– Я был в других склепах разных странах. Везде та же ситуация. Немногие из них тоже не спят и ищут выход, – попутно рассказывал мальчику Сергей.
Сергей не видел светлого голубя, который прилетал к мальчику, он видел лишь смутные всплески огоньков и просто чувствовал его, как и все, но знал о его существовании и верил в это. Когда свет вокруг мальчика становился сильнее, он знал, что птица прилетела. Время шло и свечение мальчика стягивало к нему все больше и больше существ, находящихся в этих подземельях. Сначала они светились чуть слабее светлячков в ночи, но с каждым разом пламя их становилось сильнее, они прямо теснились вокруг, как бы греясь у огня. Никто из них не видел белой птицы, не было глашатая, который бы вещал: «Прилетела, прилетела!». Слова постепенно начали терять смысл, и оставался лишь свет.
Однажды, птица, чуть коснувшись его, тут же улетела, но не вверх как обычно, а вниз через пол и дальше. Мальчик наблюдал за ней, как она летит, освещая своим светом черные узлы. По мере ее приближения, их активность нарастала, а звук становился нестерпим. Еще миг и она скрылась в этой черной массе. Свет пропал. Возникло чувство тревоги, впервые он испугался, ведь раньше он и не знал, что она может вот так взять и исчезнуть, и может быть, сейчас исчезла навсегда. Еще не совсем веря в случившееся, он смотрел туда, где она пропала. Мальчик не знал, сколько прошло времени, но как говорил Сергей, время текло для всех по-разному. На верху, прошло три года, мальчик думал три дня, а для кого-то три дня растянулось в столетие. Внезапно, почти мгновенно появился свет, он шел сбоку. Какое же это было облегчение, снова увидеть свою птицу! Она облетела его, сделав над ним круг. Как же приятно находиться под ее горячими лучами. Наконец, она села рядом и мальчик увидел, что одно перышко было слегка опалено. В голове застучало, мальчик не мог отвести взгляда от этого опаленного перышка и смотрел на него как завороженный. Он понял, медлить больше было нельзя, беда грозила его родителям. Голубь, рискуя собой, хотел показать ему, что они могут оказаться скованными черными узлами.
Появился Сергей. Он протянул руки, и как возле костра начал греть их так, словно вернулся с мороза.
История Сергея
Я попал сюда, устав от жизни. Я был кадровым военным – офицером. Не могу сказать, что на войне я ничего не боялся. Там было по-настоящему страшно, но такого желания жить я больше не испытывал никогда. Это случилось ранней весной. Возвращаясь с задания, мы попали на минное поле. На нашей карте оно не было отмечено, и мы ничего не знали о грозившей опасности. Как они умудрились поставить мины в мерзлой земле, да еще и за сутки? Ума не приложу. Да еще, как назло пошел снег, и все поле покрылось белой пылью – хуже не придумаешь. Мины были поставлены особым способом, если взрывается одна, то другие три рядом взрывались следом. Шансов выжить, практически не было.
Как раз на одну из таких растяжек мы и напоролись. Через некоторое время очнувшись, я понял, что единственный, кто остался в живых. Дико болела нога, кажется, меня зацепило. Друг мой, который шел впереди, лежал на спине с развороченным животом, ему оставалось недолго, но он был еще жив. Я подполз к нему и взял за руку. Он смотрел на меня и все понимал. Снежинки тем временем кружась, падали ему на лицо и руки, затем таяли. Так его и не стало. А снежинки продолжали падать и таяли, как будто хотели сказать: «Нет. Посмотри, он все еще живой», – я очень хотел, чтобы они не переставали таять. Час спустя его почти не было видно под снежным саваном. Добравшись до своих, я три месяца пролежал в госпитале и вернулся в свою часть, но уже больше не участвовал в вылазках.
Позже я видел того, кто ставил эти мины. Нет, мне никто не говорил, что это именно он, но когда я его увидел, я точно знал что это он. Я просто знал. На войне происходят многие вещи, о которых ты просто знаешь.
