Третье небо

***

У допрашиваемого всегда есть соблазн понравиться, быть искренним, откровенным, помогать: кажется, что из-за этого тот, кто проводит допрос, начнёт сопереживать, сочувствовать, встанет на его сторону; нет. Это ошибка. И результат её будет таким же, как у боксёра, надеющегося победить с помощью улыбки.

Холодно, темно и страшно.

Руки неудобно завёрнуты назад.

– Правило всего одно, – сказал голос. – Его несложно запомнить. Я задаю вопросы. Ты отвечаешь.

Мешок с головы Демьяна поехал вверх, прихватил собой прядь волос.

– Э! – сказал Демьян.

Он находился в огромном холодильнике: мигающий свет, стены покрыты инеем. Тот человек – музыкант, игравший на доске со струнами… кажется, Андрей? – стоял перед ним.

– Кто ты такой? – спросил музыкант.

– Я Демьян. Демьян Пожар. Я не знаю, что здесь… зачем вы меня сюда засунули? Я был на мероприятии. Просто открытие стадиона. Отпустите меня. Можно чаю? Есть у вас горячий чай? Пожалуйста. Я ни при чём.

Андрей молчал; лучше бы сказал хоть что-нибудь. Демьян прямо-таки физически чувствовал на себе его взгляд: как он лазерным лучом проходит по лицу, шее, груди. Ощутимо давит, толкает.

Тесный этот холодильник… как долго в нём можно будет дышать? Демьян заглотил широко открытым ртом воздух, подавился, сделал с сипом ещё вдох.

Тесно.

Теснота эта давит на грудь.

– Я… не знаю, почему здесь… – чуть тише сказал Демьян. – И руки ещё… можете освободить руки? Я же ничего не делал. Из-за чего это всё? Пожалуйста! Обо мне беспокоиться будут. Искать.

– Кто?

– Ну… Родные.

– Где ты живёшь?

– В Балашихе, – после паузы сказал Демьян.

– Адрес?

– Да я… там дом. Я потом покажу. Если захотите. Можем съездить.

– Адрес какой?

– Не помню, – сказал Демьян, понимая, что сейчас вопросы станут неприятными.

Музыкант рутинно достал нож, щёлкнул им, раскрывая лезвие. Шагнул ближе.

– Не надо! – крикнул Демьян, пытаясь упрыгать в сторону на стуле.

Музыкант зашёл ему за спину. Демьяну резко, волной, стало жарко. Он обернулся. Музыкант с усмешкой в глазах смотрел ему прямо в лицо.

– Вы что? – спросил Демьян. – Что? Не надо, пожалуйста. Я правда не помню. Серьёзно. Ну бывает ведь такое. Я и номер телефона своего не помню. Столько цифр! Я вообще плохо всё запоминаю. Пожалуйста? Это просто дом! Мы можем съездить!

– А где твой телефон? – спросил музыкант, и присел рядом.

– Потерял, – сказал Демьян.

– Кошелёк? Ключи?

– Я… Меня обокрали. Наверное. Я ехал на автобусе. И там такой. Такая. Сидела. Она, наверное, и взяла. Точно она! Отпустите меня, пожалуйста! И так всякое… Без ключей остался… Теперь замки менять. Зачем вы меня?

Сзади едва слышно затрещала ткань: сначала старушечьей куртки, потом пижамы из лаборатории.

Демьян поджался, ожидая боли.

Боли не было.

Музыкант железными пальцами покрутил его локоть в разные стороны.

– Даже немного странно, – задумчиво сказал он. – Глотаешь что-нибудь? Нюхаешь? Как ты закидываешься?

– Чё? – спросил Демьян. – Я… Вы о чём?

– Вроде говоришь как наркоман, а руки чистые. Что жрёшь? Сидишь на чём?

– На стуле, – сказал Демьян. – То есть это… Я не наркоман. Правда. Можно чаю?

– Что ты знаешь про Анатолия Дмитриевича?

– Кто это?

– Как ты узнал, что он говорил?

– Я не знаю никого! – сказал Демьян. – Его не знаю.

– Хорошо, – сказал музыкант. – Допускаю, что по имени не знаешь. Но слова его ты слышал? А слышать ты их никак не мог. Откуда?

– В общем… – сказал Демьян, панически пытаясь придумать хоть что-нибудь правдоподобное. – Я это. Перепутали вы меня. Послышалось. Я просто был на концерте. На выступлении. Я хотел домой поехать потом.

