Страна мечты

– Я что, в плену?! – резко и громко, неожиданно для себя самой, спросила Ольва. В её голосе прозвучало столько горечи и обиды, что Аника, уже собиравшаяся уйти, остановилась, повернулась к девушке и пристально посмотрела на неё. Взгляд был столь внимательный, что Ольве стало немного не по себе: она поёжилась.

– Все мы в какой-то мере в плену, – вдруг сказала женщина.

Для девушки эти слова прозвучали неожиданным откровением. Она с ошеломляющей отчётливостью поняла, в какой ловушке оказалась. Если бы Ольва была в состоянии, то рассмеялась бы своей прежней слепоте, своей детской наивности, откровенной глупости, до того все было просто и ясно, лежало на самой поверхности, стоило только пошире окинуть взглядом.

В устремлённых на неё широко раскрытых заплаканных глазах, Аника увидела взгляд ребенка, который проиграл в интересную игру, ещё толком не успев начать играть.

– Я велела Дирсу присматривать за Вами, а он воспринял это слишком буквально. Но его можно понять: с самого начала Вы ведёте себя неадекватно, мало ли что можете натворить? А он отвечает за Вас передо мной. Да и прогулки по палубе в спортивном костюме, где Вас может увидеть вся команда, породит слишком много сплетен, а может быть, даже и страхов: Вы очень необычно выглядите для этого мира, – смягчилась Аника.

Но Ольву эти простые объяснения уже не могли успокоить, они только больше раздразнили её взвинченные нервы.

– Нет!!! – закричала та и ударила кулаком по подушке. – Неправда!!! Не может такого быть! Я сделала это не напрасно! Мне обещали! Он мне обещал!!! Обманщики, шарлатаны, него… – захлебнулась Ольва в слезах и повалилась животом на подушку, из которой во время этой тирады выбила чуть ли не весь пух.

В дверь заглянул встревоженный Дирс, но Аника жестом руки велела ему убраться. Она спокойно села на кресло, скинув с него брошенный Ольвой плащ, и подождала, когда девушка перестанет что-то неразборчиво бормотать в подушку, а всхлипы станут потише.

Потом спросила:

– А чего Вы, собственно, хотели? Зачем Вы решили посетить этот мир? Чего Вы ждали?

Ольву ещё трясло, но слёзы от бессилия быстро высохли. Она услышала вопросы Аники. Девушка осторожно, поверх подушки, покосилась на сидевшую напротив кровати спутницу: издевается она или спрашивает серьёзно? Женщина спокойно ждала ответа: в глазах её не было ни ехидства, ни иронии, скорее любопытство, но оно не раздражало. Ольве давно уже хотелось выплеснуть кому-нибудь наболевшее, конечно, при других обстоятельствах, она ни за что бы не выбрала для этого Анику, но та сама вызывала её на откровенный разговор, а больше вокруг несчастной никого не было, не считая немого Дирса, к которому девушка уже успела охладеть. Ольва поняла, что немой охранник отнёсся к ней так бережно только потому, что воспринимал её скорее как некий экзотический предмет, который ему велели беречь, нежели как человека. Она ответила:

– Красоты.

Брови Аники поползли вверх.

– Любопытно-любопытно… – произнесла она, с видимым интересом глядя на Ольву. – Какой именно? Или – чей?

Девушке послышалась издёвка, нехотя и раздражённо она ответила:

– Всех, а точнее, я просто хочу, чтобы меня окружала красота. Чтобы в мире было много ярких красок… Там, где я жила до сих пор, был только серый: скучный, обыденный мир – жизнь словно в чёрно-белом телевизоре, серые коробки домов, серый асфальт и грязь, грязь и мусор… И никуда от этого не деться. Ведь даже в искусстве, даже и там – на картинах – консервные банки! И люди – соответствующие – полно уродов: нравственных и физических, но самое главное, основная масса людей – серая, сплошная, что называется, среднестатистическая: ни полёта мысли, ни высоких стремлений – поесть бы, да попить, да родить себе подобных… А я хочу: чтобы было благородство: и в словах, и в делах, и в манерах. И чтобы мысли не только о насущном, но и о вечном. Красивые люди, красивые вещи, природа, искусство – всё!

К концу своей маленькой речи Ольва заволновалась: голос её задрожал.

