Дым победы
Казалось, что мглистый утренний воздух застыл, будто кто-то вобрал его при вдохе и напряжённо затаился, боясь внезапным движением пробудить дремлющий ещё мир. Впереди серебрился изгиб реки у подножий сумрачных холмов. Несколько минут висела томительная тишина, затем послышалось далёкое птичье посвистывание, слегка потянул ветерок.
Лейтенант Брэдли поднёс бинокль к глазам и осмотрел мутные склоны, на которых белели неясные предметы. Это могли быть оставленные в спешке туши свежёванных бизонов – вон сколько пятен, похожих на груду снятых шкур. Вероятно, индейцы охотились, и Кастер застал их врасплох, обратив в бегство.
– Вполне возможно, что это именно так, – сказал лейтенант и бросил косой взгляд на угрюмого кавалериста справа, – но я не уверен, слишком далеко. Что скажешь, Рой?
Рой Шелдиг поднял брови и пожал плечами. На рукавах синей куртки лежала пыль. Солдат был сравнительно молодой. Армия кишела такими людьми, не имевшими призвания и ничего толком не желавшими. Один из многих, он завербовался на военную службу пару месяцев назад, получил, как и все в полку, жалование за два месяца вперёд и с ироничной улыбкой новичка двинулся в поход, надеясь на стремительную схватку с дикарями. Но события не разворачивались, прерия уныло горбилась холмами, ветер горячо оглаживал лицо изо дня в день. Палящее солнце превратило усталость в чугунный груз. Отряд лейтенанта Брэдли, в котором находился Рой Шелдинг, давно должен был встретиться с кавалерией генерала Кастера. Но Кастер исчез.
Рой откинулся в скрипнувшем седле и яростно растёр осунувшееся лицо, заштрихованное рыжей щетиной. Верхняя губа заметно вздулась от укуса какой-то ночной твари и безумно чесалась. Рой задел припухлость грязным ногтем и негромко ругнулся.
– Едем вперёд, – распорядился лейтенант Брэдли и взмахнул рукой.
Тяжело затопали копыта мощных кавалерийских коней. Отряд медленно въехал в долину реки. Низко ползли тучи, готовые вот-вот прорваться и рассыпать по земле дождевые капли, которых так долго дожидались измученные солдаты.
Из-за крутого склона появилась густая зелёная роща, за ней тянулось чёрное пространство, где совсем недавно располагался громадный лагерь кочевников. Теперь деревни не было, валялись многочисленные мелкие вещи. На две-три мили трава была выжжена. Кое-где вились прозрачные струйки дыма, виднелись оставленные шесты палаток, сложенные конусом, обгорелые, покрытые тёмными лохмотьями.
– Всё-таки они удрали, – сказал кто-то, – значит, Кастер задал им трёпку.
Проскакав немного дальше, солдаты увидели несколько индейских жилищ, стоявших в неразобранном виде. Поблизости, поджав хвосты, скулили собаки, готовые пуститься наутёк в любой момент.
Держа винтовки наготове, кавалеристы рассеялись по пожарищу. Куда ни ступи, всюду набросаны топоры с металлическими и каменными лезвиями, грязные одеяла, закопчённые котелки, поломанные старинные ружья, куски мяса, клочки бумаги.
– Шелдинг, – окликнул Роя сержант в примятой фуражке и указал перед собой револьвером, – если здесь и пахнет победой, до никак не победой генерала. Чтоб мне никогда бабу не тискать больше, если я ошибаюсь. Тут пировали Лакоты, а не белые.
Рой приблизился к говорившему и похолодел от затылка до пят. Перед ним торчал из земли шест, на котором висели три связанные между собой человеческие головы, сильно обожжённые огнём. Немного в стороне на земле лежали ещё три головы. Все принадлежали белым людям. Они смотрели пустыми глазницами друг другу в лицо. Сержант опустился на корточки и взял в руку одну из голов.
– Острой штукой отсекли, – констатировал он, пальцем проведя по гладкому срезу мяса, на котором налипли песчинки и мокрый от крови стебелёк травы.
– Что там в типи? – спросил Рой, отворачиваясь, и сделал шаг в сторону безмолвной индейской палатки.
– Сейчас узнаем, – выпрямился сержант.
Boкруг ближайшего жилища лежало с добрый десяток застреленных индейских лошадок, повёрнутых мордами к центру. Осторожно откинув кожаный полог и выставив перед собой оружие, оба солдата вошли внутрь.