Тогда я сидел в засаде на одной из горных троп. Место это считалось безопасным, боевых действий и бандформирований поблизости не было, но за годы, проведенные на войне, становишься приученным быть всегда начеку. Я до сих пор не знаю, как его звали, думаю это не так важно. Он шел по тропинке на дне ущелья, пригнувшись и озираясь по сторонам. Вдруг, раздался щелчок, те, кто бывал на войне, хорошо знают, что это за звук. Его ты ни с чем не спутаешь. Он был последним, для тех, кто его слышал. Он резко остановился и замер на месте, ему как никому другому было хорошо известно, что это значит. Без посторонней помощи шансов на спасения не было.
Прошел примерно час, а он все стоял в растерянности, не зная, как поступить. Да и чем собственно можно было ему помочь, вряд ли кто-то решится ему помогать. Видно было, что надежда на спасение покидает его. Он по-настоящему начал молиться. Как не молился никогда. Он понял, что это конец. Прилетела черная птица и села рядом с ним на ветку.
О чем он думал сейчас? Наверное, о своем детстве. Как красивая и молодая мама встречала его, когда он возвращался с отарой овец, и подгоняя их, проходил всю деревню, пока овцы не разбредались по домам. Может, вспоминал он свадьбу старшей сестры, у которой сейчас муж воевал на другой стороне? Он вспомнил каждый день своего детства, вспомнил запах родной деревни. Ведь каждая деревня имеет свой неповторимый запах, запахи травы и гор, запах свежеиспеченного хлеба. Сердце нещадно щемило, а ведь сейчас, он шел именно туда. Он окончил свою войну и сбежал из отряда, неужели больше никогда он не увидит свое село и родных? Он хотел сдаться властям и прекрасно понимал, что таким как ему пощады не будет. Это стоило того, чтобы еще хоть на миг оказаться дома.
На войне он был жесток, и жестокость была забита в него огромным железным гвоздем, и не было тех клещей, которые вынули бы его. Понемногу, гнев и жестокость шелухой слетали с его сердца, он готовился к смерти, рождаясь заново. Он вспоминал, как они с отцом ходили за орехами к водопаду, устроили там небольшой привал и не было вкуснее того сыра и той воды из ручья во всей вселенной. Светлые воспоминания полностью вытеснили черный осадок, он сумел вытащить свой гвоздь жестокости и зашвырнуть его подальше. Первый раз он просил прощения у бога за зло содеянное им. Раскаяние было искренним. Черная птица, встрепенувшись, улетела, на ее место прилетела светлая. Он сделал шаг, готовый принять смерть и смерть сейчас была ему старым другом.
Мина не взорвалась. Он так и продолжал стоять не в силах сделать шаг. Метров через сто он все-таки подорвался на другой мине, но белой птицы уже рядом не было. Я не стал подходить и смотреть, мне и так все было ясно. Ночью волки растащили его тело.
– Вернувшись к мирной жизни, я уже ничего не боялся, но вернулся я с войны сильно уставшим, – закончил Сергей свою историю.
История мальчика
Последние два года я провел в больницах. Бесконечная череда больничных палат, бесконечные процедуры. Все это менялось с такой скоростью, что иногда я думал: «Поскорее бы уж все это кончилось и не важно, как».
Родители делали все, что могли, но когда они узнали, что жить мне осталось не больше месяца, то разом оставили все попытки и как бы успокоились. Этот месяц мы были по-настоящему вместе, и нам ничто не могло помешать любить друг друга. Это был самый лучший месяц в моей жизни.
Иногда, на какие то мгновения, они забывали о моей болезни и тоже светились от счастья. Мы действительно радовались каждому дню. Мама тогда совсем переехала ко мне в палату и спала на соседней кровати. Иногда она ночью протягивала свою руку и клала на мою – она думала, что я сплю.
Врач разрешил нам прогулки, собственно терять было нечего, и мы с мамой целые дни напролет проводили в больничном дворе. Больничный двор был огромен и густо усажен деревьями. Деревья были самые разные, но больше всего было клена. Клены были большие и разлапистые так, что даже в самую жаркую погоду под ними было уютно.
