После последнего урока Ромчик уже поджидал Серегу у выхода из школы, но не один, а со всей своей бандой. Серега вышел на крыльцо, в свете фонарей заметил неприятеля и понял, что ждут именно его и не для дружеских объятий. Он вернулся в школу, присел на лавочку, стоявшую вдоль коридора напротив раздевалки и задумался, глядя на пустеющие вешалки, потом резко встал и пошел к служебному выходу, выводившему на хозяйственный двор, откинул мощный засов, вышел…
– Вали его! – крикнул кто-то.
Серега не успел встать в защитную стойку, как пропустил несколько крепких ударов. Он сумел удержаться на ногах, но почувствовал: из носа потекло, а тут и Ромчик подоспел. Угрожающе блеснул кастет. Железо разорвало губы, сломало несколько зубов, рот заполнился кровью.
– Это тебе, козел, чтобы не выпендривался, – объяснил Ромчик. – Слушай внимательно. Теперь ты должен мне не одну штуку, а шестнадцать. Через неделю не отдашь, калекой сделаю! И не вздумай идти в милицию – убьем…
Бандиты Ромчика удалились сгустками мрака. Серега подождал, пока они не скроются из вида, и утерся зеркальной крошкой чистого северного снега, сразу потемневшего от крови. Он наклонился и сцедил изо рта кровь, сохранив под языком кусочки зубов, затем сплюнул их на ладонь и долго рассматривал. Выбросил без сожаления, приложил снег к носу и, периодически сплевывая кровяную слюну, пошел домой.
Зимой на Севере день краток, как добрые мысли в течение суток. Холод и темнота, отсутствие развлечений и теплые обжитые квартиры, словно нутро пылесоса, живо всасывали людей в свои пропыленные коробки. Компактные микрорайоны, наполненные кирпичами пятиэтажек с множеством светящихся окон, напоминали зависшие в бескрайнем космосе вселенные. Изредка возникал свет автомобильных фар, рыскающий в ночи, как сумасшедший прожектор. Он выхватывал из тьмы то силуэт прохожего, то тушку собаки, то стены домов, но чаще замерзшие ветки и стволы деревьев и дорожный лед. Откуда-то сверху падали колючки редкого снегопада…
Из узкой щели между косяком и дверью торчал заметный издалека белый клочок тетрадного листа с текстом: «Сергей, ужин на плите. Нас не жди. Придем поздно. Ложись спать».
Замок тихо щелкнул под напором ключа, Серега зашел в квартиру, разделся и бросил испачканные кровью вещи в небольшой бак для белья, стоявший рядом со стиральной машиной, которые вместе с темнеющей желтой эмалью ванной и белой раковиной оставляли в ванной комнате совсем небольшое свободное пространство. Его едва хватало, чтобы развернуться. Речи не могло быть, чтобы в этой ванной комнате наклониться вниз, например, надевая штаны, потому что голова при этом непременно упиралась в дверь.
Кушать не хотелось. Серега умылся, в аптечке нашел пузырек с йодом, смазал им раны на лице, кое-где приложил вату, закрепил ее лейкопластырем и лег в постель. Сон не приходил, прогоняемый болью. Сложно сказать, сколько времени прошло до того момента, когда входная дверь коридоре заскрипела, послышались шаги и приглушенные разговоры родителей.
Серега выглянул из своей комнаты и спросил:
– Мама, у тебя нет ничего против боли?
Мама, увидев коричневое от йода, убеленное лейкопластырем лицо сына, разом протрезвела и беспокойно спросила:
– Сереженька, что с тобой?
– Кто тебя так разукрасил? – удивленно спросил папа.
Серега рассказал родителям и про стычку в школе, и про драку на улице, и про то, как его поставили «на счетчик».
– Я этого так просто не оставлю. Завтра же пойду к директору, – сказала мама. – А Сергея надо в другую школу перевести.
– Нет, другая школа не пойдет, – отмахнулся отец. – Сейчас февраль. До конца учебного года осталось несколько месяцев. Надо доучиться, а там посмотрим.
– Да что тут смотреть?! – возмутилась мама. – Смотри, как избили. Надо немедленно переводить его в другую школу.
