Из-за спины её выныривают двое молодых людей в комбинезонах. Это те самые насмешники над Олюсиком. Вся эта компания, подпрыгивая, беспричинно хохоча, толкая друг друга бежит к нему по коридору.

– Из какого отдела? – спрашивает его юноша со спаниельей причёской, и он понимает, что вербальный блок его снят.

– У меня доставка, – говорит от. – Для НИОКР. Знаете, где это?

– Курьер! – смеётся его коллега, пухлощёкий кудрявый пончик. – Курьер! Ого! Москва! Берём?

Он начинает снимать короб со спины, но его останавливают, подхватывают под руки и волокут вдоль по коридору.

– У меня доставка, – повторяет он, но его не слушают.

– Стоп! – вскидывается вдруг пончик, и все останавливаются. – Он же не в системе! Эйчары!

– Точно, – говорит она. – Тебя как зовут?

– Иван, – отвечает он.

– Ивааан, – протяжно пробует она имя на язык. – Иван. Мы будем звать тебя…

– Ивасик? – предполагает спаниель.

– Звать мы тебя будем Ван, – говорит она. – Трендово и модно. Ван. Ван И. Ладно. Вот что. У меня по штатке есть позиция ассистента лаборанта. Грейд… какой же там грейд? Пятый, кажется? Как раз для двадцать шестого грина. Идеально. Значит, вот что. Эпаминондас, формируй требование эйчарам на ассистента.

– На подряд? – спрашивает пончик с непроизносимым именем.

– Нет, прямо в штат. Испытательный три месяца. Там будем посмотреть. Нам как раз на тесты примерно такой грин будет нужен на ближайшие полгода-год. Всё. Оперативно! Пока токен не остыл. Движемся.

Они движутся. Как торнадо, как цунами: незапоминаемыми коридорами, комнатами, переговорками, пронзают насквозь пустой зал с ощутимым эхом, спускаются на несколько этажей ниже, снова идут переходами, и наконец останавливаются в забитом аппаратурой помещении. На экранах здесь тянутся загадочные научные линии, складываясь в загадочные научные фигуры, что-то в воздухе загадочно научно гудит, а целую стену занимает огромный лежак с загадочным научным раструбом в изголовье.

– Забирайся! – говорит она, показывая ему на лежак.

Он умоляюще смотрит в зелень её глаз, но она только смеётся.

– Всё, – говорит пончик. – Готово. Формально пройдёт приказом завтра, но в системе уже появился.

– Не бойся, – свойски хлопает она его по спине. – Это не больно. Ты же ассистент, или как? Кстати, поздравляю! Ну? Давай?

– Что это? – неожиданно для самого себя спрашивает он, и не в силах остановиться, повторяет: – Что это? Что это? Что это?

Она закатывается, сгибается, хватается за живот, и волосы её огненным шлейфом проносятся перед его лицом.

– Разблокировался? – отдышавшись, спрашивает она. – И как тебе? А? Давай, скажи что-нибудь. Хотя нет. Поговорим потом. Безоговорочно, сначала пакетирование. Пока тут бардак. А то потом не выпросишь допусков. Хорошо? Проверяем пакетирование – и пьём чай. Пицца, опять-таки. Как тебе такой план?

– Хорошо, – говорит он. – Только… Как это вообще…

– Не-не-не, – перебивает она. – Никаких «только». Надо же, разговорчивый какой. Залезай! Шустрее! Тестовый токен пропадёт щас.

– Токен! – увесисто говорит спаниель и кивает на лежак.

Он озирается, надеясь, что они обменяются взглядами, засмеются, стукнут его в плечо, увлекут за собой пить чай, или просто отпустят, но ничего такого не происходит. Все выжидающе смотрят на него. Тогда он подходит к лежаку, трогает его зачем-то рукой, оборачивается ещё раз, и неловко, в несколько приёмов, укладывается.

– Выше, – говорит она, и он елозит пятками. – Откинься на спинку кресла, и всё такое.

– Какой режим имитации? – спрашивает от компьютера в дальнем углу спаниель.

– Интервальный, две через две, – отвечает она. – Напряжение – сбросили. Напряжение – сбросили. Эпаминондас, следи за собираемостью пакетов. Так. Внимание. Ещё раз. Все послушали сюда. Начинаем накатку локального обновления. Имитируем провалы в электроснабжении. Одновременно смотрим уровень заслона. Все параметры. Гражданский индекс – двадцать шесть. Всё пишем в три бэкапа. Готовы?

– Да, – одновременно доносится из разных углов.

– Поехали.

На него мягко наплывает крышка («как саркофаг», – отчего-то думает он), воздух заполняется озоном, гудением и ритмичным щёлканьем. Некоторое время ничего не происходит.

Потом начинается.

– Это глобальное! – кричит спаниель.

– Стоп! – кричит она. – Откуда? Какой репозиторий?

– Прошло! – кричит пончик.

– Какого хрена? – кричит она.

– Прошло! – кричит спаниель.

– Откат! – кричит она. – Стоп!

– Уже там! – кричит пончик. – Токен сдох!

– Дёргай этот чёртов рубильник! – кричит она.

