедия Катыни – прямое следствие пакта. Будем менять отношение и к Катыни? Пытаться «понять» интересы «безопасности»?

Вообще Польша, если судить по словам Путина, – не субъект истории и политики, а какой-то объект «пилежа» между старшими товарищами. Может показаться странным, но у Польши в 1939-м существовали (равно как и в 2015 году тоже существуют) интересы «обеспечения безопасности».

Первые месяцы Великой Отечественной, известные как «катастрофа 1941 года», – результат недальновидности Сталина, которую пытается объяснить Путин (почему-то вслед за великим стратегом земли русской и первым ее лейб-историком министром культуры Мединским).

О том, как Сталин относился к многочисленным достоверным донесениям о планах Гитлера начать войну против СССР, как он «исчез с радаров» в первые дни войны, как к нему явились соратники, а он решил, что они пришли его арестовывать за беспомощность и бездействие, – обо всем этом и напоминать-то неловко.

И тем не менее президент находит оправдания пакту – причем делает это второй раз.

Но одно дело рассуждать об этом сюжете, встречаясь с «молодыми историками», чьи научные репутации после той исторической же встречи оказались под большим вопросом, и совсем другое – сделать такое заявление при Меркель, которая нашла в себе такт и политическую мудрость приехать в Москву поздравить российский народ с Днем Победы и принести извинения за фашистскую Германию.

Может быть, и ее визави стоило в своем выступлении напомнить о тех страданиях, которые перенес российский народ, а также народы Украины, Кавказа, Крыма, СНГ и Балтии в эпоху сталинского правления, о бесчисленных жертвах ГУЛАГа, о СМЕРШе, о том, что не берегли солдат, о стратегических ошибках, а не только лишь восхвалять Сталина, да еще в столь дипломатически деликатной ситуации?

Или стоило в эти дни напомнить первые и последние повинные слова генералиссимуса в его знаменитом тосте «За русский народ» 24 мая 1945 года – льстивом, с элементами непрошедшего испуга, который потом отольется фронтовикам, в том числе и в забвении Дня Победы, начиная с 1948 года: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства, и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии».

Летчик штурмовой авиации Александр Зиновьев, впоследствии знаменитый советский философ, в те дни по этому поводу написал крамольные стихи: «Ликованием вмиг переполнился зал… / А истерзанный русский народ / Умиления слезы с восторгом лизал, / Все грехи отпустив ему наперед».

Сталин до определенной степени боялся своего народа. Боялся, что он снесет его, и прежде всего за трагическую ошибку и роковое решение – пакт Молотова – Риббентропа.

Сталин твердо знал, что не он победил в войне, а вопреки ему в войне победил народ.

И это знание заставило его быть еще более жестким к народу в послевоенное время. Народу, для которого война стала временем относительной свободы, спровоцировавшим иллюзии возможной либерализации режима после Победы.

Пакт и секретные протоколы к нему были для Сталина «коктейлем Молотова – Риббентропа», на котором тиран подорвался. И он начал сажать с удвоенной энергией, потому что мстил тем людям, кто спас его от позора, но и помнил его позор.

Одним из чисто военных следствий пакта и сопутствовавшего ему присоединения прибалтийских республик стало чрезвычайно быстрое продвижение немецко-фашистских войск на восток и северо-восток: то, что задумывалось Сталиным как «буфер», стало почти свободным коридором.

Не говоря уже о том, что в результате попытки «буферизации» Финляндии в 1939-м СССР опять же проиграл геостратегически: после объявления Германией войны Советскому Союзу финны начали так называемую «войну-продолжение». Не будь зимней кампании 1939-го, у Гитлера не было бы оснований 22 июня 1941 года заявить в своем радиообращении, что он борется с большевиками и на берегах Северного Ледовитого океана «в союзе (im Bunde) со своими финскими товарищами».

