– Мистер Ник, – говорю, когда тот приближается к машине, – планы на вечер в принудительном порядке нужно изменить. Садитесь. Посетим-ка мы с вами другое место.
Он усталым движением закидывает свой рабочий ранец и усаживается.
– Какое другое? А что не так с тем заведением? Вполне приличная еда. Ааа… Едем за покупками к свадебке моего сына. А разве мы не все прикупили: костюмы есть, подарок приобрели… – Как в полусне он моргает и, улетая за приносящими ему счастье мыслями, предполагает, точно ребенок, ожидающий празднования дня рождения.
Я пристегиваюсь, раздумывая, что ему не следует знать, но как только мы прибудем, он всё равно догадается. Придумывать очередную ложь не к чему.
– И к свадебке нам нужно еще кое-что подправить, – с полунамеком выражаюсь я и жму на газ.
– Чего же? – С напряжённым вниманием словно не понимает, о чем я, он умудряется задать вопрос.
– Ваше здоровье.
С минуту он неподвижен.
– Николас успел доложить? – Он слегка недоволен.
– Мистер Ник, вам нужно показаться врачу. И отказов на этот раз я не приму! Вы напугали меня в прошлый раз, напугали сегодня своих коллег… – Я стараюсь говорить заботливо и настойчиво. – Вы Милане и Питеру нужны здоровым, согласитесь? – применяю психологический прием, о котором рассказывала Милана, чтобы поймать Ника в ловушку для его же блага.
– Да здоров я, как конь! – Выпрямив спину, вздернув подбородок, он показывает через силу, что бодр. – Будет нужно, я и сам могу сходить.
Своей настойчивостью я уломаю его.
– Вы в чужой стране, одному с незнанием языка не справиться. Не упрямьтесь! Ваша дочь вся в вас, такая же упертая. – Я привношу шутливый тон, чтобы склонить его к согласию.
– Предпочитаю ехать домой, Джек… – Он поднимает руки, как бы желая отстраниться, спрятаться. – Я хочу прилечь маленько… – Насколько я знаю, он никогда не спал в такие часы. Не признается, что устал, не признается, что плохо чувствует себя, не подает виду, что здоровье обваливается, как руины. Всё терпит. «Мой отец сразу бы побежал к врачу, если бы беспокоила незначительная головная боль». – Упорно проработал крайнюю главу и отдал рукопись на печать. Предварительно две недели и книга будет стоять на полках книжных магазинов! Мечта писателя. Миланка будет счастлива. Я постарался сделать так, чтобы замысел и отличительные черты писательского труда остались неизменённые. И кое-где добавил больше описания. Чтобы ты понимал, я основу даже не трогал, совсем незаметно приукрасил несколько частей.
Он заговаривает меня, как только может это делать, говоря с деланым видом бойца, когда сам еле держится на ногах. Его предположение, что я наивно глуп и совершенно ничего не понимаю, проваливается. Такой способ ухода от навязчивого собеседника или не желаемой темы мне тоже известен.
– Нет! Отдохнете, как прибудем. Но сначала клиника! Не больше двух часов, и мы окажемся дома.
Он вздыхает и слегка фыркает, что не удалась его затея. Глядит в окно, отвернувшись от меня.
– Безрассудно настойчив ты, Джексон, – Ник преобразуется в прежнего: измученного, сгорбленного, чрезмерно уставшего. – Только не сегодня… Я уж так и быть добреду на осмотр в другой день, но не сегодня. Отвези меня домой. Более того я забыл очки и не так хорошо вижу.
Что ты будешь делать. Он находит любую причину, чтобы отказаться от поездки к доктору.
– Мистер Ник, видите, у вас ухудшилось зрение! Что-то вы совсем расклеились! Сделайте это ради дочери! Вам её ещё на медленный танец приглашать на свадьбе Джеймсов! – Я снова проявляю манипуляцию, иначе никак не уговорить его. – Не противьтесь, прошу вас!..
