Устроилась на другую работу, где со временем было посвободнее. Думала, что проработаю год, два, максимум три, а потом моя книга будет издана, и я смогу зарабатывать писательским трудом.

Так прошло пятнадцать лет, а ничего не поменялось.

Нет, книгу я написала и не одну, вот только зарабатывать на них ну никак не получалось.

А потом и на работе сократили. Хорошо, после смерти отца остались кое-какие деньги- на них и живу.

Скукотень.

С мужчинами тоже всю жизнь не ладилось: если мне кто-то нравится, то я не нравлюсь и наоборот.

Прямо рок какой-то. Может, у меня венец безбрачия?

Нет, прожить заново свою собственную жизнь я определенно не хочу.

– Мила, обедать!

Мне все казалось, что родители вот-вот исчезнут, испарятся, но они не только не исчезли, но и уселись обедать. Совсем как раньше, на летней кухне. Папа, как всегда, сидел у стены, мама – сбоку, ну а мое место обычно было напротив двери.

Так было и сейчас: папа- у стены, мама- сбоку, а на столе стояли салат из помидоров и огурцов в огромной оранжевой эмалированной чашке, три тарелки с супом и каждому по чебуреку на второе.

Папина соломенная шляпа с широкими полями лежала на буфете, а сам он за обе щеки уплетал суп.

Я опустилась на свою табуретку и молча уставилась на него.

Когда в последний раз я вот так сидела напротив него?

Десять лет назад? Пятнадцать? Последнее время он редко ездил на дачу: уже болел.

Между тем папа заметил, что я на него таращусь.

–Ты чего?– спросил он, беря кусок хлеба и откусывая от него.– Что-нибудь случилось?

«Случилось,– опять-таки хотелось сказать мне.– Ты умер. Уже давно, шесть лет назад. Теперь уже даже не снишься».

Перед глазами встала могила, какой я ее увидела две недели назад, когда приезжала на кладбище на папин день рождения: вся увитая плющом и заросшая низкорослыми кустами, пробравшимися с соседнего захоронения.

И ведь только на Пасху убиралась, а такое впечатление, что здесь никто уже лет десять не был.

Я отвела глаза и подвинула к себе тарелку с супом.

И снова, как во время завтрака, я засомневалась: а вдруг мне лучше это не есть, а то останусь здесь навсегда? Или превращусь в кого-нибудь?

Но ведь после завтрака же не превратилась.

– Ты чего смородину не прополола?– как ни в чем ни бывало поинтересовался папа.– Обещала же.

– Эээээ… Прополю!– пообещала я.

Отец удовлетворенно кивнул.

– И крыжовник!

– Хорошо, папа.

Боже, какое счастье- снова произносить эти слова: «папа», «мама».

– Мы на электричку успеваем?– обратился он к маме.

– Да успеваем, кажется. У меня расписание в сумке. Еще часа полтора.

Вот какие были времена: чтобы узнать, когда следующая электричка, надо было или идти на станцию, или покупать маленькую зеленую книжечку, расчерченную графами с расписанием.

– А вы разве уезжаете?– растерялась я.

Они переглянулись.

– Да,– подтвердила мама.– Мне же завтра на работу.

– В киоск?– уточнила я.

– В киоск, а куда еще?

Понятно. Похоже, я, как прежде, работаю в бюро пропусков, мама- в газетном киоске, а папа- в охране, сутки через трое. Он ведь говорил соседу, что сменился с работы.

– Привезти тебе свежих журнальчиков?– спросила мама.

– Да, привези,– машинально согласилась я.

Журнальчики двадцатилетней давности.

– А папа?– спохватилась я.– Он же сегодня сменился!

Я повернулась к отцу.

– Может, останешься?

Папа с удивлением посмотрел на маму, мама- на папу, а потом они оба- на меня.

Ну, да, раньше я любила одиночество. Дома всегда кто-то был, на работе- и вовсе толпы посетителей, только на даче можно было уединиться. Родители об этом знали, и старались идти мне навстречу.

А тут вдруг сама прошу их остаться.

– Папа не может,– задумчиво сказала мама.– Он там дома небольшой ремонт затеял… Мы решили балкон застеклить. Уже доски купили.

«Досками обили только нижнюю часть балкона, целиком так и не застеклили»,– отметила я про себя.

–Ладно,– скрепя сердце согласилась я.– Но я вас провожу!

– Привет!

Я мыла посуду в уличном рукомойнике, когда совсем рядом раздался тоненький детский голосок.

Катенька! Внучка моих соседей. Та самая, которую насмерть сбили пьяные подростки. И она тоже здесь…

Вокруг пояса у нее были завязаны прыгалки, второй конец она протягивала мне.

– Я собачка!

Видимо, я должна была погулять с ней. И чего только пятилетние девочки не придумают!

– А мне велосипед подарили!

Я вздрогнула.

– Какой велосипед?!

– Вон стоит!

Я ожидала увидеть что-нибудь маленькое, детское, но вместо этого обнаружила у беседки взрослый велосипед с зеленой рамой и большими колесами.

Тот самый велосипед, на котором Катенька разобьется через пять лет.

Перед глазами встала пыльная дачная дорога, женский плач, помятый бампер красных «Жигулей» и искореженный велосипед с изогнутым восьмеркой передним колесом. И скорая рядом.

– Этот велосипед надо выбросить!– прошептала я.

– Почему это?

Рядом с Катенькой внезапно возникла Бэлла Александровна с пригоршней мелких, но красных яблок в руках.

