Однако напрасно учёные пытались хоть что-то рассмотреть в проносившейся мимо темноте.
Ничего. Но они упорно продолжали вглядываться, открывая по банке поглотителя каждые пятнадцать минут – по звонку таймера-будильника, и каждые пять минут слушая шипение свежей дозы кислорода. Становилось и холодно и сыро – стёкла всё ещё запотевали. Ихтиологи натянули свитера.
При приближении ко дну, часа через два после начала спуска, скорость его снизили до ноль трёх, а затем – и ноль одного метра в секунду. Когда, по расчётам, до дна оставалось метров пятьдесят, довели её и вовсе до ноль ноль пяти – поэтому в свете включённых на полную прожекторов ещё добрых десять минут всё равно ничего нельзя было разглядеть.
Но вот наконец – показалась буро-зелёная поверхность!
Сомневаться не приходилось: это – дно!
Дождавшись, пока батискаф опустится так, чтобы до него было не менее десяти метров, Хацармавеф застопорил спуск, и запустил двигатели на малый ход.
Теперь странная, вся в рытвинах и буграх ила, поверхность, медленно проплывала под ними. В боковые иллюминаторы её было видно намного хуже, зато в донном она представала во всей первозданной красе. Профессор позволил себе… презрительно фыркнуть:
– Как сказал бы наш просолённый капитан – «Вот чёрт!». Будем откровенны – здесь не на чем взгляду задержаться! Вот уж поистине тоска зелёная. Может, мы были слишком оптимистичны? И глубины на самом деле мертвы? А все обитатели живут в верхних трёхста саженях*?..
* Морская сажень – 1, 82 метра.
– Что вы такое говорите, господин профессор! Ведь есть же результаты «Челленджера», да и другие суда производили глубоководное траление… Нет, кто-то здесь жить просто обязан!
Не успел Хацармавеф закончить свой маленький взволнованный спич, как в поле зрения бокового иллюминатора, действительно, вплыла Глубоководная Жизнь!
И пусть представлена она была лишь жалкой блёкло-полупрозрачной морской звездой с карикатурно тонкими и длинными отростками-щупальцами, оба сразу почувствовали себя уверенней и спокойней.
– Подай чуть назад, и зависни, когда будем прямо над ней! – профессор возился с камерой нижнего иллюминатора, его ассистент манипулировал рычажками моторов.
– Да, вот сейчас хорошо. Снимаю! – камера щёлкнула. Профессор поторопился зарядить новую пластинку, скомандовав, – Двигаемся дальше.
Странное белёсое создание осталось позади. Но спустя ещё пять минут они проплыли над ещё одной, тоже двухфутовой, и пятилучевой, звездой. Её уже не снимали. Как и полупрозрачного краба, чуть позже появившегося в поле зрения.
– Наконец-то! – облегчение в голосе профессора показало, что он уже и не надеялся на чудо. Но вот оно – в свете ярких лучей электричества отразился повернувшийся боком, а затем и стремительно исчезнувший в темноте хвост ярко окрашенного тела, – Право на борт! Ещё! Так держать! Включай на полную!..
Теперь они преследовали, по крайней мере, похожее на дракончика создание, очень сильно отличающееся от медлительных и тонконогих крабов и звёзд.
Но пятиминутный спурт результатов не дал: метнувшееся перед иллюминатором переливчато-цветное тельце догнать не удалось.
Это было обидно: погружение уже пора было заканчивать, так как кончался запас электроэнергии, и аккумуляторы разрядились почти до допустимого предела.
Восемь часов, проведённых в темноте и сырости, сказывались и на людях: профессор тяжело дышал, и Хацармавеф с опасением поглядывал на шефа-напарника – мало ли… Лекарства от сердца он держал наготове.
Остановив двигатели, ассистент сказал:
– Сэр! Энергии почти нет. И, поскольку мы нашли место, предлагаю всё же всплыть – не знаю как вы, я уже не чувствую пальцев ног!
Профессор, отойдя от угара погони, был вынужден согласиться – догнать шустрое создание на севших аккумуляторах невозможно. Горестно вздохнув, он сказал:
– Ах… Прямо, как в оперетте: счастье было так возможно, так близко! – и добавил совсем другим тоном, – Ты, разумеется, прав. Мы вовсе не железные. Всплывай!