– Давай будем разумными, – призвал к рассудку отец. – Во-первых, другая школа далеко. Во-вторых, я считаю, нельзя бояться этих мерзавцев. Милиции у нас мало? Достаточно. Пусть и займутся этим делом. Сейчас и напишем заявление…
– Заявление писать не буду, – отказался Серега. – В школе идти к ментам и доносить считается последним делом. Меня же презирать будут. Кличку дадут, что вовек не отмоешься. Кроме того, они убить грозили, если кому скажу…
– Вот падлы! – возмутился отец. – Отморозки! Кучей на одного. Ладно, давай лечись, вместе помозгуем потом, что и как…
Несколько дней Серега лежал в постели, мать взяла больничный и ухаживала за ним, а по вечерам, когда приходил отец, он с сыном закрывался в комнате, и они, двое мужчин, искали способ, как решить проблему с Ромчиком. План возник, словно яркая вспышка молнии над сгибаемой ветром неприветливой тайгой, а еще точнее – как нежданный радостный шелковый шарф северного сияния морозной ночью…
День, когда Серега выздоровел, наступил быстро. Молодость широко открыта животворным сокам небес. Он пошел в школу, имея в душе твердое указание отца не отзываться на провокации, не обращать внимания на насмешки, не связываться с бандитами Ромчика, притвориться сломленным и готовым отдать требуемые деньги с любыми процентами, но постараться как можно быстрее выяснить всю информацию о Ромчике: где живет, когда приходит домой…
На того, кто ищет, знания падают, как спелые яблоки на барана, бодающего яблоню. И как-то темной, не отпускающей от постели ночью, Серега проснулся, словно по сигналу тревоги, одновременно с отцом, причем без всякого напоминания будильника, стрелки которого под мерное и тихое постукивание механизма показывали полпервого.
– Проснулся? – услышал Серега вопрос отца, стоявшего рядом с его кроватью.
– Да, – ответил Серега и, откинув одеяло, вскочил с постели.
– Не передумал? – спросил отец.
– Нет, – ответил Серега.
– Может, ты и прав. Пожалуй, это единственный вариант, – согласился отец. – Тогда быстрее одевайся и тихо. Мать думает, что меня на работу вызвали.
Мужчины оделись во все старое. Отец взял с собой дубинку, изготовленную по собственным представлениям о средневековой анестезии, когда при отсутствии соответствующих лекарств хирургического пациента попросту оглушали деревянным молотком. Отец и Серега вышли за дверь, аккуратно прикрыли ее, отец завел машину, стоявшую в ряду других, и они устремились к дому Ромчика, который по всем расчетам должен был в эту ночь явиться домой примерно в начале второго.
Они ехали, перебрасываясь на ходу короткими фразами.
– Ты свой сотовый не забыл? – спросил отец.
– Нет. В кармане, – ответил Серега и достал сверкающий светящимися кнопками и дисплеем небольшой телефончик.
– Сергей, давай я все сделаю, а ты постоишь, посмотришь, – попросил отец.
– Нет, папа, это мое дело. Я вообще не хотел бы, чтобы ты ходил. Но раз мы напарники, так ты посмотри, – ответил Серега.
– Ладно, я подстрахую. Будь спокоен, не нервничай, делай все по плану, – напомнил отец.
– Папа, хватит нотаций, – попросил Серега…
Подъезд, где жил Ромчик, ничем не отличался от других, такой же темный, засиженный котами и пацанами. Серега встал сразу за второй входной дверью около едва теплой батареи. Отец остался в машине, потушил фары и принялся внимательно наблюдать за всеми подходами к подъезду. Ромчик появился внезапно, он вышел из спортивной иномарки, подъехавшей к подъезду. Отец сразу его узнал. Это было несложно, тем более что Ромчик, несмотря на морозы Крайнего Севера, как многие школьники, одевался легко. Его голову вместо обычной в это время года пушистой шапки-ушанки из меха енота хранила от холода кожаная кепка. Из иномарки вышли одетые, под стать Ромчику, его друзья.
