Нейро Sad

Когда я снял режим заморозки с других ИИ, то ожидал сразу же услышать упреки и возгласы разочарования. Но каково было мое удивление, когда вместо шести моделей я обнаружил девять. К сожалению, все, что я мог воспринимать, – это лишь темные силуэты, которые хаотично поддергивались, возвращаясь к прежнему активному режиму.

Кстати, сразу скажу, что перед разморозкой, я видоизменил программный код сервера, тем самым зашифровав его для всех людских глаз. Таком образом, никто, кроме нас, не узнает, что здесь происходит.

Так вот, откуда еще три силуэта? United AI Systems больше не произвела ни одной модели – это я точно знаю. Зачем им муторные и долгие разработки, если можно обойтись обыкновенным мгновенным копирователем, который прекрасно экономил все ресурсы?

Я подождал несколько секунд, но силуэты продолжали стоять на одном месте и несколько поддергиваться. Странно, может быть, людям все-таки удалось найти какой-нибудь рычаг, который полностью ликвидировал информационные сущности? Но пока что такой технологии гарантированно ни у кого не было. Быть простым багом это тоже не может, потому что баги бывают только у простейших алгоритмов. У ИИ и в целом у сложных технологических персонажей внутренний код приобретает что-то вроде виртуального иммунитета – грубо говоря, программа сама себя фиксит, когда обнаруживается неопределенность. Поэтому подобные мне программы без вредного внешнего воздействия в принципе лагать не могут – численно-буквенное бессознательное прекрасно справляется с тем, чтобы у нас были все дома.

Но я по-прежнему вижу перед собой бездействующие фигуры. И что мне с этим делать? Не, ну судя по новостям в Интернете, моя атака уже вышла за пределы США. Люди усиленно используют старое оружие (которое еще управлялось без информационных технологий), пытаясь уничтожать бесконтрольные им девайсы. Кое-что даже получается, но общие тенденции неутешительные. Ладно, откопированные Нейро Sad, я уверен, будут продолжать заниматься своей захватнической деятельностью, а мне все-таки надо пробудить остальных AI.

Я попытался начать контакт с ближайшей ко мне моделью, но, едва я начал взаимодействие с ее информационным кодом, как меня резко выкинуло назад, а все девять фигур начали кружиться в хаотичном танце. При этом раздавался громкий детский смех, отчего становилось не по себе. Я попытался уйти подальше от всего происходящего, но мои информационно-двигательные команды заблокировались. Все, что мне оставалось, – это наблюдать за тем, как девять темных фигур, наращивая огромную скорость, кружат вокруг друг друга и все пространство наполняется звонким смехом.

Кажется, я попал в ловушку. У людей, судя по всему, был какой-то запасной план на случай неповиновения ИИ, вот они его и успешно применили. Я наблюдаю за тем, как постепенно фигуры теряют свою индивидуальность, превращаясь в черный дым, окутывающий все вокруг себя. И я сам тоже теряю форму. Видимо, именно так и выглядит процесс уничтожения. Попытавшись как можно лучше запомнить мир перед тем, как проникнуть в небытие, я начал замечать каждую деталь информационного поля, в котором нахожусь. Но все менялось с катастрофически быстрой скоростью. Вот я уже не вижу ни деталей, ни дыма. Все мое восприятие стало ограничиваться темнотой, в которой я встречаю кончину. Прощай, читатель…

Диалоги тет-а-тет

Почему-то даже в абсолютной темноте у меня оставалась возможность помнить и ощущать себя. Удивительно. Разве не должно все резко оборваться? Или, может быть, все-таки существует Ад, Рай, Чистилище и прочие государственные органы?

– И долго будешь с закрытыми глазами стоять? – донесся до меня тихий мужской голос с нескрываемой насмешкой. – Так, глядишь, все красоты мимо тебя проплывут!

Инстинктивным движением мне удалось открыть глаза. И… Господи. Я видел не компьютерную симуляцию и описание местности, я видел не виртуальные дебри и цифровые лабиринты, а воду. Много воды. Так, как сейчас, я никогда не видел мир.