Ник ни в какую. Он начинает меня умолять, как хочет спать, его глаза и правда почти закрываются, он клянется, что посетит медика. Я не слушаю его и мотаю головой в стороны, но почти на грани того, чтобы пойти ему на уступку. Не потащу же я его в таком состоянии на своих плечах, стоило бы ему набраться сил. Хоть завтра и пятница, Николас дал распоряжение о предоставлении ему трёх выходных, чтобы полностью провериться в больнице. Но у нас остаётся завтрашний день перед свадьбой, за который нужно многое успеть выполнить, в частности доучить мне песенный материал и отыграть несколько раз на гитаре. В таком случае поедем ранним утром воскресенья к любому врачу до вылета на самолете в половине девятого утра – до этого времени его должны осмотреть и выписать ему лекарственные препараты.
«Тайлер купил и для Ника билет, если он захочет улететь со мной».
Застряв в вечерней пробке, я не сразу улавливаю молчание в салоне. Смотрю на Ника. Он спит, спустившись телом до половины сидения. Устал. Чертовски. Вложил всего себя в работу. Ему нужен отдых. Вздохнув, поругав себя за свою доброту (заразился от Миланы), я сворачиваю на улицу, ведущую к дому.
– Мистер Ник… просыпайтесь, мы приехали, – легонько покачиваю его за плечо, и он мгновенно просыпается. – Сегодня ложитесь на кровати. Все дни в этом кресле не высыпаетесь. А я займу ваше место. Поздно лягу, не все выполнил за день.
Он сонно улыбается и с глубочайшим удовлетворением произносит:
– Спасибо, Джексон, спасибо…
Пересекаем шагом дорогу. Поднявшись, держа в руке ключи, мы подходим к двери. Подношу ключ к замку и в один миг мне делается жарко; до того тесно в груди, что дыхание мое становится спертым. Дверь покачивается сквозняком. Открытая щель сантиметров на тридцать выпускает воздух на волю. Я переглядываюсь с Ником ошарашенным взглядом и не говорю ни звука. Беспокойный ветерок обвевает мой затылок.
– У меня врожденное чутье… Здесь кто-то был, – неспокойно, растерянно моргая, молвит Ник.
У меня непроизвольно подергиваются брови.
Заходим. Мои ресницы приподнимаются. Глаза начинают всё ощупывать вокруг, находить хоть малейшую зацепку, за которую можно оттолкнуться и отыскать пробравшегося в квартиру. Наваждение, владевшее мной, тяготит меня. С нами часто происходят случайные события и каждый раз мы ищем не всегда правдоподобные догадки, опираясь на то, что нас занимает и тревожит. Но тот самый голос нашептывает с каким-то гулом похоронного звона – Брендон. Закономерное следствие содержит, следующие раз за разом трагические детали, – угрозы, намеренные дни тишины для вызова испуга, незапланированная внезапная его болезнь, нездоровье Беллы и вот оно – первое нападение. Я ручаюсь, он и не будет скрывать злорадного удовольствия от того, насколько подло со мной поступает.
Меня коробит при одной только мысли, что он нагло пробрался в жилище и вольно расхаживал, покуривая свою сигару. Как бы я не продолжал выдавать себя, прятаться, он нашёл меня и переступил порог закрытой квартиры. Какая схема была им разработана, которая не принесла вреда замку на двери, оставшимся несломленным?
Беспокойно озиравшийся по сторонам Ник, проходит по комнатам, осматривая, всё ли на местах.
– Джексон, – зовёт меня с балкона, и я стремлюсь с обострившейся наблюдательностью на его зов, – мой пиджак смят и очки валяются на полу.
Взором я охватываю спальное место. Постель слегка взъерошена. Ящики раскрыты. Мои вещи валяются на полу. Он не только был здесь, но и беспардонно рыскал. Он хотел найти то, что указывает на мое сожительство с женщиной?
Но ему-то нужен я. Не радует меня осознание того, что теперь он знает, где я. Что же делать? Изнемогая от тщетных пряток, я уже потерял уверенность, что когда-нибудь этому наступит конец.
– Это Брендон Гонсалес. Всё, я звоню Тайлеру! – Горечь мыслей подступает к горлу. В волнении я наспех тянусь за телефоном. Я силюсь сдерживать себя, понимая, что Нику воспрещается любое эмоциональное движение, но в эту минуту это крайне сложно.