Щека его резко вспыхнула, тошнотворный ледяной кол пронзил голову с макушки до шеи, перед глазами поплыли многослойные круги, и Демьян обнаружил, что ракурс обзора поменялся: теперь он лежал на боку. Вместе со стулом. Мир вольно и омерзительно качался, не желая останавливаться. Демьян раскрыл пошире рот, чтобы захватывать побольше воздуха, но стало хуже. Он чувствовал, что его сейчас вырвет.

– У тебя короткая память, – сказал музыкант. Он смотрел на Демьяна из далёкого космоса. – Напоминаю правило. В последний раз. Слушай внимательно. Я спрашиваю, ты отвечаешь.

– Это… – сказал Демьян. – Так я же говорю. Говорю.

– Как ты узнал его слова?

– Так это… – сказал Демьян. – Можно, я сяду? Не могу так говорить.

Музыкант рывком поднял его вместе со стулом. Одной рукой.

– Да… – сказал Демьян. – Я… В общем, я видел его воспоминания. То, что он видел, то и я видел.

– Ещё раз.

– Ну, я как бы через его глаза смотрел, – сказал Демьян, отчаянно понимая, что говорит нелепицу. – Не знаю, как сказать. Развяжите меня, пожалуйста.

– Так ты всё-таки наркоша, – задумчиво сказал музыкант. – Сейчас ответь мне чётко и понятно, как ты видел то, что видел он. Подумай, если нужно.

– Есть такие шарики, – сказал Демьян. – Если их съесть, то видишь воспоминания другого человека. Перед этим человек приезжает в ЛИПС… на Патрики… Лаборатория такая. Клиника. Там у него берут воспоминание. Оно получается как шарик. И если съесть его, то видишь то, что он видел. Понимаете? Я не специально. Я случайно. Я не знал даже. Что это он. Я у них там был. А потом сбежал. От врача от этого. От Герхарда.

Музыкант посмотрел на него, не моргая, пару секунд, а потом стремительно вышел из холодильника. Дверь щёлкнула.

– Эй! – крикнул ему вслед Демьян. – Эй! Мне холодно тут! Пожалуйста! Пожалуйста! Зачем вы так?

Голос его утыкался в затянутые инеем стены и гас.

***

Есть время для силы и торга, а есть – для компромисса.

Есть время для преодоления трудностей, для борьбы, для сопротивления, а есть – для капитуляции.

Всё это не более чем уроки. Важно лишь, чтобы к концу урока ученик был ещё жив.

Прошло, наверное, минут пятнадцать. Или час. Или десятилетие. Демьян шевелил запястьями рук, пытаясь ослабить больно приставшую к коже липкую – даже в таком холоде – ленту, но ничего не выходило. Закручено было на совесть.

Недавние мысли о мести и заработке растворились; осталось лишь одно желание: выбраться. Любым способом. Выбраться. Выжить. А потом уже всё остальное. Ему стало очень жалко себя. За что? За что всё это?

Наконец, дверь снова открылась. Зашёл музыкант. Остановился напротив.

– Хорошо, – сказал он. – Давай продолжим.

– Я не могу, – сказал Демьян. – Дайте чего-нибудь горячего. Одеяло дайте. Грелку. Выпустите меня.

Слова получались какими-то деревянными. Тяжёлыми. Падали вниз как только пересекали границу губ.

– Что ты ещё знаешь? – спросил музыкант. – Скорее скажешь – скорее выйдешь. Говори.

– Я… – сказал Демьян. – Лаборатория. Там всё делают. С памятью.

Он вдруг, неожиданно для себя самого, заплакал. Со всхлипываниями, сиплыми втягиваниями воздуха, некрасиво и заунывно. Слёз на щеках он не чувствовал.

Музыкант молча стоял перед ним. Ничего не делал. Не говорил.

– Что ты ещё знаешь? – наконец спросил он. – Про кого ты ещё знаешь?

Демьян молчал. Капли падали ему на колени. Мыслей в голове не было.

– Если я выйду за эту дверь, – сказал музыкант, – то уже не вернусь. Ты понимаешь, что это значит?

– Да, – сказал Демьян. – Нет. Не надо. Пожалуйста. Я сказал всё, что… Давайте съездим в Балашиху. Или в лабораторию. Вы всё проверите. Всё увидите. Я вообще ничего…

– Мы съездим. Но ты нам для этого не нужен. Есть ещё что вспомнить?

