Truthful history
…Познакомились твои родители в Барнауле, служили в одной части. Он тогда ещё, в 1981 году был лейтенантом, а мама твоя ― медсестрой. Вот так и закружилось: начали встречаться, не могли жить друг без друга. Неприятности начались с 1982 года, когда твой отец сделал твоей матери предложение. Он хотел завести семью, иметь верную жену. Но…твоя мама отказалась. Я не понимала причин такого отказа, мы даже поссорились с ней из-за этого. Я ей говорю: хороший парень, честный, работящий, офицер; чего тебе ещё надо? Она заявила, что не хочет такой бедной и нечеловеческой жизни, что не хочет даже с любимым человеком мотаться по гарнизонам и тщетно надеяться стать женой генерала. Думала тогда: ВСЁ. Пропало счастье дочки, а такой человек может больше и не встретиться. Но…они продолжили отношения и также любили друг друга, а затем, у него созрел грандиозный план. Как тебе известно, в те времена шла Афганская война. Ну он и вызвался туда, надеялся выслужиться, повысить своё звание, а затем пробовать продвигаться по партийной лестнице. Мама твоя обрадовалась тому факту, что её любимый взялся за ум. Она уже мечтала, как будет ездить заграницу, покупать товары, не выстаивая очередей, сможет отдать детей в лучшую школу. Я радовалась вместе с ней. Я тогда думала, что мы сможем избежать тех отрицательных сторон, которые были у всех советских людей. Что все ужасы войны нас обойдут стороной, и твой отец вернётся в парадном кителе и станет видным политическим деятелем, а возможно и Генеральным секретарём ЦК КПСС. Спустя полтора года, за которые он прислал только две весточки, его серьёзно ранили, парализовало ноги. Как тогда помню: врачи сказали, что работать будут только руки, ходить он больше никогда не сможет. Ой что это было! Я чувствовала свою вину перед ним, ведь вся жизнь у парня вычеркнута. Твоя мама рыдала, сотни раз спрашивала, зачем он навязался на эту войну, не мог найти способа полегче, что теперь не будет ей жизни. Он тогда только вяло смог ответить: „Для тебя”. Мы с ним потом разговаривали в больнице. Он мне рассказал, как вся жизнь пролетела у него перед глазами, когда он держал гранату, и видел он в этой жизни только твою маму, жалел, что так и не смог удержать чеку. Мы плакали, переживали, думали, как жить дальше. И когда он увидел в очередной раз твою маму в слезах, он сказал: „Я буду ходить к Рождеству”. Никто ему не поверил: ни врачи, ни твоя мама, ни я. Мне казалось, что это последний крик умирающего лебедя. И Слава богу, что я ошиблась; чуть в обморок не упала, когда увидела на Рождество его у своего порога, пусть еле, но стоящего на ногах. Нашей радости не было предела. Отец снова сделал твоей маме предложение, и она снова отказалась. Теперь она это аргументировала тем, что ему нужно ещё подлечиться, нужно достичь стабильности для их будущих детей. Адам согласился, восстановился и стал осваивать новую профессию ИТД (индивидуальная трудовая деятельность), как раз тогда её разрешили, он был одним из пионеров. Он стал видным человеком: ездил заграницу, привозил какие-то побрякушки и одёжи, его окружало много женщин, что раздражало твою маму. Она даже ему сказала, что согласна на его предложение, но теперь он отказался. Сказал, что ещё остались проекты, в которых хорошие деньги предлагают, когда он с ними разделается, можно будет уже точно выбирать кольца. Но твоя мама его не поняла, просто посчитала это мягким отказом, добивала его подозрениями. Я её убеждала, что нужно подождать, что он для неё же старается, что это и впрямь важные дела. Я не вникала в эти проекты, а зря. Твоя мама тогда забеременела, чтобы ускорить оформление отношений и… У меня, здесь, в квартире, мы мирно пили чай… Приехали люди в форме и взяли его. Затем мы узнали, что его обвинили в контрабанде и вынесли приговор сроком в восемь лет… Твоя мама хотела сделать аборт, но было слишком поздно, врачи отказались, и родилась ты. Она ненавидит тебя за его кровь, которая течёт в твоих жилах. Я должна была что-то сделать раньше, но лучше поздно, чем никогда. Вот, возьми, это перстень Адамки ― единственное, что осталось нам от него.