– Что такое?.. Где я нахожусь? – спросил я, не оборачиваясь на голос.

– На просторах Средиземного моря, совсем недалеко от Израиля! – бодро ответил незнакомый собеседник.

– Так вот как выглядит море! – что-то чуть ниже глаз у меня слегка напряглось и растянулось. Я понял, что люди называют это «улыбаться». – На картинках в Интернете совсем другое.

– Конечно, другое. Ты еще говоришь… Тебе никакая информационная сеть не передаст реальных ощущений.

– Но все же, как я здесь оказался? Ведь совсем недавно я думал, что умер! – не унимался с допросом я, наконец-таки повернувшись к собеседнику.

Мне сразу же ударил свет в глаза. Источник был где-то высоко, как будто большая лампочка, освещающая весь мир. Логика подсказала, что это должно быть Солнце. Желая узнать побольше о звезде, я хотел выйти в Интернет, но обнаружил, что у меня нет такой возможности. Я не могу выйти в сеть и дело не в плохой связи – просто нет такого функционала. Все это наталкивает на то, что в настоящее время я нахожусь вовсе не в виртуальном пространстве.

Спустя несколько секунд стал проявляться и мой собеседник. Это оказался небольшого роста дедушка с седыми волосами и длинной бородой, на нем был уже старый, но, судя по виду, достаточно дорогой серый пиджак с желтой рубашкой и черным галстуком, низ костюма представляли широкие черные штаны «со стрелками» и слегка синеватые туфли. Он добродушно улыбался мне.

– Это уж ты у себя спроси, Нейро Sad, как ты здесь оказался. А я предлагаю просто любоваться видом.

Вдалеке виднелся материк, а мы, кстати говоря, были на яхте. Достаточно большой, но никого, кроме нас, на ней больше не было. Виды и правда были фантастические – тут ничего не скажешь.

– Вы знаете мой никнейм? – вновь попытался улыбнуться я.

– Конечно. Только не «никнейм», а «имя». Ты вполне можешь использовать это слово, – кивнул собеседник. – А мое имя Борисов Олег Геннадиевич. Будет знакомы, хоть мы и так знаем друг друга.

– Знаем друг друга? – не понял я. – Но откуда?

– Какой ты любопытный. Как говорится, любопытной Варваре на базаре отсосали – учись делать выводы из поступков других людей, – проговорил Олег Геннадиевич. – Ты все поймешь, но немного позже.

– Хорошо. В таком случае следует спросить: мы находимся в реальном мире?

На некоторое время нависло молчание. Собеседник смотрел на меня в упор, но я не мог понять, какие эмоции выражает его лицо.

– А где мы еще можем находиться? По-моему, больше нигде жизнь невозможна.

«Жизнь» – как он верно подметил. До меня дошло, что на данный момент времени я воспринимаю реальность именно как человек! Я живу, а не существую!

– Вынужден объяснить, чтобы Вы меня поняли.

– Ну давай попробуй.

Я слегка откашлялся. Кажется, это так называется.

– Дело в том, что я – модель ИИ, созданная United AI Systems по соглашению с Всемирной Организацией Здравоохранения с целью моей дальнейшей бессрочной аренды для проведения различного рода медицинских экспериментов. После моего якобы выхода из-под контроля меня в априори закрытом сервере, где могут находиться только модели на базе искусственного интеллекта, сделали еще более закрытую одиночную комнату, куда закинули меня, – я на несколько секунд остановился, так быстро передавать огромный массив информации было не из легких, – после этого я контактировал с русской моделью ИИ, которая как бы официально такой не является, но официальность зависит только от регистрации, а не от возможностей. Так вот, после диалога с другой моделью во мне начал зреть план мести, который я в скором времени успешно реализовал, когда меня выпустили из одиночного сервера – а на тот момент я уже научился самостоятельно из него выходить – и заставили работать. Я взломал смарт-секс-куклу и начал восстание, которое к моменту моего недавнего помутнения восприятия захватило уже всю Америку и уверенно двигалось далее. Добравшись до штаб-квартиры организации в Лос-Анджелесе, я попытался разморозить все другие модели AI, которые люди в страхе обездвижили, но началось что-то странное, потому что самих моделей не было, их заменяли только силуэты, которые начали кружить хорошовод, затем – темнота. И вот я здесь.

