Не торопясь, иронически поглядывая на весёленькие коробки легатов, шифу Ван пересёк дорогу и шагнул в высокую, по колено, траву. Стела была развёрнута к нему задней стороной. У столба, безоговорочно, нет смысла выделять какие-либо стороны; все они, так или иначе сходны, но просто надпись была там, на обороте, и для себя шифу Ван поставил считать, что образует она своеобразную мушку апертурного прицела, контуры которого формируются Большим и Кремлём, и обращён прицел туда: в графства, теократии, автономии, республики, оспариваемые территории, протектораты; в то, что раньше обобщённо называлось континентальной Европой.
Шифу Ван прошёл через защитный периметр, и положил ладонь на фактурный, бугристый металл стелы. Постоял молча, закрыв глаза. Даже сейчас, когда он был в этом месте, шифу Ван запрещал себе полностью вспоминать тот день. Он заходит с доставкой в только что въехавший офис: хаодо. Хорошо. Он в коридоре: хаодо. Он видит зелёные глаза: хаодо. А дальше – всё. Дальше будет то самое: «Дёргай этот чёртов рубильник!». Поэтому дальше не хаодо.
Пальцы его привычно оглаживали жирную, с заусеницами, поверхность столба, целиком собранного из тулия, матово бликующего даже в квёлом московском солнце. Не открывая глаз, шифу Ван беззвучно, словно мантру, прошептал надпись: «Марье Николаевне Дуровой, 2009 – 2033. Учёной, патриотке и просто красавице. Вернувшей информационную стену ценой собственной жизни. Спасибо, Марья! Россия в долгу перед тобой». Как всегда, ухнул у него из горла в сердце при этих непроизнесённых словах холодный склизкий комок, растёкся по груди, и застыл в неудобных, антианатомических формах.
Шифу Ван с трудом, пробиваясь через душащий его спазм, втянул воздух, развернулся всем корпусом к родному заводу и побрёл обратно, не обращая внимания ни на легатов, ни на детей, бесхитростно тыкающих в его шлем пальцем, ни на одёргивающих их родителей. В приёмной наверняка уже нервно расхаживает, дожидаясь его, Алексей. Ничего, пусть подождёт. Охолонёт немного. Не под дождём – подождём. Ждала лиса галку, да выждала палку. Жди, когда чёрт помрёт, а он и хворать не думал.
***
– Алексей, – медленно сказал шифу Ван, расхаживая по кабинету. – Зачем, на твой взгляд, нужно общаться? Говорить? Или, давай переформулирую на более понятном тебе языке. В каких случаях предпочтительно получать информацию о собеседнике вербально, а не использовать стигмаданные?
Алексей помолчал. Для любого гражданина грином выше семидесяти было бы очевидно то, что проделывал с ним сейчас шифу Ван.
Распирало нашего руководителя буки-тестеров взбухшими, доложенными, но отчего-то проигнорированными начальством репортами: и совместимость с некоторыми типами визоров не до конца оттестирована, и локализация меню на инуитский (Хосспыдя, да кому сдался этот инуитский?) не выверена вторым независимым носителем, и тут идёт не так, как предполагалось, и там торнадо, и тут цунами. Жаловаться пришёл Алексей. Эскалировать ответственность вышестоящему руководителю. Умник.
Банальный страх перед проверкой у Алексея. Ему бы так и возиться в своих тестах, оттягивать запуск до бесконечности. Но баги никогда не закончатся. Поэтому когда-то нужно поставить в испытаниях и диагностике точку. Волевым образом. Вот просто махнуть рукой, и сказать себе: «Всё важное проверено. Запускаем. Под мою ответственность». Да, это сложно. Особенно в первый раз. Но всё когда-то бывает в первый раз.
Поэтому надлежало принудить Алексея к разговору отвлечённому, однако имеющему, тем не менее, связь с предметом его беспокойства. В какой-то момент он поймёт, что никто за него работу делать не станет. А работа его в данном конкретном случае – это принять решение. В своей зоне ответственности. Ну и вот, глядишь, от отчаяния сделает он, наконец, то, что должно. Стресс-воспитание. Это как криотерапия: небольшая встряска для организма, чтобы мобилизовался на подвиги.
Сам же Алексей перевести разговор на волнующие его темы не сможет. Если, конечно, не успел за эти полчаса научиться у Марьи каким-нибудь фокусам.
Хотел шифу Ван навести его на простую мысль: разговор несёт несоизмеримо больше информации, чем все эти консолидированные метрики и стигмаданные. Невербалика, тональность, паузы между словами, мимика – всё это богатый, полезный в работе материал. Поговори с пользователями! Вот просто возьми и поговори! Ртом. Да, вот прямо так. Как в старые добрые времена. И узнаешь много больше, чем посредством своих датчиков.
Но в наши дни такому уже не учат. То, что казалось пятнадцать лет назад трюизмом, теперь – предрассудок. Обложился наш Алексей сенсорами, триггер-коннекторами, рэнкинг-анализаторами и прочей магической аппаратурой, о которой даже он, шифу Ван, технический директор АО «Заслон», имеет не всегда полное представление, и полагает наш Алексей, что всё у него под контролем. Опрометчиво. Весьма опрометчиво.