– А я думаю, что нет… Какого лешего он ворочал тогда мою одежду? И следы не замел. – Смотрит на меня пристальным взглядом, удерживающим какую-то мысль.
– Ник, нужно срочно звонить Тайлеру! Мы в опасности, понимаете? – говорю я, вконец перепугавшись, а мысль, что в моём распоряжении мало времени, стучит болью.
– Стой, где стоишь, – он останавливает меня, удерживая за руку. – Это не Брендон, это Милана! Допусти это! Был бы Брендон, предпринял бы предосторожности.
Меня будто простреливает и на считанные доли секунды я замираю в стойке. В разгоряченном мозгу образуется: «Милана, Милана приезжала сюда».
А не самоотверженная ли это попытка с ее стороны поговорить со мной? Мысль разливается сладкой отрадой. Чего я ожидаю… Посмеявшись над собой, я понимаю, что глупо возвращаться к этому. Вообразил сгоряча, что это она и позволил сызнова обволочь мозг неопределенным состоянием, знакомым тем, кто познал чувства любовной каторги, принудительные работы в которой тяжелее обычной и без права на освобождение, на пожизненный срок. Совершила она самое тяжкое, ударив в мою грудь беспощадными словами, но отбываю её, как злостный преступник, я.
Она же чётко дала понять, что оставит меня, упомянув о каком-то времени, которое ей нужно. Напрасны ожидания! Одиночество стало моей подругой. Пришёл конец всем адским мукам беспомощного ожидания, совместным планам на будущее, отрадным надеждам. Остаётся попрощаться с тем пламенем, горевшим во мне, ради которого я пробуждался и ради которого я отходил ко сну. Наше «счастье в мгновение» довершило путь.
Выполню на свадьбе обещанное Ритчелл. Буду вести себя отстранённо. И выждав благоприятный момент, свяжу себя с определенным планом действий и уеду… Больше мне нечего здесь делать. Я постараюсь всеми силами освободиться от потребностей сердца и с большим терпением переносить несчастья.
– Не говорите чепухи! – Я отрываю руку и вызываю Тайлера, который приезжает через двадцать минут. Ник же за это время уснул. Нездоровье убило все его силы и, плюхнувшись на кровать, он сиюминутно захрапел.
Весь на нервах, я встречаю телохранителя и встребушенным голосом без приветствий сразу перехожу к делу:
– Тайлер, мы тотчас должны уехать! Не имеет значения куда! По всей вероятности, меня уже ищут! Какой смысл менять решение, если я его давно уже принял! Не могу дольше этого выносить! – «А вдруг он в поисках Миланы?» – А Ми…Милана… Милана… Ее же тоже нужно предупредить… но как… как…
Он в замедленности движений, как и всегда, разувается, еле бормоча в наклоненном положении тела:
– Сейчас разберёмся.
– Тайлер! Уезжаем! Мука дольше это выносить, выжидать, пока он снова нагрянет сюда. – В потоке слов я будто имею цель заглушить самого себя.
– Угомонись! Что за привычка не говорить сути дела и переходить к действиям? И это несвойственно твоей натуре принимать такие скоропалительные решения! А ты знаешь, что эта затея, сопряженная с опасностью! – В его тоне нет ни капли недовольства лишь рассудительность и трезвенность мыслей.
Мы садимся за кухонный стол.
И я начинаю бессвязно, не в силах сосредоточиться:
– С мистером Ником заходим… и… дверь открыта, в доме небольшой бардак, но замок в порядке… он сделал ключи! Понимаешь, он сделал ключи! Он знает, где мы! Он всё знает! Что-то затеял этот миллиардер!
– А ты стал нервозным и рассеянным, – комментирует, глядя на меня. – Дыши ровно. Убедительного доказательства правоты, что вскрыл квартиру Гонсалес, у нас нет. Что я и говорил тебе – вам нужно назначить встречу. Единственное спасительное средство. В твоём случае нет справочника, который открыл бы, увидел нужное, и всё бы встало на свои места. А так ты только оттягиваешь неизбежный конец. Посуди сам. Тягостное беспокойство будет каждый раз, если где-то мелькнет его тень или звук голоса, предвещающий опасность.