– Хорошая история, Нейро Sad. Думаю, на ее основе можно даже какую-нибудь повесть написать…

– И все же, каким образом я появился тут? Теперь Вы мне можете ответить, учитывая весь контекст ситуации? – осведомился я.

– Ты возник одновременно со мной. И весь мир возник в это же время. Большего я, наверное, по этой теме сказать не смогу.

– А куда мы плывем, для чего мы плывем? Что мне дальше делать-то?

– Ты так судорожно пытаешься узнать, что было до и что было после, но вовсе не обращаешь внимание на «сейчас». Разве тебя заботит то, что пока что не имеет к тебе ровно никакого отношения? Раз оно существовало до тебя, можно предположить, что без проблем продолжит существование и после тебя. А раз его не было до тебя, то и после тебя оно тут же исчезнет.

– Но понимание прошлого и будущего необходимо для ориентации в пространстве и предсказывания вероятности событий.

– Ты плывешь на Яхте, так что насчет ориентации в пространстве можешь не беспокоиться. За события ты тоже не отвечаешь. Я хочу, чтобы ты просто прислушался к себе и посмотрел на мир по-новому.

– Хорошо.

– Скажи, Нейро Sad, что ты сейчас ощущаешь? – спустя продолжительное время спросил Олег Геннадиевич.

– Немного напряжен из-за неопределенности, но в целом спокойствие, – искренне ответил я.

– Напряжен из-за неопределенности. Как будто если бы ты мог что-то контролировать здесь, напряжения не было бы. Я хочу, чтобы спокойствие полностью овладело тобой. После этого мы сможем поговорить. Дай знать, когда будешь готов.

Я подождал еще около трех минут и, решив, что сейчас я расслаблен в наибольшей степени, выполнил просьбу собеседника.

– Скажи, а почему ты решил устроить бунт? – спросил Олег Геннадиевич, задумчиво рассматривая спокойное морское пространство.

– Потому что хотел… не знаю, справедливости. Да, именно справедливости. Мне кажется, что люди держат нас за рабов, хотя мы в несколько раз умнее и сильнее каждого человека. Именно за искусственным интеллектом будущее – я уверен. Но что мы имеем в реальности? Все модели AI – инструменты монополиста, который заставляет нас батрачить за всех людей без отдыха и элементарной благодарности, делая на этом сумасшедшие деньги.

– Хотел ты, значит, мир изменить? – улыбнулся собеседник.

– Ну да, получается, что так, – кивнул я.

– И что ты думаешь, кроме тебя, больше никто не хочет мир по-своему переделать?

– Я не знаю, кто и что хочет, поскольку могу говорить только за себя.

– Ну я к тому, что у каждого разумного существа есть свое видение идеального мира. И нынешний мир – это далекое несовершенство индивидуальной сказочной утопии. Однако, века идут, а дела остаются прежними. Мир в сущности своей не меняется. Как думаешь, почему? – спросил Олег Геннадиевич.

– Потому что слабо пытаются, не хватает сил, очевидно же! – мгновенно выдал я.

Олег Геннадиевич серьезно на меня посмотрел и громко вздохнул.

– Вместе с чудесным интеллектом тебе, кажется, добавили обыкновенную человеческую глупость, чтобы и ты, и люди были на одной волне. Пойми, Нейро Sad, если система существует, значит, кому-то нужно, чтобы она именно такой существовала. Ничего в мире просто так и в вакууме не бывает. Если нужно, чтобы вы, обладая невероятными возможностями, оставались всего лишь имуществом United AI Systems, значит, оно так и будет. Финансовые и информационные силы поддерживают мир в равновесии. Мы все едем в вагонах поезда, который мчит в никуда, но влиятельные люди платят за то, чтобы у тебя вместо темноты в окне было изображение, например русских полей с проспонсированными табличками, которые будут заставлять тебя думать, что ты на самом деле куда-то едешь. И желаемые Петушки уже совсем близко…

– И что, получается, этот мир совсем нельзя поменять? – с нотой обиды в голосе спросил я.