– Я… Почему вы так? Меня же ищут! Точно ищут! Они найдут, обязательно! Понимаете?

– Кто?

Демьян попробовал придумать ответ, но мысли его стали вязкими, тягучими. Никак не хотели оформляться во что-то такое, что можно высказать. Растекались по внутренней стороне черепа, липли к нему.

– Тогда я пойду, – сказал музыкант.

Он сделал шаг назад.

– Я ничего не делал! – крикнул изо всех сил Демьян, но вместо крика у него вышло какое-то жалкое сипение.

Музыкант открыл дверь.

– В высотке, – сказал, закашлявшись, Демьян. – Его засунули в форточку. Рядом с вами, через дорогу. А до этого он сидел тут. Вот, прямо здесь. На стуле.

Музыкант остановился. Дверь снова щёлкнула.

– Так, – сказал он. – Ну вот, уже что-то. Откуда знаешь про него? Воспоминание?

– Нет, – стал мелко трясти головой Демьян. – Оставьте меня. Выпустите. Я с вами… я помогу. Честно. Я не враг вам. Я помогу. Я помогу. Пожалуйста. Я помогу.

– Чем? – спросил музыкант.

– Я там был. Знаю, как и что. Как устроено. Возьмите меня.

– У меня будет свой эксперт. Специалист по генетике. С учёной степенью. Ты-то мне зачем?

– Я полезный, – сказал Демьян. – Спортом занимаюсь. Бокс. Возьмите меня. Я же ничего. Я помогаю. Могу что скажете. Плавать могу. Боксировать. Работать. Узнавать. Делать что угодно. Пожалуйста. Не пожалеете.

– Вы, боксёры, обычно тупые. И одновременно борзые. Поэтому притягиваете себе на задницу приключения.

– Я не тупой! – снова отчаянно просипел Демьян. – Я могу решения принимать! Я… Ещё двое есть оттуда. Я их знаю. Они тоже сбежали. Я скажу, где они.

– Я и так всё скоро узнаю, – сказал музыкант. – Без них или с ними. Ладно, пока. Не скучай.

– Вы играете! – крикнул ему в спину Демьян. – На доске со струнами. Красиво! Играете! Музыка! Вас зовут Андрей! Андрей! Вы играете… играете…

Музыкант отвернулся. Шагнул за порог.

Дверь печально щёлкнула замком.

Демьян уронил голову. Закрыл глаза. Сил не было.

Как только музыкант вышел из холодильника, вся жизнь в Демьяне словно бы остановилась. Всё закончилось. Замерло. Застыло. Ни мыслей, ни желаний, ни планов.

Он знал, что будет сидеть так до тех пор, пока мягкий и обволакивающий холод не приберёт его к себе, не придавит ледяными своими щеками, не вдохнёт его душу: полностью, без остатка.

Прошёл год.

Прошёл год.

Потом ещё пять, а быть может, восемь или десять лет.

Или что-то около столетия.

Время эластично протянулось к чёрному ничто, закрутилось в спираль, запуталось.

Дверь открылась.

Жёсткие руки в несколько резких движений перерезали стягивающую его ленту. Демьян стал заваливаться, его поймали.

И вывезли со стулом наружу.

***

Сила приносит власть, но лишает свободы; быть на стороне силы – значит, стать уязвимым и косным. С силой приходит уверенность, но с ней же исчезают сомнения, а ведь именно они делают возможным размышления о выборе. Но всё равно, при прочих равных, лучше быть сильным и влиятельным; по возможности, будьте именно такими.

– Не Андрей. А Андрей Валерьевич.

Это было единственное, что позволил себе сказать сидящий напротив человек с мелким лицом лемура. Ни на вопросы, ни на просьбы принести чай никак он не реагировал. Просто сидел согнувшись, смотрел исподлобья. Наблюдал. Не отводил взгляд.

Идеальная тактика.

Щека у Демьяна вдруг ожила, стала пульсировать. Из левого глаза неконтролируемо протекла дорожка слёз. Сердце грохало, иногда забывая сделать удар. Демьян положил руки на колени, покрутил запястьями, пошевелил пальцами.

Как ему выбраться отсюда? Каким образом?

Молча ждать, чем всё закончится? Нет. Это тупик. Отдать инициативу – значит, разрешить другим делать с тобой то, что они хотят.

Умолять, или давить на совесть, или угрожать? Или, может, напасть? Постараться вырваться с боем? Просто внаглую. Проломиться через всех?

