– Парни, вперёд! Сделаем этого гада!
И вновь оперативники ринулись за Муди, который сдаваться явно не собирался, вместе с семьёй он укрылся за грудой камней и начал отстреливаться.
– Рассредоточиться! – воскликнул Леджер, – Уотсон, прикрывай! Мы обходим их! У кого есть дымовые? Поставить дым, сейчас же!
– Сэр, есть, сэр! – отвечал Уотсон и принялся поливать очередью каменную гряду, одновременно наблюдая, как остальные обходят Муди, проходя сквозь образовавшийся дым. Вдали слышались их крики.
– Сдавайся, ублюдок!
– Чёрта-с два!
– Всё кончено! Сопротивление бесполезно!
– Пошли вы!
– Не сдашься – погибнешь!
– Я буду жить, потому что оставил после себя хоть что-то. Это вы уже мертвы, пусть сами пока этого и не понимаете! Осталось только добить вас! Подходите, ублюдки, помогу вам!
– Много говоришь, Муди. Больше делай.
И снова перестрелка.
– Ставлю ещё один дым! – воскликнул Леджер, – Уотсон, продолжай подавлять этого козла огнём! Давайте парни, обходим их.
Как мастер-сержант поставил дым, Чарли уже перестал видеть камни, где засел Муди со своей семьёй. Он продолжал стрелять наугад, надеясь лишь на то, что Леджеру и остальным хватит ума не лезть под беспокоящий огонь.
Перестрелка то нарастала, то стихала. В дыму слышались громкие крики мастер-сержанта. Потом чьи-то крики от боли, быстро стихшие. Ещё чуть позже дым немного рассеялся, и Чарли увидел Леджера, державшего кого-то на прицеле.
– Всё кончено, тварь! Уотсон, живо ко мне! – воскликнул он. Чарли мигом ринулся на помощь. По пути увидел, что остальные бойцы «Кроноса» погибли. Остались только он и мастер-сержант Леджер.
Приблизившись, Чарли увидел, что командир держит Муди и его семью на прицеле. Хэнк с женой постарались по возможности прикрыть детей всем своим телом. Тут как раз с фланга зашёл Чарли. Клэр тут же встала между ним и своими детьми.
– Не смей! – воскликнула она, оскалившись. Всем своим видом показывала ярость, а на глазах проступали слёзы отчаяния, словно умолявшие Чарли отступиться. Это обескуражило его, ввело в ступор. Как ни старался, сейчас в этих несчастных родителях, обречённых бессмысленно погибнуть, защищая детей, преступников не видел. Больше они ему представлялись динозаврами, закрывавшими детёнышей от ударной волны после падения метеорита, перед самой гибелью практически всего живого на планете давным-давно 65 миллионов лет назад. Руки Чарли сами отказывались держать в руках автомат в надежде, что это даст хоть какой-то шанс им убежать, спасти детей. Он сам ужаснулся собственных мыслей, вспоминая разговор с мастер-сержантом о семье, но сейчас чета Муди стала ему ближе собственных братьев по оружию, так или иначе убитых этим самым Хэнком, очевидно, использовавшим роботов и природу этой планеты для того, чтобы спасти своих домочадцев.
– Допрыгались, твари! – с злорадством хохотал Леджер, потерявший буквально весь отряд, прежде чем поймать цель.
– Сэр, что будем делать дальше? – спросил Чарли.
– У них патроны закончились. Отбиваться им больше нечем… – казалось, с наслаждением говорил Леджер, будто анимационный персонаж типа страшного волка, собирающегося вот-вот уже сейчас сожрать пойманного кролика.
– У тебя тоже закончились. Но могу по старинке на кулаках тебя отмудохать! – отвечал ему Хэнк, – давай, подходи, мразь!
Леджер на эти слова только рассмеялся и спросил Чарли:
– Патроны ещё остались?
– Сэр, да, сэр!
– Тогда Хэнка и Клэр пакуем. Остальных расстрелять. Будут сопротивляться – добивай всех.
– Нет!!! – воскликнула жена Муди, глядя на Уотсона, – не смей! Не смей!
– Не слушай её! Работай! – перебивал её мастер-сержант.
