Лекарство от одиночества

Нет! Так никуда не годится.

Алихан первым делом написал Ясмин с просьбой встреться с ним в пятницу после работы и открыл дактильную азбуку. Если он разбирался в языке программирования, выучить жесты не должно было быть проблемой.

* * *

В пятницу капли пота, будто на какой-нибудь молодежный фестиваль, собирались у Алихана на спине и под мышками. Бумага, в которую был завернут букет (то ли сиреневой, то ли лиловой – один черт разберет) маттиолы, всё сжималась и разжималась у него в ладони. Ожидая Ясмин у подъезда, он впервые за долгое время испытал казавшуюся позабытой нервозность.

Под мелодичный писк двери вышла Ясмин и тут же приметила неладное. Она смотрела на Алихана, словно выискивала симптомы какой-нибудь серьезной болезни. Но, заметив цветы, переменилась в лице. То ли плакать собралась, то ли смеяться. За всё это время, что они провели вместе, Алихан так и не застал ее смеющейся – наверное, та напросто избегала случая. Однако Ясмин не сделала ни того, ни другого, приняла букет и мягко улыбнулась.

Алихан поднял ладони на уровень лица и продемонстрировал Ясмин все свои десять пальцев и их потрясающую физиологию в буквах:

«Давай сходим на квиз?».

Ясмин от удивления склонила голову набок. Может, Алихан всё перепутал и показал несусветную чушь? На секунду стало так тихо, что можно было услышать, как в букете распускаются бутоны. Ясмин тоже подняла свободную ладонь и резво ответила, но, осознав, что он не понял и половины, повторила реплику в разы медленнее:

«На квиз? С тобой? А меня не засмеют?».

* * *

Заведение, в котором проходила викторина, было битком забито любителями интеллектуальной конкуренции. Контингент (почти всегда без исключений) – связавшие себя узами брака мужчины и женщины за тридцать, чей мозг равносильно работал и в аврал, и в выходной. Они готовы бороться даже за приз в размере тридцатипроцентной скидки на посещение следующей игры.

Администратор провел их, Алихана и прижимавшую к себе букет Ясмин к столику на двоих. Алихан поставил свой стул рядом с Ясминовым так, чтобы они сидели рядом друг с другом. Перед началом игры в центр зала вышел ведущий, ознакомил гостей с правилами и перевел всеобщее внимание на размещенные по залу мониторы. Приложение запустили, и наперебой поднялись задорные выкрики: "Алға!" и "За победой".

Заполняя бланк, Ясмин ответила на первые два вопроса, но откровенно застряла на третьем: «Как называется ведущий цирка?». Алихан бережно вынул из её хватки ручку, как хирург вынимает осколки из раны, и внёс «Шпрехшталмейстер».

Все последующие вопросы, как лошади на скачках, неслись один за другим. Но к удивлению Ясмин Алихан с ловкостью жокея записывал ответы. На экране всплыло «Каким словом называли в древние времена водяные часы?», а в пустом бланке уже оказалось «Клепсидра». На столе появились бокал с пивом, коктейль с ромом, кальмары в кляре и ваза с водой для букета. Ясмин не без изумления следила за ним. Наверное, со стороны Алихан выглядел как робот, который упаковывает товары на заводе.

Когда третий раунд подходил к концу, а Алихан автоматически генерировал ответы, он задумался о том, что собирался без дрожи в сердце вступить в неизвестный доселе мир Ясмин и стать его частью. Частью, что уже невозможно будет выдернуть обратно. Голова его была холодна, как застывшая зимой река, а сердце пылало, как лесной пожар.

«Как ты смог ответить на все вопросы?» – спросила она, когда заполненный бланк уже унесли.

«Я программировал им этот квиз» – со слегка виноватой улыбкой прожестикулировал Алихан. Как хорошо, что никто не мог их понять.

Вдруг Ясмин громко рассмеялась и в порыве смеха произнесла:

– А я-то подумала.

Прозвучало это подстать Ясмин – необычно, как будто с акцентом, но она не смутилась, лишь сильнее рассмеявшись. И тут Алихан абсолютно ясно осознал, чьей именно опорой и защитой он должен быть.