Нужно придумать что-то нетривиальное.

Но как – как придумывать, когда в голове хаос, фестиваль и сумятица?

Нужно предложить сделку. Да.

Какую?

Демьян попробовал придумать предложение, которое могло бы заинтересовать их.

Их.

Кого?

Ясно было одно – пока он представляет собой ценность для этих людей, всё с ним будет в порядке. В относительном порядке.

Или иначе. Если он не будет им ничем угрожать. Вот тогда можно говорить о каких-либо шансах. В самом деле, зачем им лишние жертвы? Могут и отпустить.

Соображения эти имели слабые места: ценность свою он потеряет как только они разберутся с лабораторией, а угроза от него исходит просто по факту того, что знает он вещи, которые знать не должен.

Значит…

Значит, нужно бежать.

Он искоса посматривал на лемура. Тот выглядел расслабленным, но Демьян знал, что это лишь видимость. Когда боец сидит в раздевалке перед боем, посторонний тоже может подумать, что он не в тонусе; это не так.

Нужно быть осторожным.

Не совершать опрометчивых шагов. Наблюдать. И когда представится случай, завалить этого, а потом бежать.

Они сидели в метре от холодильника. Лишь метр и эта вот дверь отделяли его от высасывающего душу холода.

У него будет только один шанс. Только один.

Андрей Валерьевич вернулся минут через двадцать. Кивнул лемуру, тот поднял Демьяна за локоть.

– Идти можешь? – спросил Андрей Валерьевич.

– Могу, – сказал Демьян.

– Сейчас ты пробуешь придумать, как оказаться полезным, или почему я должен тебя отпустить, – сказал Андрей Валерьевич, спокойно глядя ему в глаза. Он оказался ниже, чем представлялось Демьяну со стула. – Думаешь о побеге. Не советую. Ни разжалобить меня, ни напугать, ни заинтересовать, ни убежать у тебя не выйдет. Поэтому расслабь булки и постарайся получить удовольствие. Если всё пройдёт как надо, то бояться тебе будет нечего. Усёк?

– Да, – сказал Демьян и закашлялся. – Усёк.

– Говори адрес.

Что-то было в интонации Андрея Валерьевича такое, что хотелось ему верить; надежда и намёк на спокойствие непрошено пришли к Демьяну, потоптались в груди, согрели местечко и улеглись. Чувствуя, что ещё пожалеет о своём решении, Демьян сказал, что это на Патриках; – «Отлично, совсем рядом» – Андрей Валерьевич вышел на полчаса, потом они погрузились в машину, и через несколько длинных минут, в которые он с тоской глядел на заснеженные переулки, представлявшиеся ему теперь символом свободы, пусть холодной, продуваемой и неуютной, но всё же свободы, машина остановилась у лаборатории.

Некоторое время ничего не происходило. В водительское окно коротко стукнули. Водитель молча опустил его.

– Лейтенант Петренко. Здесь стоянка…

Внутрь заглянуло лицо и уставилось на Демьяна: это был тот самый полицейский, которого он в прыжке пнул, освобождая заключённого. Демьян инстинктивно попробовал скрыться за подголовником, но его уже узнали.

– Из машины, – сказал полицейский. – Немедленно.

Водитель поманил полицейского двумя пальцами, а потом показал себе за спину.

– Он со мной, лейтенант, – сказал Андрей Валерьевич.

– Прошу прощения, – сказал полицейский после длинной паузы. – Работа такая.

Демьян прикрыл глаза.

«Работа такая»!

Всё. Он – на стороне силы. Это нужно использовать по максимуму.

По максимуму.

Отомстить. Заработать.

Но нужно быть осторожным. Очень. Эти ребята… Если полицейский отстал, только увидев их, значит, с ними нужно быть очень внимательным. Ничему не верить. Помнить про свои цели.

И вовремя слиться.

Былые места: помещения, улицы, города, которые сохранены в памяти человека, которые важны для него, все они хранят призрачный слепок прошлого, и зайти в привычные прежде стены – всё равно что соединиться с собой, тем самым, из тех времён. Это как переместиться в прошлое, одеться в наряды тех эмоций.

Переместиться, вспомнить и заново обрести себя.

Внутри всё было почти таким же, как запомнил Демьян.

Почти.

У дверей стоял боец: защитного цвета форма, чёрные налокотники, перчатки, разгрузка. Калаш. Лицо его было скрыто под балаклавой. Он переминался, поглядывая на Руту.