– Прошло! – кричит пончик.

Он чувствует жар на затылке и глазах. Чуть приподнимает голову. Легче от этого не становится. Он сначала робко, потом энергичнее, начинает сползать вниз.

– Откат! – кричит она.

– Глобально! – кричит спаниель. – Я не могу ничего!

– Дёргай этот чёртов рубильник! – кричит она.

– Да уже! – кричит пончик. – Оно ушло! На ключевых узлах уже!

На секунду окружающий мир погружается в ватную тишину – не такую даже, как в специально подготовленной комнате, но словно бы из мира, в котором ещё вовсе не придумали звуков – а после он слышит лязг чего-то упавшего, покатившегося, потом сочный хруст, и кто-то хватает его за ногу, тянет вниз сильными беспардонными рывками.

Он снаружи. Не под крышкой.

– Марья! – кричит спаниель.

В глаза ему бьёт свет прямо направленной лампы, он садится на лежак, но его толкают в сторону.

– Марья! – кричит спаниель.

Он видит, что она подныривает на его место, укладывается ловкими и уверенными движениями.

– Моего заслона хватит! – кричит она изнутри. Голос у неё глухой, незнакомый. Чужой.

– Не хватит! – кричит пончик, и тут свет ярко вспыхивает и гаснет. Видно только подсвеченный циферблат ручных часов в дальнем углу. Он быстро приближается.

– Тащи её! – кричит спаниель, отодвигает его, хватается за ногу, и тянет на себя.

Они втроём вытаскивают её в ноги лежака, и тут свет вспыхивает снова. Волосы её лежат вкруг головы ярким нимбом, около глаз набухает тяжёлая синь, а локти упёрлись в ограничители ложемента: неудобно, неестественно, не по-живому. Неприятно и остро пахнет горелым.

– Марья! – кричит спаниель, хлопает её по щеке, а потом начинает некрасиво скулить.

– Что это? – спрашивает он, и тут свет снова гаснет.

***

Тоска – это когда сердце поднимается к горлу, отчего начинает поднывать нижняя челюсть, и дышать приходится с натужным сипом. Безразличие – это ватные руки, в коленях – сладкая слабость, рот же полуоткрыт. А воспоминание – взбитые в суспензию тоска и безразличие.

Хотя, чем ещё заняться на предлончевом статусе без потери авторитета, кроме как воспоминаниями, особенно когда слово берут риски, и начинают нудеть: неизбывно, монотонно, с обязательными ссылками на фэзэ, с трактовками спорных кейсов, прецедентами, толсто завуалированными отказами от какой бы то ни было ответственности.

Шифу Ван нечасто вспоминал детство, но растревоженная память, надо полагать, перебаламутила аккуратно штабелированные и пронумерованные воспоминания, и стала выдавать их в случайном, как лототрон, порядке. Вот сейчас, например, на совещании, вспомнил он маму, и как она заглядывает к нему в комнату, раз за разом, а за окном – уже густой сумрак. «Сына, – говорит мама печальным голосом. – Сходи погулять, котик. Пока ещё не совсем поздно. Хватит уже в компьютере-то сидеть». Но он не отвечает, он только недовольно машет головой, показывая, что услышал, но пойти куда-то – нет уж, спасибо. Мне и здесь хорошо. Мама беззвучно исчезает. А может, беззвучно остаётся. Неважно.

Шифу Ван поднял руку, и юрист сразу же, в середине фразы, остановился.

– Полагаете, что озвучивание текста придаст ему дополнительную убедительность? – спросил он. – Я видел заключение, и саммари из него. И все видели. Зачем вы тратите наше время?

– Это не для вас, – ответил втянувший в плечи голову юрист. – А для протокола. И для генерального. Кстати, статус совещания без присутствующего на нём генерального директора не может считаться…

– Николай Валерьевич сейчас в головном офисе, – громко сказал шифу Ван. – Вы это знаете. В Питере. Это во-первых. И соответственно, приказом за номером двести четырнадцать, у, эм, слэш, двадцать три ноль три, двадцать восемьдесят три – он тщательно, увесисто выговорил каждое число и литеру – на меня возложены обязанности генерального директора на время его командировки. Вы можете найти этот приказ во внутризаводском блокчейне. И если вы апеллируете к неправомочности совещания, то у меня возникает вопрос относительно ваших компетенций. А во-вторых, у меня в последнее время появляется всё больше доводов за то, чтобы заменить весь юридический блок одной нейросетью. Она хоть нудеть под ухом не будет.

– Но стандарты отрасли… – начал юрист, и шифу Ван снова, не без удовольствия, остановил его, а потом бросил вербальный блок на полчаса.

– Ваше резюме по планируемому обновлению не принимается. Потому что за констатирующей частью должна бы следовать резолютивная, с конкретными предложениями. – Шифу Ван видел, что юрист пробует что-то сказать, пыжится, лицо его краснеет. – Не утруждайтесь. Если вы хотите сообщить нам, что предложения у вас были, но вы не успели до них дойти (юрист принялся отчаянно кивать), то, во-первых, мы все уже их видели, и незачем, повторяю – совершенно незачем – зачитывать нам их с нейросуфлёра, а во-вторых, постарайтесь в следующий раз начинать с выводов. Настоятельно это рекомендую. Проблемы оставьте себе. Потому что это ваша внутренняя кухня. Извольте приносить нам на встречи решения. А не проблемы. И чем незаметнее будет ваша работа, тем она будет эффективнее. Ясно? Вижу, что ясно. Откопали проблему – нашли решение – сообщили. Всё. Дальше. Тестеры. Алексей.