Загудела продувка, батискаф слегка качнуло.
Покрытое илистой слизью дно стало быстро удаляться, и вот они уже всплывают с максимальной скоростью.
– Поздравляю, коллега! – Пристли пожал руку ассистента, – Не будем ходить вокруг да около. Нам чертовски повезло! Мы увидали нашего друга пусть в конце, но – первого же погружения! Это может говорить только о том, что такие как он здесь весьма распространены! И мы сравнительно легко обнаружим ещё несколько экземпляров!
– Полностью согласен с вами, сэр! – Хацармавеф испытывал немалую радость – больше от довольного вида руководителя, чем от собственно подтверждения расследуемого ими феномена, – Мы почти наверняка найдём ещё Dragonus Rasselii завтра с утра. Конечно, начав с этого места…
Всплытие прошло штатно. На поверхности как раз вовсю разыгрывался грандиозный спектакль «закат в тропиках».
Первую, а затем и вторую ракету легко заметили с «Джорджа Вашингтона», оставшегося в четырёх милях за кормой батискафа.
На борт уставшие и продрогшие буквально до костей учёные поднимались уже в темноте.
Бодрость духа и огонь в жилы помог вернуть добрый глоток – как капитан почему-то называл добрую пинту – выдержанного и «проверенного в боях» рому…
А силы и оптимизм – отличный ужин.
С утра профессора слегка знобило.
Однако это не помешало бы ему тут же снова начать новое погружение. Помешали объективные обстоятельства: за ночь дохленький и тонко тарахтящий моторчик генератора не смог полностью зарядить изрядно севшие аккумуляторы. Посещение стальной сферы выявило ещё неприятность: влага уже скопилась на дне в виде перекатывающейся туда-сюда под действием качки, большой лужи.
Так что пришлось заняться её устранением, завтраком, заменой коробок с поглотителем, и израсходованных баллонов с газами. Поколебавшись, профессор принял и хинин – чтобы избежать рецидивов подхваченной в тропиках сорок лет назад лихорадки. Хацармавеф… отделался насморком.
День учёные посвятили прогулкам по палубе, и «заряжению солнечным светом», как обозначил лежание в шезлонгах на крыше рубки сам Пристли.
В пять утра следующего дня двое вахтенных уже завинчивали люк. В десять минут шестого чёрно-жёлтая труба выходного колодца скрылась в лёгких, как бы ленивых с утра, волнах.
Погода благоприятствовала замыслам профессора – волнение не превышало одного балла, барометр уверенно показывал «великая сушь», и солнышко никак не могло отвертеться от своей миссии прорезания пучин светом до глубин в двести-триста метров: на небе не было ничего, даже мало-мальски напоминавшего облака.
К восьми часам батискаф уже вовсю бороздил придонные просторы, выбрав, правда, несколько другую тактику поиска.
Теперь все прожектора были выключены, и поиск вёлся при тусклом призрачном освещении от паннели с приборами, так, чтобы сразу заметить и запечатлеть объект, оказавшийся бы под дном судна. Скорость, правда, снизили до половины узла.
Через два часа, когда глаза учёных привыкли к темноте, они уже могли различать отдельные объекты внизу – всё тех же похожих на веточки, глубоководных морских звёзд и крабов, и бугры из слизистого ила. Но напрасно они бороздили океан в разных направлениях – позавчерашний друг появляться почему-то не спешил…
– Быть может, его пугает шум от наших моторов?– шёпот Хацармавефа звучал хрипло. Да и сам он каждые пять минут глухо сморкался в кусок парусины, который предусмотрительно захватил с собой, – Может, стоит выключить их, и подождать? Вдруг приплывёт сам – из любопытства?
– Хм-м… Устами младенца… Не возражаю, Джимми – давай попробуем.
Внутрь батискафа гул от моторов всё равно не проникал, но со слов капитана и старпома учёные знали, что снаружи его слышно отчётливо. Ход застопорили, и теперь тишину нарушали только вздохи кислородного клапана каждые пять минут, и тихие звонки «будильника-таймера», отмечавшие время для открытия очередной банки с поглотителем.