ЩЕНЯЧИЙ ВЗГЛЯД

Диана, молодая работница городской библиотеки, влюбилась стихийно, буйно, безудержно в возрасте двадцати семи лет. До этого она никогда не испытывала подобных чувств, даже особых половых влечений. Несомненно, она вступала в контакты самого разного характера, и не единожды, но исключительно ради интереса: чтобы узнать, посмотреть, что же прячется за ширмой тайн и перешёптываний, но всегда уходила разочарованной. С парнями ей везло так же часто, как сменялись сезоны в году (грех было жаловаться). В основном, они всегда были чуть старше и нередко уже состояли в отношениях. Она понимала: это всё не для неё. Романтическая натура в ней медленно заворачивалась в полупрозрачный кокон из нереализовавшихся желаний и внутренних страстей и медленно гасла в памяти, как ненужные номера телефонов и малозначительные даты.

У Дианы была лишь одна взаимная и пылкая страсть с чтением. Особенно любимы были Хемингуэй и Маркес. Пока искра, скромно зовущаяся любовью, не загорелась где-то в глубине.

Она влюбилась в возрасте двадцати семи лет, но все, как и стоило того ожидать с личностями наподобие Дианы, было далеко непросто, ведь влюбилась она в мужчину на двенадцать лет старше и к тому же в женатого.

Кирилла Диана встретила многим позже.

Эта история имела бы право стать отдельным романом, располагай я информацией, но, увы, знаю не больше вашего. Есть лишь совсем немногое, что я понял из их разговоров.

Карим был эталоном мужской зрелости, нашедшей олицетворение в волевых чертах лица и непоколебимом стане, но Диану, разумеется, привлекло не это. Карим излучал энергию покровительства, мудрости и всего того, что Диана не замечала в своих сверстниках, но очень искала. И лишь когда Карим самостоятельно разбудил в ней жителя внутреннего кокона, тот наконец сорвался, как срывается с борта самолёта парашютист в глубину синевы.

И улыбался он некой… завершённой улыбкой, прежде не виданной Дианой ни у кого больше. Познакомились они на свадьбе старшей сестры. Диана без зазрения совести опустошала фуршет, и кто-то это (то ли дядюшка, то ли тетушка, я так и не понял) подметил. Карим, ждавший на то возможности, встрял в диалог:

– Вы знали, что Хемингуэй украл из бара писсуар?

Безусловно, Диана знала, но никто никогда не говорил со столь нескрываемым интересом о том, что так интересно было ей. Просто, легко и с этой завершённой улыбкой на лице. Диане думалось, что она впервые в жизни дышит и чувствует вкусы – вот на что это было похоже. С того момента Диана знала точно: она влюблена, как школьницы влюбляются в своих кумиров, а писатели – в своих самых чувственных и тонких героинь. Она влюблена навсегда. Это любовь особая: непоколебимая. Только она не знала еще того, что я готов вам поведать.

Диана была готова любить так, что хоть на край света с пригоршней монет в кармане, упаковкой жвачки и пластырей; чтобы без имени и прошлого. Но Карим не собирался уходить к любовнице. И тогда пришлось уйти Диане. Разумеется, она могла жить на содержании. Могла, но не стала. Мысль, что она ушла оттуда, где ее просили остаться, от того, с кем она бы и сама хотела прожить всю свою жизнь, напоминала о себе с блестящим превосходством, и вот сегодня отчего-то сильнее обычного.

Диана Кирилла не то, что не любила, нет. Так сказать будет неправильно. Кирилл был чуток, аккуратен, хоть и прямолинеен, он напоминал собой Карима: своей манерой держаться в обществе, зажимать карандаш, пока составляет чертежи, и считаться с приоритетами Дианы, но он им не был. И стоило ей это вспомнить, как она закрывалась в своей рванном коконе и не желала выходить обратно.

– Доброе утро, – поприветствовал её Кирилл на кухне, словно они давно не виделись. Иногда это было даже мило. – Ты сегодня рано.

– Не спалось, – та быстро расправилась с чаем и уже безразлично раскачивалась на деревянном стуле.