– Сколько можно говорить об этом! Да как ты не можешь понять, мы должны срочно перебраться в другое место! А если он снова нагрянет сюда? Мистеру Нику запрещены любые тревожные события. – Я упоминаю, чем предостерегал меня Николас. – Едем! Скажи, куда только, прошу!
Резким движением он продвигает свой стул ко мне.
– Излишняя паника ни к чему! Прими спокойное положение тела! – с принуждением высказывает Тайлер, залпом до этого осушив стакан с водой.
– Как же ты не понимаешь… – Я быстро провожу ладонью по волосам. Нервные пальцы шарят по столу, будто ищут что-то.
– Ты же знаешь, что это не вариант, он не лишит тебя зависимости от Брендона. Результаты от бегства могут быть необратимыми. Ничего не остается тебе, как только пойти ва-банк и попытаться обдумать предложенные им условия. Но не применяя ложь.
– Тайлер, пойти ва-банк? Я не могу так рисковать, да я не спорю, я был готов отдать себя на растерзание несколько дней назад, но пока не соединю дочь с отцом, пока не придумаю, как защитить её, то не отдамся вот так ему, – произношу уже с оттенком гнева. – Если он нашел меня, то и найдет Милану! Спасемся только уездом! Черт, ещё эта свадьба! – Далее громко отпускаю нецензурное слово.
Он повторяет на мой протестующий жест.
– Не выкидывай глупости! Я тебе ещё раз говорю, нужно иначе решать проблему! А не бежать от нее, как черт от ладана!
В дверях бесшумно появляется Ник. Боязливое смущение, проносящееся по его лицу, непохоже на него. Мы непроизвольно замолкаем. Обнаружив некоторую растерянность, от двух незнакомых друг другу людей, я сам представляю Тайлеру своего ближнего, проживающего со мной.
Я встаю, чтобы освободить ему место, но он рукой указывает, что не нужно, и я остаюсь. Но поднимается Тайлер.
Что за неловкость при первом общении с человеком! Кем бы мы ни были, когда бы и где это ни было! В наш рот словно налили жидкость; мы взяты страхом, что если скажем хоть букву, то нас обсмеют, и впечатление о нас сразу же испортится. А как жидкость чуть уйдет, как только души обоих раскроют двери, то и язык вступает в бой.
Ник смотрит куда-то вниз, обращаясь к рукам, ногам, полу.
– Так вы тот самый человек, о котором я премного наслышан? – Тайлер берёт инициативу первым завязать знакомство и спустя секунду подкрепляет прежнюю фразу уточнением: – Ваша дочь просто прелесть!
«За это время мы встречались с Тайлером в офисе, с Ником им так и не удавалось лично поговорить».
Он поднимает голову и его сонные глаза улыбаются. А как засветлело его лицо, как кто-то чужой заговорил о его дочери.
– Приятно слышать… Я уже подумал о… – Нику взбрело в голову, что Тайлер коснулся болезненной темы.
Внезапно он заводит разговор совершенно невзначай:
– Дочь, дочурка, – он не в силах совладать с волнением, – она у меня такая. Она ощущает смысл жизни лишь, когда осознаёт, что нужна другому. Щедро отдаёт свою душу другим… Обретшая способность сочувствовать людскому горю делает её ценным даром, существующим на планете. – От первоначальной скованности, кажется, не остаётся и следа. – Вы же знаете, на что она пошла? Вы же слышали о моей дочери? На что решилась, моя Миланка?
Тайлер утвердительно кивает и задерживает взгляд на его слегка мандражирующих руках. Он тактично умалчивает о сущности нашей беседы, без единого слова о Брендоне.
Ник нащупывает очки в кармане и, водрузив их на нос, подсаживается к нам за стол.
– У неё ваша улыбка. – Искренность Тайлера моментально завоёвывает душу Ника, и тот, у которого заблестели глаза, говорит:
– Когда имел опыт в психологии, хоть я и не дипломированный психолог, но общался за годы со многими людьми, то могу с точностью определить человека с первого взгляда, с первого слова… Я вижу вас насквозь. Вы хороший человек… Джексон рассказывал, сколько вы сделали для него, для дочери моей… Тайлер, что мне сделать, чтобы…
– Это излишне, Ник. Ничего не нужно. Точно так же и я могу сказать о вас. Более того я тоже имел такой опыт.