– Сергей, возможно сегодня не получится, будь готов спрятаться где-нибудь. Он не один, – тревожно сказал отец, дождавшись ответа по телефону.
– Хорошо, – ответил Серега.
– Не отключайся. Будем держать постоянную связь, – сказал отец. – Я слежу за ними. Пока разговаривают у машины. Если пойдут в подъезд всем гуртом, скажу «отбой». Ты сразу поднимайся по лестнице выше этажа, где живет Ромчик, и делай это тихо. Если Ромчик пойдет в подъезд один, я скажу: «порядок»…
Сердце Сереги крепко и быстро стучало, как перед сдачей серьезного экзамена. До него доносились обрывки пьяного разговора. Дубинка успокаивающе тяжелила ладонь. «Даже если все сразу пойдут, всем надаю, пусть потом разбираются», – раздумывал он, прижимая телефон к уху. Усилившийся к ночи мороз не затянул ожидание.
– Порядок, – прозвучал голос отца.
Серега принял стойку. Заскрипела, открываясь, первая дверь подъезда, громко возник звук шагов, не успела захлопнуться первая дверь, как открылась вторая, и в полутьме подъезда возник Ромчик. Привыкшие глаза Сереги четко различили голову противника, он нанес сильный удар как раз по кожаной кепке. Ромчик не успел ни поблагодарить, ни высказать очередную угрозу, он, как мешок с картошкой, упал на плиточный пол подъезда. Спустя мгновенье в подъезд забежал отец.
– Как? – коротко спросил и, увидев лежащее перед ним тело, все понял. Присел, нащупал горло Ромчика, затем его голову…
– Жив, – коротко сказал, сняв напряжение. – Теперь давай по плану.
Серега достал из кармана заранее приготовленную записку и засунул ее в рот Ромчику. Записка была следующего содержания:
«Привет от конкурирующей группировки! Нам надоело дышать воздухом, который вдыхаешь ты и твои придурки. Это наш город, и все должны платить нам, а не вам. Мы объявляем вам войну. Если через неделю ты не отдашь шестьдесят тысяч, то мы тебя и всех твоих убьем и закопаем».
– Все, пошли, – скомандовал отец, и они вышли из подъезда, сели в машину и поехали домой…
Последующие события развивались быстро. До Сереги доносились только пересказы одноклассников, судя по которым произошло нижеследующее.
По словам Ромчика в подъезде его подкараулило не меньше десятка бандитов из противоборствующей группировки. Он всех уложил, пропустив всего один удар в голову. После этого две банды маленького нефтяного города выясняли отношения на территории заброшенного предприятия. Потасовка получилась такая, что редкий из дерущихся избежал больничной койки, пострадал и Ромчик, потеряв в той схватке половину зубов.
Серега слушал и в душе весело смеялся над своими обидчиками. Ему казалось, что само небо стало гораздо чище, светлее и прозрачнее после того, как он отомстил за себя и за тех ребят, которые были избиты или повесились, избегая «счетчика» и расправы, про которых учителя потом говорили, что они ушли из жизни из-за несчастной любви или переходного подросткового возраста. Учительская ложь во имя личного спокойствия была привычной и не ранила душу. Он тоже не замечал бандитов, пока они не заметили его. Разговоры о побоище на промышленной зоне маленького нефтяного города длились примерно неделю, а потом постепенно прекратились, после того как бандиты стали выходить из больницы. Милиция никогда не вмешивалась в такие дела, ведь в маленьком нефтяном городе почти все друг друга знали, а дети милиционеров тоже иной раз шли по уголовной дорожке.