– Я хочу, чтобы меня окружала красота: во всём… Но меня обманули, – сникшим тоном подвела итог Ольва. – И зачем? Решили просто так надо мной поиздеваться? Вполне в духе мироздания…

Последние слова девушка произнесла, хлюпая носом и быстро моргая глазами, сдерживая вновь подступившие слёзы. Пока она говорила, с усилием подбирая слова, чтобы высказать свою мысль так, как ей думалось, как хотела, чтобы её поняли, она не обращала внимания на собеседницу, и только теперь подняла на неё взгляд. Выражение лица женщины изменилось: смягчилось, стало задумчивым и несколько отрешённым. В уголках её рта играла полуулыбка: что она значила, было не понятно – то ли сожаление, то ли сочувствие, то ли ухмылка. И внезапным контрастом прозвучали её слова:

– Теперь я понимаю, почему Властитель препоручил Вас мне. Ещё одна игрушка… Вы получите то, о чём мечтали. Будут и красивые люди, и вещи, и природа, и архитектура… Вот, только замечать или не замечать в них красивые черты будет зависеть только от Вас: сможете разглядеть – так увидите, а нет – … -Аника развела руками, как бы говоря: «на нет – и спроса нет». – Грязи и страданий везде предостаточно. Впрочем, не пугайтесь, Ваша дальнейшая жизнь будет достаточно приукрашена дорогими безделушками.

Аника поднялась с кресла, отмечая тем самым конец разговора, но перед порогом остановилась.

– Если Вы обещаете мне быть благоразумной и не выходить на палубу, я не стану Вас запирать, – обернулась она к Ольве.

Девушка подумала, что у неё, в любом случае, нет выбора, и вопрос глуп. Она согласно кивнула, и её проводница вышла из каюты, просто прикрыв дверь.

***

Обещание, данное своей спутнице, Ольве оказалось выполнить легко: к вечеру того же дня у неё начался жар со всеми признаками простуды. И хотя она не жаловалась, Дирс, заметивший, как к ужину покраснели щёки девушки и нездорово заблестели её глаза, сообщил о своём наблюдении Анике, и та зашла к больной. Женщина бесцеремонно пощупала лоб Ольвы, приказала показать язык и горло, потом принесла несколько склянок и дала указания, сколько, когда и как применять находящиеся в них лекарства. Одно из них она заставила выпить девушку сразу. Оно было столь горьким, что Ольву чуть, было, не стошнило, но лекарша так резко прикрикнула на свою пациентку, что у той от испуга пропали всякие позывы к рвоте. Убедившись, что Дирс всё понял, Аника покинула каюту.

Время на корабле Ольва провела на границе яви и бреда: перед её мысленным взором то вставали картинки из прошлого, то бушевал океан, то потолок каюты, мелькали лица Дирса и Аники. Больная полностью отдалась в руки последних: глотала, что они подносили к её рту, давала себя щупать, прослушивать ритм сердца. Стыд отступает перед болезнью. Ей казалось, что она вот-вот умрёт: а раз так, то какая разница?

Тем не менее, однажды, после неожиданно долгого и глубокого сна, Ольве стало настолько легче, что она попросила Дирса дать ей что-нибудь поесть. Её неустанный сторож сразу принёс тарелку обычной каши, которую изголодавшаяся больная съела с большим аппетитом. После данного нехитрого обеда, девушка снова уснула и, проснувшись, почувствовала себя настолько бодрой, что одарила этот мир улыбкой. Охранник увидел и улыбнулся в ответ.

Вскоре явилась и Аника.

– Вижу, что Вам значительно лучше, – вместо приветствия произнесла она. – Это кстати. Мы скоро сойдём на берег. Там Вы увидите других людей, но общаться Вам следует пока только со мной, Дирсом, Вансетом и Кэном, которому я Вас представлю тут же по прибытии. Кэн Вас поймёт, а Дирс и Вансет предупреждены, что Вы – несколько необычный человек, плохо воспитаны и тому подобное…

В довершение фразы женщина неопределённо махнула рукой.

«Плохо воспитаны!» – Ольва чуть не поперхнулась сухарем, который в тот момент грызла. «На себя бы посмотрела», – подумала девушка про Анику. Ещё ей хотелось заметить, что «общаться» с Вансетом и Дирсом немного затруднительно: обратная связь существует лишь в виде невнятных кивков головы, но не стала, так как последний в это время принёс ей воды. Даже если у неё «плохо с воспитанием», Ольва решила, что нетактично при немом упоминать о его изъяне.