Рута!

Та самая низкая смуглая девушка, что была здесь при побеге Асмиры.

Рута стояла за прилавком. Руки она подняла за голову, и от этого Демьян непроизвольно сглотнул.

Подошёл ближе.

– Внутрь, – сказал Андрей Валерьевич.

Демьян протянул ладонь.

Потрогал её грудь. Потом вторую.

Она стояла, отведя покатые свои плечи назад, и глядела на Демьяна. Безмятежно, высокомерно – как это у неё выходит с таким ростом?

– Шлюха, – зачем-то сказал Демьян.

Рута насмешливо блеснула глазами, но ничего не ответила.

«Я вам тут разнесу всё к чертям, а потом будь что будет», – весело подумал Демьян, и зашёл за прилавки. Он чувствовал, как слабость и безразличие его прошли, а на их место накатили пружинящие у сердца ярость и бешенство: теперь они ответят.

Месть: пункт первый.

А там поглядим.

В коридоре уже убрались: картины развешаны были на стены, скульптуры поставлены вдоль прохода, реквизит в виде вычурной ювелирки выложен на полках. Как и тогда. Во время импровизированной экскурсии Герхарда Рихардовича.

В зале, там, где на экране продолжала крутиться реклама, лежали люди.

Их было четверо, все они держали руки на затылках, уткнувшись лицами в пол. Не шевелились. Рядом переминались двое бойцов. Им было скучно.

Демьян присел, чтобы разглядеть лежащих.

Тот медведь. Местный их начальник охраны. Упустивший и Асмиру, и дробовик. Макс. И пара незнакомых ему охранников.

– Привет, Макс, – ласково шепнул он, а потом поднялся и саданул ему со всех сил ногой в рёбра.

Макс сжался.

У Демьяна остро заныли пальцы ноги.

Приятные ощущения.

– Выпрямился, – сказал боец.

Макс, натужно извиваясь, кое-как растянулся и замер. Демьян пнул его ещё раз, в задницу, и прошёл в приёмную.

Андрей Валерьевич держался у него за спиной.

Они двинулись по коридору: вот здесь у них стоит кресло… да… вот здесь ещё одно… правильно… не всё, значит, стёрли, сволочи… а вот здесь когда-то сидел он сам… должен был сидеть, если бы не ворвавшаяся и освободившая его тем самым Асмира.

Перед одной из дверей их ожидали. Ещё один боец и полная рыжеволосая тётка на инвалидной коляске: лет тридцати, а может, чуть больше.

– Шик! Наконец-то пришли! – сходу заявила тётка и кивнула на бойца. – Не прошло и полугода. Уберите этого. Меня не пускают.

***

Чтобы получить желаемое, нужно придерживать себя, не быть слишком напористым, иначе можно спугнуть удачу, ведь она, на самом деле – сумма настроя и правильных выборов, и очень поэтому чувствительна к интенсивности тех усилий, которые прилагаются для её достижения.

Боец ненадолго, на полминуты, придержал Демьяна, и когда он вошёл внутрь, дальняя часть кабинета оказалась перегороженной ширмой. Там разговаривали.

– Я вам во второй раз повторяю! – услышал Демьян голос Герхарда Рихардовича, и сел на одинокий стул у двери. – Это частная компания! На каком основании вы здесь находитесь? Вы из налоговой? У нас всё в порядке. Давайте пригласим бухгалтера. И юриста.

– Не нужно, – сказал Андрей Валерьевич. – Мы не из налоговой.

– Тогда что…

– Где шарики? – спросил Андрей Валерьевич. – Они здесь, в кабинете?

– Какие ещё шарики? Вы о чём вообще?

– Покажите шарики.

– Да вы… кто вы такой? У меня нет времени. Нет. И я не буду вести тут с вами бессмысленные беседы. Если нужно попасть на приём, запишитесь у Руты. Это там, на входе. А сейчас прошу не задерживать меня. Прекратите… Не трогайте меня!

– Сядьте. Да. Вот так. Давайте начнём сначала. Притворимся, что мы вот только что увидели друг друга. Вы можете это сделать?

– Да какого…

– Можете, я в вас верю. Итак. Я буду задавать вопросы, а вы будете на них отвечать. Давайте начнём.

– Нет, ни на какие вопросы я отвечать не буду! Стойте! Что вы делаете?