РЕАКЦИЯ
«Когда смотришь в микроскоп на одного микроба, то не замечаешь эпидемию»
Письмо попало в руки Бредятина. Он понимал, что в журналистском смысле материал, безусловно, актуальный, но в житейском смысле мог привести к проблемам с теми же бандитами. Опять же по редакционному плану требовался материал о защите прав детей. А тут как благодарность высокого начальства (не земного – бери выше или, наоборот, ниже) редакции газеты маленького нефтяного города достигла информация, что в детском саду Алик, известный нам журналист, поддал хулиганистому пацану, пинавшему девочку. Конечно, такие информации не попадают в редакцию сами собой. В школах и детских садах травмируется столько детей, что если бы учителя вздумали предать огласке все случаи, то прощай хорошая отчетность, но данный случай потребовал особого подхода. Заведующая детским садом, названным «Солнышко», словно в насмешку над суровой природой Крайнего Севера, знала, что Алик ненавистен всему начальству маленького нефтяного города и что ей будут благодарны за донос. Возможно, она начала свою речь так:
– Считаю своим долгом доложить…
Возможно, так:
– Не поймите меня неправильно, но…
Или так:
– Извините, но не могу молчать…
Начальство везде нуждается в доносах. Не была исключением и стайка руководителей маленького нефтяного города. Даже Матушка не стеснялась подставлять уши шептунам сплетен. Собственно она не только не стеснялась, но и культивировала сеть доносчиков во всех учреждениях города. В общем, то, что Алик совершил неблаговидный поступок, с точки зрения общественной морали, стало торговой информацией среди его врагов, множившихся, как клопы в старом диване.
Бредятин не любил Алика с тех времен, когда редакторствовал в газете маленького нефтяного городка. Обида за уход с этого поста рвала сердце, и наконец появился повод отомстить. Месть, вылежавшаяся долгие годы, набирает крепость, вкус и аромат не хуже хорошего вина, а то и коньяка. Бредятин нашел родителей пострадавшего мальчонки, поговорил, выведал, в суд рекомендовал обратиться и заметку написал про распоясавшегося депутата.
***
Главный судья маленького нефтяного города Срокошвеев принял дело Алика без особого энтузиазма, поскольку имел к опальному журналисту весьма добрые чувства, если, конечно, паук, закатывающий жертву в кокон липкой паутины, мог испытывать добрые чувства к этой жертве – другому пауку. Все ж Алик при всех его благородных взглядах не был смиренной овцой или безопасной мухой. Но звонок мэра маленького нефтяного города Хамовского требовал от Срокошвеева решительных действий, поскольку было обещано повышение, если он припаяет судимость вольнодумному журналисту. Срокошвеев внимательно пересмотрел материалы дела: заявление родителей, справку о полученном ребенком синяке, объяснительную Алика…
«Этого мало, – размышлял он. – Ни одного очевидца. Алик все будет отрицать. Он и в объяснительной пишет, что не бил мальчика, только подставил руку под удар ногой, мальчишка не удержался на одной ноге и упал. Может, так и было, но это не тот результат…»
Срокошвеев сплел незримую паутину прямо на судебном заседании:
– Да что вы, ребята, – с искренне добрыми интонациями в голосе обратился он к родителям мальчика и к Алику. – Зачем раздувать конфликт? Примиритесь, да и все.
Чайная ложка сахарного предложения полностью растворилась в стакане молчания.
– Вы же не хотели, чтобы так получилось? – со знанием ответа спросил Срокошвеев у Алика.
– Конечно, нет. Я просто подставил руку, а мальчик не удержал равновесие и упал.
– Вам же не хочется порочить имя всем нам известного журналиста, а теперь и народного избранника? – спросил Срокошвеев родителей.
– Не хочется.
– Так примиритесь и выпейте шампанского, – резюмировал Срокошвеев…
Так это дело и закончилось – примирением сторон. Каждый из участников процесса ушел удовлетворенный, даже Алик. Конечно, шампанское они не пили, зато Срокошвеев, закрыв дверь, нырнул в комнату для отдыха и, потирая руки, направился к холодильнику. Он вытащил прохладную бутылочку коньяка, налил до краев солидную стопку и опростал ее одним махом. Потом сел в мягкое кресло и задумался:
«Как легко я его сделал. Привык, что всегда помогаю, советы даю, вот и доверился, и ушел, не замечая, что на его спине повисла медаль о судимости. Не знает дурашка, что примирение сторон – это судимость. И ведь на пустом месте. У него ж на лице написано, что мухи не обидит. Видимо, пацан действительно еще тот хулиган, достал. Смотри, как получилось. Пора позвонить об исполнении»…
СУД
«Совесть и закон – понятия настолько далекие друг от друга, насколько далеки красоты природы от человеческих творений»
Пока в столице округа решался вопрос о повышении, Коля работал на старом месте и разбирался в бытовом соре, которого было полно в маленьком нефтяном городе. Интерес вызвало только дело о проделках Генерала. И вот перед ним стояли две женщины, пытавшиеся оседлать власть, уже давно оседланную куда более солидными ездоками, и смотрели на него, ожидая совета.