– Ты! – продолжала она, – послушай меня! Я не знаю, как тебя зовут, но умоляю тебя: не надо! Не отнимай у меня моих детей. Это самое ценное, что у меня есть. Мой смысл жизни. Это то, ради чего я страдаю, мучаюсь, терплю боль и страдания. Это то, ради чего я готова жить в этом мире. Это то, ради чего я готова умереть. Я выносила их в своём чреве, я терпела муки, рождая их на белый свет. Они – моё настоящее и будущее. Не знаю, как тебе ещё объяснить их ценность. Ты не носил их в своём чреве, ты не держал их маленькие головки, когда они были младенцами! Тебе этого понять. Да и вообще, уверена, для тебя отнимать жизнь проще, чем дарить. Это известно ещё с тех древних времён, когда мужчины отправляли на смерть собственных сыновей, плевав на слёзы своих жён, их матерей. Если ты такой же, то тебе не было смысла это объяснять. Да и сейчас люди живут вечно. Смысл им знать о том, в чём прелесть того, что называется – подарить жизнь? Какой смысл тебе… Но здесь и сейчас я умоляю, я умоляю: пойми меня! Да – преступили закон. Но не чудовища, не монстры. Мы просто захотели иметь детей столько, сколько хотим, а не столько, сколько нам позволит государство.
– Не слушай её, Чарли. Они эгоисты, обрекающие на мучения тех, кому не хватит ресурсов, если всё пойдёт на них и их детей. Если бесконтрольно размножаться, еды и полезных ископаемых на всех не хватит. Только ограничивая рождаемость, мы обеспечиваем благополучие тем, кто жив. Они не будут ни в чём испытывать недостатка. И всё благодаря нам! Ни голода, ни зависти – и всё благодаря нам, нашим жертвам, пролитой крови наших братьев! Работай, Чарли! Убей их!
– Чарли? – воскликнула она, – Чарли! Твой командир врёт. Планет во вселенной бесконечное множество. Какие-то изучены, какие-то нет. На них хватит места для посева, внутри достаточно ископаемых для создания чипов и аккумуляторов, найдётся топлива для электростанций и автомобилей. Если нас будет больше, ничего страшного с вселенной не случится! Она не схлопнется!
– Чарли, твою мать! Почему ты всё ещё стоишь?! Почему ты всё ещё слушаешь эту дрянь?! Исполни свой долг! Спаси человечество! Они будут и дальше размножаться как тараканы. А учитывая то, что умирать не будут, ресурсов на них не напасёшься! Другие будут страдать, если эти выживут! Не просто так принимали законы и делали их настолько суровыми! Не глупцы их писали! Не иди против системы! Делай свою работу!
Оказавшись меж двух огней, Чарли даже не знал, что и делать. С одной стороны долг, финансовое положение и возможность заиметь первенца обязывали его выполнить свой долг. С другой стороны в голову закралась мысль, которую никаким клином не вышибешь: «Я так хочу ребёнка сам, оттого отправляюсь на край вселенной, чтобы заслужить право иметь первенца, но какой ценой? Убив несколько детей? Скольких я сам зачал, воспитал и отпустил в мир, чтобы лишать других права иметь своих, а после убивать их, на кого родителями было потрачено столько сил? А в чём были виноваты эти мальчики и девочки? Ведь чья ошибка и есть, то только их родителей, нарушивших закон. Пусть их казнят, если так надо наказать в назидание другим. Но зачем убивать детей?»
Чарли опустил оружие.
– У тебя совсем крыша поехала, Уотсон? – воскликнул Леджер, – выполняй приказ!
– Не имею морального права, сэр! – воскликнул Чарли.
– Какая ещё к чёрту мораль? Я отдал тебе чёртов приказ! Выполняй его, или убью!
– Сэр, нет, сэр! Погибло уже слишком много людей. Я не стану губить ещё больше…
Леджер начал медленно подходить к Чарли.
– Тогда я сам исполню свой долг. Тебе не придётся никого убивать. Сам всё сделаю. Просто отдай винтовку…
Уотсон попятился назад, твёрдо отвечая:
– Сэр, нет, сэр!
– Я приказываю, отдай оружие!
– Сэр, нет, сэр!
– Мерзавец! Засунь себе куда подальше своё «нет» и сейчас же выполняй приказ!
Леджер кинулся на Уотсона, но тот тут же взвёл оружие и сделал выстрел. Мастер-сержант упал на колени, схватившись за живот.
– Предатель… – прохрипел он.
– Зато с чистой совестью.
Чарли сделал контрольный выстрел в голову. Его командир тут же упал в воду, а труп утянула трясина. И всё. Будто его и не было вовсе.
А вот что теперь будет с Чарли? Ждёт ли его после совершённого преступления нормальная, свободная дальнейшая жизнь? Куда он денется отсюда? Если вернуться на корабль, то его ждёт тюрьма, если не смертная казнь. Что либо объяснить не получится: слушать его никто не станет. Остаться здесь – обречь себя на медленную и мучительную смерть от голода, либо оказаться в пасти голодного инопланетного зверя. По существу выхода и нет. Чарли это прекрасно осознавал, но ничуть не сомневался в принятом решении, так как чувство совести возобладало над долгом, над осознанием того, что он теперь предатель и преступник. Но заслуживает ли он шанса на лучшую участь?