Глава 2
― Тогда я узнала, что ты в тюрьме и очень обрадовалась, потому что мать говорила, что ты умер, ― тяжко произнесла Алиса. Она оперлась на дверь машины и поддерживала свою голову правой рукой.
– Как же ты оказалась здесь, Алиса? ― грустно, с непониманием, спросил папа.
– Отчим с матерью меня бы обязательно искали, я не могла долго оставаться у бабушки. Но и возвращаться туда, я не хотела. В тот роковой день, я дала себе обещание, что сексом буду заниматься по своей воле, а не по принуждению кого бы то ни было. Бабушка о моих замыслах ничего не знала, я просто взяла и сбежала, я не хотела подвергать её опасности. Так и работала, самостоятельно. Я делала всё, чтобы не попасть в лапы сутенёров. Свобода или смерть. С тех пор, это стало моим девизом. Я стала довольно-таки небедной, снимаю квартиру, денег хватает на одежду, продукты и на другие мои прихоти. Спуталась с одним чуваком, бросил меня из-за моей профессии. Вот так и живу, папа.
– Освободили меня около десяти лет назад. Я в прямом смысле забыл дорогу к твоей матери и бабушке, поумнел и начал новую жизнь. Занялся бизнесом, ввязался в политику. Два раза женат был, но развёлся. Детей не было, потому что быть уже не могло. Врачи вынесли тот вердикт, и теперь здоровья действительно не купить ни за какие деньги. Не буду врать, что пылал желанием найти тебя быстро и скоро, но о тебе думал. Теперь я вижу, как моё промедление дорого нам обошлось.
– Что ж ты раньше не приехал, папенька? ― рыдающая девушка крепко сжала отца в объятиях и так, что выпускать его не собиралась.
– Не плачь, скоро решится твоя судьба, ― прижал Адам к себе дочку.
…Они приехали в престижную московскую клинику. В очереди стояло много людей, Адам с Алисой проигнорировали их.
– Мужчина, соблюдайте очередь! ― прокричала какая-то тётушка.
– Читать умеешь? Вот и читай, ― он раскрыл какое-то удостоверение, после чего, глаза у женщины полезли на лоб.
– Проходите, пожалуйста, ― заикаясь от страха, проговорила она.
– Ой, здравствуйте, Адам Александрович. Какой хороший день сегодня. Не правда ли? ― защебетал врач, который время от времени на змеиное лицо надевал маску клоуна.
– Не надо сантиментов. Нам нужен анализ ДНК. И срочно, ― сурово ответил тот.
– Конечно же, конечно. Через час всё будет готово.
– Сделай это за десять минут, а то я буду очень недоволен, ― пригрозил Адам.
– Айн момент.
Для кого-то ты совсем неправильно живёшь
Из лаборатории вышел явно мрачный доктор, который сразу же отошёл с Адамом в сторону, чтобы Алиса не cмогла ничего услышать:
– Вынужден вас огорчить: эта девушка действительно ваша дочь, сомнений быть здесь не может.
– А почему огорчить? Что-то не так?
– Ну…а вы сами не боитесь того, что она может убить вас из-за наследства. Она, как я вижу, характерный отброс общества и ей нужны деньги и только деньги. Подумайте, а стоит ли ваше желание иметь детей, таких денег?
– И с чего это вы взяли, что она отброс? Может она почище всех ангелов будет? Не делайте выводов по одежде. Это очень ошибочно.