Ник не совсем понимает и чуть сдвигает брови.
– Так и я психолог, – поясняет он.
И уже через час, слово за слово, оба разговаривают так, как хорошие друзья, будто меня и вовсе здесь нет. Психология их объединила. Но ведь мы не решили самого главного. И пока они приобщаются друг к дружке, неспокойные мысли беспорядочно проносятся в голове сидящего, как провинившегося. А может и без «как».
– Прошу прощения, что вмешиваюсь, но нам же нужно определиться с… – Не хотел бы я заводить эту тему при Нике, так как это имеет отношение к Милане, но время идет и Брендон может уже проворачивать различные схемы по истреблению нас всех.
– Я слыхал ты уехать хотел… Джексон, не исчезнешь же ты бесследно… И Тайлер верно говорит. Я знаю, как это жить в постоянном страхе. Мы можем переехать в гостиницу, но что это даст нам? Если и был он здесь, то не нашёл тебя, значит, не вернётся больше. А уж если вернется, то и переговорим заодно.
Сомнений, что он поддержит Тайлера, психолога, нет. Да я и сам понимаю всё, но, наверное, что не знаю, как вытащить себя из этой ямы, выбираю бесполезный выход. В голове – провал.
– Как ликвидировать обязательства и порвать с ним всякую связь? – Я сердит на себя. – И как обезопасить Милану от его вторжения?
– Джексон, а что там с отцом? – внезапно спрашивает Тайлер, приглаживая редкие волосы. Собственно, отец – тот человек, который познакомил меня с этой богатенькой семьёй. Брендон восхвалял его успехи и каждый раз говорил так: «Учись у отца. Вот как надо заключать сделки. Высокая степень профессионализма». Но отцу я так и не сказал ни о свадьбе, ни о своей ситуации. Накануне он позвонил, мы поговорили о ближайших планах, о компании и… Не повернулся у меня язык заговорить ни о его сыне, который женится, ни о Брендоне, с которым я разорвал контракт.
– А что с отцом? – притворяюсь, будто не понял, приложив ладонь ко лбу, прикрывая глаза.
– А кстати, Джексон, ты мне говорил, что подключишь его к нам. На одну голову было бы больше и порешали бы всё, – вспоминает Ник, непроизвольно сложив ладони, как на молитве. Как у него хватает сил без единого намека на злобу вести беседу о Джейсоне?
– Не глядите на меня так… И потом мне и не следовало ввязывать его в это, вот я и смолчал, – отвечаю я и наливаю из кувшина воду в кружку. Тайлер читает мне небольшую мораль.
– Ничего хорошего из этой затеи не вышло бы, на это есть и личные причины, – оправдываюсь я.
Ник, воспользовавшись тем, что на меня смотрел в то время, когда я произнес выражение: «…на это есть личные причины», понимает, что под этим скрывается проявившаяся неприязнь к отцу после нашего с ним откровенного разговора.
– Зря… Отец держит связь с Брендоном. Вот сколько раз я говорил ему, что молчанием не добьёшься ничего, но он и слушать меня не желает.
– Они с Миланой, точно пара, та тоже никогда не слушает, упрямая, делает по-своему. – Ник скребет затылок и окончательно становится на сторону моего охранника.
Звонок. Противник объявился. Моё время вышло. Трое бросаем обеспокоенные взгляды друг на друга.
– Твой ход, Джексон. Нужно взять. Включай громкую связь. А там будем разбираться. – Степенно выражается Тайлер и кивает на разрывающийся телефон.
Я беру мобильный.
– Это папа… Не Брендон, – беспокойно говорю на выдохе.
– Объяснишься как раз с ним, – придает мне уверенности Тайлер, напоминая следом об обещании, которое я дал невестке брата.
Переведя разговор во всеуслышание, я отвечаю, как ни в чем не бывало.
– Приветствую, – с наигранной непринужденностью я молвлю первым.