Он устало сел на мох и глядел на закат освещавшей ХМ-249 звезды.
– Идём! – скомандовал своей семье Хэнк, – нам предстоит долгий путь.
– Поскорее бы выбраться с этого проклятого болота.
Семья двинулась в дорогу и уже растянулась колонной. Но внезапно старшая дочь, шедшая в конце – та самая, за которой Чарли наблюдал в бинокль в самом начале, спросила родителей:
– Пап, мам! А что с этим солдатом?
– А что с ним? – поинтересовался Хэнк.
– Он спас нам жизнь… Неужели мы оставим здесь его совсем одного без помощи?
– Хм… – задумался старший Муди, – и ведь действительно!
– Дорогой! Сделай всё так, как того требует твоя совесть- благословила мужа Клэр.
Хэнк подошёл к Чарли. Тот сидел спокойным настолько, что этот покой можно было бы списать на безразличие, либо же на смиренное ожидание решения, кажется, главного суда в его некогда грешной и пустой жизни.
Один из сыновей возразил:
– О чём нам говорить с этим солдафоном? То, что сделал сейчас, не означает, что он на нашей стороне. Предыдущие дни этот урод пытался нас убить вместе с остальными его дружками! Забыли уже?
Хэнк только отмахнулся, а Клэр обратилась к Чарли:
– Вы нам помогли, сэр. Мы очень благодарны. Даже не знаем, как отблагодарить вас. Скажите, чего хотите… Постараемся сделать.
Хэнк продолжил:
– Как минимум, я уверен, что вам нужно пойти с нами. Планета дикая, тут много опасностей, а дома вас вряд ли кто-то теперь будет ждать. Один не выживете, с нами шансов больше. Да и вы в случае чего поможете нам.
Тут же из-за спины родителей выскочила старшая дочь с горящими глазами.
– Будете моим личным телохранителем? Мистер…
– Уотсон. Для друзей просто Чарли. Если требуется, буду.
– Давайте возьмём его с собой? Пап, мам… – не унималась старшая.
– Только если он захочет этого сам, – отвечал Хэнк и посмотрел на Чарли, – ты же не против?
Тот облегчённо вздохнул.
– Нет.
– Тогда идём! Скоро стемнеет!
***
Вечером Чарли наблюдал то, чего не видел ни разу в своей жизни: семья Муди дружно сидела у костра, готовила на огне всякие вкусности и обсуждали житейские дела. Уотсон сидел и молчал, смотрел, слушал и наслаждался тем, что хотел иметь всегда – семейной идиллией.
Тот самый сын, что был против Чарли, так и продолжал смотреть на него исподлобья. В чём-то он всё-таки был прав, ведь Уотсон действительно был здесь чужаком, ещё недавно пытавшемся убить всех, кто здесь сидел. Любой на его месте смотрел бы на Чарли, как на врага, и это нормально, не должно вызывать удивления. Но это сильно угнетало Уотсона: должно ли ему быть здесь и чувствовать на себе его ненавистный взгляд, либо же стоит идти своей дорогой?
Скорее всего, он выбрал бы второй вариант. Но то и дело ловил на себе взгляд старшей дочери Хэнка, строившей Уотсону глазки – невероятно очаровательной, юной, милой и скромной девушки. С одной стороны Чарли было приятно ощущать её внимание, застенчивость, а оттого некоторую неуклюжесть в действиях и поступках. А её взгляд… Со времени расставания со своей женой он уже и забыл то самое ощущение тепла, исходящее от глаз человека, который в тебя влюблён. Да и такая красивая! Только немного грустная с тех пор, как он впервые наблюдал её в бинокль, даже лучше сказать повзрослевшая. Но это даже придавало ей красоты и даже необъяснимой милости. С другой стороны на тот момент, несмотря на всё вышеперечисленное, она пока что была ему настолько безразлична, что он даже имени её не знал. Да и мысли витали совершенно о другом. Что ему теперь делать? Как быть? Куда податься?
Пусть Чарли и не подавал виду, насколько был растерян перед лицом грядущего будущего, но глаза выдавали в нём страх и ужас перед грядущим. И взгляд этот не мог пропустить мимо себя ещё вчера его злейший враг Хэнк Муди. Прекрасно всё чувствуя и понимая, он сам подсел к Уотсону.
– Дай угадаю: думаешь, что делать дальше?
Чарли усмехнулся.
– Есть такое.
– Открою тебе страшный секрет. Эти мысли посещают любого, кто после рокового поворота стоит на очередном перекрёстке дорог и не знает, куда ему повернуть в этот раз.
– И ты думаешь, что знаешь ответ? – полюбопытствовал Уотсон.
– Знаю, – отвечал Хэнк, – но прежде хочу спросить тебя. В чём есть смысл человеческой жизни?