– Вам надо привести себя в порядок: Вы плохо выглядите, – продолжила Аника. – Платья нам сейчас взять негде, Вы просто получше закутаетесь в плащ, но надо хотя бы причесаться.

«Неплохо бы на этот случай иметь хотя бы зеркало и расчёску», – подумала Ольва, что и высказала вслух.

– Да, конечно… – неожиданно задумчиво и рассеянно ответила Аника. – И вот ещё что: Вам следует именовать меня «ваше величество».

На сей раз Ольва, действительно, поперхнулась, а точнее – захлебнулась водой, которую пила. Она мучительно закашлялась. Аника объяснила:

– Я – царица маленького государства на юге, а всех монархов именуют «ваше величество». Вы же, с этих пор, – моя фрейлина, графиня, и Вас будут именовать «ваше сиятельство».

– Ой, – ойкнула Ольва.

– Да, привыкайте. Уверена, Ваша прекрасная родословная уже отражена во всех скрижалях этого мира.

***

Причёска, в просторечии именуемая «хвост», которую сделала себе Ольва, Анику не устроила.

– Не годится, – категорично заявила она. – Нужно переделать.

– Единственное, что ещё можно сделать с моими волосами, – не менее уверенно ответила Ольва, – заплести косу, но кос я не люблю.

– Хорошо, – вздохнула Аника. – На время возьму на себя обязанности Вашей горничной. И не забывайте всё время договаривать «ваше величество»!

Она закрыла дверь изнутри на ключ и подошла к новоявленной графине, которая сидела в кресле перед зеркалом, установленном на столе, и «любовалась» своим измождённым отражением. Ольва всегда была сухощавого телосложения, а сейчас похудела ещё больше: щёки впали до неприличия, лицо было бледным, осунувшимся, под глазами синели круги. Сил что-то переделывать на голове у неё не было, она и так с трудом расчесала свою длинную, спутавшуюся после долгого лежания, шевелюру. И всё же, царица запросто снова распустила Ольве волосы и провела по ним рукой, видимо, задумавшись, что с ними можно сделать. От этого лёгкого движения у девушки по спине пробежали мурашки, непроизвольно она чуть отшатнулась в сторону.

– Не бойся, – удивлённо подняв брови, сказала Аника. – Я аккуратно.

Женщина мягко, но уверенно взяла одной рукой волосы Ольвы в охапку, а другой начала их расчесывать, пытаясь сообразить, как их уложить. Девушка не ответила: она отшатнулась не от страха, наоборот – она не ожидала почувствовать приятное. У неё внутри всё съёжилось от удовольствия: она уже и забыла, как это здорово, когда кто-нибудь ласково трогает волосы, гладит по голове. Особенно странным это казалось здесь: в столь неуютном и чужом мире. Ольва закрыла глаза.

Аника вошла в азарт, ей стало интересно, что же у неё получится. Несколько раз она пыталась свернуть волосы жгутом, но светлые и прямые они вновь рассыпались веером. В конце концов, Аника победила, захватив их большой заколкой на макушке. Вставив несколько шпилек, она закрепила конструкцию и скомандовала:

– Открывайте глаза!

Ольва послушно посмотрелась в зеркало. «Ничего так, скромненько, но со вкусом», – подумала она, разглядывая простой, собственно говоря, пучок, идущий от затылка к макушке. Заколка, правда, была красивая. «Под золото», – подумала Ольва, о чём тут же и сказала Анике: после нескольких приятных минут захотелось пообщаться, сказать что-то доброе.

– Да, она мне тоже нравится, хотя я её редко ношу: она золотая, а мне больше нравится серебро. Теперь она Ваша, графиня, – ответила Аника. – Но мне пора сделать несколько распоряжений перед тем, как сойдём на берег, будьте готовы: закутайтесь в плащ.

