− Тебе грустно? − сказала тогда я, будто в трансе, и тут же заткнула себе рот. − Прости, Святогор. Я такая дура.
Он ничего не ответил. Воцарилась тишина. И затем, подняв глаза, я увидела самые драгоценные, изумительные, трогательные черты, я увидела самое красивое лицо во всех существующих мирах.
Глаза Святогора светились. И кожа белела во тьме. Волосы цвета неба самой жаркой ночи прилипли ко лбу. Святогор слегка улыбался, мягко.
Он излучал такую доброту, такое расположение ко мне…
Это мгновение навсегда отпечаталось в моей памяти как самое драгоценное воспоминание.
Но запомнилась и кровь на кафеле школьного туалета. Целлофановый пакет. Весь в слюне Святогора. И как я рву этот пакет. Целая толпа школят в таком тесном пространстве − не продохнуть. А Святогор уже убежал.
Ему связали руки за спиной, надели пакет из под бутербродов на голову, долго склоняли сознаться во лжи, пока он задыхался. Он тогда впервые дал отпор и ударил кого-то.
Да так, что нос сломал.
Когда я пришла, была только кровь, только пакет.
Зачем я рвала его? Это выглядело так странно. Совсем не логично.
Это было совершенно бессмысленно.
Тогда Святогор пропал. По-настоящему. И дома не появлялся тоже.
И бабушка его вскоре умерла.
А через пару месяцев я и сама думала, что умру.
Часами валялась в мерзких, грязных, мокрых опавших листьях.
И вопила. И рыдала. И руки кусала.
С кем я тогда только не дралась.
К сожалению, и с теми, кого ненавидеть было не за что.
Но меня злил весь Мир, Мир, который не принял Святогора.
Точка невозврата, пика, кульминации боли настигла меня в прекрасный мартовский вечер, когда уроки закончились совсем поздно.
Я вышла с дополнительных занятий для отстающих и жадно впилась в ароматный весенний воздух.
По щекам неожиданно заструились горячие слёзы.
Не вытирая их, я направилась куда глаза глядят.
Долго блуждала по неуютными, тоскливым узким улочкам нашего крохотного города. Мои ноги вели меня сами,