– Хочешь?– она протянула несколько яблок мне.

Я машинально взяла одно, второе взяла Катенька, и мы все трое дружно захрустели.

Несмотря на размер, яблоки пахли вареньем и были сладкими на вкус.

– Хороший велосипед,– говорила Бэлла Александровна, энергично двигая челюстями.– Нам соседка в Москве подарила. Они сыну новый купили, а этот отдали нам.

– У него аура плохая,– попыталась спасти ситуацию я.

Смешно, конечно.

Соседка посмотрела на велосипед, пожала плечами.

– Какая аура? Да не верю я во всю эту мистику. А Катенька-то как рада.

Перед глазами снова встало то утро, девочка в цветастом платьице на носилках и Бэлла Александровна с растрепанными волосами, рыдающая у дверей скорой.

«Доктор, она будет жить? Она будет жить? Она будет…»– доносилось до меня откуда-то издалека.

Я печально посмотрела на соседку. Если я расскажу ей, что случится, она все равно не поверит. Да еще и решит, что я сумасшедшая.

– Так и велик он ей!– наконец нашлась я.

– На вырост будет.

«Она не вырастет»,– чуть не вырвалось у меня.

Я чувствовала себя героиней фантастического фильма, попавшей в прошлое и пытающейся предотвратить надвигающуюся катастрофу. А ее никто не хочет слушать.

Может, когда стемнеет, пробраться к ним на участок, украсть этот злосчастный велосипед и выкинуть где-нибудь в лесу?

Что будет тогда? Катенька выживет? Или ее просто убьет что-нибудь другое? Смертельная болезнь или пьяный водитель, когда она будет переходить пешеходный переход?

Или они купят ей другой велосипед?

Ладно, я еще подумаю над этим, а сейчас надо проводить родителей.

Не успела я зайти в дом, как снова послышалась мелодия из «Секретных материалов».

Кто звонит на этот раз? Опять сменщица?

А, может, Коля?

Коля- это мой ухажер, с которым я встречалась в то время, двадцать лет назад. Высокий, относительно стройный, голубоглазый,– все, как я люблю.

Выпить только был не дурак- поэтому-то и расстались.

– Людмила?– проворковал в трубке приятный, но совершенно незнакомый голос.

– Да?

– Вы присылали нам своей сценарий.

Я лихорадочно принялась припоминать, куда и что я посылала двадцать лет назад. Посылала тогда много: не было ни дня, чтобы где-нибудь что-нибудь не лежало на рассмотрении и не ожидался бы откуда-нибудь ответ.

– Нам присылают много сценариев, но ваш нам понравился. Вы можете подъехать на следующей неделе?

«О, боже мой, да хоть сейчас подъеду!»– чуть не крикнула я.

– Да.

– Замечательно. Скажите, а загранпаспорт у вас есть?

И снова я лихорадочно начала припоминать, был ли у меня в то время загранпаспорт.

Да, был. В первый раз оформила в 27 лет: в то время я переписывалась с одним американцем и надеялась, что он пригласит меня в гости. Потом американец исчез, но появилась мечта попасть со сценариями в Голливуд. Поэтому каждый раз, когда у старого паспорта истекал срок годности, я оформляла новый.

– Загранпаспорт есть,– уверенно подтвердила я.

Вашим сценарием заинтересовались наши американские партнеры,– будто подсмотрев мои мечты, сообщил голос на другом конце провода.– Возможно, придется поехать в Лос-Анджелес. Как у вас с английским?

У меня перехватило дыхание, и я еле смогла выдавить:

– С английским все нормально.

– Замечательно. Записывайте время и наш адрес…

Как всегда мама стояла у калитки: ждала папу, а заодно и обрывала остатки торчавшей из-под забора крапивы. Папа в это время как всегда бегал по участку и проверял, все ли он убрал, выключил, запер.

– Пап, я ж здесь остаюсь,– напомнила я.

– Да?

Он почесал затылок, подергал замок на сарае, пожал плечами и зашагал к калитке, на ходу закидывая на плечи рюкзак.

У калитки мы замешкались.

– Проводишь нас до станции?– спросила мама.

Я задумалась.

А что там, на станции?

Мне стало не по себе. И есть ли станция? Вдруг там только полуразрушенная платформа и ведущие в никуда железнодорожные пути? Если уж мертвые ожили и как ни в чем не бывало пропалывают грядки и обедают, что может ждать меня на станции?

–Ну, ты идешь?

Они вопросительно смотрели на меня.

«А ведь это не прошлое!– вдруг осенило меня.– В прошлом мне не звонили с киностудии и не предлагали поехать в Голливуд. Не было такого! Вдруг гроза перенесла меня в какой-то параллельный мир?»

И я получила возможность прожить жизнь заново, но по-другому…

По дороге к станции я внимательно смотрела по сторонам, пытаясь уловить, что в этом мире отличается от моего.

В параллельные миры, между прочим, еще древние греки верили. Например, Демокрит считал, что параллельные миры могут быть почти тождественны нашему, а могут и кардинально отличаться.

Мы шли по петляющей между дачными участками песчаной дороге, кое-где присыпанной крупным гравием. Вдоль дороги колыхалась трава, перемежаемая зарослями сирени, шиповника, вишни. Еще вчера часть дач выглядела необитаемой: лебеда и крапива в человеческий рост, из-за которой торчали ветхие домики, как правило, еще советских времен.