И ушли.
На улице замерло египетское пекло. Стены медленно вбирали в себя жар, чтобы вечером отдавать его в прохладу мартеновской печью. Листва единственного дерева в крошечном дворе приуныла от засухи. Воздух застыл. Время повисло между прошлым и настоящим. Тишина заложила уши. А ведь только выйди через пару арок на главную улицу и жизнь вновь забурлит, загудит автомобильным потоком и деловитыми жителями Петербурга. Здесь же нет никаких признаков современной жизни. Скамейка такая же старая, облупленная, как и стены домов. Каким-то чудом она убереглась от извечно актуальных надписей на букву Х.
Саныч охнув от жары присел на скамейку. Достал из сумки огроменную бутыль с подозрительной зеленовато-бурой жидкостью и всосал содержимое почти полностью. На донышке осталась только муть похожая на болотную.
Эта третья странность босса удивляла Петьку не меньше, чем чудаковатые кошачьи глаза. Пьяным Саныча или с выхлопом, свойственным многим работникам их профессии, он никогда не видел. Мало того, Саныч и Петьке строго-настрого приговаривал не пить. Парень его побаивался, потому слушался, как отца родного.
Родителей у него с Анютой не стало год назад. Попали в аварию и разбились насмерть. Остались одни друг у друга. Анютка этим летом оканчивала училище, а Петьке пришлось срочно найти работу. Устроился сантехником в ЖЭК. Профессии у него соответствующей не было. Тётя Шура, соседка по подъезду, знавшая их семью лет 30, пожалела ребят и взяла Петьку к себе в контору. Так и началась его трудовая жизнь в паре с Санычем, к которому его приставили для обучения сантехническому мастерству.
– Малой, а отчество твоё как? – поболтав взвесь в бутылке, Саныч опрокинул её и смачно вбулькнул остатки мутного напитка.
– Александрович. А что?
Зрачки собеседника резко сузились, отчего глаза загорелись оранжевыми всполохами и пробежала какая-то необычная сине-зеленая рябь. Это что-то новенькое. Такого Петька ещё не видел.