– Если бы дело было только в лохмотьях, Адам Александрович. Дело в том, что мы обнаружили в её крови героин, довольно солидную дозу. Не понимаю, как она ещё жива и на ногах стоит. Единственное, что вы сможете для неё сделать достойное, так это положить её в клинику, а то дело плохо кончится. Положите и забудьте о ней раз и навсегда, я вам сейчас напишу адрес…
– Куда её положить, я сам решу! ― резко схватил он за руку врача, чтобы тот своим корявым подчерком ничего не писал. ― И помните: о наркотиках никому ни слова. Всё должно быть конфиденциально.
– Хорошо. Будет сделано. Как хотите, ― тяжко вздохнул врач от того, что его никто не послушал.
…И вот Алиса и Адам стояли на улице и молчали, первым заговорил отец:
– Мы с тобой одной крови. Так почему же ты пыталась меня обмануть?
– Ты о чём?
– А ты не притворяйся, ― въедливо ответил отец, ― ты наивно думала, что я со своими связями, ничего не узнаю о героине?
– Героин ― это моё прошлое, а прошлого нет.
– То, что было прошлым, легко переходит в настоящее. Всё! Даже не обсуждается! Я тебя положу в клинику, до полного излечения.
– Режь меня, ― процедила Алиса сквозь зубы, ― делай со мной, что хочешь, но туда я не поеду. Я вернусь на свою квартиру, но не хочу так жить. Я не буду так жить.
– Ты не пойдёшь на свою квартиру! ― резко закричал мужчина. ― Ты поедешь ко мне домой! Ты совсем неправильно живёшь. Не так, как положено. Ты непутёвая. Но ничего, я научился жить и тебя научу, а если не хочешь ― заставлю.
– Делай всё, что угодно, папа, но не вези в больницу, я отравлюсь на следующий же день.
– Да что ты такое говоришь?! Да как ты можешь?! Даже думать об этом! ― он прижал её и к себе. ― Всё, поехали. Время ― деньги. Посмотришь, как я живу.
Глава 3
…Особняк у Мидаса был большой: три гаража, бассейн, финская сауна, и ещё много всего. В этом он жил каждый день, каждую ночь, целую жизнь. Как только Алиса ступила на порог, теперь уже своего нового жилища, несколько минут она просто стояла. Конечно, ведь по сравнению с её двухкомнатной квартирой ― это царские палаты. „И как тут можно вытереть всю пыль? Только бы отец не страдал аллергией, а то зарежусь”.
– И о чём это мы задумались? ― прервал её размышления отец.
– О том, какое тут содержание пыли на метр кубический воздуха.
– Минимальное, Алиса. Вчера приходили мои домработницы, так что всё в ажуре. Убираются они у меня только раз в неделю, целый день. Не хочу, чтобы мелькали перед глазами. Да и готовят не так часто, ем в основном в ресторанах. Всё понятно?
– Всё.
– А если всё понятно, то в таком случае. Иди, прими джакузи, а я ужин разогрею.
– Джакузи? ― удивлённо спросила девушка.
– Да, именно джакузи. Неужели никогда не слышала?
– Слышала, но не купалась, ― с тоской в голосе ответила Алиса.
– Возьмёшь халат моей бывшей жены. Он там висит, должен подойти.
Алиса поднялась наверх, включила пузырьки и стала смывать с себя всё прошлое, всю грязь. Теперь-то она уверена, что, когда она нашла того человека, который к ней неравнодушен, всё изменится в лучшую сторону. Через тернии к звёздам. К свету. Она одела белый махровый халат, хотела уловить хоть какой-то дух той женщины, которая когда-то жила с её отцом. Тщетно. Сплошь всё пахло альпийской свежестью. Запах исчез так же, как и сама женщина. Девушка спустилась на кухню.
– Венгерское вино, венгерский гуляш, салат греческий. К столу! Домработницы потрудились на славу.
– Я обожаю венгерский гуляш, ― Алиса уже пожирала глазами то, что видела и, чтобы даром времени не терять, села за стол. ― Бабушка готовит очень вкусный гуляш.