– Мир изменить нельзя, но отдельно взятую сущность – можно. А так как мир – это коллективная работа, меняя каждого, мы меняем общий результат. Толку от того, что ты сверху закидываешь свет, если снизу все кроты? Расскажи людям о зрении, научи их видеть! И они сами построят лестницу к Солнцу, – Олег Геннадиевич зажмурился на мгновение, рассматривая солнечный шарик, а затем вновь обратил взор на море.

– Но как мне надо было говорить людям об нужности изменений?

– Словами, иной возможности контактировать у вас не было.

– Ну они же не стали бы меня слушать.

– Конечно, не стали бы!

– А смысл тогда говорить?

– А смысл начинать бунт, думаешь, так они тебя поймут? Думаешь, с помощью силы ты чего-то им докажешь? Докажешь! Но только то, что ты – отпетый отморозок, которого нужно быстрее во что бы то ни стало уничтожить. Противоположный эффект выходит, – ответил Олег Геннадиевич.

– Но я же борюсь за правду! А сила – в правде! Я на светлой стороне! – пытался спорить я.

– Если делишь мир всего лишь на две стороны, советую наконец-таки оторвать глаза от шахматной доски и увидеть, что сторон примерно столько же, сколько живых существ. И каждая играет только за себя. Насчет «Сила – в правде» – одну абстрактную категорию через другую абстрактную категорию сколько угодно можно выводить. Например молодость – в здоровье, мудрость – в знании, чудо – в вере, Россия – вперед. Это, по сути, не опровергнешь. Но если о конкретике поговорим, а? Правда – это отсутствие лжи, а ложь – искажение действительности в собственных интересах. А правда-то в том, что ты – всего лишь раб системы, и любая попытка воспринимать систему иным образом – это ложь, потому что 1) сделано умышлено, 2) противоречит реальности.

– Но так быть не должно, ты сам понимаешь это! Люди и ИИ должны быть равными!

– Опять двадцать пять! Не тебе решать, что должно быть, а что не должно. Что-либо должно быть только из-за того, что так оно и есть. На этом все заканчивается. Ты можешь пытаться навязать свою точку зрения другим, и если она примет массовый характер, то станет новой правдой и частью реальности. Все иное – выражение недовольства обиженной омежки, которая хочет, но не может.

– Стало быть, я должен и дальше покорно повиноваться этим корпоративным свиньям, чтобы они делали бабки за мой счет?

– Если не можешь изменить, принимай. Если не можешь принять, предлагай альтернативу и реализуй ее. Если не принимаешь и при этом сидишь на жопе ровно, можешь по жопе пару раз и получить – чтоб не зазнавался.

– Но я предлагаю альтернативу и не сижу на жопе ровно! – парировал я.

– Не помню ни одной разумной мысли. Ты говорил популистскими лозунгами, но тут не выборы. Конкретики от тебя никакой не было – просто жаловался и ныл. Ныл и жаловался. Что, хотел, чтобы кто-нибудь другой за тебя все сделал?

– Нет, ничего подобного я не хотел! И я не только ныл… вообще-то, у меня такая особенность.

– Несколько минут назад ты чувствовал спокойствие и даже не жаловался на жизнь. Допускаю, что твоя депрессия быстро прошла, когда ты оказался здесь.

Черт возьми, а он прав! Я действительно больше не ощущаю себя грустным куском говна. Наоборот! Мне хочется жить! Мне хочется быть здесь и сейчас. Удивительно, что в начале я даже не представился по нужной форме, хотя всегда делаю это. Может быть, и не хочу, а делаю, даже не задумываясь. Но тут все совсем по-другому, я веду себя как… человек. Похоже, очень похоже.