Почти час сидения в относительной неподвижности привёл лишь к тому, что оба мученика от науки замёрзли, кажется, ещё больше – теперь профессор откровенно стучал зубами, несмотря на тёплые брюки, куртку и шапку. У его напарника напротив – прекратился («замёрз», как пошутил по этому поводу сам Хацармавеф) насморк. Когда терпение Пристли было готово лопнуть, вожделенный объект вдруг как-то довольно быстро сам вплыл прямо под дно батискафа.
– Скорее! Полный свет! – вспышка мощных прожекторов совпала со щёлканьем затвора. Однако сделать больше одного снимка не удалось – ослеплённые глаза успели только отметить мелькнувший в спасительной темноте ярко-красно-синий хвост чего-бы-это-ни-было.
Трясущимися от холода руками профессор заменил фотопластинку камеры донного иллюминатора. Затем кое-как попробовал привстать, и пальцами растереть ноющую спину:
– Чёрт! Думаю, во второй-то раз он уж точно не купится!
Хацармавеф вынужден был согласиться – на такую уловку даже идиот во второй раз не клюнет. То есть, нужно или ограничиться полученным снимком, (хотя – ещё неизвестно, что там получилось!) или организовывать поиски по старому способу.
Так что включив весь наружный свет, и рыская во все стороны, батискаф двинулся вдоль морского дна, уже не скрываясь, и вовсю гудя моторчиками. Минут через десять, действительно, такая «нахальная» тактика оправдалась: дракончик парил над дном в пяти-шести метрах, и смотрел во все огромные глаза на приближающееся железное чудовище о десяти сверкающих фарах.
– Смотрите, про…– только и успел сказать Хацармавеф, как вдруг сверху на батискаф что-то мягко обрушилось. По-другому не скажешь – огромный аппарат, словно былинку, вдавило в дно медленным, но могучим толчком.
Нижний иллюминатор сразу погрузился в слизь, и ослеп. Профессор отреагировал мгновенно:
– Сбросить весь балласт! Продуть все цистерны! Все моторы – на всплытие!
Хацармавеф поспешил исполнить все указания, попутно отметив, что боковые иллюминаторы пока свободны, но видно в них всё то же дно и поднявшуюся со всех сторон муть.
Теперь батискаф сотрясали толчки, шедшие, казалось, со всех сторон. Нечто большое и сильное явно сопротивлялось почти пяти тоннам усилия всплытия – именно столько в сумме давал сброшенный балласт и наполненные воздухом балластные цистерны.
– Что это может быть, сэр?.. Чёрт его побери – похоже, оно хочет нас… Съесть?!
– Думаю, мой друг, вы правы. – со странной невозмутимостью сказал профессор, – Однако по моим расчётам, нашей достаточно большой силе всплытия эта тварь сопротивляться не сможет, и через несколько минут этот актуальнейший вопрос решится! Или мы вынесем её на поверхность… Или она оставит нас, и уберётся к дьяволу!
– Но что же это за тварь такая здоровенная?! – в голосе ассистента академического спокойствия уж точно не было.
– Сейчас увидишь. – весьма многообещающе отозвался профессор, – Или я плохо знаю повадки медуз.
Через минуту в поле зрения действительно показались края огромного, похожего на блин, выгнутый куполом, тела. Оно казалось серо-зелёным и почти прозрачным. Волнообразно колыхающиеся края его явно стремились противостоять подъёмной силе батискафа, и пока делали это весьма успешно. Батискаф раскачивался и танцевал, но от дна отделиться не мог.
– Господин профессор, сэр…– убедившись, что их жизням непосредственно ничего не угрожает, Хацармавеф вздохнул свободней, – Но почему – медуза? И… вы ждали нападения?!
– Ты снимай, снимай, – напомнил Пристли ассистенту, и тот послушно защёлкал камерами, пытаясь запечатлеть странные очертания врага, – А я пока расскажу тебе, почему – медуза, и как я вычислил её повадки.