– Лакоты. Мёртвые Лакоты, – крякнул сержант, и Рой ощутил, как ночной укус зачесался с новой силой.
Слабый утренний свет упал через отброшенный полог на двоих дикарей, которые лежали, окутанные терпким запахом, на ярких одеялах в пышных облачениях. Рой нагнулся над одним из них. Лицо было выкрашено пополам в жёлтую и чёрную краску и лоснилось. Длинные косы с вплетёнными центами из медвежьего меха ровно тянулись по груди вдоль полосок ярких узоров на кожаной рубашке. Ожерелье из обработанных клыков медведя отчётливо выделялось между чёрными косами. Жилистые руки сложены на животе, и в них покоился веер из кукушечьих полосатых перьев. Рой склонился ниже, вглядываясь в рельефное лицо индейца. Складки губ и морщины под глазами казались живыми. Черты лица были выразительны под слоем краски. Широкие белые перья обрамляли голову. Словно причудливое существо из сказки развернуло перед полётом крылья и застыло в ожидании.
Тут рой ясно ощутил, что индеец не мёртв. Дикарь был живой, он лишь притаился. Он готов был в любое мгновение вспрыгнуть, оттолкнувшись от земли ногами в расшитой обуви, и издать звериный рёв. Вот его боевой топор на поясе с пёстрыми связками нитей и металлическими клёпками на рукоятке. Может быть, этим самым лезвием отрублены те головы около палатки.
Рой ткнул винтовкой в грудь индейца и положил палец на спусковой крючок.
– В этой раскраске они, дьяволы, словно живые, – услышал он голос сержанта из-за спины. – Прихвачу на память этот томагавк.
Уже заметно рассвело.
Из-за тёмно-зелёной массы деревьев появился лейтенант Брэдли и с ним ещё пятеро. С их лошадей стекала вода, крутые бока животных и сапоги кавалеристов блестели. Они возвращались с противоположного берега реки.
– Что там?
– Это вовсе не бизоны, – повернулся в сторону Роя кавалерист с бледным тонким лицом. Тёмные пятна – трупы лошадей. А то, что мы приняли за ободранное мясо буйволов, это солдаты Кастера. Голые и мёртвые. Все в крови.
Столпившиеся солдаты качнулись, как в полусне, и зашептались.
– Все мертвы, – повторил лейтенант. – Кастера больше нет.
Воцарилось молчание. Более неожиданной и страшной новости нельзя было представить. Отважный до безрассудства офицер, успевший снискать славу чуть ли не национального героя, погиб. Шелковистые золотые волосы, локон которых остался на памяти в медальоне на груди его жены, теперь, возможно, были грубо сорваны с головы; а тонкие черты лица обезображены широким лезвием ножа.
Два следопыта в потёртых кожаных куртках ударили пятками в бока лошадей и поспешили на тот берег, где лежали трупы. Кавалеристы не двинулись с места без Приказа. Сержант негромко скомандовал: «В колонну».
– Вестовой! – Крикнул Брэдли, рассеянно глядя куда-то перед собой и подергивая щекой.
– Сэр…
– Отправляйтесь навстречу генералу Терри. Доложите устно, что Седьмой Кавалерии больше нет… Мы дожидаемся здесь. Индейцы скрылись… Сколько их тут было? Тысяча? Две?
Его слова оборвал взволнованный всадник, по всей видимости, из дозора.
– Лейтенант! Там краснокожие, разрази меня гром!
Солдаты переглянулись, защёлкали затворы. Рой Шелдинг украдкой поднёс к губам флягу и сделал большой глоток, с наслаждением прислушиваясь, как спирт заполняет внутренности огнем.
– Начинается. Видать, дикари не насытились!
Тёмная на фоне мрачных туч фигура лейтенанта Брэдли застыла с биноклем возле глаз, изучая далёкие фигуры людей, о которых только что доложили. Они суетливо передвигались по мутному гребню, но, похоже, Не проявляли враждебности.
– Белые, – уверенно произнёс Брэдли, – солдаты.
– Кто же они? – воскликнул возле самого уха Роя рядовой Уайт, до белизны в пальцах стискивая винтовку системы Генри.
– Белые, – повторил лейтенант, – может быть, выжившие…
– Кастер?
