Но организм уже начал подбрасывать испытания: он постоянно требовал сна и непривычно пух, особенно лицо и конечности. Она стала замечать, что по утрам обручальное кольцо стягивает на безымянном пальце мучительную талию.
С каждым днем настроение становилось все темнее. Внешний мир без Люши и так воспринимался Ольгой как через толщу воды, когда все звуки доносятся с поверхности далекими и звенящими, а очертания предметов размыты – как когда-то в далеком детстве, когда она чуть не утонула, упав за борт лодки, на которой каталась по озеру с мамой. Теперь же она оказалась в мрачных и холодных глубинах безвыходности. Тихое журчание проходящей стороной жизни почти перестало ее донимать. В мыслях было только «я не хочу!» Не хочу вынашивать это враждебное для Люши существо, не хочу видеть его чужое лицо, осязать живую кожу. Но самое главное – не хочу снова присутствовать при страданиях беспомощного живого создания, которое полностью от тебя зависит. Ольге казалось, что это неизбежная составляющая материнства. С детства у нее был большой запас сочувствия, но во время болезни Лили она его исчерпала настолько, что под конец уже скребла по живому дну души.
Чтобы хоть как-то облегчить свои муки, Ольга все-таки призналась мужу.
– Это же чудо! – ожидаемо отозвался он, как будто Лили никогда и не было.
– Я не смогу! – прорыдала Ольга. – И убить не смогу!
Слезы, к которым она готовилась все это время, сейчас скапливались между век с такой скоростью, что не текли по щекам а почти брызгали, попадая ей на колени, на плечи стиснувшего ее мужа, на пол… Настоянное на молчании концентрированное чувство вины перед маленькой беззащитной дочкой, которую она из-за своего слабоволия не смогла уберечь, выплескивалось ядовитыми, обжигающими глаза потоками. В мозгу шаровой молнией металась какая-то не оформленная в слова мысль. Выхода не было видно, поэтому пришлось просто дать волю апатии.
На УЗИ врач услужливо развернула монитор в их сторону. Муж с тошнотворной улыбкой разглядывал чужеродные птичьи конечности эмбриона, который уже так давно поселился в Олином животе. Ей были неприятны эти маленькие пальцы, гигантская голова, уродливое ухо. Все это было у Лили совсем другим – трогательным, милым, нежным. Ольга полюбила дочку задолго до ее рождения, а при виде этого ребенка в ее безмолвной душе шевелилось только отвращение.
Свое непрошенное бремя она переносила тяжело: ее мучили отеки, изжога, гипертония и лишний вес. Но самой большой мукой было неизбежное приближение родов: появление на свет того (а вернее той!), кто нагло воцарится на месте ее бедной маленькой девочки. Был бы это хотя бы мальчик! К нему свое отношение можно было бы выстраивать в каком-нибудь новом уголке души, а девочка норовила заполнить собой старое пересохшее русло любви к дочери. Ольга такого допустить не могла: эта территория была неприкосновенна.