– Знаешь, я перед сном прочёл интересную штуку, – как ни в чем не бывало продолжил Кирилл. – Ты можешь почувствовать на языке все, о чем подумаешь. Вот представь какой по фактуре ворс ковра на языке, – он заметно поводил языком во рту. – Это очень странно… или разбитое стекло. Мозг человека может представить, как облизывает все, что угодно в этом мире. Удивительно.

Кирилл к тому же в свою очередь был человеком свободным и своевольным, именно это его отличало от Карима – он жил вдали от семьи, пил каждую субботу в пабе «Бочка» светлое разливное с чесночными брускеттами и особо не заводил друзей, а если и заводил, то оставался недоверчив. Он часто крутил интрижки в школе, и с чем большим провалом заканчивалась предыдущая, с тем большим запалом он начинал последующую и еще чаще получал отказы. Он умел драться – отец учил по-пьяни, и иногда ему приходилось решать конфликты кулаками. Диана лишь водила из стороны в сторону головой, вытирая кровь с рассеченных губ и бровей.

– Есть будешь? – спросил Кирилл, подавляя зевок.

– Не голодна.

Они познакомились в библиотеке – это именно то, что с превосходством описывает эти отношения: умеренные, книжные, с тихими, словно девичий шёпот перед сном, сносками в конце каждой страницы. Кирилл был парнем простым и всё дальше к недосягаемому взрослению упрощался всё отчётливее. В Диану, как ему казалось, невозможно было не влюбиться. Все так или иначе расплывались в стеснительной улыбке при виде детского почти лица молодой библиотекарши. Она могла часами пить чай, заглатывая одну за другой книгу, а затем ещё несколько часов слушать радиоспектакли на си-ди дисках старого проигрывателя (такие сейчас даже в магазинах поддержанной техники не сыщешь), и Кириллу захотелось быть частью этой жизни. Очень. В его мировоззрении одним движением к общей картине подобрался подходящий пазл. Раз – и изображение стало все более ясным. Теперь он был тем, кто готов любить лишь со жвачкой в кармане, но этого, как оказалось, было недостаточно. Он понимал и признавал, что Диана любит и, вероятно, будет любить другого, но несомненно был готов стараться.

– Какие планы на сегодня? – спросил он. Диана подавленно откинулась на спинку стула, продолжая опускать в и вынимать из кипятка пакетик зелёного чая с дробленой клубникой. Планов на выходные у неё не было практически никогда, за исключением предложенных Кириллом. Как сегодня. – Давай съездим в “Думан-лэнд”.

– Мне кажется, что я зависла.

Кирилл начал чувствовать, что их отношения в самом деле начали зависать, но инструкцию по этому случаю Кириллу так и не выдали. Он искал ее в квартире, на работе, в библиотеке, где работала Диана, в вылазках на “Думан-лэнд” – зоне отдыха в пятнадцати километрах от города, но ничего не находил.

– В каком смысле зависла? – уточнил он, заливая кипяток в чашку.

– Не знаю. – Чашка Дианы с изображением Муми-Троллей на ней поднялась ко рту, но так и не удостоенная касания пухлых губ, вернулась на стол. – Зависла, и все.

– Как Винда, что ли? – Кирилл не был рассержен, но что-то неладное в его тоне, определенно, было. – Ещё меньше конкретики можно?

У них было несколько их мест, которые так приятно было посещать весной, но стоял январь, все запорошило снегом, и гулять желания не было. Уже как два месяца они сожительствовали, чтобы выжать последнее из своих отношений, как мокрое белье после стирки. Вот можно было подумать: каждый из них прошёл путь познания как себя, так и своих возможностей, но что-то по-прежнему было не так, некоторые пазы всё никак не сходились.

Диана посмотрела на меня, виновато размешивая чай.

Я появился в их жизни в иное подобное утро, когда им захотелось новых, можно сказать… острых, ощущений. Мое появление должно было дать им возможность осознать значимость в жизни друг друга. Они были со мной обходительны, никогда не грубили, первая ночь прошла гладко. Тогда у меня были явные проблемы с жильем, и, не размазывая тему по углам, мы съехались. Диана нередко застывала на мне своими спрятанными за припухшие веки глазами и произносила так, чтобы слышал Кирилл:

– Вы только посмотрите на этот взгляд.