– Генерал мёртв, вокруг него сотни трупов, – отрезал офицер – невозможно поверить, но это так. Тэйлор, поезжайте к тем людям, возьмите с собой пятерых на всякий случай. Узнайте, кто такие…
Тяжёлая духота разливалась по воздуху вместе с наступающим днём. На несколько минут туча распустила своё рыхлое брюхо, и посыпались мелкие капли дождя, прибивая пыль и пепел к земле. Рой снял шляпу и подставил лицо воде, но подул ветер; и тучи быстро уползли на юг.
Вскоре со стороны, откуда Брэдли привёл свой отряд, показалась ленивая колонна всадников. Впереди скакали Арикары – индейские скауты генерала Терри. Едва завидев останки стойбища Лакотов, своих заклятых врагов, скауты подняли вой и пустили коней во всю прыть. Десяток минут спустя они уже рыскали среди обгорелых шестов, поддевая винтовками разбросанную утварь, и ветер трепал их распущенные длинные волосы.
Рысцой приближалась труппа офицеров, за спинами которых хлопали на древках треугольные флажки. Колонна густо заполняла долину.
Отирая рукавом лицо, возле Роя остановился оскалившийся доктор Поулдинг.
– Где Уайт? – гаркнул он. – Где это дьявольское отродье? Куда он подевал мой саквояж?
– Держу пари, он собирает сувениры, – скривился Рой и почесал верхнюю губу. Ему хотелось спать. Хотелось стащить сапоги и вытянуть онемевшие ноги. Хотелось, чтобы исчезли все звуки вокруг, чтобы прерия сделалась уютной маленькой комнаткой, чтобы на столе на белой скатерти стоял громадный бокал с прозрачной xoлодной водой, от которой ломит зубы. Но вокруг шумно топали лошади, звенело оружие, скрипели колёса повозок и возбужденно переговаривались люди, обсуждая новости и высказывая сотни предположений по поводу сражения.
Рой осмотрелся. Угрюмое равнодушие заполнили его.
Вернулся Тэйлор и сообщил, что на горе обнаружена добрая сотня солдат майора Рино, половина которых тяжело ранена. То была малая часть Седьмой Кавалерии генерала Kaстера, которую ой послал в обход индейской деревни. Тэйлор вкратце сообщил, что они были окружены дикарями и держали оборону два долгих дня, лишённые пищи и воды. Колонну лейтенанта Брэдли они приняли за Кастера. Они ещё не знали, что он погиб. Они поведали, что весь лагерь индейцев снялся вчера вечном и ушёл в Сторону Волчьих Гор. За собой краснокожие подожгли траву по всей долине.
Возле Роя прошагал доктор Поулдинг, похлопывая по спине рядового Уайта, лицо которого имело зеленоватый оттенок. В их руках болталась связка яркой индейской обуви.
– Это всё из-за жары, – объяснял Поулдинг, морщась, – трупы пролежали пару дней в страшной жаре, стали уже разлагаться.
– Что случилось? – окликнул Уайта кто-то.
– Утварь для коллекции подбираем, – ответил доктор Поулдинг. – Стали с одного краснокожего стаскивать мокасины, а он распух, чёрт проклятый, обувка крепко сидит. Я потянул сильнее, так мокасин прямо с кожей индейца соскользнул с ноги. Уайта стошнило… Ничего, сейчас оправится… Тут не такое увидит ещё…
– Займитесь делом, доктор, – крикнул лейтенант Брэдли, – тут много раненых… Шелдинг, что ты торчишь на месте? Поехали на тот берег…
К вечеру, когда духота заметно смягчилась и солнечный красный диск низко завис над холмистым горизонтом, похоронная партия приступила к работе. В полусне шептала о чём-то измятая трава, и от реки доносился лёгкий плеск воды, такой нежный и ласковый, такой неуместный на поле страшного боя.
Рой вёл лошадь под уздцы, и она нервно встряхивала головой, пятясь от сильно пахнущих мёртвых тел. Трупов было много, большинство раздето, все сильно окровавлены. Рой старался не разглядывать несчастных, но глаза сами нащупывали в вечернем свете жуткие пятна ран.
Когда он взялся за лопату, присоединившись к товарищам, он повернулся спиной к ближайшему покойнику, голова которого была раздроблена сзади, а от белой, густо облепленной мошкарой спины отслаивался, кусок мяса.