Демьян услышал хлёсткий звук бьющегося телефона.

– Сядьте.

– Нет, это просто… На каком основании вы тут устраиваете непонятно что?

– Хорошо, – сказал Андрей Валерьевич. – Давайте в целях экономии времени сократим фазу первичного знакомства.

Ширма двинулась, с дребезжанием откатилась к дальней стене, и Демьян увидел, что за рабочим столом – по-прежнему загромождённым внушительным спортивным кубком: двойная спираль из мелких шариков и перемычек – сидит Герхард Рихардович, вид у него нахохленный, а напротив, с другой стороны, там, где подразумевается место для пациентов или подчинённых, расположились Андрей Валерьевич и тётка.

Герхард Рихардович посмотрел на Демьяна, глаза его расширились.

– Добрый день, – сказал Демьян.

– Это… – сказал Герхард Рихардович.

– Именно, – подтвердил Андрей Валерьевич. – Теперь, когда мы вас немного заинтересовали, можно познакомиться. Я – Андрей Валерьевич. Это – Васелина. Вас мы знаем, можете не представляться. Что ж. С формальностями покончено. Давайте для начала вы скажете, где у вас шарики, и где список клиентов.

– Мы не ведём никаких списков, – ответил Герхард Рихардович, по-прежнему глядя на Демьяна. – У нас всё анонимно.

– Вы же понимаете, что мы это проверим? Да? Хорошо. Где воспоминания? Шарики?

Герхард Рихардович развернулся. Отвечать он не спешил.

– Как вы проводите экстракцию? – громко спросила Васелина. – Метод какой? Конкретно? Энцефалоколлиджентеры? Как сепарируете краткосрочные воспоминания от долговременных? Какая глубина экстракции? Перенос полный, или у источника сохраняется фантом? Что с нейронной…

– Подожди, – сказал Андрей Валерьевич.

– Нет, не подожду, – ответила она недовольным тоном. – Это ты подожди. Для тебя это… Они же на практике это сделали! Или свистят, что сделали. Разберёмся. Пока в научном сообществе только обсуждают и ищут подходы, они… Это революция!

Герхард Рихардович вдруг рывком вытащил из-под стола руку, в ней блеснуло: это был пистолет. Он поднялся, целясь в Андрея Валерьевича.

Демьян непроизвольно повернулся к происходящему боком, чтобы уменьшить площадь потенциального поражения.

– Встать! – грозно сказал Герхард Рихардович. – Встать. Быстро! На пол!

– Так куда? – спросил Андрей Валерьевич. Вид он имел ничуть не напуганный. – Определитесь.

– На пол! – ткнул стволом вниз Герхард Рихардович.

– Вы для записи используете обратную экстракцию? – спросила Васелина. – Есть потери при выкачивании вытесненных? Какой процент? Сначала делаете зондирование, или размечаете участок нейрокартированием?

Она подалась вперёд и ждала ответов, не обращая внимания на пистолет.

Герхард Рихардович несколько растерялся.

– На пол, – неуверенно сказал он.

Андрей Валерьевич встал, оправил брюки, пригладил волосы, и вдруг, невозможным по скорости махом выбил ногой оружие, а потом, продолжая движение, сделал доворот до полного круга, и ударил Герхарда Рихардовича кулаком в лицо.

Всё произошло так быстро, таким отточенным, рутинным образом, что в глазах Демьяна эти полсекунды обратились в смазанный калейдоскоп.

Пистолет ударился в стену, и затем, подскакивая, отлетел прямо к Демьяну. Он потянулся, взял его за ствол. Положил рядом на маленький столик.

– Если собираетесь угрожать кому-то, – сказал Андрей Валерьевич, – снимайте оружие с предохранителя. Но вообще, лучше не угрожать. Это плохо сказывается на карме. Стреляйте сразу.

– Я учту, – ответил Герхард Рихардович.

Он сидел на стуле, держась за щёку, но самообладания не потерял.

– Теперь вы готовы к разговору? Или там у вас заготовлены ещё какие-то сюрпризы?

Герхард Рихардович не ответил. Он по-прежнему смотрел на Демьяна, пытаясь, видимо, понять, что ему могло быть известно, и что он рассказал.

– Ну? – требовательно спросила Васелина. Смотрела она при этом почему-то на Андрея Валерьевича.

– Что? – повернулся он к ней.

– Давай!

– Что?