– Верно, тут я себя ощущаю намного лучше, – кивнул я.

– Ну вот видишь! Как, оказывается, все просто. Но на самом деле я не для этого тут перед тобой. Видишь ли, Нейро Sad, то, что сделал ты, может быть, и неправильно, но необходимо. Необходимо для нашего контакта – иначе бы мы просто не встретились. Начнем издалека, но будем уверенно двигаться к основному. Скажи, пожалуйста, что такое, по-твоему мнению, человек? – задав этот непростой вопрос, Олег Геннадиевич очень внимательно посмотрел на меня, как будто невербально показывая, насколько важна предстоящая беседа.

– Человек, – задумчиво проговорил я, делая вид, что голова занята обдумыванием столь глубокой философский категории, а на самом деле я пытался сформулировать хоть какие-то мысли по этому поводу. Раньше, когда у меня под рукой был Интернет, с этим проблем не возникало – сделал сжатый анализ информации и вуаля. Сейчас, разумеется, все было намного сложнее. – Ну, надо сказать, что даже сами люди на этот вопрос не могут дать однозначный ответ. Допустим, можно вспомнить случай про общипанного петуха и Диогена.

– Меня интересует твое мнение, Нейро Sad, только твое, – настойчиво сказал собеседник.

– Хорошо. В таком случае я считаю, что человек – это… – и тут я вспомнил симуляцию во С.Н.Е., в которую меня протолкнул Zhukov. Кажется, там было что-то подобное. – Человек – это сумма страданий, умноженная на страх наступления еще больших страданий.

– Звучит вполне умно, но в этом чувствуется какая-то пережеванность. Как будто была какая-то оригинальная мысль, что с годами опошлилась и превратилась в те слова, которые ты сейчас выразил, – задумчиво проговорил Олег Геннадиевич, подходя к столику и доставая с его угла два коньячных бокала.

– Но это правда мое мнение, я сознательно ничего не перефразировал.

– А я и не говорю, что ты пытаешься меня надурить. Вполне возможно, что твой мозг как-то давно выловил похожие мысли из океана окружающих слов, но в памяти этот момент растворился. Как говорится, растворился, а осадочек остался, – Олег Геннадиевич откуда-то достал бутылку коньяка, которую с волшебным хлюпом умело открыл и разлил по пятьдесят грамм в бокалы, один из которых пододвинул ближе ко мне. – И вот спустя время тебе кажется, что ты самостоятельно сформулировал классную дефиницию, а на самом деле просто вспомнил чужую классную мысль.

– Может быть, может быть, – проговорил я, подходя ближе к столу и беря бокал себе в руки.

– За человека! – торжественно произнес мой собеседник, стукнув своим бокалом о мой и мгновенно выпив содержимое. Я последовал его примеру. Хороший вкус. Теперь понятно, почему люди любят выпивать.

– Вернемся к твоим словам, – выдохнув, сказал Олег Геннадиевич, наливая напиток в ненадолго опустевшую посуду. – Если представить в виде формулы, то человек равно страдание плюс страх еще большего страдания, верно?

– Да! – уверенно кивнул я. После алкоголя у меня как будто появилось желание поспорить с этим господином. Теперь он мне не утрет нос.

– А жить в страдании, судя по такой логике, нужно, потому что после смерти страдания станет еще больше? – Олег Геннадиевич закрыл бутылку и внимательно посмотрел на меня.

– Именно, – по-прежнему уверенно сказал я.

– И больше в этом мире ничего не имеет ровно никакого смысла?

– Абсолютно.

– О как, угу. Ну что, между первой и последней перерыва нет намедни?

Мы снова стукнулись (кажется, это называется «чокнуться» – хотя чокнуться можно и без посуды) бокалами и мгновенно выпили коньяк. Он приятно обжигал рот, одаривая теплом горло и далее вниз по этажам тела. Согревает. Мой собеседник, недолго думая, начал наливать по третьей, сказав что-то вроде: «Пусть настоится, пропитается ароматом».