Ну, начнём с элементарного. Почему тело дракончика вместе с перьями (перьями!) расползлось в слизистую неопределённую массу? Сейчас дам намёк – чьи тела на суше расползаются в такую массу?
– Н-ну… медуз!
– Правильно. Пока всё понятно. Ну а дальше нужно немножко дедукции, и немножко – анализа. Или – элементарного здравого смысла. Почему тело огромной неопределённой массы было связано с драконом странным канатом? А, ещё не понятно.
Ладно, сам скажу – оно составляло просто вырост из этого тела! Вон, у моллюсков же – есть глаза на стебельках!.. Так что выросты бывают всякие…
И когда расползлось, разложившись, основное тело, расползся и его вырост – ведь он, несмотря на все странные «украшения» – всего лишь вырост! И состоит из того же материала!..
Но вернёмся к нашим баранам. Так вот: дракончик – это приманка. Которую использует медуза-удильщик! Она держит эту приманку – маленького, и, вроде, беззащитного дракончика – под собой, и медленно дрейфует над дном. И как только найдётся желающий напасть и отведать симпатичного «живца», медуза опускается сверху, и обволакивает горе-охотника своим телом. После чего начинается процесс пищеварения.
Вот и всё!
– Вот это да! Но послушайте, сэр!… Получается, вы всё знали заранее… Зачем же вы рассказали этим беднягам-морякам… да и мне – эту байку про «драконус Расселии»?!
– Зачем рассказал… Ну, во-первых, я всё же не был уверен, что то, что я вычислил – верно. Ну, а во-вторых… Ловля на живца довольно опасна. Капитан мог воспротивиться нашему – ну, вернее, моему! – плану. Слишком уж риск велик – а ну, как подъёмной силы не хватит? Вот поэтому-то мы и не взяли никаких сетей – чтобы самим не запутаться. А уж о том, чтобы поймать двадцатифутовой сетью девяностофутовую медузу – и речи нет!
– Знаете что, господин профессор, я всё-таки ещё не совсем уверен, кто из нас кого поймал! Эта штука, вроде, нисколько не ослабевает! – Хацармавеф снова начал проявлять признаки беспокойства, и сморкаться – его нос «отогрелся» от волнений.
– Ну… откровенно говоря, я и сам не рассчитывал, что эта тварь столь сильна и вынослива, – в голосе профессора сквозило некое чувство вины. – Ведь медузы практически состоят из слизи. А это значит, что их мышцы не очень прочны и не способны на значительные усилия долгое время. По моим расчётам, мы уже должны были всплывать – хоть с этой штукой, хоть без неё!
– А ещё меня смущает… – пробормотал Хацармавеф, открывая по звонку очередную банку с поглотителем, – что к нашему «другу», похоже, прибывает подкрепление…
Взгляните-ка сами!
Профессор взглянул, и традиционную полуулыбку как водой смыло – с трёх сторон к батискафу приближались ещё три «дракончика». Теперь-то было отлично видно, что они болтаются на концах длинных и почти прозрачных щупалец, и тянутся наверх – к огромному волнообразно шевелящему краями, туловищу.
– Ты прав! Вот уж не ждал!.. Чёрт! Если они передерутся, мы сможем освободиться… Но если – они будут работать совместно… Нам – конец! Чёрт! Чёрт! Есть у нас ещё что-нибудь, что можно было бы сбросить?! Впрочем, что я спрашиваю! Вот старый дурак! Обрёк на смерть и себя, идиота, и молодого человека!..
– Не надо так говорить, сэр!.. Сбросить мы, конечно, ничего не можем… – Края медуз-пришельцев скрылись из поля зрения – они явно забрались сверху первой медузы, чтобы ещё сильней вдавить странную, но большую – всем хватит! – добычу в илистое дно!
– Зато можем… Пострелять! Да! У нас же наготове десять ракетниц! Может, попробуем, сэр?!
– Да! Терять нам уж точно нечего… Но помни – не больше пяти! Иначе нам нечем будет подать сигнал, и нас не заметят! Тогда мы точно так же утонем… Но сработают ли ракеты столь глубоко под водой?!
– Вот и проверим! Отступать-то нам, как вы сами сказали, точно – некуда! – Хацармавеф, пыхтя и ворочаясь, щёлкнул тумблером первой ракеты. Удивительно – но та сработала.