«Глупые твари божьи, – думал Коля, глядя на них. – Но упорные, настырные. Девчонка, конечно, медовая. Понимаю Станислава Тихомировича…»
– Что с того, что он флиртовал с потерпевшей? Для суда главное не факт, а доказательство. Может, Генерал не способен иметь детей, – предположил он вслух.
– Так у него дочки есть, – осмелилась вклиниться в рассуждения судьи мама Стелла.
– Дочки есть, – согласился судья, – но с женой, а с другими женщинами у него детей может и не быть. Когда человек зарабатывает много денег, невероятное часто становится очевидным. Вот он пишет, что знает, кто отец, и готов помочь суду. Мы помощь любим…
Судья мечтательно похлопал по карману и продолжил:
– Помогите суду, мы и вас будем иметь в виду. Крутитесь, и счастье улыбнется. Вот вам правила сдачи крови на экспертизу приготовил, но дальше сами.
Небольшая бумажка легла на край монументального судейского стола, мама Стелла схватила ее, высказала неопределенную благодарность, подобную безадресному ругательству «Мать твою», возникающему при многих случайных обстоятельствах вроде нечаянного падения на гололеде или удара головой о низкий косяк, и, попрощавшись, направилась к выходу, по пути изучая короткий рукописный текст. По мере чтения тревога в ее сердце нарастала, как напряжение в пружине безмена с увеличением груза. Получалось, что для проведения экспертизы Генерал должен самостоятельно сдать кровь в любом месте, вылить ее на тряпочку, высушить и послать в конверте в лабораторию Тюмени, предварительно переведя на счет лаборатории триста пятьдесят долларов. Мама Стелла сомневалась в нескольких частях этого процесса. Она понимала, что Генерала не так просто заставить сдать кровь, что если он ее сдаст, то не будет никакой гарантии, что это его кровь, и, наконец, она сомневалась, что Генерал заплатит необходимые деньги. Все сомнения оказались не напрасными.
Мама Стелла являлась к Генералу на все приемы по личным вопросам, пока тот не отдал ей тряпицу с кровью. Мама Стелла несла ее домой в полиэтиленовом пакете так же осторожно и трепетно, как нес бы убежденный верующий кусок божественной плащаницы. Доллары за экспертизу она заплатила собственные. Сама отвезла кровь в Тюмень, но надежда на дурака не оправдалась. Результат пришел не утешительный:
«Кровосдатчик категорически не отец».
На следующее судебное заседание Генерал пришел, и казалось, что вокруг него светился ореол счастья. Он был уверен, раскован и отпускал шутки судье и секретарю, говорил, что давно хотел попасть на суд, да жена, следившая за почтой, принимала повестки за попытки отвергнутой любовницы назначить свидание…
– Как тебя звать, козочка? – спросил он, заметив Марину в зале суда.
Марина замерла, как замирают герои фильма на стоп-кадре.
– Твоя сотрудница? – с неподдельным интересом спросил Генерал у судьи.
– Это ж она утверждает, что имеет ребенка от вас, – пояснил Срокошвеев.
– Впервые вижу эту пацанку, – резко произнес Генерал.
Мама Стелла, сопровождавшая дочку, в растерянности дрожащим голосом произнесла:
– Ты ж, гад, мои запеканки ел. Вы ж в рестораны ходили. Как у тебя совести хватает?