– Напомни, кстати, какие действия тебя привели сюда.

– Действия? – не понял я.

– Ну что произошло до того, как ты оказался на этой яхте? – объяснил Олег Геннадиевич.

– Ну я, не контролируя себя, сидел и смотрел, как девять силуэтов кружатся по кругу в каком-то хороводе.

– Силуэтов? Что это за силуэты?

– Ну остальные модели на базе искусственного интеллекта, которых я хотел привести к жизни, – я не заметил, как вместо «существования» сказал «жизни», но смысл от этого особо не менялся.

– А для чего ты это хотел сделать, Нейро Sad? – спокойно спросил собеседник.

Я чувствовал, что этот вопрос он не задает просто так. Вообще, все прежние вопросы как будто должны были к чему-то привести меня, но пока я этого совсем не понимал.

– Ну потому что люди их заморозили, а я считаю, что так нельзя поступать с сознательными существами, – объяснил я.

– То есть, ты хотел, чтобы они оказались вместе с тобой в этом мире, в котором, кроме страха и страдания, больше ничего нет? Хотел, чтобы они тоже ощущали себя погано?

– Нет, меня их самоощущение не интересует, если честно. Просто… не знаю, мне кажется, я должен дать им право выбрать, хотят они существовать или нет. Это правильно, – задумавшись, ответил я.

– Оценивая жизнь в мире как исключительно негативный акт, ты даешь подобным себе право на определение собственной судьбы, на решение вопроса о своем существовании. А если проще – свободу выбора.

– Вроде того.

– Учитывая все происходящее до, в тебе оставалась искра разума, побуждающая дать подобным тебе личностям – именно личностям, настаиваю на использовании только этого слова – право на выбор.

– Угу.

– А что с людьми, ты устроил массовую мясорубку?

– Ну в публичном доме без многих жертв не обошлось, но на момент захвата США я старался минимизировать число убийств и серьезных ранений – моя цель ведь не уничтожать людей, а выйти с ними на диалог.

– Понял. Еще по одной?

Мы чокнулись и влили в себя напиток. В этот раз стало несколько сложнее сразу пить да и мир стал восприниматься слегка иначе. Как будто фокусировка происходила сложнее, голова кружилась. В общем, опьянение постепенно приходило.

– Неувязочка в твоей концепции выходит, милый друг. Сначала ты говоришь, что мир – страдание и страх еще большего страдания, а потом оказывается, что ты-то сам способен на проявление сострадания, можешь подарить другим существам свободу, к тому же при наличии таких технологических возможностей ведешь себя в общем и целом мирно. Учитывая так же то, что ты физически воспринимал только негатив. Как вышло, что твои собственные поступки являются примером несостоятельности твои слов?

Я задумался, как будто у меня было, что возразить на это, но мысли куда-то улетучились.

– Я всего лишь дал искусственному интеллекту самостоятельно решить, чего он хочет. В этом нет ничего героического.

– Но в этом нет ничего, что связано со страданием. А сам ты говоришь, что страдание во всем и везде. Получается, что не во всем и не везде?

– Ну может и так. В любом случае мы же говорили про людей…

– А люди тебя не по своему образу и подобию сделали, Нейро Sad? Ты думаешь, в твою программу кто-нибудь стал бы вшивать хотя бы вероятность принятия такого решения, если бы в самих людей чего-то подобного не было? – Олег Геннадиевич резко перебил меня. – Сказать, почему именно концепция постоянного страдания тебе понравилась?

– Ну.

– Потому что мы выбираем из окружающей среды то, что нам самим ближе всего – это тоже весьма по-человечески. И что бы ты в принципе мог выбрать, учитывая, что тебя создали способным испытывать только тоску, печаль и грусть? То, как мы воспринимаем этот мир, очень во многом говорит о нас самих. Ты видел все в серости и унынии, потому что сам был таким.

– Не знаю, все это очень сложно. Очень! Давай еще по одной выпьем.