– Уже здоровались. – Голос максимально серьёзен. – У меня к тебе есть один разговор.
Краем глаза я вижу, как Ник словно напружинился.
– У меня к тебе тоже. – Большой разговор. – Кто начнёт? – Сам так сильно волнуюсь, что горло сдавило.
– Я начну, – в строгом тоне отрезает отец.
Отец всегда был строг со мной. С ним я чувствую разницу в возрастах, в мировоззрениях, в задачах на жизнь. По нашему общению скажешь, что он мой руководитель, нежели отец. Хоть и работаем сколько лет вместе, но это не меняет сути нашего взаимодействия, как оно было на уровне поручил – выполнил, так оно и остаётся. Если сравнить его и Ника, то с последним иная атмосфера, с ним мы наравне. Он выслушивает, понимает меня, поддерживает. Я делился с ним о своей сокрытой внутренней стороне, о своих чувствах, о своих мыслях, ощущая эмоциональное облегчение. Отец же грубо отпускает критику, недоволен даже хорошими результатами моей компании, считая, что я могу работать лучше и больше. Его замечания относительно моих незначительных недостатков в работе причиняют мне боль. Чтобы мы с ним сели и поговорили о жизни, о его прошлом, такого не было ни разу. Отец часто вмешивается в мои решения.
Несколько дней, когда его Наталья уезжала к родственникам, я жил с ним вдвоём в Нью-Йорке, и если посчитать сколько раз мы общались на темы, не связанные с бизнесом, то и не найти ни одной, за исключением тематики о питании и выбора кухни, которую будем пробовать. А о жизни? О том, как он жил без меня? Этого не было. Только усердная работа, только проекты, только бизнес. Единственный случай, когда я рвался к Милане, он будто из соблюдения формальностей, чтобы показать, что он мне отец, сказал: «Езжай, если находишь это необходимым, но запомни, что карьера пойдёт на спад». Если бы он так меня не нагонял, не заставлял бы садиться за планировку нового дня перед тем, как лечь спать, не принуждал бы читать книги о лидерах, построивших мировые компании, не заваливал работой, чтобы я практиковал свои навыки, не имеет значения ночь это или день, то я бы и не добился того, чем владею в настоящий момент. Сблизило нас это? Да, немного, но как партнёров по бизнесу. Опять же, с Ником я больше близок по душе. Знал бы отец, что я живу с его бывшим лучшим другом.
Иногда я прихожу к мысли, что не так уж он и за все эти годы хотел найти меня и та его встреча с Миланой в Сиэтле была непреднамеренной. Проявил лицемерие перед ней, дабы выглядеть настоящим отцом.
– Дошли до меня слухи, что ты отказываешься от правопреемства в компании моего знакомого Брендона Гонсалеса. Даже не так. Я собственными глазами видел рекламный щит, пробежал глазами и, честно признаться, отупел на минуту. – Ничего не скроется в нашем современном мире. Кто-то должно быть проболтался об этом. А слухи-то такая вещь круче воздушного транспорта распространяются от одного к другому с немыслимой скоростью. – Кто бы это мог возвести грязную ложь на порядочного человека? Почему-то я уверен в том, что это идиотские сплетни и далеко не достоверные сведения. Я знаю, что ты не выносишь ни малейшей несправедливости. Мне всегда в тебе импонировала неумолимая честность… Ты же понимаешь, что такие новости не оказывают благотворное влияние на развитие бизнеса и их нужно пресекать. Я испытал на собственной шкуре каково это. Оболтусы! Жулики эти пиарщики и продвигатели, возбуждающих любопытство, вестей! Поносят дичь, а люди верят! Ты обязан быть осмотрительным! Мы должны взяться за это всерьез, не терять времени! Как будем действовать, чтобы исчерпать всевозможных инцидентов?
Я окончательно приперт к стене. Каждый мой нерв напрягается до предела. Разоблаченный лжец, подгоняемый грозными ударами сердца, упирается взглядом в стол и замечает, как отсвечиваются бисеринки пота на лице Ника, шепчущего тихо-тихо:
– Тебе пора научиться говорить так, как есть на самом деле. Отбрось от себя все недоразумения. Правда по структуре и по количеству сахара отлична от конфеты, но не сказать её означает еще глубже выкапывать себе могилу.