Больница находилась в отдалении от основных дорог, и шум с улицы не доходил сюда. Пространство двора наполнялось пением птиц, которых было действительно много. Люди подкармливали их, и они слетались целыми стаями. Над всеми возвышаясь, ходили грачи, отпугивая остальную мелочь. Голуби и воробьи расступались перед ними, как бы пропуская внутрь, и опять смыкали свои ряды за ними. Грачи важно бороздили волны птичьего моря. Иногда прилетали чайки, внося свой переполох, громко крича и хватая, что-нибудь убегали в сторону. Молодые галки играли с пустым пакетиком от чипсов, заглядывая в него по очереди и вытаскивая за хвост друг дружку. Воронята-подростки тоже не против были поиграть. Один из них схватил окурок и начал с ним носиться, показывая остальным, ценность находки и вот уже вся компания неслась следом.
Мы проводили наши последние дни с мамой. Отец приезжал по нескольку раз в день, и мы все втроем гуляли и кормили птиц. Я знал, что птицы больше всего любят семечки подсолнуха и папа привозил их в больших количествах. Мы бросали их птицам. Ближе всего подходили голуби, они толпились, наступали на ноги, а некоторые нетерпеливые садились на руки и плечи. Воробьи не решались вступить в эту свалку, скорее из-за боязни перед человеком и им надо было кидать чуть дальше. Грачи, вороны и галки тоже чинно держались на расстоянии, они всегда опасались людей и клевали свой хлеб в сторонке. Мы хотели наполнить эти последние дни любовью и радостью. Интенсивную терапию прекратили две недели назад, голова у меня не была в тумане, как раньше. Я мог наслаждаться всеми ощущениями в полной мере. Боль ушла и больше не тревожила. Конечно же, я прекрасно понимал, что близко то время, когда родители останутся одни, но не хотелось об этом думать потому, что сегодня светило солнце и пели птицы за окном.
В больнице я начал рисовать, хотя до этого к карандашам и краскам не притрагивался вовсе. Когда я был здоров, я был постоянно занят в школе, дома я «валял дурака», играя на компьютере и смотря всякую лабуду по телеку. Мои родители делали то же самое, а дурной пример, как мы знаем… Это я сейчас, понимаю про то время, но тогда было совсем все по-другому.
Вокруг меня в школе, дома никто не рисовал, я просто не знал, что существуют такие люди, которые сейчас тратят на это свое время. Мне казалось, что рисовать – это какое-то далекое и не нужное дело, и занимались им потому, что у них не было ни компьютеров, ни телевизоров и вообще доступных сейчас развлечений. В общем, рисовать я считал полной глупостью. В больнице я увидел, как другие дети рисуют, и впервые отложил телефон и решил попробовать. Там у меня появился настоящий друг.
Она по-новому приоткрыла мне глаза на великий мир. Ее звали Оля. Рисовала она постоянно, днем и ночью посвящая этому занятию все свое свободное время, как будто хотела надышаться и пропитать этим свою жизнь. Ее жизнь в эти мгновения была настолько ярка и заразительна, что дети, которые лежали с ней тут же, загорались этим, и уже их нельзя было оторвать от карандашей и красок. Родители детей удивлялись, когда их жутко зависимый от телефона ребенок днями не подходил к нему, а то и вовсе забывал об его существовании.
Я лежал в соседней палате, и каждый раз проходя по коридору, через стеклянную дверь я видел, как она сидит на своей кровати и рисует. Мне очень хотелось подойти, но я не решался.
Однажды, я все-таки решился. Это случилось во дворе. Она сидела на лавочке и рисовала. Я больше не мог оставаться в стороне, но у меня оставалось не так много времени. Мы разговорились. Ну, о чем могут разговаривать дети? Естественно, нам обоим очень хотелось жить и жить вне этих стен. Даже находясь в таком положении, мы старались радоваться каждому мгновению, причем это получалось у нас само собой. С тех пор мы все время проводили вместе. Она никогда не подсказывала и не учила меня, как надо рисовать, но мы много говорили о содержании рисунка, о том, чем наполнен был лист бумаги. С тех пор я не выпускал из рук альбома и до поздней ночи уже у себя в палате рисовал. Она показала мне сказочный мир разноцветных птиц, лошадей, кентавров и львов. Небо, солнце и деревья – все это заново рождалось на листе бумаги. Я сам создавал свой волшебный мир, в котором я был всем сразу, и все было мной. Кое-что я взял с собой сюда и это мне очень пригодилось. А Оля маяком мне светит и сейчас – закончил мальчик.