Царица вышла из каюты. Ольва же осталась сидеть, переваривая только что услышанное: у неё на голове был весьма солидный кусочек драгоценного металла. То, что девушка узнала за последние часы от своей спутницы, всколыхнуло её ум и взбудоражило воображение. Как ни старалась она не думать о будущем, которое поспешила определить обманчивым, в голову лезли самые разные вопросы, и фантазия по привычке рисовала яркие и радужные картинки. «Надо же! – подумала Ольва, пытаясь прогнать очередную счастливую мысль. – Какое это неистребимое чувство – человеческая надежда. Стоит лишь случиться малюсенькому удовольствию длиною в секунду, поймать на лету случайно брошенное доброе слово, и оно овладевает человеком полностью; уже и не думается ни о чём больше, как только о хорошем. Или это не у всех так, а только у меня? Да, наверное, я – неизлечимая дура! И всё же: что же это за государство, которым правит Аника? И сколько там подданных? Быть может, четыре человека, включая меня, царицу и Дирса с Вансетом? Да… А золото, что у меня на голове? Оно здесь, возможно, ничего не стоит? И всё-таки?..»

И, всё-таки, Ольва понимала, что жизнь начала меняться. Хуже того, что с ней уже случилось, она не предполагала, поэтому перемены могли пойти только в одну сторону – лучшую.

***

В сопровождении Дирса, второй раз за путешествие, она поднялась на палубу. Яркий свет солнца с непривычки резанул по глазам. Ольва зажмурилась на минуту, поморгала и только тогда заметила, что корабль вошёл в устье реки: и с той, и с другой стороны мимо проплывал берег, густо заросший лесом. Несмотря на солнце, дул сильный ветер, и девушке было прохладно, хотя она с ног до головы закуталась в тяжёлую шерстяную накидку, больше напоминавшую грубое одеяло. Тут же на палубе она увидела Анику в том же плаще небесного цвета, но на фоне яркого солнечного дня его оттенок казался вполне естественным и не бросался в глаза так, как недавно на злополучном острове. Царица слегка повернула к ней лицо, но тут же вновь отвернулась.

Ольва растерялась и осталась стоять, где остановилась. Дирс, следовавший за ней, склонился в глубоком поклоне, предназначавшемся, по всей видимости, царице. Девушка поняла свою оплошность и склонилась тоже, однако так неловко, что чуть не упала.

Тем не менее, её величество слегка кивнула в ответ, и сделала жест рукой, подзывая к себе девушку. Та, неуверенно оглянувшись по сторонам, подошла.

– Вы звали меня, ваше величество? – спросила Ольва.

– Да, графиня. Но запомните: никогда не начинайте разговор со мной первой. Дождитесь, когда Вам позволят говорить. Полностью забудьте о прежней жизни, никогда её не упоминайте. Здесь многое не так: вам многому придётся научиться и забыть большую часть того, чему Вы учились раньше. Вы читали сказки, исторические романы?

– Да, ваше величество.

– Так ориентируйтесь на них и на фантазию. В конце концов, это же мир Вашей мечты.

Ольва заметила, что на последних словах царица как будто вздрогнула, и девушка вновь испытала неприятное чувство подвоха, но спустя секунду засомневалась: возможно, ей показалось. Она вопросительно посмотрела на женщину. Но та уже разглядывала берег, подойдя ближе к борту.

***

С корабля они пересели на большую лодку и ещё несколько часов плыли вдоль реки вверх по течению. От сильного ветра пассажирок укрывал навес с занавесями из плотной суровой ткани. За это время Аника не проронила ни слова, задумавшись в мягком кресле, установленном там специально для неё, и Ольве не оставалось ничего, как молча предаваться своим переживаниям и сомнениям.

Уже в сумерках лодка, наконец, пристала к деревянной пристани, ярко освещённой факелами. Вансет вышел из лодки первым и помог выйти дамам, Дирс и матросы замыкали шествие. Впереди на берегу стояла карета, запряжённая четвёркой лошадей: их встречали. От кареты отделилась фигура мужчины, и, приблизившись на некоторое расстояние, встречающий поклонился прибывшим, затем вновь пошёл им навстречу. Аника шепнула девушке: «Держитесь с левой стороны и чуть позади меня». Ольва послушалась, её глаза уже слипались; от волнений, долгой дороги и слабости она сильно устала, ей хотелось только одного – поскорее лечь спать. Она механически шла за царицей, которая внезапно остановилась, и девушка чуть, было, не налетела на неё, но всё же вовремя затормозила и сразу же отошла на пару шагов на положенное место. Незнакомец в широком лёгком плаще и широкополой шляпе снова поклонился. Аника протянула ему руку.