Алексей, наконец, сделал вдох, предполагающий начало ответа, но шифу Ван остановил его движением руки.
– Не совсем, – сказал он. – Направление мысли верное, но не докрутил. Сейчас отправляйся в медитационку на тридцать минут. Поразмысли над вопросом. В качестве дополнительной подсказки дам тебе следующую аллегорию: все пользуются ионным душем. Потому что быстро и чисто, как говорится в этих ваших краткомыслях. Но! Но доведись возможность постоять под горячей водой – и? И что? Безоговорочно. Вижу, что понимаешь. Только вот сказать не можешь. Подумай над этим. Аналогия не прямая, но в медитации принесёт пользу. Задай её себе как параллельную тему. А теперь – всё. Иди. Отчёт по медитации дашь послезавтра. Когда отоспишься. Свободен.
Алексей, затравленно оглядываясь, вышел. «Справится», – сказал сам себе шифу Ван без особой уверенности.
Для Алексея это было второе обновление, причём на первом он вполне успешно отсиделся за спиной ушедшего к тому времени на повышение коллеги. Когда-то ему нужно было принять на себя ответственность. Почему бы не сделать это сегодня?
Отпустив Алексея, Шифу Ван собрался было заказать доставку – он любил, по старинному китайскому обычаю, брать после завтрака бранч, и не вполне понимал людей, отказывающих себе в этом небольшом, но важном для настроя на день удовольствии – но тут позвонил генеральный. Шифу Ван стал докладывать статус, однако Николай Валерьевич выслушивать рапорт отказался, а сразу, с порога, спросил следующее:
– Слушай, что там с пакетированием при кратковременных перебоях? Ты гонял у себя такую ситуацию?
– Уже лет тридцать как нет, – сказал шифу Ван, чувствуя слабость в ногах.
– Считаешь, невозможно?
– Ну, я бы так категорично не стал высказываться, – осторожно сказал шифу Ван. – Ты же знаешь, как оно бывает. То – нет-нет, а то – раз.
– И в глаз, – сказал генеральный. – Знаешь, погонял бы ты. На всякий случай. Сколько у нас?
– Четырнадцать часов с копейками, – сказал шифу Ван. – Но, если что, мы же всегда можем…
– Нет, давай без переносов в этот раз, – прервал его Николай Валерьевич. – В нормоплан надо попасть. Мы тут уже обложились со всех сторон обещаниями, презентациями и гарантиями, будь они. В Думе ждут. Военные ждут. Спецслужбисты. Орава целая. Дёргают меня весь день. Так что, пожалуйста, без нештатки. Но всё же проверь. Хорошо?
– Хорошо, – ровным голосом ответил шифу Ван, понимая, что весь его самоконтроль при разговоре с генеральным бесполезен. Знает он, достоверно и точно, что на душе сейчас у шифу Вана. Может, даже и на показатели его не смотрит. И так всё понятно.
За окном рукохваты уже разобрали контейнер, укатили на зарядку, и теперь во дворе царило нетипичное затишье. Случается, что суета заражает тревожностью, но иногда отсутствие движения куда как тревожнее.
Разговор обеспокоил шифу Вана. Чуйка генерального была широко известна, и если он перед накатом задаёт такие вопросы, то нужно всё перепроверить ещё на два раза. Что ж. Вот и будет чем озадачить Алексея.
Шифу Ван бросил тикет блоку тестирования, а сам на сите спустился в склеп к Триумфычу. На минус тринадцатый.
Сборочный корпус – с минус второго по минус двенадцатый, идеально чистый, просторный, с ровными рядами станков и конвейерных транспортёров, с попискивающими предупредительно дронами, гравикуполами, в которых финально монтировались оболочки локаторов для граничного заслона – всё это благоустроенное, ровно освещённое, хоть сейчас снимай краткомысль, пространство, было шифу Вану не интересно. Здесь, за редким исключением, происходило всё умно, штатно, рутинно и предсказуемо.
У Триумфыча же, вечного ниокровского лаборанта, был свой собственный уголок. Склеп. И только здесь, в склепе, мог шифу Ван задать глупый, неординарный, оригинальный и парадоксальный вопрос, не боясь потери лица. Потому что с Триумфычем прошли они за последние четыре десятка лет столько авралов, что любая глупость воспринималась ими обоими как повод задуматься, соорудить на скорую руку прототип, и погонять ситуацию под нагрузками.
Шифу Ван толкнул кособокую дверь, осыпавшую его подозрительно блеснувшим порошком, и вошёл. Сразу же окутал его запах тёплой промасленной трухи, донёсся низкий гул молекулярной сварки, освещение предупредительно мигнуло, погасло, но потом включилось снова. Шифу Ван перешагнул разложенные тут же, у порога, болванки под расточку, прошёл вдоль ряда пристыкованных торцами верстаков, заваленных огромными разводными ключами, портативными квантовыми преобразователями, линейками, уровнями, мотками проводов, рулетками, лазерными резаками, маслёнками, коробками нейроимплантов, разноразмерными пневмостеплерами; тут же вповалку складированы были неровно порезанные куски стальных пластин, лотки с чипами, лотки с гайками и винтами, лотки с алмазами для теплоотведения, распотрошённые блоки античных, ещё на бозоновом стандарте визоров с жалобно торчащими из них коннекторами; и всё это было покрыто слоем сложносоставной пыли – смесью наностружки, масла, охлаждающей жидкости – какая случается в обжитых и постоянно используемых мастерских.