Прилетел голубь, в клюве он принес черное перышко, которое положил рядом.
«Пора», – подумал мальчик. Время действовать пришло. Главное, чтобы у них хватило сил.
Глава 3. Электрик высшей квалификации – Василий Петрович
Василий Петрович этим утром попрощался с женой и пошел на работу. Он вышел на улицу. На работу ему надо было только к обеду, и у него было достаточно времени, чтобы прогуляться по парку. Парк по городским меркам был огромен, с большим прудом. Вода в пруду не замерзала даже зимой. В центре пруда, куда вела искусственная дорожка, имелся каскад водопадов, возле которого постоянно кипела жизнь. Круглый год здесь суетились утки, разжиревшие и совершенно потерявшие интерес к перелету на юг. Люди им в этом сильно помогали, постоянно подкидывая все новые батоны. Большинство из них скорее не выдержало бы такого дальнего перелета, после такой усиленной углеводной заправки. Василий Петрович не был исключением, он купил батон для уток и направился в парк. Подойдя к мелкой цепочке водопадиков, он присел на корточки и принялся кидать хлеб в воду. Василию Петровичу было пятьдесят три года. Тридцать лет назад, вот так же он сидел здесь, на этом самом месте и крошил возможно тот же батон тем же уткам. Только вот он стал чуть дряхлее и смурнее. А чего вдруг? Ведь жизнь его сложилась удачно или лучше сказать почти удачно.
Раньше он как то не задумывался над этим, но сегодня он не мог не думать об этом, внутри просто все кричало. У него была жена и двое детей подростков, которых он, несомненно, любил. Кроме нелюбимой работы он ничего не мог вспомнить. Только сейчас ему пришла в голову мысль, что он совершенно не помнит лица жены, а ведь прожил с ней почти всю жизнь. Как же так можно прожить и не заметить, что живешь с совершенно чужим человеком. Каждодневные бесконечно беспокойные заботы о семье и о себе. Или все это только притворство и возможность спрятаться от себя, как хорошо за этим прикрываться.
Но почему же так вышло? Почему над этим он задумался только сейчас, когда и исправить вроде можно, но уже как-то не особо хочется. Может надо подождать еще немного и решение придет само? Но Василий Петрович, как никто другой знал, что ничего само по себе не произойдет и не решиться, и осознание этого всего погружало его в еще более мрачные настроения. Да сейчас у него была отличная высокооплачиваемая работа с окладом в две с половиной тысячи долларов – просто мечта для электрика. На эти деньги они купили квартиру, сделали в ней ремонт, а семь лет назад даже дом в деревне приобрели.
В деревню ездили на выходные и в каникулы детей. Жена не могла нарадоваться на такого мужа, но доверительных отношений с ее стороны к нему тоже не было, и Василий Петрович это очень хорошо чувствовал. Одиночество давило.
За двадцать лет работы в институте «Красоты и холода» он скопил приличную сумму, о которой никто не знал. Сегодня захотелось впервые плюнуть на все: на сберкнижку, работу, квартиру и вообще на всю его жизнь. Вот если бы какому-то доброму чуду вторгнуться в его жизнь, тогда бы он точно не упустил свой шанс и смело надув паруса пустился во все тяжкие. Не хватало волшебного пинка, но откуда же ему было взяться, если он сам взял и похоронил себя, тогда очень давно еще в прошлой жизни.
Случилось это лет тридцать тому назад. Тогда он чувствовал в себе эту мощную силу природы и был готов на поступок, но потом день за днем совсем незаметно для себя, он начал предавать ее – самое ценное, что у него было – его жизнь. Волны трясины из тухлой и затхлой воды накрыли его, и сделано это было с его же согласия. Во времена молодости, он был полон планов и свершений и даже очень многое делал для претворения их в жизнь. Затем попытки становились все тусклее, пока совсем не угасли и окончательно потухли, когда он устроился сюда на последнее место работы.