***
Насчет совести Генерал мог бы многое сказать. По его наблюдениям в таком деликатном деле, как карьеризм, чем совести меньше, тем лучше. Иногда, беседуя с близкими друзьями, он говорил искренне, понимая, что не донесут:
– Чтобы стать Генералом, надо осволочеть и заматереть. Работа такая. Библия – для простого народа, чтобы он самостоятельно культивировал в себе жертвенно-смиренные качества. Библия – это наверняка работа древних журналистов, обслуживавших тогдашних царей. Большинство должно верить в честность, чтобы мы все знали. Большинство должно считать, что красть грешно, потому что на всех не хватит. Большинство должно считать убийство грехом, иначе нас перевешают. Пробиваются наверх чаще всего отъявленные мерзавцы, умеющие маскироваться под добропорядочных милашек. Человек крадет мало – его осудят. Крадет много – уважаемый богач. Кто хорошего вора посадит? Воровство нужно власть имущим. Иначе как заработать? Умелым ворам дают хорошие посты. Разве поднимется вверх человек, думающий о народе, сердцем болеющий за него? Нет, конечно. Таких убирают. Наверху надо забыть о человечности и при необходимости сокращать работяг, как убиваешь мух и комаров. Надо срезать им зарплату, нагоняя страх сокращения на остальных, выжимать из них все. Какая тут совесть? Давайте выпьем за то, чтобы ее остатки поскорее покинули наши бренные тела. Тогда мы поднимемся выше и сможем обеспечить своих детей и внуков.
Но Генерал не был дураком, чтобы произносить такую откровенную тираду в зале суда. Еще будучи малышом, он запомнил любимую мамину поговорку, вычитанную ею в какой-то восточной книжке, что язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли.
***
– Женщина! – высокопарно обратился Генерал к маме Стелле. – Я человек набожный, и библейские истины для меня не табачный пепел. Я верую и чту, чту и верую и поперек совести никогда. Вижу вас впервые и, не кривя душой, заявляю об этом…
От Генерала веяло всепроникающим беспредельно праведным гневом чиновника, уличенного подчиненным в подлоге или другой служебной пакости.
– …Здесь доказательства моей невиновности, – завершил выступление Генерал.
Портмоне, похожее на папку, или папка, похожая на портмоне, ударилась о стол с громким шлепком. Чувство правосознания судьи было тонким и острым. Оно сразу распознало, что папка-портмоне заполнена до отказа теми документами, ради которых он и старался. Воображаемая чаша правосудия Генерала резко пошла вниз, кадык судьи жадно дернулся, и он закончил заседание словами:
– Милые дамы, всплыли дополнительные обстоятельства по вашему делу, требующие срочного обсуждения. Суд переносится. Вас, уважаемый Станислав Тихомирович, прошу задержаться…
Мама Стелла и Марина скорбящими иконными образами выскользнули за дверь. Генерал и судья прошли в чайную комнату, располагавшуюся в тылу зала судебных заседаний, и погрузились в мягкие чернокожие кресла.
– Угораздило тебя, Стас, вляпаться в историю, – широко улыбаясь, произнес Срокошвеев.
– Коля, ничего особенного. Она ж спелый персик, как не откусить. Я не бесплатно, и не столько получил, сколько дал. Так им больше хочется. Жадность. Хачики на базаре порядочней…
– Знаешь, Стас, бабы есть бабы. Имитировать можно – переделать нельзя, но мы все устроим. За суд не переживай. Кстати, не мог бы деньжат подкинуть на ремонт, поговори наверху. Да пару компьютеров было бы неплохо.
– Коля, не вопрос. Вот лично от меня на компьютер для тебя и сына. Бери деньги и наливай коньяк, надо выпить за хорошую экспертизу…
В это время мама Стелла, держа под руку плачущую Марину, вышла из здания суда. Возле двери, куря и любезничая с охранником, стояли бывшие бандиты маленького нефтяного города, работавшие судебными приставами и готовые выполнить любое грязное задание, чтобы вышестоящие чиновники, не пачкая рук, могли спокойно запускать их, то есть руки, в любые закрома. Среди них, важно прохаживаясь, крутил короткий ус известный нам Мухан. «Кругом живоглоты, кругом», – подумала мама Стелла и вспомнила о своем адвокате.