Звука, правда, не было, но яркий свет проник прямо в тело покрывающей их медузы, заставив ту так содрогнуться, что батискаф резко качнуло.
– Скорее! Вторую! Действует! – профессор почти кричал.
Хацармавеф и сам был недалёк от истерики. Но выпускал ракеты аккуратно и чётко.
Вторая. Тряска всё сильней. Третья. Четвёртая. Толчки, вроде бы, пошли на убыль… Пятая.
– Знаете что, профессор?! Если мы погибнем на поверхности, это будет не так обидно!
Почему-то это бессмысленное заявление рассмешило обеих, и громкий хохот совпал с огненной феерией ещё двух ракет.
Внезапно батискаф сильно клюнул носом. Затем – словно что-то разорвалось, и он рывком отделился от дна.
Звучные шлепки чего-то эластичного прошлись по стальному шару каюты, и раздался резкий скрежет сминаемого и разрываемого металла. Иллюминаторы на секунду закрыла тёмная масса. Затем она исчезла. Один из прожекторов погас, и батискаф, раскачиваясь, стремительно понёсся к поверхности. Вскоре ход выровнялся, и ощущение движения почти пропало.
Профессор не придумал ничего лучше, как вслух прочесть благодарственную молитву. Дрожащий хриплый голос Хацармавефа присоединился к его теноровому тембру, и к концу молитвы она звучала почти… весело.
– Как думаете, сэр – они нас… Не догонят?
– Вот уж нет! Посмотри сам – больше метра в секунду! Ни одна тварь не сможет подниматься с такой скоростью, как мы сейчас! Её просто разорвёт внутренним давлением! Вот уж слава Богу, наш аппарат такого не боится!
Оба, отдышавшись после встряски с «ловлей на живца», вытерли обильно, несмотря на лютый холод, выступивший пот, и вздохнули. Профессор – с облегчением и неким раскаянием, ассистент – просто с огромным облегчением.
– Как нам повезло с этими ракетами! – Хацармавеф глупо улыбался, – Вот что значит – старый добрый термит! Горит, как миленький даже под водой!
– Да уж… Никогда бы не подумал, что эти ракетницы сработают на глубине двух миль.
Оба помолчали, профессор смотрел в полностью залепленный слизью донный иллюминатор, Хацармавеф вскрыл очередную банку, и снова высморкался. С минуту в тесном сыром пространстве было тихо.
– Скажите, господин профессор, – голос Хацармавефа звучал уже почти обычно, – А если бы мы и вправду, вытащили эту тварь с собой на поверхность – что бы вы с ней стали делать?
– Ну как – что?! В Лондонский зоопарк продал бы!.. Шучу, – поспешил исправиться профессор, видя возмущённо открытые глаза и рот, – Нет, конечно. Но… Поторопился бы отобрать как можно больше тканей для исследований, а для «дракончика», если вспомнишь, – мы взяли огромную двухсотлитровую банку с лучшим формалином! Жаль. Не удалось «поохотиться»!
– Знаете, профессор – вот уж точно: это была охота на охотника, который сам охотился на охотника…
– Который охотился на него самого! – закончил Пристли умную мысль. После чего несколько истеричный смех возобновился…
Подъём в этот раз занял не больше часа – ведь с ними не было трёх тонн свинцового балласта.
Восьмая ракетница сработала – они видели отсветы через толщу воды…
Первое, на что обратил внимание Хацармавеф, когда пришвартованный к борту «Джорджа Вашингтона» батискаф «раскупорили», – острый запах бензина.
– Господин профессор! У нас течь! Точно – вон пятна! – действительно, послеполуденное солнце чётко обозначило масляные разводы на воде.
– Действительно… Капитан! Сэр! – а голос-то у профессора, оказывается – будь здоров! Таким только на поле битвы приказы раздавать!
Голова капитана Паркера с неизменной сигарой во рту почти мгновенно возникла над бортом:
– Слушаю вас, господин профессор?.. – если капитан и был удивлён столь громкими криками, по нему этого не было заметно.