Алексей, расцвеченный контрастно: с иссиня-бледным лицом, но пунцовыми ушами, встал. Оттянул ворот комбинезона. Надо думать, он отчаянно соображал, как бы так рассказать о рисках, чтобы это не выглядело жалобой. Шифу Ван с любопытством поглядывал на него.

– Мы протестировали все ключевые функции обновления, – хрипло сказал Алексей, и надолго закашлялся. – Все ключевые функции обновления ведут себя штатно во всех средах, масштабах и под нагрузками. У меня всё.

– Вот! – показал на Алексея шифу Ван. – Учитесь. Вот таким должен быть доклад каждого стрима перед запуском. Ясно? Нет, не нужно так болтать головой в разные стороны. Аккуратнее. Берегите свои шейные позвонки. Ладно. Времени у нас мало. Давайте работать, коллеги. Напомню, что по нормоплану накатывать обновление мы начнём завтра, в субботу, в два часа ночи. Если кто-то что-то не отрепортил, бросайте сообщения на общую доску, но без пустословия. К станкам! Алексей, задержись на пару минут.

С Триумфычем они тоже прогнали там, в склепе, то самое пакетирование, о котором побеспокоился генеральный. Трижды, в разных режимах. Всё сложилось как должно. Без нештатки. Да и как не сложиться: сорок семь лет с инцидента уже прошло. Технологии, как говорится в заводских краткомыслях, не стоят на месте. Совершенствуются. С каждым днём. И позволяют они, не стоящие эти на месте технологии, производить уникальные технологичные разработки, различные серийные изделия – и для различных климатических условий, и для механических воздействий, а также для сфер применения. Безоговорочно.

– Ладно, рассказывай, что у тебя не так, – сказал он Алексею, когда все, задышав наконец в полные лёгкие, вышли из зала.

– Всё нормально, – сказал Алексей, отводя взгляд.

– Я не смотрю, – сказал шифу Ван. – Скажи сам.

– Лучше показать, – кивнул в сторону Алексей. – Я не уверен…

– Это не те слова, которые я бы хотел слышать от тестера за несколько часов до запуска, – перебил его шифу Ван. – Соберись. Пошли. Покажешь, что там.

Они молча прошли коридором к ситу, молча подождали, пока подойдёт кабина лифта, и молча оказались перед мастерскими тестеров. Шифу Ван суеверно потрогал гладкую табличку на входе: «Дней без инцидентов: 17.263». Он, чтобы ненароком не считать данные Алексея, рассеянно думал про то невообразимо дальнее прошлое, в котором ещё не было нейроимплантов, транслирующих в мир цифровое состояние каждого человека; соответственно, не было и необходимости в избирательном заслоне. Не существовало и гражданского индекса, определяющего привилегии, обязанности, уровень приватности. Как же люди общались в то время? Как они понимали, кто главный в каждой конкретной ситуации? Столько хаоса, столько неопределённости.

Алексей завёл шифу Вана в мастерскую. Там стояла и улыбалась Марья. Зелёные её глаза снова примагнитили взгляд шифу Вана, и он лишь с явным усилием смог отвернуться в сторону.

– И ты здесь? – спросил он.

Вернее, хотел спросить. К полному его удивлению, оказалось, что он только лишь беззвучно шевелит губами.

– Что это? – спросил снова он, и опять ничего не услышал.

– Так, – деловито сказала Марья. – Отлично, что все в сборе. Давайте оперативно, пока токен не остыл. Лёша, готовь имитацию. Иван, стой в сторонке и ничего не трогай. Смотри. Ясно?

Шифу Ван неуверенно кивнул. Где-то глубоко в душе он понимал, что делает всё правильно, но в то же время законное возмущение непочтительностью, невозможностью ситуации накатывало на лицо жаром, требовало действия. Он властно шагнул вперёд, но Марья подняла вдруг руку, и шифу Ван сам, без какого-либо принуждения, остановился, замялся на месте, а потом прислонился к стеночке. Всё это было странно. «Ладно, посмотрим, – сказал он себе. – Понаблюдаем. А потом накажем невиновных и наградим непричастных». Мысли его были какими-то чужими. Стариковскими какими-то. Неправильными. Непривычными.

– Готов, – говорит из дальнего угла Алексей.

– Хорошо, – говорит Марья. – Делаем сейчас имитацию обновления под перебоями. На моём нейроимпланте. Внутренний мониторинг – на мне, внешний – на Алексее. Цели: проверить трассировку пакетов установщика, успешность обновления, стабильность заслона.

Марья ловко укладывается на лежак, сверху накатывает на неё матовый плексиглаз крышки, на нём загораются какие-то индикаторы.