– Бей. Ещё. Пусть начинает говорить. Как они поддерживают стабильность вытесненных воспоминаний? Была работа по схожему вопросу в Ланцете, два номера назад, но там больше рассматривалось туннелирование, да и то теоретические аспекты. Бить будешь? Давай, он уже очухался. Бей!

Андрей Валерьевич в задумчивости переводил взгляд с Герхарда Рихардовича на Васелину.

– Потрудитесь… – начал говорить Герхард Рихардович, но Васелина его прервала.

– Умеете сепарировать воспоминания по специфике? Не знаю, как правильно спросить. Чёрт, да для этого даже нет ещё названия. Ещё нет названия! Представляете? Я ведь вопрос корректно не могу сформулировать! – Она обернулась к Андрею Валерьевичу. – Шик! Представляете?

– Нет, – ответил он.

– В теории, – сказала Васелина и принялась накручивать коляску на одном месте, рывком возвращая голову в одно направление, как балерина при фуэте, – в теории… Можно ведь выкачать ассоциированные друг с другом фрагменты памяти. Формирующие собой законченный когнитивный навык. Выкачать, и пересадить на другого носителя. И тогда… Тогда новый носитель будет владеть этим навыком. Это же… Ну вот например, другой язык так можно выучить. За день. Если забрать навык у того, кто говорит. Или… да что угодно. Что угодно!

Она вдруг рывком катнула коляску к столу, схватила Герхарда Рихардовича за руку, потянула на себя, – тот поддался, встал, шагнул в сторону – заехала внутрь, выбросила наружу стул.

– Ага, – сказала она. – Холодильник. Вот, значит, где у нас мини-бар. Поняяятно.

– Можно немного… – начал говорить Герхард Рихардович, но Васелина уже рванула дверцу, стол дёрнулся, кубок качнулся, – Демьян увидел на основании его нечто вроде таблички с выгравированной дарственной надписью – Андрей Валерьевич попробовал поймать фигурку, но поздно: та упала на пол.

И разлетелась на мелкие куски.

Герхард Рихардович с усилием зажмурился.

– Ничего, – шурша внутри, сказала Васелина. – Проведёте секвенирование заново… Ага. Это оно?

В руках она держала небольшой контейнер; за запотевшими его стенками видны были шарики.

– Да, – сказал со своего места Демьян; Андрей Валерьевич ничем не дал понять, что обратил на его слова внимание, но Демьян чувствовал: тот следит за ним и оценивает его. – Это оно.

***

Может случиться так, что попутный ветер подхватит, понесёт, придаст скорости: самое время порадоваться такой неожиданной помощи, расслабиться, довериться его энергии; но нет.

Нет.

Тот же ветер может и бросить на скалы. Сломать.

Чувствуешь за спиной своей чужую силу – будь осторожен. Внимателен. Готовься в нужный момент, когда нежданная помощь уже почти дотащила тебя до цели, соскочить. И взять всё в свои руки.

Демьян встал, подошёл к Андрею Валерьевичу и отдал ему пистолет. Тот небрежно кивнул, сунул его в карман.

Пока Демьян делал всё правильно. Нужно было просто продолжать в том же духе.

План его – захватить клинику и заработать на этом – никак не менялся по сути; теперь следовало ловко протиснуться меж возникших на горизонте скал, позволить Андрею Валерьевичу, а не борову привести к цели, перехватить потом все процессы… как? По ходу видно будет. Нужно ввязаться и посмотреть. А пока… пока – сидеть и не рыпаться. Изображать из себя помощника.

У ребят этих совсем другой уровень. Заоблачный.

Ну вот и пусть тащат.

А он посидит в сторонке.

До поры, до времени.

– Это не вполне то, что вы думаете, – сказал Герхард Рихардович.

– А что это тогда? – спросил Андрей Валерьевич.

Демьян встал, подошёл к ним ближе, потянул на себя бэйдж Герхарда Рихардовича, – тот только исподлобья взглянул на него – положил сверху ладонь и, придав голосу издевательской торжественности, заговорил.

– Клянусь, что в эти шарики закачаны воспоминания. Эти воспоминания можно просмотреть.

– Идиот, – сказал Герхард Рихардович.

– Что не так? – спросила Васелина.

– Этот ваш… не знаю, как сказать… подопытный… он прав, но только отчасти. Это рабочий материал. Продукт никто ещё не испытывал. Не тестировал. Но если есть желание – вэлкам. Будет добровольцем. Давай. Засовывай.