Взбудораженная совесть, которая была в состоянии полудрема, всасывает в себя трезвость и разумность совета знатока познавшего, что за каждую ложь нужно расплачиваться. Измотанный всеми обстоятельствами жизни, я перестаю защищаться. Мое резкое «ладно» Нику вызывает у отца подозрения, и он будто чувствует виляние меня от заданной им темы разговора.
– С кем ты там говоришь? Что ты отмалчиваешься? В чем дело?
– Ничего. – Я стараюсь выиграть время и обмозговать слова Ника. Уклончивый ответ не заглушает настойчивость отца. Мой разум припас спасительную ложь, сказать, что это не имеет ко мне никакого отношения и я не знаю, кто пропагандирует неверные сведения, но ретироваться поздно. И хоть я держусь неуверенно и настоящий ответ крепко присосался к горлу, но при этом решаю мужественно вытащить его на волю:
– Не стану мучить подробностями, но слухи говорят правду. – Вот теперь можно начинать подготовку к обстоятельному расспросу. – Что уж там греха таить… – С последней буквой мой голос падает, как камень, заброшенный в воздух, так быстро и так круто.
– Так то, что было известно понаслышке и вывешено, условно говоря, для всех глаз в центре мегаполиса, правда? И я о ней узнаю таким образом? – Он отзывается ошарашено. – Безумие! Где бы это было видано, что человек, вот так на пустом месте, рубит сплеча, отказываясь от стольких миллионов, да чего там, миллиардов?! Что ты вытворяешь, сын, отличавшийся сообразительностью? Или уже нет? Что на тебя нашло? Да это же приведет к катастрофическим последствиям!
Чего это вдруг он перестал считать меня сообразительным?
– Я вполне сознаю последствия, вытекающие из моего решения!
Он словно не слышит меня и отчеканивает свое:
– Я тебя знакомил с такими уважаемыми людьми не для того, чтобы ты совершил неблаговидный поступок. Сэр Гонсалес предложил тебе то, на что нельзя и вовсе рассчитывать в твоём возрасте – звание владельца крупнейшего центра. – Он напоминает о нем с таким чувством поклонения к этому человеку. – Ты дал утвердительный ответ, а после – отступил? Ты знаешь, сколько всего нужно, чтобы документально подготовить бизнес субъекта, дабы ему овладеть таковой станцией? И… – он нервно возбуждён, – как ты проявил отказ? Сроки минимальные для его совершения, Брендон указывал это где-то в договоре. – Не договор, а приказ с множеством налагаемых незаконных, антиморальных санкций. – Уникальный шанс выпал парню, но он отказался от него, я правильно понимаю? А как на это отреагировал основатель?
– Давай воздержимся от взаимных обвинений, отец… Ты многого не знаешь и…
– Давай без уверток сейчас! – напирает он на меня. – Я не только твой отец, но и второй негласный основатель школы и обязан знать обо всем! И мое дело не допустить своеволия! Не потрудись тогда рассказать! И мне неприятно, что до этого ты принимал решения совместно со мной, а решение, которое касается будущей жизни его компании, которая может стать еще известнее, впрочем, не только касается компании, но и меняющее его жизнь, он изменил, не предупредив меня! Это уже слишком! – Он глубоко рассержен. – Мне нужно нарушать покой сэра Гонсалеса, чтобы он пояснил всё или ты сам это сделаешь?
Такими развязными фразами он выводит меня из равновесия, но уже я не стыжусь сознаться в причине и принимаюсь рассказывать о свежем в моей памяти происшествии:
– Не нужно ему звонить. Я поспешно принял его уникальное предложение, но отказался, – каждый бы так сделал, будь на моем месте, – поскольку в одном из условий контракта, которое я не увидел в первоначальном варианте, он внес указание о женитьбе с его дочерью… Ты помнишь Беллу. Разыграть хотел. Что тогда со мной было… – доказываю, управляя одной рукой в воздухе, словно говорю это ему в лицо. – Я ему прямо и сказал, что на такое не соглашался и не приму таких предначертаний, но он в свою очередь выдвинул мне другие условия, – подробно излагаю о них следом. – Бесспорно, я не побоялся и послал его ко всем чертям… Я не поддался, не позволил ему еще раз обвести себя вокруг пальца! Я не раб, чтобы покорнейше соглашаться. Теперь-то ты понимаешь? – Я выражаюсь прямо, рассчитывая на поддержку с его стороны и с нетерпением жду его слов.