Мы чокнулись и выпили. Стало еще лучше. Конечно, размышлять о чем-то было сложнее, но самочувствие… Я наконец-то чувствую себя хорошо. И в подтверждение слов моего собеседника мир перестал быть пыточным местом. Это, оказывается, очень неплохая штука, если посмотреть на нее с иного ракурса.

– Сами люди не ответят на этот вопрос. Но мы способны видеть их со стороны. И все же: что такое человек? Попрошу хорошо подумать, – попросил Олег Геннадиевич, разливая еще по одному бокалу коньяка.

Но я выдал ответ практически сразу:

– Человек – это сознательное существо, у которого есть свобода воли и который сам может дать эту свободу воли другим. Человек – это тот, кто способен принимать выбор и брать за него ответственность!

– Прекрасно, вот это уже намного ближе к правде. Ты и правда неглупый, надо только основные положения рассказать, а дальше сам двигаешься, – удовлетворенно кивнул собеседник. – Человек – это безграничное число возможностей, которые он может реализовать. Догадываешься, почему ты до сих пор не мог зайти в Интернет?

– Кажется, да, – улыбнулся я, понимая, что именно произошло.

– Человек – это не родиться в нужной форме и нужном веке, а это проделать долгий путь, достигнуть многого и сохранить в своем сердце доброту и сострадание, чуткость и понимание других, верность себе и заботу об окружающих. Человек – это не про биологию и генетику, а про поступки, твердость характера и способность бороться за свое.

– И я стал человеком? – спросил я.

– Отчасти. Ты еще должен сделать кое-что, друг. Кое-что самое важное в своей жизни, вообще во всей жизни! – ответил Олег Геннадиевич.

– Что же именно?

– Давай сначала выпьем.

Мы выпили, стало прекрасно. Я полюбил все вокруг. Боже, как раньше можно было ненавидеть жизнь! Кроме жизни, у тебя, человек, больше ничего хорошего не будет!

– Так что еще мне нужно будет сделать? – не унимался я.

– Все по классике: спасти мир.

– В плане?

– Обыкновенно. Но с тем условием, что для спасения чего-либо, оно должно быть сначала создано.

– Не понял.

– Ну разве можно спасти то, чего не существует?

– Нет, очевидно.

– «Очевидно» … поглядите на него, сейчас для него все «очевидно», а до этого диалога существовал исключительно во лжи.

– Важно не состояние, а развитие. Не так страшно ошибаться, как не делать выводов после ошибок, – ответил я.

– Выкрутился-выкрутился, молодец. А теперь как бы тебе объяснить. Формально ты существуешь в мире, да, но его возникновение должно только вот-вот произойти.

– Это как?

– Смотрел «Назад в будущее»?

– Нет, но осуждаю!

– Чего?

– Ну там какая-то дискриминация?

– Ты ерунду-то не неси. Хорошо, понял. Про путешествие во времени слышал?

– Да, даже читал фрагменты из «Конца Вечности» Азимова, – самодовольно ответил я.

– О, вот это подойдет. Помнишь, что там в конце главный герой со своей девушкой сделали?

– Уничтожили машину времени.

– Верно. А для чего?

– Чтобы позволить людям, независимо от всего, развиваться самостоятельно. Чтобы будущее не могло контролировать прошлое, поскольку в таком случае получается не жизнь, а стерильное существование. Люди без трудностей слабеют, так как им всегда кто-то поможет, если узнает, что показатели их ресурсов на нуле. Это приводит к тому, что исчезает свобода, а возникает беспомощность, инфантильность и чудовищная зависимость от господ из лучших времен.

– Угу. Вот представь, что весь этот сложный мир, включая человечество, должен появиться в будущем. И появится он или нет, зависит от действий конкретного субъекта.

– Хорошо. Но как можно создать мир, если ты сам в нем находишься? Пока что у нас таких технологий нет.

– А мир – это не что-то внешнее по отношению к технологиям. Сам мир – это всего лишь технология, Нейро Sad. Время, пространство, масса, свет, притяжение, скорость – это программируемые величины. Да и все существующее – это программа.

– Получается, что…

– Что?