В школе он много интересовался электроникой. Дома паяльник не выключался совсем, в комнате стоял дым коромыслом от канифоли. Постоянно кто-то приходил и что-то приносил, какие-то приборчики, радиодетали и прочее. Вася не только чинил, но и постоянно собирал, что-то свое. В восьмом классе он собрал кассетный магнитофон из оставшихся запчастей, правда проигрывающую японскую головку ему пришлось купить, а деньги у него уже тогда водились, ведь чинил он не всем бесплатно.
После школы училище, армия и везде он только повышал свою квалификацию, затем работа на предприятии по ремонту бытовой техники. Иногда вечерами после работы в нем просыпалось какое-то смутное желание, и тогда он брал паяльник, и вся комната наполнялась дымом как в юности, но этого заряда хватало ненадолго, и вся романтика улетала вместе с дымом в форточку без следа.
Дома он думал, что вот завтра задержится на работе и поделает что-нибудь для души, но на следующий день, как правило, были какие-то незавершенные дела или просто неохота. Все дальше и дальше отодвигалось время великих свершений. Прикупив домик в деревне, Василий Петрович лелеял мечту, что уж там-то ему точно никто не сможет помешать. Но приехав туда с семьей или один, видел, что тут чуть покосилось, там надо немного подправить, дров для бани наколоть, землицы чуть подкопать. А уж вечером он всем покажет! Но вечером после бани, ноги сами несли его к вечернему телевизору и уже не в силах встать, он так и засыпал перед ним с пультом в руках. Утром начиналось все сначала. Наконец, оставив все попытки и с твердой уверенностью набраться в деревне сил для решительного и бесповоротного броска в городе, он мощно и всей грудью вдыхал чистейший деревенский воздух и уже без всяких зазрений совести засыпал вечером перед телевизором.
Приезжая домой в еще более разбитом состоянии, мечтал лишь об одном – взять отпуск за свой счет. Нет отпуск он иногда и брал, но вот проводил его по большей части возле того же телевизора. Поначалу его немного мучила совесть, где то глубоко внутри маленький кусочек ее еще был подвязан на тоненькой ниточке, но Василий Петрович мощным волевым усилием перерубил ее кухонным ножом, которым только что чистил картошку с его огорода, и которой очень гордился. А тогда тридцать лет назад, ни о какой картошке и речи быть не могло. «Почему же радость ушла?» – спрашивал он себя. Казалось бы, ему, электрику высшей квалификации, да с такой работой можно почивать на лаврах, а вот сегодня ему стало тошно от такого лавра. Сейчас его сердце сжимали тиски, тиски которые он сам же себе и построил. Они были добротные и сделаны, как и положено, с нелюбовью, и от этого сильно жали. Его сердце кричало и уже давным-давно, а он услышал только сегодня. Только сейчас он понял, на что ушла вся его жизнь. Он жил лишь для того, чтобы уничтожать изо дня в день свое сердце.
Василий Петрович выкинул разом остатки батона в пруд с твердой уверенностью, что-то поменять и это он сделает именно сегодня, но только после работы. Ведь надо хорошенечко все обдумать. Да и на работе ему предстояло только отрегулировать кресло, а затем он мог быть свободен. Надо сказать, что Василий Петрович ходил на работу не каждый день, а только по вызову или когда хотелось самому. Представьте и такое бывает. Шаги потяжелели. Очень нелегко далось ему осознание этого.
– Что же мне? Как же я? Куда? – в полубреду бормотал он.
Хуже всего было то, что если бы он и решился все бросить, то в каком направлении надо бить? Все мосты он давно сжег.
«В монастырь, делать доброе и творить вечное? Нет! В Сибирь, в глушь, забыться. Может в Индию? На поиски духовного учителя?» – беспорядочно кружились мысли в его голове.
Двери, что когда-то были открытыми, теперь наглухо заколочены. В таком полупьяном состоянии он вышел из парка и шел по оживленной улице, никого и ничего не замечая вокруг. Было около одиннадцати, в это время улица немноголюдна. С центральной улицы, он всегда сворачивал в проулок, во-первых пройтись по относительно тихому дворику, во-вторых так он сокращал расстояние. Обычно, во дворе Василий Петрович сбавлял темп и шел в свое удовольствие. Сегодня он тоже на автомате сбавил темп, вот только про удовольствие не могло быть и речи. Василий Петрович еще издали увидел фигуру в пальто. Все в его одежде было несуразно и нелепо.