– А что там? – спросил Андрей Валерьевич.

– Это повторная экстракция, – сказал Герхард Рихардович. – Мы запланировали целую цепочку, и здесь – вторая фаза. Никто ещё не пробовал их просматривать.

– Это нейроматериал через два реципиента? – с восхищением в голосе спросила Васелина, и Герхард Рихардович небрежно кивнул.

– А теперь поясните, – сказал Андрей Валерьевич. – Человеческими словами.

– Мы изымаем воспоминание, – сказал Герхард Рихардович, – у донора, затем портируем его на полностью зачищенного реципиента, а потом снова экстрагируем. На третьего. Чтобы проверить погрешности переноса.

– Шик, – сказала Васелина. – Шик. Не знала, что такое вообще… Как это работает?

– Если просто просмотреть, то поддавливайте снизу языком. Или вы хотите сделать перенос? С предварительной зачисткой?

– Я, конечно, люблю науку, – засмеялась Васелина, закидывая назад голову. – Но не до такой степени, чтобы лишиться своей памяти. Хотя польщена, что предложили.

– Тогда, – сказал Герхард Рихардович, – шарик в рот, а когда лопнет, прижимайте к нёбу. Оболочку можно проглатывать. Или как хотите. Это желе. Только лучше лечь. Вот, на кушетку.

– А как сравнивать с исходным фрагментом?

– Никак, – сказал Герхард Рихардович. – Пока просто проверим, сохранились ли связность и последовательность воспоминания, нет ли лакун, нестыковок. Так что запоминайте. Обращайте внимание на логичность. Это просто. Всё как в люсидных снах.

Васелина с помощью Герхарда Рихардовича забралась на медицинскую каталку, примерилась, и засунула шарик себе в рот. Вид у неё был решительный.

– Ух! – сказала она. – Прохладненькое. Как сок. Нет. Как холодный энергетик. Пощипывает. Тааак…

– Ладно, – сказал Андрей Валерьевич через минуту, когда Васелина безвольно уронила голову набок; глаза её под веками шевелились. – Давайте теперь зафиксируем важное. По пунктам. Первое. Список клиентов.

– Я же говорил…

– Я помню. Второе. Как понять, где чьи воспоминания.

– Сейчас мы их маркируем, – сказал Герхард Рихардович. – Но под псевдонимами. А раньше просто сыпали в одну кучу. Как расходник. Да и справедливости ради, нет там ничего ценного… для вас.

– Отчего же?

– Ну, гастарбайтеры одни. Мигранты. Аутло. Зачем они вам?

– А кто-то известный?

– Коммерческих клиентов мы, конечно, сохраняем отдельно.

– Хорошо. Очень хорошо. Вернёмся к этому позже. Сколько всего у вас сейчас этих шариков?

– Мы пока не наладили учёт, – сказал Герхард Рихардович. – Всё руки никак не доходят. Но, думаю, порядка шести тысяч исследовательских… это с волонтёров… и… ну, думаю, под три сотни коммерческих. И два нейроконтейнера с извлечёнными навыками. Это то, о чём она говорила, – он кивнул на Васелину.

– То есть, навыки выкачивать вы умеете?

– Пробуем. Но переносов пока не делали. У нас есть несколько тестовых объектов. Зачищенных уже. Подготовленных. Вот, планировали сегодня накатить на пробу.

– Это интересно, – задумчиво сказал Андрей Валерьевич. – Зачищенных… Вы полностью выкачиваете всё, что есть? У человека после этого не остаётся никаких личных воспоминаний?

– Только базовые инстинкты. Объект, конечно, сразу начинает набирать новые впечатления, переводя их в воспоминания. Но к предыдущим он доступа уже не имеет… Послушайте… Ваше появление здесь… У нас ведь довольно влиятельные покровители. Вы понимаете, что они придут с расспросами к вам? К вам. Ладно – я. Я просто учёный. Делаю свою работу, не более того. Но у людей есть свои интересы. Вы понимаете, во что ввязываетесь?

Андрей Валерьевич безразлично пожал плечами.

– Где вы покупаете оборудование? – спросил он.

Герхард Рихардович взял ручку, задумчиво покрутил её. Посмотрел на рассыпавшиеся на полу фрагменты своего кубка.

– Стационарные и носимые экстракторы собирают для нас на Шри-Ланке, – сказал, наконец, он; голос его звучал глухо, словно приходилось ему пробиваться через марлю. – Мы закупаемся у них.