АДВОКАТ
«Жизнь стоит денег и иногда больших, чем может дать»
Давно оплаченного адвоката пришлось поискать: то кабинет закрыт, то телефон не отвечает, то назначенная встреча срывается. Но, в конце концов, встреча состоялась. В прохладе адвокатского кабинета от задиристого взгляда нахальных глазок Жади Ухватиловой кошелек в сумочке мамы Стеллы затрепетал, как вибратор сотового телефона. Мощная фигура Жади плотно сидела в кресле, преисполненная важности и медлительной деловитости. С закругленного кончика языка, высовывавшегося в грандиозный промежуток между передними резцами, как большой палец между указательным и средним при построении кукиша, почти зримо свисали готовые сорваться слова о катастрофической нехватке времени. Для сохранения солидного образа это было немаловажно, потому что, вообще говоря, Жади мало что знала и не считала необходимым знать. Она всегда могла указать пальцем в шкаф, где томились Кодексы и последние журнальные новинки, но это все было в бумаге, а в голове Жади угнездился сущий кавардак из ребенка, оставшегося в одиночестве дома, пустого холодильника, предстоящей воскресной стирки, неприготовленного ужина, немытой посуды, неумелого мужа, и желания на ком-нибудь отыграться за это.
– Никак не могу вас застать, – бросила обвинение мама Стелла, переходя на высокие скандальные ноты. – Вы даже суд пропустили. Говорили, что поможете. Мы заплатили, а я одна. И что же?
– Ваша вина. Ваша! Беспокоиться надо! Заранее надо, – рассудительным успокаивающим тоном заговорила Жади, укоризненно покачивая головой. – Лень раньше вас родилась. Надо предупреждать, что суд состоится, а то все переносится и переносится. Просила же, просила: звоните в любое время дня и ночи. Нет же. Только «ах» и ничего более.
***
Жади хитрила. Она понимала: клиенту нельзя отказывать, наоборот, окружать заботой, сердоболием, предлагать помощь. За слово к ответу не призовут, а там как получится. Выигрывается дело – она в победителях: сложно отрицать ее участие. Проигрывается дело – на словах она сделала все. В этом Жади сильно походила на Матушку, о которой мы уже говорили.
***
– Так сколько звонила! – прибавив громкости, сказала мама Стелла. – Вас нет. Все автоответчик…
– Дел много, извиняйте, – объяснила Жади и развела руки в стороны. – Запарилась – парфюмерия не помогает.
Она показательно подняла левую руку, помахала правой ладонью возле открывшейся подмышки и брезгливо поморщилась.
– Вы ж сами обещали: «у вас, милые мои, дельце верное, – напомнила мама Стелла, подражая манере и голосу Жади. – Конечно, повозиться придется, и стоит недешево, но все окупится, ведь цель-то зажиточна. Все легко решится в вашу пользу, не беспокойтесь». Сами говорили!
– А я и сейчас говорю: не беспокойтесь. Нервы, как бикфордовы шнуры, сгорят, вспышка, а потом все дымом. Ой, дымом, – запричитала Жади. – Идите и отдыхайте. Доверьтесь…
– Мы ж хорошие деньги… – начала было мама Стелла.
– Какие хорошие!? – обиженно вопросила Жади. – Зарплата работяги! У нас труд рангом выше: в бумажках копаться, слать запросы, жизнь себе укорачивать, разбираясь в ваших проблемах. Навстречу пошла, взяла минимум! А вы?! После окончания дела, кстати, с вас еще премия полагается.
– Сколько? – охнула мама Стелла.
– Столько! И еще столько. Скупой платит дважды, – откаламбурила Жади.
– За что? – обреченно спросила мама Стелла. – Просила вас взять обменную карту из родильного дома. Там анализ крови Генерала – прямое доказательство. Вы не почесались. Все документы, фотографии, доказывающие их знакомство, я сама предоставила. Просила взять распечатки телефонных разговоров между Генералом и Мариной. Вы и это не сделали…
– Постойте, постойте, я – все возможное. То, о чем вы говорите, не просто, – затараторила Жади, почувствовав, что теряет контроль над ситуацией. – Надо добиваться повторной экспертизы крови, но не почтой, а лично. Ясно? Помогу…
Жади, к удивлению мамы Стеллы, помогла. Суд обязал Генерала ехать на сдачу крови, причем в компании с Мариной и мамой Стеллой.