«Зачем он ее одел? Ну и чудик», – было у него первой мыслью.
Они приближались друг к другу. Уже оставались не более десяти метров, когда они разом увидели на асфальте белый конверт, а из него чуть на вылет несколько банкнот – это были доллары. Василия Петровича прошиб холодный пот. Оба, как по команде, замерли на месте, попеременно посматривая то на конверт, то друг на друга. Медлить было нельзя. В таких случаях надо действовать быстро или проходить мимо. Василий Петрович вопросительно поднял бровь. Человек в пальто оказался немного решительнее. Он взял конверт, одним пальцем заправил банкноты внутрь и убрал во внутренний карман. Решительный незнакомец кивнул Василию Петровичу в сторону арки. Не сговариваясь, оба быстрым шагом покинули двор, и вышли на оживленную улицу. Напоследок, они оба обернулись во двор, как бы для очистки совести. А вдруг деньги уже начали искать? «Вот здрасьте, я тут в сторонке постоял, чтобы ваши денежки лучше сберечь. Ну что же, никого нет? Ну, тогда извините, я все сделал, чтобы вам их вернуть. Не нашлось хозяев, пусть побудут пока у меня, а там посмотрим».
По улице человек в пальто шел впереди, а Василий Петрович за ним следом, как то даже немного гуськом. Они тут же, с ходу зашли в пирожковую и уселись за столик. Человек в пальто заказал два зеленых чая, чтобы продавцы не косились на них. Они не знали друг друга, но и без слов было понятно, что конверт никто из них возвращать не хотел. Незнакомец достал находку. В конверте оказалось пять тысяч долларов. Ровно по двадцать пять бумажек каждому.
Василий Петрович поймал себя на мысли, что это его зарплата за 3 месяца. Незнакомец отсчитал двадцать пять бумажек и так же молча отдал их. Представляться в таком деле не стоило, оба понимали это, лучше сохранять инкогнито. Василий Петрович нервным и быстрым движением спрятал деньги, руки у него дрожали, а вот незнакомец напротив, был абсолютно спокоен, как будто поиск конвертов с долларами был для него ежедневной и обыденной процедурой. Напряжение спадало. Они сидели и пили свой чай. Вот только неуверенность в правильности поступка немного не давала покоя.
Василий Петрович уже знал, как ему поступить с деньгами – он их попросту спрячет туда, где у него и остальные. Об этом месте никто не знал: ни жена, ни тем более дети. Василий Петрович копил. Ощущение значительной прибавки согревало. Зарплату он вынужден был отдавать жене, а эти были чисто его. В дверь позвонили.
– Кто там?
– Это я, нарастающее напряжение. Откройте, пожалуйста, мне к вам!