– Не тяните время, – прошагал мимо сержант Райн, запихивая что-то в сумку. – После захода солнца все должны быть в лагере. Утром продолжим.
– Джон! – окликнул сержанта доктор Потер, ковыляя вниз по склону. – Я отрезал для Элизабет пучок волос генерала…
Сержант что-то невнятно буркнул в ответ.
– Не думал я, что Лакоты так над трупами измываются, – сказал Рой, надавливая ногой на лопату.
– Да это, приятель, ничто. Эти раны в бою получены. Топором зацепили спину, но не насмерть, а добили в голову. Это не издевались. Вон там, чуть повыше, лежит один… сухожилия на руках разрезаны, кишки выпущены, нос отрезан, – устало проговорил пожилой солдат с пышными усами и грустными голубыми глазами.
– Обратите внимание на лица, – вздохнул Рой, забрасывая лопату на плечо, – у всех выражение ужаса.
Говорили негромко, боясь собственных голосов. Под ногами хрустел песок, иногда под каблук попадалась стрела, постоянно позвякивали задетые мыском сапога гильзы.
– Он должен был погибнуть, – ясно прозвучал чей-то голос, и все поняли, что речь шла о Кастере. – Раньше у него были шикарные волосы, он ими гордился не меньше, чем краснокожие своими лохмами. И вдруг остриг. Это был дурной знак.
– В форте Линкольн я видел миссис Кастер. Она долго шла возле его стремени и не хотела отпускать его, – сказал Эдам.
– Ему все говорили, что этот поход плохо кончится, – встрял в разговор рядовой Колмэн, – и Чарли-Одиночка, и Мич Боуэр, и Кровавый Нож, а у них на опасность нюх как у зверей. И все мертвы… Сейчас переносили раненых с горы, где майор Рино держал оборону. Я слышал, что Кровавому Ножу насквозь череп прострелили, а майор в этот момент рядом стоял, и ему всё лицо мозгами забрызгало…
– Тут всех забрызгало, – вздохнул Эдам, – это место долго будет вонять трупня тиной, поверьте мне. И не только это. Мы теперь будем гнать этих краснокожих гнид, пока всех не передавим…
Ночь прошла тихо, но без сна.
Ближе к утру вокруг Роя столпились тени. Он разглядывал их сквозь приопущенные ресницы, но не мог различить ни одного лица. Затем просочилась мысль, что это были лазутчики; Лакотов, но он не шевельнулся, даже наоборот, ощутил какую-то особую расслабленность. Не чувствовалось ни намёка на беспокойство. Он открыл глаза и увидел стоящие тени вдоль всех холмов, подобно варварским тотемным столбам. Тогда он поднялся, встряхнул головой, и тени растаяли.
– Призраки… Души Погибших, – прошептал он.
Трижды крикнула в мутной утренней дали вспугнутая кем-то птица.
– Снова в поход. И опять будут такие же смерти, – подумал Рой и обвёл глазами тихий лагерь. Фыркнули лошади. – Нет, не хочу, – прошептал он и вдруг, сам того не успев осознать, зашагал прочь.
Мимо проплывали восковые тела мертвецов на тёмной от высохшей крови земле, торчали стрелы, как таинственные растения, тянулся густой трупный запах. Один раз Рой оступился и упал руками на свежий холмик земли.
– Могила, – сказал он.
Он брёл, не думая ни о чём, пока не стало совсем светло, и тогда его тело застыло, словно оцепенев. В ушах звенела летняя тишина. Рой обернулся, чтобы определить, далеко ли он ушёл от лагеря, и совсем близко от себя увидел двух всадников. Оба неподвижно сидели на невысоких лошадках рыжей масти. Вокруг лошадиных глаз были нарисованы ярко-красные круги, в гриву вплетены несколько перьев. Наездники были совершенно голые. За спиной одного из них виднелся круглый кожаный щит, у обоих за плечами торчали колчаны со стрелами и луки. Лицо левого всадника было покрыто ровным слоем белой глины, другой индеец украсил себя только жёлтым отпечатком ладони на правой щеке.
Тот, что с белым лицом, поднёс к плечу карабин и прицелился в Шеллинга. Несколько секунд он оставался в таком положении, притягивая к себе остекленевший взгляд солдата, затем издал губами негромкий звук, словно подражая выстрелу, и мрачно засмеялся. Его соплеменник тоже оскалился, и жёлтый отпечаток ладони на его лице шевельнулся.