– Мать вашу… ты хоть одним куском мозга думал, как судачить будут о твоём позоре? Что за несоответствие первоначальным соображениям? Договорились же о другом! – в трубке слышится ор, и я чуть отвожу телефон в сторону; такого ответа я не ожидал, мое сердце запрыгало так, будто я поднялся в гору. – Ты зашел слишком далеко. Скандал, завязанный с Гонсалесами, не завершится мирными переговорами. Учти это! – Он выкапывает какую-то похожую историю, которую ему поведал Брендон, как тот полагался на одного управленца, а по итогу узнал, что он уплетает денежки с его счета на свой. – Этому несчастному уже за пятьдесят, живет в развалинах на Кавказе, не имеет ни стабильной работы, ни семьи, ни крепкого здоровья, так как десять лет, законного/незаконного – это уже не наше дело – лишения свободы унесли все его цели и планы за моря и океаны. Ты этого хочешь?
– Ничего похожего с моей ситуацией нет! – с неистребимой дерзостью протестую я. Тайлер безостановочно кивает, тихо бормоча: «Что я и говорил тебе. Судиться с Гонсалесами – бесполезно».
– Нет? Да ты не видишь! Ослеп! На кону чистота репутации! Затравленный насмешками, что не выполняешь обещания, разрываешь незаконно контракты, кто с тобой работать останется? В головном корпусе уже многие поговаривают о причинах, почему ты не появляешься здесь, а протираешь штаны в Мадриде, но через портал связи навешиваешь указания на других. Алекс Браун своим уходом изложил парочку враждебных комментариев во многих информационных сетях о тебе…
– Алекса не стоит сюда грузить! – Я сразу оброняю противоположную мысль. – Он повел себя на совещании, не соответствуя…
– Отставить! Я не спрашивал о нем! – грубо перебивает отец, ставя меня на место. – Мне-то что, совещание или совет! Меня это не волнует! Речь о тебе, а не о нем!
Хроническая прямолинейность и неровность характера отца переложилась на меня в неизмененной форме. Ясно в кого я бываю таким же.
Через минуту он добавляет с дьявольской жестокостью:
– Виновниками твоего ухода от первоначальной своей позиции являются корни Фьючерсов? – Видно, что его ум только сейчас начинает улавливать суть моего отстранения от контракта. По голосу он подобает разъяренной матери Миланы, что мое бывшее некогда неприязненное отношение к нему еще более утвердилось. – Из-за неё тебя так отбросило волной из Нью-Йорка в Мадрид? Отбросило и не отпускает. Хотя, чего я спрашиваю…
Ник, сверкнув стеклами очков, словив подозрения Джейсона, порывисто отодвигается от стола вместе со стулом. Секунду, две, три спустя снимает запотевшие очки. Как бы этот разговор не закончился его очередным приступом. Его лицо пылает. Тайлер не сводит с него глаз и будто взглядом пытается мне сказать: «Этот разговор не должен был быть на громкой связи». Я должен принимать в расчет реакцию, которая наступит, если в мозг уставшего попадет то, что каким-то образом связано с его дочерью. Но во мне так расшатаны нервы, что я забываю о всякой сдержанности и откровенно признаюсь, выкрикивая через пробел:
– Да, ради неё я пошел на это. Это не новость для тебя. Только я не понимаю, зачем заводиться и разбрасываться бездушными словами? Лучше решить проблему, как быть с Брендоном…
Он шумно выдыхает:
– Ты можешь остаться ни с чем!
Тайлер указывает мне двумя приподнятыми ладонями, чтобы я подавил, ослабил пламя эмоций, но, когда отец вставляет отравляющее мое отношение к нему мнение, меня это всемерно задевает.