– Счастлив приветствовать Вас, ваше величество! – мужчина поднёс к своим губам кисть Аники и, выпрямившись, поинтересовался: – Надеюсь, долгая дорога не слишком утомила ваше величество?

– Здравствуйте, герцог! – усталым и несколько небрежным тоном поздоровалась Аника. – Признаюсь, дорога была утомительной, но это неважно. Главное, мы добрались достаточно быстро. Позвольте Вам представить: Ольва, графиня и наша фрейлина. Ольва, подойдите!

Аника нетерпеливо махнула в сторону девушки рукой. Та подошла, подняла глаза и… замерла: никогда раньше она не видела столь красивого человека. Мужчина с приветливым любопытством смотрел прямо на неё, в его больших тёмных глазах играли отблески факелов, и Ольве показалось, что в видимом ею облике есть что-то сверхчеловеческое. Она смутилась и опустила голову. В один миг она забыла про голод и усталость, но ощутила вдруг нелепость своего наряда и измождённый вид. Ольва не увидела, а скорее почувствовала, как герцог слегка поклонился ей в знак приветствия.

– Наш давний и преданный друг – герцог Кэн, – представила его царица, но так как фрейлина не прореагировала, слегка раздражённо добавила, обратившись к встречающему. – Ваша светлость, я прошу Вас не обращать внимания на невежливое поведение графини, она плохо пока знает этикет и, к тому же, не здорова.

– Понимаю, ваше величество, – мягко откликнулся герцог. – Прошу Вас и Ваших спутников оказать мне честь и посетить мой дом.

– С удовольствием, – откликнулась Аника, и герцог жестом пригласил дам пройти к карете. Обмотав плащом руку, он подал её царице, чтобы помочь сесть в экипаж. Аника ловко забралась внутрь, Ольва же занервничала и замялась: в своём тяжёлом до пола одеянии она и так еле переставляла ноги, а забраться на подножку ей было тем более трудно, ибо она боялась, что полы плаща раскроются, и обнаружится её спортивный костюм.

– Ольва, скорее! – капризным тоном позвала Аника из глубины кареты, потом выглянула и обратилась к герцогу. – Пожалуйста, оставьте условности, помогите графине, у неё очень неудобная одежда.

Герцог улыбнулся. У девушки от этой лучезарной улыбки ещё сильнее закружилась голова, и она чуть не потеряла сознание, когда красавец подошёл к ней и, легко подхватив на руки, усадил на мягкие подушки сиденья внутри кареты напротив Аники. Сам он не сел, а, закрыв дверцу снаружи, крикнул: «Трогай!», и экипаж дёрнулся и покатился в ночь.

– Ольва, когда Вас представляют кому-нибудь, нужно, по крайней мере, поклониться, – удостоила замечанием царица свою новую фрейлину.

***

Карета подкатила к подъезду большого дома, из окон которого струился яркий свет. Герцог, обогнавший экипаж, скача верхом на лошади, встретил дам на пороге. Поднявшись по широкой лестнице, все разбрелись по отведённым им богатым покоям. Только сейчас, когда одна из служанок провела Ольву в предназначенную ей спальню и, осведомившись, ничего ли госпоже графине больше не нужно, оставила её одну, девушка начала приходить в себя. Уставшая, она плохо соображала, но, оглядываясь вокруг, видела белые стены с карнизами, отделанными позолотой, высокие потолки, украшенные лепниной, тлеющие угли в огромном камине, широкую кровать с богатым бельём… Предметы кричали о роскоши и довольстве. Она будто пребывала во сне, и боялась, что, проснувшись, всё опять окажется плохо. Ольва разулась, и чтобы хоть как-то ощутить реальность кажущегося таким обманчивым нового мира, прошлась по пушистому ковру, расстеленному на полу, утопив голые ступни в его мягком ворсе, потом прикоснулась руками к гладкому шёлку постели, и, внезапно решившись, перестала мучить себя вопросами и, раздевшись, окунулась в пушистую перину и забылась долгим сном.

***

Девушка спала так, как, бывало, спала дома после продолжительной болезни, и поэтому, когда проснулась, некоторое время не могла сообразить, где она. Наконец, вспомнив, что она теперь – графиня, слегка занервничала. Однако теперь её волнение было, скорее, приятным – она предвкушала новую жизнь, хотя побаивалась, что не сумеет вписаться в неё. Ольва дала себе установку, что сделает всё, чтобы этот мир её принял.