– Смотрю, – вторил тот.

Я знал, какой он оказывает эффект. Все же, мне посчастливилось уродиться симпатичным малым, и нередко это спасало мне жизнь.

Диана и Кирилл нравились мне в одинаковой степени. Сложно сказать, с кем я был духовно ближе. Иногда, стоило проснуться во мне небывалой энергии, как мы разгуливали часами с Дианой по местному променаду. Я слушал её нескончаемые тирады, которые сразу же забывались, а она, нисколько этим не обеспокоенная, шагала себе дальше. Но когда нападала усталость, самое время было провести вечер с Кириллом – посмотреть в их компании «Молот и наковальню», выпить, и ни о чем не волноваться. Иногда закрадывалась занимательная мысль: может, мы с Дианой биполярники, что удобно разместились на Кирилловой шее? Впрочем, его родители были уверены в этом на все сто.

– Я думаю взять паузу, – Диана внимательно поглядела в свою кружку.

Кирилл, собиравшийся вот-вот повернуться к столу, тут же застыл и лишь спустя пару секунд осознал, насколько была горячей кружка в его ладони. Он поставил ту на стол и ухватился за ручку, словно за перекладину в автобусе при крутом повороте.

– Когда люди берут паузу, они никогда друг к другу не возвращаются, – он все же нашёл в себе силы и опустился напротив. – Прикрытие для тех, кто хочет расстаться, но боится сказать это вслух.

Диана говорила тихо, так бывало всегда, когда она замыкалась в себе:

– Мне нечего бояться.

– Ещё бы, я же всегда с тобой, – произнёс Кирилл.

– Дело не в этом… – Диана задумалась. – Я не хочу расставаться.

Кирилл кивнул:

– В чем дело ты, естественно, не скажешь.

Кухня, как и вся квартира, была небольшая – каких то пятнадцать квадратных метров, туго забитых вырванными из разных эпох и миров принадлежностями: немецкий чайник, привезённый в качестве подарка родственниками Дианы лет восемь назад, алюминиевые кастрюли мамы Кирилла, тостер и микроволновка из магазина поддержанной техники, соковыжималка, украденная из общежития и набор кружек, оставленных друзьями после отъезда.

– Я и сама не совсем понимаю.

– Ты же не вернёшься к нему? – спросил Кирилл с нескрываемой тревогой.

– Нет, – ответила она, как отвечают люди, сидящие на диете, на вопрос, будут ли они заказывать десерт.

– Уверена?

Ложка звонко билась о внутренние стенки чашки, что она там размешивала было совсем неясно – зелёный чай, в котором сахар растворился ещё раньше, чем попытки Кирилла завести приличный разговор.

– Не уверена.

Кирилл знал, что Диана была слишком горда, чтобы вернуться туда, откуда ушла без ссор и скандалов (так хотя бы было бы на что сослаться). Через ссору были бы выдвинуты обвинения, заинтриговали бы собой признания, далее прощения, примирения и слезоточивый финал. Но это была совсем другая ситуация, и вернуться Диана не могла. Уже никогда. Ссоры и скандалы, надо полагать, бывают чертовски полезны.

– Сколько продлится эта пауза? – Кирилл зачерпнул сахар, но передумал. – Неделю, две?

– К чему создавать временные рамки и границы? Это бессмысленно, – Диана поморщилась от излишней театральщины, но, раз начала, стоило продолжить. – Лишает иллюзии вечности.

– Любишь ты такое… – Кирилл посмотрел в окно, выискивая в нем подходящее слово, – хитровыеденное. Может, сразу до конца моих дней? – Диана покачала головой на этот провокационный вопрос, и тот сразу же утонул в глотке чая. – И что ты собираешься делать?

– Поживу с сестрой или переберусь в библиотеку. Там не так плохо спится по ночам…

– Как здесь, – закончил за неё он. – Ну, супер, б*я.

– Не матерись, пожалуйста.

– Прошу прощения, ваше превосходительство Мария-Антуанетта, – буркнул Кирилл.

– Вообще-то «Ваше величество».

Тихо бились две чайные ложки о керамические стенки увесистых чашек, размешивая то, что в том не нуждалось.

* * *

Весь оставшийся день Кирилл смотрел, как Диана собирает чемоданы: пропала из стаканчика над раковиной вторая зубная щётка, исчез набор для ухода за кожей, шкаф опустел на две третьих, громко и отчетливо стеганула молния на сумке, а за ней следующая – на дутиковой бордовой куртке, и тихо затворилась дверь. Кирилл точно знал: хуже чувства он ещё не испытывал. Это как в момент потерять вкус к жизни.

– Вот и съездили в “Думан-лэнд”, – лишь вымолвил он и отошёл от двери.

Поначалу он держался бодрячком. Была в его натуре эта непоколебимость держаться на плаву. Когда он учился в университете, то имел стойкое убеждение, что поступит заграницу, по этой же причине он нередко отказывался от совместных вылазок с сокурсниками. Но заграницы не случилось, и Кирилл безжалостно выпал из общей цепи, наблюдая за тем, как университетские знакомые по окончании учёбы время от времени виделись, строили новые знакомства, укрепляли старые, жили. А его, как оказалось, никто уже и не помнил.

Тягостные мысли напали на девятый день, и виной тому послужил несчастный торшер у дивана. Точнее, начал торшер, а закончил разговор с сестрой Дианы, убедившей его, что она к ней не приходила. Ей Кирилл имел привычку верить… даже больше, чем Диане и в какой-то степени себе самому.

– Не звонила. Думаю, она в библиотеке. К родителям вряд ли поедет, – произнесла она в трубку спокойным, уютным даже тоном – это у них было семейное. – Все будет в порядке. Уверена, ей просто нужно время наедине с собой.

«Пожалуй» – лишь произнёс он.

Кирилл всегда сходил с ума от уютного тона Дианы… Когда слышишь её такой тон, все беды вдруг становятся незначительны, а переживания стихают, как моря в штиль. Он особенно явственно пускал по коже мурашки в полумраке гостиной в свете одного лишь торшера с бисерным плетением на канделябре (достался Кириллу от бабушки). И стоит на него взглянуть, как что-то наивно-детское, беззаботное всплывало в памяти. Но когда смотришь слишком долго, это нежное тускнеет и исчезает. Самое лучшее – это его неожиданность и недолговечность, чтобы не привыкать и ждать каждый раз с особым нетерпением.

На торшер смотреть больше не хотелось.

Спустя неделю он начал напиваться не только в пабе и не возвращался ровно, как штык, до трёх часов (дисциплина во всех проявлениях) – было понятно по яркому чесночному зловонию. Однако позже он начал пить и в квартире, и не только по субботам. Мне время от времени приходилось приводить его в чувство на манер, которым обладал.

Со стороны Кирилл выглядел откровенно жалко. Мне всегда было интересно, отчего люди завидуют тем, кто состоит в отношениях. Жизнь с этими двумя заставила меня задуматься. Для каждого отдельного человека его вторая половинка, для которой он прикрывает ладонью край стола, лучшая и неповторимая, и зависть вызывают обычно не их взаимоотношения, а само чувство единства, восхищения и желание закрыть для кого-то острый угол.

Автоответчик в его телефоне грубо кромсал Кирилла своим существованием, а характерный писк, после которого он должен был как верный пёс оставить голосовое сообщение, и Диана его никогда не прослушать, так и оставался неодарённый вниманием.

Звучал писк, Кирилл молчал.

На следующий день мы прогуливались вдоль старой, не особо популярной среди туристов улицы. Шаги – быстрые, словно имеющие цель, резко оборвались у входа в библиотеку. Вспомнив, что цели и в помине не было, Кирилл тут же миновал ворота и растворился за дверьми.

Я не стал входить за ним следом, никогда не испытывал тёплых чувств к испустившим дух рядам пожелтевших книг и какому-то особому холоду, как бывает холодно в земляной яме. Диана с Кириллом же, наоборот, крайне любили именно это место. Точнее, особенно любила Диана, а Кириллу она просто нравилась и нравилась лишь оттого, что в ней Диану и встретил.

Однажды все-таки я заглянул к ней на работу. Скромный уголок библиотекаря уступал даже кассовой стойке в минимаркете: на небольшом столе размещался стационарный компьютер, проводивший на пенсию не одно поколение местных служащих, ряд записных журналов и три непохожих один на другой органайзеров. Стоит полагать, так было задумано. Да и органайзеры эти были единственным примером разнообразия и оригинальности во всей библиотеке.

– Он брал какие-то пособия по архитектуре… – рассказывала мне тогда Диана после утреннего обхода. – По-моему, копию трактата Витрувия. Тогда мне было особенно грустно, ну… знаешь, осень, слякоть, да и столько лет было привычным отправляться на учебу, а мне идти уже давно некуда, кроме как день ото дня приходить сюда и читать. Читать-то я люблю, но нужно какое-то разнообразие… – на секунду образовалась библиотечная тишина. – Да, разнообразие нужно всем, – повторила она на выдохе, пока я смотрел на органайзеры. – А тут он. Обычно в библиотеку ходят старички, дети и девушки-карандашики. Они… они сами как карандаши: юбка-карандаш, на шее металические украшения, как крепление для ластика, а на голове – дулька вот совсем как сам ластик. Впечатление они создают такое же как и канцелярская принадлежность. Скука, в общем.

Я не мерзляк, но холод пробирал до костей и ощутимо те взбалтывал. Одним словом – дубак. Зубы стучали, как кубики льда в дробилке. Снег спускался с неба. Люди смотрели на меня с подозрением, но тут же вышел Кирилл, и они попрятали в облака пара свои заинтригованные взгляды.

– Ее там нет. Сказали, взяла отпуск. Даже отпуск оформила, вы только подумайте, – бурчал он, быстро зашагав в сторону дома.

Я чувствовал себя, по меньшей мере, их семейным психологом. Наверное, отчасти так оно и было. Кирилл выглядел немного иначе, словно пока он был в библиотеке, а я ждал его у входа, его там попросту подменили. Что-то изменилось, и это было ясно даже клубам пара, поднимавшемся к небу.

* * *

В этот вечер Кирилл не пил – работа не позволяла. На полу, на рабочем столе и даже на кухонных столешницах распластались чертежи. Любил он так – по-старинке – чтобы бумага шуршала и карандаш скрипел. Странно, что этих чертежей не было на люстре и у двери в уборную. Полнейший беспорядок, который мог быть убран лишь Дианой, и хаос радостно господствовал над всей квартире. Медленно дымился кофе, по семнадцатому каналу крутили «Я вешу триста килограммов», А Кирилл тяжело вздыхал – было видно по глазам – он думает о чем угодно, но только не о работе.

– Вот послушай… В чем смысл всего? – обратился он ко мне. Пришлось вслушаться и воссоздать вид полной вовлечённости. – Хотя, нет, – он снял очки, которые использовал для работы. – Такой вопрос не пойдёт. Что такого я ей не давал, что давал он? Да, я не богат, но извините меня, я расту. Ну, в метафорическом смысле… или метафоры – это другое? К тому же, я выше и лицо у меня привлекательней. Вот как так выходит, что обворожительные люди влюбляются, как полоумные, в дурнушек и… дуралеев? Дурнов? – он серьезно задумался, словно сейчас выявление мужского рода у слова «Дурнушка» было самым важным в его жизни. – Да, может, я не настолько умён. Точнее, я умён там, где надо и когда надо. Разве этого не достаточно? – Я кивнул. – Что-то мне хреново и ещё более хреново, что хреново именно без нее. – Действительно, Кирилл был выдающимся романтиком. Чертежи были забыты. Да и черт с ними, когда на сердце рана. Дома строятся без устали и на одном лишь Кирилле не держатся. – Помню, как возвращался со стажировки в эту библиотеку только для того, чтобы её увидеть. Просыпался с мыслью: поскорее бы наступил вечер и я отправился туда, наблюдать за тем, как она пишет в журнал и стучит по громким клавишам клавиатуры. Втрескаться в библиотекаршу… Уму не постижимо. Вдруг она там… с этим мудилой? – Я не мог сказать точно и потому молчал. – Сидят, цитируют эти никому ненужные цитаты Брэдбери и лыбятся друг другу… Бр-р! Да чего она только бегает от меня?! Если что-то не по душе было, так сразу высказывалась, а тут… – он взглянул на свои чертежи. – Поехали, – и сорвался, будто по команде.

Зашуршали бумаги, а я отчего-то весь задергался в предвкушении. Стоит признать, сидеть в этой кислой атмосфере мне не особо нравилось.

В один миг мы спустились во двор. Даже не помню, закрыл ли он за собой дверь, но такие как Кирилл, как правило, закрывают и даже дважды проверяют насколько прочно.

Он залез в свой Фольксваген пассат, я забрался на пассажирское кресло. Ключ поворачивался, но некто, сидящий под капотом, всё никак не изъявлял желания от души порычать.

– Да что за нахер? – приглушенно раздалось в ворот дубленки.

Кирилл ударился лбом о верхнюю дугу руля, даже не единожды, а так, чтобы точно закрепить свой провал сотрясением мозга. Не долго думая, он открыл дверь, убедился, что я уже стою подле, хлопнул ею и снова включил сигнализацию. Предательская машина пикнула, как тот самый автоответчик, отчего Кирилл засквернословил ещё сильнее, и мы понеслись бегом. Насколько я понял, путь мы держали в сторону дома друзей Дианы.

В третьем подъезде небольшого жилого комплекса в двух кварталах от квартиры Кирилла мы наткнулись на сломанный лифт. Казалось, все предметы в этом мире сговорились против нас.

– Да вы издеваетесь? – спросил он, беспокойно тыча в кнопку вызова, но ему никто не ответил. Справедливости ради, если бы кто-то и издевался, он бы вряд ли в том признался.

Оставалась лестница. Мы преодолели один этаж, затем второй. На третьем Кирилл отдышался – сказывались субботние вечера в пабе. Он даже принялся что-то проговаривать себе под нос о необходимости спорта и здорового сна в своей жизни, но это было настолько же бессмысленно, насколько рыбе пришлось бы причитать о необходимости фитнеса и детокс диеты в своём рационе.

На четвёртом этаже он застыл телом, голова же крутилась из стороны в сторону на предмет подходящей двери. Надо полагать, вспоминал в сорок пятой квартире живут несчастные или же в сорок шестой. Выбор пал на сорок шестую.

Диана могла прийти лишь сюда: в квартиру приятельницы со студенческих лет, как они звали ее, Марии-Антуанетты, и её жениха. Кирилл особо не любил ни Наримана, ни его невесту, но выбора у него не оставалось.

– Диана у вас? – тут же спросил он у открывшего дверь Наримана, тот даже сделал шаг назад от неожиданности. Мария-Антуанетта испуганно выглядывала из кухни. На них были парные халаты.

– Что? Нет, её тут нет, – хозяин квартиры погладил халат, как гладят длинношёрстных питомцев. Безупречный актер. У него неизменно идеально получалось строить из себя идиота. Наверное, это талант.

Если Дианы здесь не окажется, то она там, с ним, с Каримом, а хуже этой мысли уже ничего не оставалось. Нариман выжидающе смотрел на Кирилла, тот – в ответ. Они прожигали друг друга взглядами, как участники дуэли перед получением револьверов. Напряжение накалялось, и тут… Тут я заметил шарф Дианы, робко выдававший свою хозяйку (тоже, как пить дать, ждал примирения) и бросился к нему.

– Я знаю, что она здесь, – выпалил Кирилл, заметив мой манёвр, и крикнул уже куда-то вглубь квартиры. – Диана!

– Слушай, Киря, давай успокоимся для начала, – подала голос Мария-Антуанетта, как ее звали на самом деле я не помнил. – Ты не соизволишь выпить с нами чаю? – Ей не хватало разве что родинки над губой и полного вшей накрахмаленного парика на голове. Что Нариман нашёл в ней было непонятно.