Эта скорость продвижения вермахта географически, политически, геостратегически была подготовлена именно пактом Молотова – Риббентропа и попытками «финляндизации» и большевизации Прибалтики. Блокада Ленинграда началась уже 8 сентября 1941-го, а в Ленинградской области немцы были в начале июля.

Сейчас многие привносят личное в размышления о Победе и войне. Так вот сестра моей бабушки (для определенных товарищей даже специально назову ее имя полностью – Генриетта Герасимовна Кац-Каган), безмерно дорогой и близкий мне человек, пережила блокаду, но потеряла двоих маленьких детей и мужа (попутно погиб на Курской дуге ее племянник, мой дядя, а муж ее сестры, то есть мой дед, умер в ГУЛАГе). Вот она считала, что между пактом Молотова – Риббентропа и блокадой Ленинграда есть прямая связь, и написала очень простые, но горькие и гневные стихи, запомнившиеся мне с детства. Они начинались со слов: «Ценою фактов, страшных фактов, пришлось узнать нам силу пактов».

Эту связь понимали и люди из окружения Франко, с которых мы начали наш рассказ о последствиях отечественного пактостроения. И даже сам Франко, который, как утверждали современники, особым умом не отличался. Он отдавал должное стратегической логике Гитлера, догадываясь еще в 1939 году, что тот начнет войну против СССР. Каудильо, сохранив вооруженный нейтралитет, послал на ту войну свою «голубую дивизию», присягнувшую, благодаря хитрости Суньера, не фюреру, а борьбе с коммунизмом. Division Azul тоже отличилась под Ленинградом…

2015 г.

Наука побеждать Америку

Русские пельмени гораздо лучше госдеповских печенек. При том что, по моему собственному опыту, нет в шумной столовке Госдепа никаких печенек. Только клаб-сэндвич, похожий на томик из четвертого издания собрания сочинений Ленина, какие-то полумертвые суши, вода типа водопроводной и мерзкий темно-бурый напиток в бумажном стакане, который терпеливый американский народ держит за кофе.

Думается, после такого спартанского меню замгоссекретаря США Виктория Нуланд наконец с облегчением по-человечески поела в компании посла США в России Джона Теффта русские пельмени со сметаной. Однако ее встреча на следующий день в российском МИДе не совершила «пельменной революции» в отношениях России и Соединенных Штатов.

Замминистра Сергей Рябков по итогам встречи с Нуланд констатировал: «Проведена сверка часов. В целом ситуация в двусторонних отношениях удручающая, и мы считаем, что ответственность за это на Вашингтоне».

Хотя, судя по всему, работа по давлению на зоны влияния проводится, во всяком случае, до прибытия в Москву Петр Порошенко пообещал Виктории Нуланд не возобновлять боевые действия в Донбассе. Теперь российская сторона должна повлиять на донецких и луганских «партнеров». Не об этом ли договорились Джон Керри и Владимир Путин, утомленные гибридной войной?

Но: ladies first. Как сказал замминистра иностранных дел Григорий Карасин: «Все это нуждается в проверке жизнью. Пока складывается впечатление, что подготовка к подобного рода действиям (боевым. – А.К.) там (в Киеве. – А.К.) идет».

Судя по российской логике, сначала Киев должен умерить агрессивность, а уже потом ее градус на востоке Украины будет снижать российская сторона. Если, конечно, исходить из презумпции ее способности администрировать действия Захарченко А.В. и других товарищей.

Непросто вернуть российско-американские отношения хотя бы в прагматическое русло или в режим дружеского пожатия рук. Но это еще полбеды. Российская государственная пропаганда явно переусердствовала в рисовании устрашающего образа дядюшки Сэма и переплюнула в этом деле Бориса Ефимова, Кукрыниксов и Бидструпа.

Исторические максимумы в негативном отношении населения России к США – только начало истории. Далее следует подготовка, по крайней мере ментальная, к войне с Америкой.