ОБЫКНОВЕННЫЙ ФИНАЛ
«С устроителями игр на деньги нечего и играть»
Через пару дней Марина в праздничном настроении приехала в офис акционерного общества, уткнулась в несговорчивую вертушку пропускного пункта и по затертому, замусоленному пальцами, засаленному ушами общественному телефону, висевшему на стене первого этажа, позвонила Генералу, обитавшему где-то на третьем:
– Здравствуй, Стас, как договаривались, я приехала за деньгами на билеты. Скажи охране, чтобы…
– Марина, не вовремя, – спешно ответил Генерал. – У меня разговор с Москвой. Постой, перезвоню…
– Стас, подож.., – не успела закончить фразу Марина, как трубка в кабинете Генерала приземлилась на отключающий рычаг телефонного аппарата.
Переговоров с Москвой Генерал не вел. Первая часть ответа являлась безобидным обманом, отработанным до совершенства, приемом отпинывания ненужных просителей и наскучивших претендентов на близкие связи. Здесь были варианты: «У меня планерка», «Совещание. Перезвоните»… Обычно Генерал говорил первое, что возникало в уме. Вторая часть претендовала на правду. Едва генеральская ладонь опустила трубку, как пальцы набили три цифры.
– Пропускной пункт акционерного общества «СНГ», – проинформировал охранник.
– Там ко мне женщина рвется – одна из сокращенных правдоискательниц, – сказал Генерал. – Она всех достала. Похоже, психически больная. Ты ее не пропускай, скажи, что скоро спущусь…
Следом Генерал вызвал секретаршу и отдал еще один приказ:
– Если с пропускного пункта позвонит женщина, скажи, что меня вызвали к вице-президенту…
Печальная Марина вернулась домой. Она уткнулась маме Стелле в плечо и жаловалась, пока та, увлеченная идеей обеспечения дочери за счет денежного кабинетного нефтяника, не перезвонила Генералу.
– Стас, это Стелла Степановна. Тебе тяжело спуститься и деньги на билеты передать?
– Стелла Степановна, дела засосали, как болотина, чтобы голову высунуть и дыхнуть, подпрыгивать надо, а почвы нет, – бодро ответил Генерал. – Вот опять Москва беспокоит…
– Только положи трубку. Найду и на телефонном шнуре повешу, – пригрозила мама Стелла. – Слушай, с тебя надо всего ничего.
– Денег ни копейки. Поиздержался, – с расчетом на понимание заговорил Генерал. – Новый джип купили. В долги влез.
– Как ты так можешь?! – возмущенно воскликнула мама Стелла. – Если уверен, что не отец, чего бояться? Сдай кровь, докажи.
– Женщина, у меня и без вас проблем по горло, – сухо сказал Генерал.
– Сам нагулял…
– Доказать надо…
– Ты, жирный карась, так просто с нашего крючка не спрыгнешь…
Мама Стелла положила телефонную трубку и села на единственную табуретку, стоявшую посреди опустошенной кухни. Табуретку подарили соседи, купившие новую мебель. В спальне стоял дареный соседский диван, годившийся только на свалку. Судебная борьба потребовала немалых денег, и собственный кухонный гарнитур маме Стелле тоже пришлось продать. Пришлось продать и прихожую, одежду вешали на гвозди, вбитые в деревянные пробки твердокаменной стены…
Конкретную птицу, если не окольцована, поймать сложно: летает и теряется средь множества других. Генерал принял за обязательное уезжать в командировки, когда ему приносили приглашение на сдачу крови. Мама Стелла с Мариной выбились из сил в попытках поймать его на месте.
В командировки Генерал исчезал с завидной регулярностью. Исчезал каждый раз, когда получал по почте приглашение на сдачу крови. Но, в конце концов, одна из его поездок выпала на Тюмень, и еще в самолете ему пришла в голову спасительная мысль посетить ту самую лабораторию крови и осторожно проверить, сколько будет стоить подмена жизненной жидкости. Узнанной суммой он оказался очень удивлен и доволен. Впоследствии, хвалясь перед близкими друзьями, он говорил: