Кромѣ этихъ очерковъ, лучшихъ и наиболѣе содержательныхъ, очень характерны для пониманія таланта г. Горькаго разсказъ «Тоска» и двѣ поэтическія картинки «Максимъ Чудра» и «Старуха Изергиль». Несмотря на совершенно разную обстановку дѣйствія, совершенно различные типы, во всѣхъ трехъ очеркахъ звучитъ одна основная нота. Въ первомъ старый мельникъ, повидимому, вполнѣ благополучный, не находитъ себѣ мѣста отъ охватившей его тоски и глубоко завидуетъ своему работнику, который въ жизни выше всего ставитъ «приволье», т. е. независимость и полную свободу воли. «Нѣтъ! – говоритъ работникъ,– я уйду. Въ степь надо,– приволье тамъ… эхъ ты! И мнѣ тоже васъ жалко будетъ – привыкъ. А уйду, потому тянетъ. Самому противъ себя не надо спорить. Коли кто противъ себя заспоритъ – пиши пропалъ человѣкъ». Мельника поражаетъ эта способность Кузьмы – «не спорить противъ себя», онъ хотѣлъ бы отдаться тоже какому-либо сильному чувству, которое всецѣло охватило бы его и не можетъ: его душа, размѣнявшаяся на мелочи въ погонѣ за благополучіемъ, не способна къ сильнымъ порывамъ, не можетъ жить по своей волѣ, не подчиняясь разъ навсегда установленнымъ правиламъ. Онъ не въ силахъ «дать себѣ просторъ», и его тоска разрѣшается дикимъ разгуломъ, отъ котораго на душѣ мельника становится еще тяжелѣе.
«Приволье», свобода, возможность подчиняться только своей волѣ, идти за нею, отдаваясь своимъ порывамъ – вотъ цѣль жизни, сущность ея. Эта мысль еще яснѣе проведена въ поэтическомъ очеркѣ «Максимъ Чудра». Ночью среди необъятной степи, лежа у костра и любуясь бездоннымъ темно-синимъ небомъ, старый цыганъ Чудра излагаетъ свою житейскую философію автору.
«– Такъ ты ходишь? Это хорошо! Ты славную долю себѣ выбралъ, соколъ. Такъ и надо,– ходи и смотри, насмотрѣлся, лягъ и yмирай… Жизнь, иные люди? – продолжалъ онъ, скептически выслушавъ мои возраженія на его «такъ и надо». – Эге! А тебѣ что до того? Развѣ ты самъ не жизнь? А другіе люди живутъ безъ тебя и проживутъ безъ тебя. Развѣ ты думаешь, что ты кому-то нуженъ? Ты не хлѣбъ и не палка, ну и не нужно тебя тамъ… Смѣшные они, тѣ твои люди. Сбились въ кучу и давятъ другъ друга, а мѣста на землѣ вонъ сколько,– онъ широко повелъ рукой на степь. – И все работаютъ. Зачѣмъ, кому? Никто не знаетъ. Видишь, какъ человѣкъ пашетъ, и думаешь: вотъ онъ по каплѣ съ потомъ силы свои источитъ на землю, а потомъ ляжетъ въ нее и сгніетъ. Ничего по немъ не останется, ничего онъ не увидитъ съ своего поля и умираетъ, какъ родился, дуракомъ… А я, вотъ смотри, въ 58 лѣтъ столько видѣлъ, что коли написать все это на бумагѣ, такъ въ тысячу такихъ торбъ, какъ у тебя, не уложишь. А ну-ка, скажи, въ какихъ краяхъ я былъ? И не скажешь! Ты и не знаешь такихъ краевъ, въ какихъ я бывалъ. Такъ нужно жить,– иди, иди и все тутъ. Долго не стой на одномъ мѣстѣ,– чего въ немъ? Вонъ какъ день и ночь вѣчно бѣгаютъ, гоняясь другъ за другомъ, вокругъ земли, такъ и ты бѣгай отъ думъ про жизнь, чтобъ не разлюбить ее. А задумаешься, разлюбишь жизнь, это всегда такъ бываетъ»…