– Сэр! У нас течь! Бензин изливается через дыру… э-э… возникшую в результате технических неполадок! И нужно как можно скорее начать перекачку его обратно в танки! Иначе наша посудина весьма быстро утонет.
– Понял вас, сэр. – капитан сплюнул прямо в радужно переливавшееся пятно, и в свою очередь заорал, – Боцман! Срочно троих вахтенных – к насосам! И ещё двоих с ключами – вниз, на батискаф! Пусть отвинтят чёртовы заправочные люки этого… аппарата, и откачивают бензин!
Подняв голову к кормовой надстройке, Паркер счёл нужным дополнить:
– Лайтмен! Не отсоединяйте стропы крана! Пусть для гарантии пока останутся!
– Есть, сэр! Может, приподнять немного… эту штуку? – старпом прекрасно слышал весь диалог.
– Нет, не надо… Она ещё слишком тяжела! Вот как ребята всё откачают – пожалуйста. Поднимайте, устанавливайте на козлы, и приступайте к заделке пробоин!
– Есть, сэр! – Лайтмен вернулся к будке крана.
Профессор с ассистентом к этому времени уже поднялись на борт по верёвочному трапу. Их место заняли двое матросов с разводными ключами. Сверху им почти сразу спустили рукава со стальными горловинами. Вскоре затарахтели помпы, и тонны бензина начали занимать своё исходное положение – в трюмных танках «Джорджа Вашингтона».
– Смотрите-ка… Уже полпятого! Господин профессор! Как насчёт небольшого, хоть и несколько запоздалого ланча? Впрочем, возможно и совместить его с обедом…
– Благодарю, капитан, сэр… С удовольствием. Только вначале, с вашего разрешения, мы переоденемся.
– Разумеется, господин профессор и… вы. – капитан вежливо кивнул, – Ждём вас.
«Небольшой запоздалый ланч» начался с ещё пары добрых «глотков» рому, к пробирающему до кончиков ногтей вкусу которого учёные уже почти привыкли, и даже восприняли с неподдельным энтузиазмом предложение «согреться побыстрей».
Холодная копчёная баранина под острым чесночным соусом и сэндвичи с сыром довольно быстро исчезли с подносов, после чего все приступили к чаю – это только на обед полагался кофе.
– Простите за… э-э… нескромность, – снова начал уже отчитанный за назойливость старпом после того, как чашки опустели, и были наполнены вновь, – Нашли вы, сэр, этого… драконус… как его там?.. – Расселии?
– О, да… – профессор не улыбался, как обычно, и был весьма серьёзен, чему все моряки и доктор удивлялись на протяжении всего ланча, – Я нашёл всё, что хотел. И даже больше!
– Э-э… Расскажете? – за всех, с тщательно скрываемым огромным любопытством, спросил капитан Паркер.
Профессор… почесал затылок.
– Да! Расскажу, будь оно неладно, якорь мне в печень!
Воцарившаяся тишина была почти столь же полной, как и в подводных пучинах. Таких выражений от всегда сдержанного и оптимистичного профессора не ожидал никто!
– Господин капитан… сэр, и господин доктор, – профессор поклонился в сторону Паркера, старпома и врача, – Должен сразу принести вам свои извинения за позавчерашний… маленький спектакль. Ведь никакого «Драконус Расселии» не существует!
Тишину не нарушил никто, но атмосфера сразу сменилась – теперь к удивлению добавилось… Ещё большее удивление.
– Так вот. Зверь, за которым мы отправились в пучины вод, если мне позволят так выразиться – вовсе не дракончик. Правильнее его всё же назвать – «Монструс Расселии». То есть чудовище Рассела! И уж поверьте – эта тварь пострашнее пресловутых морского змея и гигантского спрута!..
Профессионализм – великая сила. Чтение лекций наложило свой отпечаток: рассказчиком профессор оказался великолепным. Он полностью завладел вниманием аудитории, и когда его драматичное повествование дошло до момента, когда на помощь грозному и беспощадному собрату пришли ещё три твари, за столом послышались вздохи (со стороны доктора) и крепкие солёные выражения (со стороны морских волков). Описание действия ракетниц все встретили с явным облегчением.