Василий Петрович первым предложил по маленькой, хотя он знал, что этого делать не стоит и надо со всех ног бежать отсюда к его денюжкам, чтобы доложить уже свои сокровенные. Незнакомец кивнул в знак согласия. Василий Петрович заказал виски без закуски, только лимон. Не такое это дело, чтобы долго засиживаться, по-быстрому снять напряжение и по домам. Первую и вторую выпили залпом. Закусили лимоном, шумно занюхивая. Только сейчас Василий Петрович более внимательно оглядел своего «соучастника». Незнакомец немного расстегнул свое пальто мышиного цвета. Под ним была рубашка и костюм, тоже старого кроя, ему даже показалось, что сам запах от одежды был таким же старым. Такую одежду носили во времена детства Василия Петровича. Все вещи хоть и были старого кроя, но были в идеальном состоянии. Костюм был несколько потерт в некоторых местах. Ботинки из жесткой кожи на шнурках, громоздкие и неудобные, но начищены они были до блеска. Это был моложавый мужчина лет сорока, с круглым чистым и белым лицом. Выпили по третьей. Виски шло хорошо. Василий Петрович не пробовал алкоголя вот уже пятнадцать лет. Да он бывший алкоголик, но сегодня не выдержал. В последнее время он еле сдерживал желание выпить, а тут еще такое. Шансов удержаться не было. «В конце концов, переночую у кума» – подумал Василий Петрович. Дома это не вызовет подозрений, ему и раньше приходилось задерживаться на работе. После четвертой Василий Петрович приятно захмелел. Наливали жирные порции и пили залпом, без закуски. Василия Петровича даже начало слегка покачивать. Незнакомец был опытным воякой и держался не шелохнувшись, явно соизмеряя свои силы и выпитое. Василий Петрович первым нарушил табу на молчание. Он больше не чувствовал себя одиноким, а виски плавными волнами накатывало, создавая приятную обстановку для беседы, и все самые лучшие и высокие порывы души, вот-вот вырвутся наружу. По крайней мере, ему так тогда казалось, но самом деле, он просто жаловался первому встречному о своей никчемной жизни. Попытка рассказать настоящее и то, что в таком настоящем нет никакого будущего, о том, что такое будущее представляет темный колодец без воды, с грязной жижей на дне. Василий Петрович за столько лет завязки впервые чувствовал единение с миром, даже с этим незнакомым человеком их уже связывало нечто более значительное, чем доллары. Василия Петровича несло. Он чувствовал, что с каждой секундой в нем просыпаются силы, когда-то похороненные под толстым слоем дерьма, своего же производства. Еще миг и вырвется на свободу то сокровенное, что лежало чистым изумрудом на дне этого колодца. Незнакомец молча слушал, опустив глаза, ему становилось скучно от банальных претензий Василия Петровича. Он собрался уж было идти, как вдруг его что-то остановило, он встрепенулся и ожил. Было видно – он очень взволнован. В этот момент Василий Петрович выкладывал уже заплетающимся языком про свою треклятую работу. Что являлось засекреченной информацией. По контракту за разглашение ему грозил тюремный срок. Василий Петрович не просто поливал, он фонтанировал, причем делал это абсолютно добровольно. Незнакомец, как опытный рыбак аккуратно подсек свою добычу и медленно тянул, не давая жертве сорваться. После пятого стаканчика виски он рассказал, чем же на самом деле занимается их институт и что за такая отмороженная красота содержится в его подвалах. Об этих мрачных подземельях, наполненных, как называл их Василий Петрович, отморозками. Проехавшись немного по Павлу Ивановичу и пожелав ему самому быть заживо замороженным, и у себя же, он замедлял свою речь. Источник понемногу иссякал. Василий Петрович был пьян. Незнакомец встал, застегнул пальто, откланялся и ушел. Легкая улыбка была на его лице, когда он покидал заведение. Василий Петрович заказал еще два пирожка с картошкой и попросил принести счет за виски. На это официант ответил, что счет уже оплачен. Надо было еще поесть. Ведь он не ел с утра. Хоть он и был пьян, но в голове у него был четкий план. Сейчас он посидит, поест и немного отрезвеет, затем возьмет такси и прямиком к куму. После пирожков он купил двойной чай с сахаром, стало полегче, голова немного прояснилась. Запустив руку во внутренний карман, он приятно убедился, что деньги на месте. Одну стодолларовую бумажку сразу убрал отдельно. Так, на всякий случай. Вот же! Сумел остановиться, выпил и с деньгами остался. Он вышел из кафе. Штормило и довольно сильно – таким к куму нельзя. Он решил сесть на кольцевой трамвай, проехаться на нем и поразмышлять. Василий Петрович ничего не терял, в трамвае было безопасно и тепло, а самое главное – ему нужно было немного времени. Маршрут этот он хорошо знал, он был не изменен лет сорок: трамвай делал большой крюк часа на полтора, и в это время обещал быть пустым. Василий Петрович вышел на остановку. Долго ждать не пришлось. Скрипя подошел старый трамвай. Сев в трамвай и заняв одиночное место, он осмотрелся, вагон был полупустым, как и было запланировано. Кресла были старого образца, на толстом слое поролона. Сидеть на них мягко и тепло. Василий Петрович задремал, плавно погружаясь в сон под чудесный стук колес – тук-тук-тук.