Диана вышла. Я прикинул, о чем она думала, когда услышала знакомый голос. Тоже, наверное, об их первой встрече в библиотеке. Заметив невысокую фигуру в приглушённом свете коридора, Кирилл тут же обратился к ней, словно заранее прокручивал в голове необходимую фразу:

– Мы вроде договаривались, что не будем относиться друг к другу, как к надоедливым соседям. Ты захотела время для себя – пожалуйста, – он развёл руками, они коснулись стен и вернулись обратно. Со стороны это выглядело так, словно он пытался измерить ширину прохода. – Но к чему всё вот это?

Скрестив руки на груди, Диана стояла возле высокого стебля авокадо. Вместе они смотрелись неплохо, но уж точно не лучше, чем ряд органайзеров на её столе. Интересно, тот компьютер и Диану отправит на заслуженный отдых? Всё же, все вещи в этом мире: и одушевлённые, и не очень, находятся в постоянной гонке – вечный круг автодрома – одни выходят в лидеры, другие заметно отстают, но никто не касается заветной финишной прямой. Никогда. Ее, как правило, и нет.

– Что «это»? – Диана приподняла бровь, это, несомненно, придавало ее обычно бледному мягкому лицу суровый, фактурный вид.

– Ныканье по квартирам, отключённый телефон. Мы ведь всего лишь взяли тайм-аут, а не завершили матч. Почему я… – Кирилл снова заглотнул воздух, как прохладительный напиток в сорокоградусную жару. – Почему, в самом деле, ты думаешь, что я должен носиться по всему городу, чтобы просто узнать, что у тебя все в порядке? Наверное, сидишь тут снова и думаешь…

– Думаю что? – она расцепила руки и вскинула ими вверх. – Какая я бедная и несчастная? Что в этом мире меня никто не понимает? – Ее вопросы не заканчивались. Я впервые её видел в таком гневе. Накипело, видимо.

– Никто, кроме твоего Хемингуэя разве что. – Вот теперь Кирилл был действительно раздражён. Зол даже. – Эгоистка ты чертова, вот кто! – Мария-Антуанетта громко ахнула. При одном взгляде на неё казалось, что она вот-вот выдаст что-то дикое. «Следите за языком, молодые люди», например… Нариман и его невеста переглянулись, затем посмотрели на меня. Образовавшаяся на секунду тишина тут же треснула под Кирилловым: – Ты думаешь только о себе. Да даже не о себе, а о несправедливости, которая на тебя свалилась!

– Вот значит как? – голос Дианы звучал так, словно её обвиняли во всех смертных грехах. – Все это время ты думал, что я сижу и лелею себя, как второсортный лирицист из романов нулевых? Так, что-ли? Сейчас соберусь и открою свой литературный клуб.

– А это не так по-твоему? Просыпаешься – нет настроения, весь день ходишь из угла в угол, как пришибленная. Засыпаешь – тоже кислая.

Диана громко и возмущенно затянула в легкие воздух, тот засвистел.

– Неотесанное, грубое бревно! – гаркнула она, избивая Кирилла каждым словом. – Ненавижу!

Я видел как Кирилл тычет то себе в грудь, то в сторону Дианы, прорисовывая нить и связывая их своим указательным пальцем; как вторая вытирает неустанно мокнущие глаза и то и дело уворачивается от обвинений. Они слишком часто сглаживали углы. Если быть с ними знакомым, а я как раз был, то можно подумать: они все это время двигались к конфликту, способному разрубить этот тугой узел.

– Ты ненавидишь не меня, а себя! – его интонация плясала и рвалась в стороны. – Кого не бросали, кому только не повезло в любви? Об меня знаешь сколько раз ноги вытирали? Ничего же. Я себя не предаю… и тебя тоже.

– Меня не бросали! У нас просто…

– Да бросили тебя, Диана, очнись ты уже! Бросили!

Вот и всё. Он сказал то, что не мог сказать долгие два года. Оно вырвалось само, не желая больше сидеть в заточении.