Ещё лёжа в постели, она рассмотрела комнату. Через большие окна в спальню струился яркий свет солнца, и прекрасно освещал обстановку. Всё находилось на прежних местах, как и вечером. Изменилась лишь пара деталей: на резном деревянном стуле с бархатной мягкой обивкой, куда вчера девушка бросила свою одежду, ни плаща, ни спортивного костюма уже не было, а висело серое платье. А на туалетном столике, изысканно отделанном самоцветами, в фарфоровой вазе стоял свежий букет роз. Ольва встала, кружилась голова. Сделав несколько шагов, девушка потихоньку восстановила равновесие. В комнате было прохладно, камин, по всей видимости, уже давно потух. Юная фрейлина подумала примерить платье, но заметила в углу комнаты нишу с умывальником и сооружением, напоминавшем унитаз. Девушка по достоинству оценила данные удобства, так как на корабле приходилось пользоваться примитивным набором из кувшина, тазика и простого ночного горшка. Закончив туалетные процедуры, Ольва надела платье. Оно было длиной до пола и немного широковато в талии, а спереди – от шеи до пояса – застёгивалось на десяток мелких пуговиц: девушка несколько раз смачно выругалась, прежде чем продела их в соответствующие петельки. Поглядев в зеркало, висевшее над туалетным столиком, ей стало грустно: в таком унылом простом наряде хозяин дома вряд ли сможет оценить её красоту, да и кто-либо другой тоже. Она прошлась по комнате в поисках туфель, но вот незадача: кроссовок уже не было, но и взамен ничего не появилось. Не босиком же ходить? Сев на край кровати, новоиспечённая графиня собралась обдумать создавшееся положение, но в дверь тихонько постучали, и пока кто-то медленно и тихо открывал её с той стороны, сердце Ольвы успело ойкнуть в груди и убежать в пятки.

В комнату, тихо ступая, вошла та же женщина средних лет, которая вечером проводила девушку в эти покои. Из-за тёмно-коричневого длинного платья и белого передника она напомнила девушке великовозрастную школьницу. Служанка боязливо взглянула на Ольву, быстро опустила глаза и, сделав реверанс, спросила: не угодно ли её сиятельству сделать причёску? Графине было угодно, и она ограничилась простым словом «да», памятуя о наставлениях Аники поменьше разговаривать с неизвестными. Горничная придвинула кресло к зеркалу и, девушка быстро села в него.

Когда через два часа, после тщательного мытья, просушки несколькими полотенцами, расчесывания, завивки, выравнивания концов и прочих подобных процедур, причёска, наконец, была готова, графиня ахнула: её голова никогда прежде не выглядела столь изящно, несмотря на осунувшееся и похудевшее лицо. Впрочем, его тоже попробовали привести в порядок, смазав каким-то кремом и попудрив, но усталость не так-то легко скрыть.

– Ваше сиятельство довольны? – поинтересовалась служанка.

– Да, спасибо, – поблагодарила Ольва, а потом спохватилась – уместно ли говорить прислуге «спасибо» – и покосилась на женщину. Удивления со стороны той она не почувствовала. Тогда новоявленная графиня успокоилась и продемонстрировала служанке свои обнажённые ступни, слегка приподняв подол платья.

– О, ваше сиятельство, – взволновано произнесла горничная. – Ваши туфли вот-вот будут готовы. Я принесу их буквально через минуту. А пока не желает ли госпожа графиня позавтракать?

«Ещё как желает!!! Ещё со вчерашнего обеда на корабле», – подумала Ольва и утвердительно кивнула. Женщина, поклонившись, быстренько выскользнула за дверь, и графиня вновь осталась наедине со своими мыслями. Она подошла к окну и отодвинула полупрозрачную занавеску. Вздох восторга вырвался у неё из груди: она увидела подёрнутый лёгкой зелёной дымкой весенний сад с заботливо подстриженными деревьями и кустарником, множеством свежих разбитых клумб, заманчивыми дорожками, вымощенными камнем; вдали, на горизонте, красовались густо покрытые хвойным лесом склоны гор – и надо всем этим великолепием простиралось удивительной голубизны необъятное небо. Ольве очень захотелось попасть на улицу, она решила выйти сразу, как только позавтракает, и будет, во что обуться. Радость, наконец, разлилась по её телу, заставив сердце трепетать, а кровь бежать быстрее.