– Я не знаю, – рассмеялся Чарли.
– Достаточно простой вопрос. Неужели ты не знаешь ответа?
– Никогда не задумывался… – пожал плечами Уотсон, – да и сложно это.
– Ничуть! – возразил Хэнк, – смысл человеческой жизни был всегда неразрывно связан со смертью. А чего хочет каждый из тех, чей век недолог?
– Быстро заиметь столько всего, чтобы ни в чём себе не отказывать, так как после смерти красиво не поживёшь?
– Скорее нет, чем да. Но это не то, чего хотят смертные…
– А чего тогда они хотят?
– Чтобы после них хоть что-то осталось. Смертные хотят, чтобы о них помнили.
– Каждый хочет, чтобы о нём помнили и говорили. Как минимум, их близкие. Это банально. Да и к тому же «Нектар» подарил мне бессмертие. Зачем мне думать о том, что будет после меня, если я никогда не исчезну?
– Хорошие вопросы! Начнём с банального. Действительно, но так ли эта сама собой разумеющаяся истина очевидна? Ты, например, тут же вспомнил про гедонизм. В том, чтобы получать бесконечное удовольствие, нет ничего плохого. Но какой смысл? А что будет у тебя внутри? Знаешь, иные в погоне за деньгами так вообще душу дьяволу продать могут, либо подложить под толпу грязных проходимцев собственную мать. Но станут ли они от этого счастливы? Обретут ли столь желанное ощущение, что по жизни им всё удалось, и они ни о чём не жалеют? Ты стал бы счастливым, будь бесконечно богат и ласкаем тысячей женщин? Получил бы то, что захотел? Думаю нет, раз сделал то, что сделал. Так ведь?
– Так… – вздохнул Чарли, ибо Муди был прав абсолютно в каждом слове. Тот продолжал:
– Вот видишь? Гедонизм – дело второе. На самом же деле нам всем хочется, чтобы о нас помнили, чтобы потомки знали о наших деяниях, чтобы мы перед смертью знали, что прожили эту жизнь, мучились и страдали не зря, а нас поминали только добрым словом. Пусть эта память продлится не тысячу, а всего лишь лет сто, но и это будет хорошо для нас – ищущих смысл в том, зачем появились на свет. А что способно сохранить память ещё долго лет после, если не тысячелетий?
Чарли пожал плечами.
– Скорее кто… Писатели, поэты, музыканты, художники?
– Раньше, сотни и сотни лет назад – да. Но с появлением искусственного интеллекта искусство обесценилось. Сегодня всю музыку пишут компьютеры, картинки для социальных сетей нейросети. Человеку больше не удивить других. Сколь бы ни был он талантлив, машина будет лучше.
– Тогда не знаю…
Муди усмехнулся.
– Гены, мой друг! Память от первых австралопитеков из Юго-восточной Африки миллионы лет назад до наших дней, заложенная в наших клетках на молекулярном уровне, передаваемая от поколения к поколению. Вот, что останется после нас – наши дети, наши внуки. Они останутся – плохие или хорошие, злые или добрые, но останутся и пронесут наше ДНК сквозь века! С появлением «Нектара» это обесценилось, ведь мы теперь, условно говоря, живём вечно. Какой нам смысл теперь оставлять частицу себя внутри наших потомков? Да, вроде бы смысл исчезает. Но кем мы стали? Бездумными потребителями виртуального контента в метавселенных? Только и всего? С развитием искусственного интеллекта, с развитием роботов мы перестали строить, мы перестали творить и создавать. Мы стали бесполезны. Тогда какой смысл есть в нашей жизни? Какая суть нашего существования? Время идёт, а вопросы вечны. И даже биологическое бессмертие не заставило нас бросить искать ответы на вопросы, ибо смерть как таковую мы не победили. Мы всё равно можем умереть от огнестрельного оружия, от сильного электричества, от пучков плазмы, от упавшей на голову тяжести или сосульки, нас может сожрать животное, мы можем утонуть… Да, не стареем, но мы так и остались смертны! И что мы тогда оставим после себя, коли умрём, если больше ничего не строим и не сочиняем? Лишь детей! Только дети и останутся нашей главной ценностью – они есть то, что пронесёт память о нас сквозь миллионы лет, пока не умрёт последний человек. В эпоху, когда за нас всё делают машины, мы можем оставить после себя только детей. Они и есть наш настоящий смысл жизни. Всегда был и всегда будет. А что нам предлагает государство? Бессмысленно прожигать годы, созидая и саморазвиваясь, лишая нас возможности оставить после себя хоть что-то, потому что кто-то там решил, что ресурсов на всех не хватит, а потому начнётся война всех со всеми, и кому-то достанется меньше, чем положено этим самым государством?