Рой медленно опустился на землю, ничего не понимая. По всему телу выступил пот, в голове звенело, но зрение оставалось на удивление ясным. Он видел мельчайшие детали, даже прилипшую травинку на голом бедре одного из дикарей. Опустившись на землю, он замер, ожидая настоящего выстрела. Но индеец не нажал на спусковой крючок. Вместо этого он лениво взмахнул оружием и произнёс что-то на своём языке, обращаясь к Рою. После этого оба всадника прытко развернулись и исчезли за холмом. Рой не мог понять прозвучавших слов, но ему показалось, что индеец сказал: «Вот видишь, я тебя уже убил. Теперь тебе тут нечего делать».
Сомнения
Страшна Москва летом. Ужасен зной её пустеющих улиц, когда горожане устремляются толпами на дачные участки. Стихи о Москве умирают, не успев родиться. Бродит поэт, мучимый жарой, одёргивает мокрую от пота рубашку, и мысли копошатся устало в голове: «Что-то ждёт тебя завтра, Москва? Есть ли у тебя завтра? Сделалась ты по чьей-то воле адской сковородкой». И дальше шагает, отирает пот с грязного лица. Воздух дрожит над вытоптанными газонами. По побелевшему от жары и пыли асфальту текут чёрные струи из-под обмочившегося аппарата с газированной водой. И солнце клубится в жёлтом расплавленном воздухе вместе с мошкарой.
Страшна Москва летом. Не выручают рассыпчатые тени деревьев в Сокольниках и на Воробьёвых горах, а мутные воды Москвы-реки, кажется, густеют от зноя, и боязно купаться, потому что вода вяжет ноги и потому что на дне лежит битое стекло.
Но вот осенняя пора разворачивает свой золотой веер, нагоняет ветер с секущими брызгами дождя, и хочется уже, чтобы возвратилась летняя духота, лишь бы не превращались улицы в покрытые пеной болота. Нельзя расположиться осенью в парке добропорядочной дамочке с клубочком и спицами. Всюду разлились грязные озёра, растекающиеся дальше и дальше и соединяющиеся в морские безбрежья. И вечно спешащий транспорт вспарывает гладь великих луж, поднимает стены воды и обрушивает их на невинных прохожих. Вздрагивайте, люди!
В эту обрызганную с ног до головы Москву вернулись с боевой подготовки счастливые организмщики.
Строгий незнакомый начальник встретил их в просторном холле, где среди пальм и фикусов маскировался чей-то гипсовый бюст, и распорядился, чтобы все немедленно приступили к двухдневному отпуску, дабы нормально отмыть тело и расслабить нервную систему любым доступным способом.
– И я прошу вас не забывать, что вы на специальной службе, друзья, – внушительно подвёл итог начальник. – Никому ни слова о том, где вы были и чем занимались. И вообще никому ни слова. Помните также, что мы всё время бдим. Если кто-то из вас вдруг не возвратится на объект во время, мы немедленно объявим общегосударственный розыск. Так что будьте столь любезны и предупреждайте заранее, если у кого что-то не так. Теперь собирайтесь по домам. Я поздравляю вас с заслуженным отдыхом.
Выйдя из зала, ДБ глубоко вздохнул.
– Пожалуй, я должен открыться Лене. Кто я, что я… Погано чувствовать себя человеком с чужим лицом. Эх…
Он шёл по бесконечному коридору, в разные стороны от которого тянулись точно такие же коридоры. Сотни. Один похож на другой. При каждом шаге пол и стены приобретали резиновую гибкость, эластично растягивались, теряя квадратную форму. Растягивались и двери с металлическими пластинами номеров. Выгибались белые лампы, и при этом их свет начинал раскачиваться, мерцать. Из резиновых дверей высовывались суетливые люди при чёрных галстуках, простирали к ДБ длинные руки, угрожающе шевелили пальцами.
– Нельзя! Зарубите себе на носу, ДБ, нельзя думать, что вы с чужим лицом!
ДБ увиливал от хватающих рук, как акробат, подпрыгивая к резиновому потолку. Грезилось ему это или происходило на самом деле, он понять не мог. Из едва заметных пазов в потолке и стенах высовывались бляшечки микрофонов. ДБ заметил, что они потрескивали и искрились от напряжения.
Из огромной вытяжной трубы вдруг вывалился клоун и, отскочив мячиком от стен, принялся тараторить:
– Я всё записал. У меня всё со мной. Вот они, бумажки про вас. Вы теперь мой. Отныне мы неразлучны!
Он высыпал огромный ворох бумажных листов и провалился сам в подземный люк. Бумажки завертелись перед глазами. Строгий гражданин в белом фраке и чёрных очках сложился из падающих листков и ухватил ДБ за локоть.
– Вы что такое о себе думаете? Что вы лучше нас? Хотите умыкнуть из Организма и остаться чистеньким? Я вижу ваши мысли. Наивный! Это невозможно, вы уже приложились к нам, вы уже один из нас. А среди нас не бывает чистюль! Работа такая-с!
Он махнул рукой, и из рукава белоснежного фрака брызнула коричневая жидкость. ДБ зажмурился, чтобы капли не попали в глаза, а когда разлепил веки, то увидел совершенно пустой коридор. Откуда-то доносились далёкие звуки жизни, хлопала дверь, ведущая наружу. ДБ без оглядки побежал в свою комнату.
– Ты что глаза вытаращил? – встретил его Саша Скифский.
– Чепуха какая-то мерещится, – отмахнулся ДБ.
В полдень ДБ покинул Теоретический Центр на автобусе, битком наполненном коллегами. У ближайшей станции метро их выпустили. В метро Саша Скифский ловко увязался за ДБ, совершенно профессионально не отставая ни на шаг.
– Мне нужно в круг семьи, – объяснил ДБ, краснея от необходимости лгать, потому что никакой семьи у него не было.
– Брось врать, тебе просто к бабе охота, – ничуть не смущаясь, отозвался Скифский, и ДБ понял, что нахала придётся прихватить с собой. – Да ты не смущайся меня, старик. Я мешать не стану. Может быть, твоя подружка и для меня кого-нибудь притащит?
Вагон раскачивал их вместе с другими пассажирами, и никто из окружающих не догадывался, что бок о бок с ними ехали, скрываясь под личиной обычных людей, сотрудники секретной службы, герои невидимого фронта, на котором никогда не затихают невидимые баталии. Впрочем, наши герои тоже не знали ничего о тех, кто ехал рядом. Вполне могло быть, что весь вагон был наполнен сотрудниками Организма, и каждый из них думал, что он – единственный одинокий волк спецслубы в этой людской толпе. Могло быть, что в том же вагоне ехали также одинокие волки совсем других спецслужб. И все они работали друг против друга, устраивая подкопы и кражи, подкладывая друг под друга завербованных шлюх, подсыпая в бокалы медленные яды, подстраивая скандалы, ненавидя друг друга по долгу службы и крепко любя по-человечески…
***
Поочерёдно поплескавшись в ванной, причём ДБ из-за своей руки плескался медленнее и с меньшим удовольствием, они сели за стол. Ночь уже просочилась сквозь стекло в кухню и растворила все предметы, оставив лишь свисающий с потолка плоский белый плафон и желтоватое пятно расплывчатого света на поверхности обеденного стола. В пятне оказались два стакана, бутылка перцовой настойки и толстая колбаса с надрезанным боком. Иногда в свет вползали человеческие руки, опрокидывали бутылку горлышком в стаканы, перцовка смачно булькала, затем стаканы исчезали во тьме и возвращались на свои места пустыми. По их стеклянным граням ползли дрожащие капельки.
– Я слышал краем уха, что ты хочешь рапорт подать, уволиться, – заговорил Саша Скифский, и с его стороны накатил запах тщательно пережёванной колбасы, – а я тебе дружески рекомендую не спешить. Откуда мысли-то об уходе взялись?
– Да я не думал ничего такого, – растерялся ДБ, – с чего ты взял?
– Кончай пирожки валять, старик. По твоей роже всё видно. Надо держать себя в руках. Мы же профессионалы.
Саша расслабленно вытянул под столом тонкие, как у голодного Ромео, ноги. ДБ вздрогнул, ощутив холодное прикосновение волосатого колена, к которому не испытывал ни малейшей привязанности.
– Организм – штука серьёзная. Что тебя не устраивает? – Саша плюнул на пальцы и церемонно прилизал брови. – Ответственная работа, строгая… для избранных… Мы же с тобой избранные. Ты понимаешь это?
– А я люблю дым костра, запах земли и сырых грибов, ровненько срезанных ножичком, – зашептал мечтательно ДБ. – Люблю опавшие листья. Ссыпать бы и в огромную кучу, пусть себе преют и осенний аромат источают…
– Хорошие стихи, – крякнул Саша. – Сам сочинил?
– Это не стихи.
– Тогда прошу извинений, хорошая проза.
– Просто мысли вслух.
– Замечательные мысли вслух, – воскликнул Саша и внёс свою голову на длинной гусиной шее в световое пятно. – Но я бы посоветовал тебе избавиться от этой дурацкой привычки думать вслух. Стены имеют уши. А знаешь что? Лучше вовсе не думать! Плюнь на это. Это, поверь мне, очень дурная привычка. Вредная, как курение.
– Откуда ты знаешь?
– Житейский опыт, любезнейший ДБ, практика, – Саша опять спрятался в темноте, и ДБ почудилось, что перед ним сидел Булочкин в своём бежевом плаще. – Да ты не напрягайся, старик, нам отдыхать нужно. Жизнь будет теперь чертовски напряжённой.
– Слушай, а мы с тобой какую по счёту уже пьём? – ДБ зевнул. – Кажется, мы уже здорово набрались.
– Привыкай. Служба такая. Шпионская работа держится на рюмочках. Тут поговорить по душам за стаканчиком, там кого-то обработать за бокальчиком. Мы и сейчас с тобой на службе. Я за тобой шпионю, ты – за мной.
– Я не шпионю, – ответил ДБ.
– Ну и дурак. Наша работа не знает выходных.
Рано утром пришла Лена. ДБ встретил её налитыми глазами. Голова его, казалось, должна была задевать за все углы, потому что раздулась от пьянства, и происходившее в ней гудение вырывалось даже на улицу, распугивая дворовых кошек.
– Лена, дорогая, я очень рад. Прости нас, подлецов, что мы в таком размазанном виде, это мы с Шуриком командировку обмываем… Кстати, это Шурик… Чёрт возьми, какая банальность. То ли дело раньше было: Борис Николаевич Бугаев, а это, позвольте представить, Цветаевы – Марина и Ася… Не то что нынче – Шурик-придурик… Отсутствует само очарование знакомства. Игры нет высокими именами. Да и высоких имён-то нет, – ДБ кисло помусолил губами. – Что такое фамилия сегодня? Ничего-с. Клеймо в паспорте, номерной знак, жетон для различия инкубаторских куриц, и то полным-полно одинаковых. А раньше за именем стояла история, род, племя. Бешеные Псы, Медвежьи Люди, Неистовые Лошади…
– Милый мой, давай-ка ты присядешь, – Лена нежно обняла ДБ за плечи и подвела к табуретке. – А что это Саша у тебя дома торчит? Ты разве не взрослый мальчик? Вытолкал бы его давно в три шеи. Мне ведь с тобой наедине хочется побыть, я так соскучилась.
– Ему деть себя некуда, он не москвич, мы работаем вместе, – ДБ сморщил лоб, стараясь улыбнуться. Он то и дело постукивал загипсованной рукой о край стола. – Елена ты моя прекрасная, знаешь ли, как я тебя люблю, как ты мне нужна? Я, оказывается, просто тряпка, нужна твоя поддержка…
– Откуда такие тоскливые мысли? – Лена отошла в коридор, где стоял телефон, набрала номер, позвонила куда-то и негромко сказала несколько слов. Продолжая улыбаться, она положила трубку телефона и вернулась к столу. Едва она опустилась на стул, телефон зазвонил.
– Ну его к собакам, – воскликнул Скифский и потянулся к бутылке.
Но телефон продолжал надрываться, полный твёрдого желания добиться своего взаимности.
– Алло, – ДБ угрюмо поднёс трубку к уху, и тут его брови взлетели вверх. Он повернулся к Саше и протянул трубку: – Тебя… Булочкин…
Скифский удивился не меньше ДБ, но трубку взял. Через минуту он торопливо одевался, бурчал что-то про начальство, отдых и какие-то документы.
– Вот видишь, как хорошо всё повернулось, – прижалась Лена к ДБ. – Сашу твоего на работу выдернули. Поделом мерзавцу, не будет больше влюблённым мешать. А теперь давай откушаем кофе.
– Давай займёмся любовью, – предложил ДБ, – если я не очень тебе противен с моей пьяной рожей.
– Не станем терять времени, – Лена задорно засмеялась и вприпрыжку направилась в душ.