59 % («определенно да» плюс «скорее да») респондентов Левада-центра считают, что США представляют угрозу для России. «Угроза» – понятие растяжимое. Рост по сравнению с предыдущим опросом 2007 года дают две опции – угроза в создании препятствий на пути развития России (абстрактное понятие) и «возможность военного вторжения, оккупации». Последний вариант дал рост на 10 пунктов, с 21 до 31 %.

Это очень серьезные цифры, свидетельствующие и о милитаризации сознания, и о страхе перед войной как таковой, и о готовности к ней, и о диких представлениях о США, и об оценке Украины как очевидного сателлита Америки, «оккупированной» стране, ведущей войну с юго-восточными повстанцами, а значит, с Россией.

Симптоматично, что по мере вставания с колен, подавления «пятой колонны», роста уверенности в державном величии и всеобщей консолидации ушли страхи, связанные с другими опциями угрозы со стороны США. С экономическим и политическим доминированием (ибо у нас теперь, считай, импортозамещенный суверенитет) и навязыванием ценностей (некому навязывать, все нормальные люди – в православно-чекистском мейнстриме).

Сохранились еще остатки советского, подстриженного, как английский газон, школьными политинформациями справедливого представления об обоюдной разрушительной мощи войны двух сверхдержав (при допущении, весьма ныне распространенном, что Россия – сверхдержава вроде СССР): 55 % согласны с тем, что победителей в войне РФ и США не будет.

Но 33 % против 5 % уверены, что в войне победит Россия. Вероятно, без единого выстрела, как в случае с Крымом. Или в результате быстрого марш-броска, как в случае с Грузией.

Огромные военные расходы между 3 и 4 % ВВП, помноженные на рецессию, скоро ввергнут экономику России в настоящий кризис, который даже наконец заметит население. Тем не менее в рамках дальнейшей анестезии среднему россиянину показали танк «Армата» ($8 млн – хоть на Рублевку отправляй за такую цену).

Среднестатистический россиянин по-прежнему пытается воевать, управляя пультом от телевизора. И этот телевизор научил его «науке побеждать» Америку.

И не догадывается он, что наши бескрайние просторы даром не дались этой Америке, а наша заполошная воинственность доставляет ей исключительно головную боль. Причем ничем не снимаемую. Даже пельменями, которыми господин Теффт разминал госпожу Нуланд перед непростой встречей с железными замами министра иностранных дел.

Тот же опрос Левада-центра показывает, что россияне боятся на самом деле не США, а своего президента. О чем, возможно, и сами не подозревают.

32 % респондентов верят в то, что в случае боевых действий Путин может дать приказ использовать ядерное оружие (почти столько же, что характерно, сколько граждан уверены в победе в такой войне и сколько ожидают «оккупации» со стороны США). Примерно треть испытала страх от заявления президента о возможности использования ядерного оружия.

Что ж, наша власть, пугая супостата, напугала свой народ. Будем «бомбить Воронеж» назло Обаме.

2015 г.

Единство в однообразии

На чем завершается Родина

«Конец истории» Фрэнсиса Фукуямы считается фальстартом – статья 1989 года, а затем одноименная книга 1992-го, вдохновленные победой либеральной демократии в существенном числе стран мира и падением коммунизма, оказались, по общему мнению, чрезмерно оптимистичными. Зато самый настоящий конец истории таки состоялся в России: министр культуры Владимир Мединский объявил, что единый учебник истории должен заканчиваться приходом Владимира Путина к власти – выборами 2000 года. Дальше история заканчивается.

Начинается рай земной, который и описать-то невозможно обычными средствами – только методами телевизионной пропаганды. Жизнь после конца, своего рода загробная. И бесконечно счастливая. «Когда я говорю о современной России, мне кажется самым правильным со всех точек зрения поставить точку на 2000 годе, на вступлении в должность президента. Все что дальше – современность. Это снимает массу вопросов, связанных с персоналиями в том числе», – поделился своим открытием министр культуры.