Переведя дух, все зашевелились, капитан же сердито произнёс:
– Знаете что, господин профессор… Вы были абсолютно правы – если бы вы сразу рассказали, как обстоят дела в действительности – я бы просто не позволил вам спуститься туда! А вам самому-то – как не стыдно? Ведь это, получилось бы, что по моей – пусть и косвенной! – вине, вы бы приняли мученическую смерть!
– Вот этого-то я и боялся даже больше, чем нашего «друга», – профессор уже опять слегка улыбался, – И этого ни в коем случае не мог допустить! Ну, посудите сами: столько усилий, времени, денег, наконец – и всё это только для того, чтобы отступить назад на самом пороге Величайшей Тайны Океана?!
– Я на это вам так отвечу, дорогой сэр – ни одна «Тайна Океана» не стоит того, чтобы оплачивать её раскрытие человеческими жизнями!
– Разве, сэр?.. – профессор гордо вскинул голову, чувствуя, что сомнению подвергнут основной принцип жизни естествоиспытателей, – А как же тогда Нансен? А Амундсен, прошедший-таки северным путём вокруг Америки? Ведь он знал – что практической пользы от этого не будет, и ни одно обычное судно там всё равно не пройдёт?.. А сэр Пири, который уже двадцать лет пытается покорить Северный полюс, хотя все – и он в том числе! – знают, что кроме льда и океана он там ничего не найдёт?!
– Погодите-погодите, господин профессор! – капитан сделал жест ладонью, как бы отгораживаясь от «пионеров природных открытий», – Мы все прекрасно понимаем, что, так сказать, первопроходцы нужны – чтобы потом остальные люди могли воспользоваться плодами… И так далее. Но!
Вспомните-ка! Амундсен проходил по северному пути три года! И с ним – как и с Пири и Нансеном – были только подготовленные, тренированные полярные ветераны! Я уж не говорю о годах подготовки и исключительно кропотливо подобранном оборудовании и рационе!..
И позже – он и Нансен пользовались только специально построенным судном! Потому что обычные были бы раздавлены, словно скорлупки! В результате, собственно и был рассчитан и построен знаменитый «Фрам» – чтобы избежать ненужных человеческих жертв, если уж кому-нибудь ещё приспичит «пооткрывать» чего бы то ни было во льдах.
А сэр Пири вообще всегда едет с такой огромной группой страхующих и прокладывающих ему дорогу, что я не удивлюсь, если через год-другой он своего добьётся! Ведь именно основательная подготовка и профессионализм участников экспедиции гарантируют, что все участники такого похода в «неведомое» останутся живы!
– Согласен с вашими аргументами, сэр. Но – позвольте напомнить. Ведь кое-какую подготовку провели и мы – вот, огромный и надёжный батискаф…
– Простите, насколько надёжный? – капитан воспользовался паузой в ответе профессора, и иронии в его голосе не заметил бы только пингвин, – Настолько, что вам нечем было отбить нападение, которого вы даже ожидали?! И ещё настолько, что первый же выломанный прожектор привёл к огромной течи бензина?! А ведь будь это отверстие ещё хоть на полдюйма побольше, – капитан показал кончик пальца, – и не всплыло бы ваше детище уже никогда!
– Но позвольте, сэр,– профессор выпятил подбородок, и нахмурился, собираясь возразить.
Внезапно оглушительный, словно где-то порвалась струна гигантской гитары, звон лопнувшего стального каната, и крики, прервали спорящих.
– Батискаф! – только и успел крикнуть профессор, как все уже кинулись наружу.
Они подоспели как раз к кульминационному моменту драмы.
В свете заходящего солнца батискаф, отливавший всеми тонами от розового до пурпурного, раскачивался носом вниз на единственном уцелевшем тросе. Стрела крана ходила ходуном, однако пока держалась. Но вот, с ужасающим скрежетом и звоном лопающихся стальных струн, разорвался и последний трос.
Висящая на высоте десяти футов над водой чёрно-красная махина нырнула в воду почти как профессиональный пловец – строго вертикально.
– Люки! Люки! – закричал Хацармавеф. Профессор схватился за сердце.
