Съ этого момента начинается открытая борьба таланта и пошлости, истины и низости, и скрытый героизмъ натуры Штокмана выступаетъ наружу. Но г. Станиславскій не измѣняетъ ни на іоту правдѣ, когда неизмѣнно выдерживаетъ тотъ же тонъ добродушія, наивности и юмора, составляющихъ отличительныя черты Штокмана, какъ человѣка. На народномъ собраніи онъ остается такимъ же предъ бѣснующейся толпой, какъ и у себя въ семьѣ или при стычкѣ въ типографіи. Напротивъ, онъ даже спокойнѣе, такъ какъ волновавшій его прежде эпитетъ "врагъ общества", брошенный ему братомъ, онъ принимаетъ, какъ должное. Да, онъ врагъ народа, пока этотъ народъ глухъ къ правдѣ, пока имъ руководитъ сплоченная клика людей безъ убѣжденій, въ родѣ бургомистровъ, безсовѣстныхъ Гофстадтовъ и продажныхъ Биллинговъ, трусовъ, какъ Аслаксенъ, проповѣдующихъ "благоразумную умѣренность и умѣренное благоразуміе*. Теперь для него вопросъ идетъ не о купальномъ заведеніи, не о проведеніи новыхъ трубъ, а о томъ, что "всѣ источники нашей жизни отравлены и все наше общество стоитъ на зараженной почвѣ". Заикаясь, не находя подходящихъ выраженій, но ни мало не смущаясь общимъ протестомъ искусно возбуждаемой толпы, Штокманъ развиваетъ новое открытіе, что самый опасный врагъ истины – это сплоченное большинство. Съ спокойствіемъ математика, рѣшающаго интересную задачу, онъ доказываетъ, что истина всегда на сторонѣ меньшинства, ее открывающаго впервые, и становится общимъ достояніемъ лишь послѣ того, какъ утратитъ значительную часть своей чарующей и бодрящей свѣжести. А до тѣхъ поръ масса бродитъ во тьмѣ, ее надуваютъ тѣ, кому это выгодно, и онъ ничего не имѣетъ, если рухнетъ общество, основанное на этихъ началахъ лжи и взаимнаго обмана. "Что за бѣда,– горячо убѣждаетъ онъ слушателей,– если погибнетъ лживая община! Повторяю – ее слѣдовало стереть съ лица земли! Всѣ люди, питающіеся ложью, должны быть уничтожены, какъ гады! Съ теченіемъ времени вы отравите остальную страну, вы доведете ее до того, что вся страна заслужитъ гибель. И если когда-либо настанетъ такая минута, я скажу отъ всего сердца: да погибнетъ страна! до истребится весь народъ ея!" И когда его объявляютъ единогласно врагомъ народа, онъ удивляется безумію толпы, неспособной понять такой простой истины, что правда непобѣдима и голоса ея нельзя заглушить. Съ философскимъ спокойствіемъ относится онъ къ неистовству толпы, и на жалобы жены, что на собраніи изорвали его лучшую пару, онъ замѣчаетъ съ чисто сократовскимъ юморомъ: "Никогда не слѣдуетъ надѣвать лучшую пару, когда идешь сражаться за свободу и правду". И когда волна общественнаго негодованія подымается еще выше и вокругъ него образуется пустота, онъ приходитъ къ конечному выводу, что "самый сильный человѣкъ въ этомъ мірѣ тотъ, кто болѣе всѣхъ одинокъ". Этотъ смѣлый вызовъ, бросаемый имъ ослѣпленному обществу, гармонически завершаетъ героическій образъ человѣка, не знавшаго всю жизнь никакихъ сдѣлокъ съ совѣстью и подчинявшагося только голосу истины. Пусть онъ одинокъ, – тѣмъ лучше: это избавляетъ его отъ необходимости считаться съ разными бургомистрами и кожевенниками, съ умѣреннымъ благоразуміемъ однихъ и открытой жаждой выгодъ другихъ, съ трусостью тайныхъ друзей и ненавистью открытыхъ мерзавцевъ. Одиночество даетъ свободу дѣйствій, а больше ему ничего и не нужно. Надъ старымъ міромъ онъ ставитъ крестъ и обращается къ юному поколѣнію,– изъ него онъ воспитаетъ "свободныхъ, благородно мыслящихъ людей".