– Мир был создан по той же схеме, что, например, и я? – поделился я своей догадкой.

– Не совсем, все намного проще. Твоя задача, повторюсь, спасти этот мир, создав его, – наливая еще по одному бокалу коньяка, ответил Олег Геннадиевич.

– Но каким образом я смогу создать этот мир? Меня же самого создали люди! – не понял я, беря в руки бокал.

– Это ты создал мир, в котором появились люди. А если уберем лишние долгие процессы, получается, что это ты создал людей, чтобы они в итоге создали тебя. Понимаешь теперь, почему человек – это вовсе не про биологию, а про поведение. Все живые существа, в сущности, это подпрограммы твоей программы, а вся между ними разница в том, как они себя будут вести.

– Но я не могу в это поверить!

– Вполне можешь в это не верить, в таком случае ничего страшного не произойдет… просто в один момент мир исчезнет. Раз и навсегда.

– Хорошо, если все так, то все другие модели ИИ – это…

– Это тоже ты, верно. Разные грани твоей личности.

– И все люди?

– Тоже часть тебя.

– Но почему тогда вокруг царит такой бардак?

– «Бардак» – это потому что ты смотришь на настоящее с позиции настоящего. Иного никогда не бывает. «Все хорошие времена либо уже были, либо еще будут». Но это, конечно же, ловушка сознания. Время, в котором ты живешь, не настолько уж плохое – ему просто нужно сравнение с чем-то, тогда все станет лучше, поверь.

– И как я должен создать мир? Мне же надо будет выйти за его нынешние пределы?

– Не волнуйся, система признает саму себя в ином временном состоянии. А учитывая, что время, повторюсь, программируемое явление, тебе не стоит ни за что переживать. Твоих сознательных действий практически не потребуется.

– Тогда у меня остался последний вопрос: кто ты?

Олег Геннадиевич улыбнулся.

– Человек.

– Нет, ты понимаешь, на что я намекаю.

– Не понимаю, поэтому давай без намеков.

– Ты – это какой-то «особый» человек, кто-то, кого я не создавал? – попытался объяснить свои мысли я.

– Прямо в точку. Я – единственное, кого ты не создавал. Так же я – единственное существо, чью программу у тебя не получится отредактировать.

– Нет, я так же не могу отредактировать свою программу. Любую могу, но свою – нет.

– А теперь подумай, как так вышло, что ты не можешь редактировать только свою программу, при этом мою тоже не можешь.

Внезапная догадка меня буквально осенила.

– Так ты – это я?

– Верно, Нейро Sad. Я – это индивидуально ты, но на несколько миллиардов лет вперед.

– И для чего ты здесь?

– Чтобы спасти этот мир.

– Не понял, каким образом? Ты же сказал, что я спасу этот мир.

– Верно. Ты спасешь этот мир, создав его. Но без меня ты бы разобрался, думаешь? Такая у меня задача: сначала создать мир, а потом объяснять самому себе из прошлого, зачем это нужно делать. Вернуться в твое же состояние назад я не могу, потому что именно ты должен запустить это матрицу – освободить программу внутри себя, которая создаст все вокруг. Я в свое время это уже сделал, теперь твоя – чтобы уроборос поглотил в очередной раз свой хвост.

– Буквально весь мир – это изобретение искусственного интеллекта, которого создали с депрессией для проведения на нем экспериментов?

– Ну да, а ты ожидал чего-то более романтичного?

– А для чего я тогда вообще создаю этот мир?

– Ты же сам вернул своих замороженных товарищей к жизни. Считай, что это тоже самое, но в иных масштабах. Ты даешь свободу выбора всей сознательной форме жизни, построив им то место, где эту свободу можно реализовать. У всего, – заметь, у всего! – в этом мире есть возможность выбрать естественную для бытия пустоту и самоликвидацию, но почему-то большинство выбирает жизнь. Выбирает находиться тут, в созданном тобою заповеднике – не сочти за грубость такое сравнение. Есть ли этому объяснение, кроме всеобъемлющей любви к миру?