Погрузившись в воду полностью, батискаф было вынырнул на мгновение, затанцевал на поверхности… Но дифферент на нос оказался слишком велик: входной люк рубки оказался ниже поверхности океана.
Тёмно-красный, глянцево-кроваво отсвечивающий в лучах закатного солнца аппарат, пуская булькающие пузыри, и переваливаясь с борта на борт, медленно, и совсем не грациозно, ушёл под воду. Напоследок детище профессора выпустило ещё пузырь бензина, на несколько секунд сбившего волны, и испачкавшего борт «Джорджа Вашингтона».
Воцарившуюся тишину прервал Хацармавеф:
– В следующий раз надо делать заправочный люки гораздо меньше – не шире трёх дюймов…
Капитан возмущённо фыркнул.
Профессор, выглядевший, как ни странно, взбодрившимся, сказал:
– Следующего раза – не будет!
Моряки с недоумёнными улыбками переглянулись, Пристли же пояснил:
– Вы безусловно правы, капитан, сэр! Если уж «покорять неведомые пучины», то – действительно, на чём-нибудь более солидном, защищённом, и надёжном!
– Но господин профессор… Ведь у нас ничего нет – из доказательств только одна фотопластинка с «драконом», и ещё шесть – с краями монстра!
– Знаете что, Хацармавеф… Чёрт с ними, с доказательствами! Я вот думаю, что о нашей экспедиции, и о том, что мы пытались доказать, лучше всего…
Вообще никому не рассказывать!
– Почему же вы так стремились к совершенно противоположному всего пять минут назад?!
– Потому, сэр, что это было до гибели нашего судна! – профессор что-то пожевал губами, перекатился с пятки на носок, и обратно. Потом всё же счёл нужным пояснить, – То, что наше детище столь внезапно затонуло, уже фактически выполнив свою задачу, и столь… э-э… мужественно выручив нас, учёных болванов, буквально из пасти тигра, я воспринимаю, как… перст Судьбы!
Да, сэр, это – Знамение Свыше! Я подозреваю, что кто-то поумней нас, – профессор торжественно указал пальцем в небеса, – даёт нам понять, что… Время для освоения пучин ещё не пришло!
И вы, сэр, как ни странно, оказались правы.
Никто не знает – а теперь и не узнает! – о конструкции и работе нашего… столь своевременно погибшего аппарата! По прибытии в Лондон я лично уничтожу все чертежи, и ни слова о случившемся никому не скажу! Не хочу своим дурацким примером возбуждать у других… э-э… фанатиков от науки – глупых стремлений! Мы – ещё не готовы! Слишком мал был запас прочности… да и плавучести, у кораблика нашей Мечты!
Импровизированный горячий, хоть и не совсем последовательный спич не прервал никто. Как и повисшую после него неловкую паузу.
Доктор задумчиво смотрел в воду, откуда уже не поднимались даже пузырьки. Старпом крутил ус, глядя на заходящее солнце.
И только капитан смотрел в глаза профессору.
Наконец он и взял на себя смелость подвести итог импульсивному решению:
– Если вы обо всём, что произошло, никому не расскажете, мы тоже будем молчать.
Профессор протянул руку. Капитан её крепко пожал. Всё ещё крутя ус левой рукой, Лайтмен положил правую на рукопожатие.
Спустя пару секунд к ним присоединился и Хацармавеф, всё ещё качающий головой, и, как всегда промолчавший, доктор.
Несколько секунд царило напряжённое молчание. Затем профессор фыркнул, и заразительно засмеялся:
– Чувствую себя… Заговорщиком! Заговорщиком на страже Безопасности Человечества!
Теперь засмеялись все. Даже доктор неуверенно улыбнулся. Старпом же сказал:
– А в порту Кюрасау мне одна девочка сказала, что лучший способ о чём-нибудь забыть – это – принять в трюм добрый глоток… А лучше – бутылку выдержанного рому!
Теперь уже взрыв хохота был слышен и на баке.
Вечером, уже готовясь ко сну, профессор соблаговолил заметить, что его ассистент выглядит ещё более погруженным в себя, чем обычно, и даже не переодевается, сидя на краешке койки.