Конечно, это снимает любые вопросы. Например, вопрос о возвращении в 2001 году советского гимна, которое породило забытый ныне анекдот: звонят Путину из «Кока-колы» и говорят: «Владимир Владимирович, а нельзя ли вернуть советский флаг и разместить на нем символику нашей компании? Миллиард долларов». – «Да вы что – кто же такими вещами торгует?!» – «Пятьдесят миллиардов». – «Это кощунство!» – «Триллион!» – «Одну минуточку». Путин звонит Александру Волошину: «Александр Стальевич, когда у нас контракт с “Аква фреш” на флаг заканчивается?». Словом, продается все, кроме знамени. Но за хорошую цену и знамя тоже. Это главное свойство российской истории, в том числе после 2000 года, когда она наконец уже счастливо закончилась. Есть еще ряд вопросов не для учебника.

«Норд-Ост», 2002 год. Арест Михаила Ходорковского, 2003-й. Беслан, 2004-й. Операция «Преемник» с выборами думскими 2007-го и президентскими 2008-го. Соблазн медведевской модернизации. Операция «Третий срок». Протестное движение. Ну и всякие мелочи вроде силовиков, распиливающих уже однажды поделенную собственность. Причуды внешней политики, начавшиеся с мюнхенской речи. Сырьевое проклятье. Восстановительный рост экономики начала нулевых, приписанный Путиным к нескончаемому потоку своих достижений. Рецессия, которую можно смело записывать в заслугу Путину. Годы 2012—2013-й со всеми их законами Димы Яковлева, о митингах, об НКО, о защите чувств верующих, процессом Pussy Riot, странностями Следственного комитета, с первыми политическими эмигрантами с мировыми именами.

Вопросы, требующие рефлексии и собственного мнения. Вопросы, которые не затолкать в узкое горлышко единого учебника, который готовится в логике «учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Вопросы, на многие из которых нет ответа, например, в той части, которая касается поведения властей во время террористических актов. Словом, история не заканчивается в 2000 году. Она только начинается.

И потом это неполиткорректно: получается, что Путин – продукт 1990-х, в полной мере подготовивших его приход. А ведь они у нас по сию пору официально считаются «лихими». Что могут подумать о Путине дети?

Но это еще не все. Министр образования и науки Дмитрий Ливанов заявил: «Я слышал предложения о создании единого учебника по литературе. Мы внимательно изучаем эти возможности… Если в этом будет необходимость, можно рассмотреть создание единых учебников по другим предметам». Не зря про Ливанова инсайдеры говорят, что он из тех, кто следует формуле «Шаг вперед, два шага назад». Меры, принимаемые им по осовремениванию образования и науки, никак, ну просто никак не бьются с подобного рода заявлениями.

Каким может быть единый учебник литературы? Таким же, как и единый учебник истории. Идеологизированным. Адаптированным под, деликатно скажем, экстравагантные представления о прекрасном нынешней власти. Идущим навстречу пожеланиям православной общественности. Строго говоря, лучше ограничить временные рамки такого учебника 1910-м, уходом Льва Толстого из Ясной Поляны. А лучше и этот факт не вспоминать – чтобы РПЦ не обидеть.

С биологией тоже не все может оказаться просто. А прав ли был Дарвин в свете последних законов, принятых Думой? А с физикой? Разве может существовать единый учебник физики без теологических постулатов? В общем – «все в руце божией». Или, как говорил Никита Пряхин, «как пожелаем, так и сделаем».

Закончим историю в 2000-м, литературу в 1910-м, в биологии отменим Дарвина и физику оснастим божьим промыслом.

И немедля заживем долго и счастливо. Причем вне истории. Ибо история – это все предрассудки, придуманные, чтобы уязвить Россию, лишив ее навеки суверенитета. Кажется, при таком подходе у России нет не только прошлого, но и будущего. Главное же, что у нее с такой властью нет настоящего. Природу этого явления и Фукуяма не смог бы объяснить.

2013 г.