– Эй! – крикнул шифу Ван в дёргающийся вспышками сумрак за зелёными шкафами. – Триумфыч!
Он осмотрелся, нашёл разодранное промасленное кресло, и после некоторых раздумий сел на его краешек. Звук сварки оборвался.
– А, – сказал Триумфыч, выходя из-за шкафов и поднимая на лоб круглые гермоочки. – Ну?
Он, не глядя на шифу Вана, подошёл к стеллажу с фигурными обрезками пластостали, пошарился в недрах, вытащил заляпанную бутыль, сделал большой глоток из горла, поддёрнул рукава комбинезона, а потом щедро плеснул себе на руки. Резко запахло спиртом. Триумфыч протёр руки грязной тряпкой, и протянул ладонь.
– Есть минутка? – спросил шифу Ван.
– Что в этот раз? – спросил Триумфыч. – Блок контроля конфиденциальности? Как я и говорил? Или самовозбуждающаяся фрактализация при передаче?
– Почти, – сказал шифу Ван. – Хочу проверить, как пойдёт пакетирование стигмаданных в облако при перебоях в подаче энергии. Не потеряем ли чего. И как синхронизация.
– А, – сказал Триумфыч. – Про инцидент вспомнил?
И накатило тут на шифу Вана, накатило окончательно, накрыло с головой, и понятно стало ему, что не избежит он сегодня этих воспоминаний, не спрячется от них.
– Да, – сказал он севшим голосом. – Инцидент. Вспомнил.
***
В Москве – ранняя весна. Солнце, впервые за полгода, греет, наконец, а не просто освещает. Как всегда, в такие дни, когда случается излом погоды – от выматывающего ненастья и хлябкой грязи марта к пыльному, сухому апрелю – в воздух поднимается запах свежей земли, травы, первых листьев, да и не листьев даже, а лишь только липких упругих почек, и ощущение чего-то нового, возрождающегося, вяло потирающего глаза после утомительного сна завораживает, морочит надеждой на волшебство.
Слева, у Детского мира (кукольные домики с автономным водопроводом и освещением, робокотики на нейросети, сэлфидроны, вакуумные бластеры с подсветкой, а также новинка: карманные фонарики с «намагниченными» лучами), три человека в фиолетовых жилетах гражданских работников выкапывают дерево из гранитного контейнера, стоящего на тротуаре. Осторожно подхватив его под корни, переносят через дорогу – самоуправляемые автомобили мягко притормаживают, создавая пробку – и опускают в подготовленную уже на площади ямку. Завтра, надо полагать, они потащат дерево обратно: «Распределить территорию Лубянской площади между опорными группами, навести единообразие поверхностей, ротировать живые насаждения, по достижению – повторить!». Знаем, работали.
За спиной у него – короб курьера. Люди оборачиваются. Дети показывают пальцем. Он делает сложное лицо: сосредоточен на доставке, занят ответственным делом, спешу. Без труда находит нужное ему здание: «после Детского мира – первый поворот направо», фотографирует ещё раз дирижабль, и жмёт кнопку коммутатора под табличкой «АО Заслон. Московский филиал». Ничего не происходит.
Он толкает дверь, и попадает в тёмную проходную с настежь распахнутыми турникетами. За стеклом сторожки – никого. Он проходит через турникеты, снимает короб, перехватывает его рукой, пересекает маленький садик из двух аккуратных клумб, ныряет в раздвинувшееся стекло створок, и оказывается в лобби, наполненном коробками, ящиками, суетой. Двадцать шестой его грин не позволяет задавать активных вопросов, поэтому нужно просто следовать инструкциям: передать на ресепшне пять коробок пиццы в отдел НИОКР, в противном же случае четвёртый этаж, офис четыреста восемь.
В лифте двое молодых людей ненамного его старше (двадцать три? двадцать четыре?) заразительно смеются над каким-то Олюсиком, а вот и нужный ему этаж. Он оказывается в просторном зале, уваленном контейнерами, офисной мебелью, мониторами; здесь рукохваты ставят вещи на робогрузчиков, а те развозят, попискивая, всё это добро улиточной скоростью в коридоры.
На дверях нет никакой нумерации, и он пытается сообразить, в какую сторону ему идти. Кажется, это туда: направо. Он делает шаг в коридор, и тут дальняя дверь распахивается, и проём освещается её лицом: треугольный подбородок, прямой с аккуратными раскрыльями нос, изумруды глаз, россыпь конопушек по щекам, короткие рыжие волосы; и что-то лопается у него в груди, заливая вязким, как патока, жаром, в висках – нечаянный звон, тонкая вибрация, а в лёгких – ни грамма кислорода. Нечем дышать. Незачем дышать.