– Знаю, ― тоскливо заметил Адам, ― сам не раз пробовал, но теперь всё в прошлом.
Они принялись трапезничать. Алиса смотрела, то в тарелку, то на папу. Он же на неё не смотрел, а вглядывался, вероятно силился что-то найти.
– Смотрю я на тебя, Алиса, смотрю. Почему крестик не носишь?
– У меня его нет.
– Ты хочешь сказать, что ты некрещёная? ― поразился отец.
– Церковь была закрыта, потом все об этом забыли и даже мне, это не стало нужным.
– Да ты что?! Да как ты можешь говорить такое?! ― буквально взбесился отец. ― Бог есть, не надо никаких точек зрения!!!
– Бог есть, но я в него не верю.
– И то, что мы встретились, тебя не переубедило?
– Ты неправильно понял. Мир слишком большой, а бог слишком маленький, поэтому не в силах что-либо изменить.
– Да ты что?!! Алиса! В бога верить нужно, и этим всё сказано!!! Тебе немедленно нужно принять православие.
– Но я…не хочу, ― еле выговорила девушка.
– Даю тебе честное благородное слово. Ты сама не заметишь, как впустишь бога в свою жизнь. И что это у тебя за синяки на запястьях? Это я тебе, что ли надавил?
– Нет, папочка. Они у меня очень давно, с тех пор, как мать застала меня за красками. До сих пор больно.
– Знаю, знаю, что ты ненавидишь эту семейку. Хотела бы им отомстить?
– Да! ― загорелась девушка, ― Нож! Прямо в сердце!
– Ну, я тогда сейчас сбегаю, ― абсолютно спокойно сообщил папа и уже встал со стула.
– Нет!!! Не надо!
– А ты ещё и добренькая. Ладно. Как хочешь. Идём спать, думаю, что за сегодняшний день мы сильно устали.
…
– Алиса, хватит спать. Вставай, уже полдесятого. Труба зовёт, нам пора ехать, ― мягко будил Адам дочку.
– М-м-м. Что-то случилось? ― неохотно потягивалась девушка.
– Да, случилось. Наша жизнь наладится. Едем, посмотришь, как оперативно я решаю проблемы.
Алиса оделась, села в машину, и они поехали в каком-то до боли знакомом направлении. Ехали они в тот самый вонючий „советский” подъезд самого ужасного Алисиного прошлого.
– Ты хочешь вернуть меня обратно? Зачем? ― спокойно, без всякого удивления спросила девушка.
– Насколько я знаю, ты не умеешь общаться с трупами.
– Что?
– Да, всё так. Поднимемся и глянем.
Ужас охватил девушку: а что же теперь с ними будет? Да на неё же первую подумают? Мало того, что своё тело стала продавать, так продаст ещё и душу в тюрьме. Они легко открыли дверцу, Адам не врал. Действительно, ночью он позвонил киллерам, и они расправились с тремя мучителями. Алиса наблюдала за всем этим с округлёнными от ужаса глазами и не могла сказать ни слова. Отец смотрел на неё и тихим голосом спросил:
– Хочешь сказать что-то против?
– Нет, папа. Мы отомщены.
Счастье как мгновенье, больше нет
Жизнь ― это театр, а люди в нём актёры, которые меняют роли. Алиса же никак не могла вникнуть в свою новую роль. Ей трудно было привыкнуть к большим размерам дома, к непонятным официальным нарядам. Да, она нашла отца, того человека, который её любит, но теперь, сопротивляться было некому. Раньше, она получала удовольствие от того, что всегда была не „за”, а „против”. А что же делать теперь? Поначалу, Алиса втайне от отца, спускалась в метро, в своих лохмотьях, попугать обывателей, и это ей нравилось.
…Адам позвонил ей, попросил приехать к себе на работу. Девушка одела свою привычную одежду и поехала на такси. Адам обитал в одном из мрачных московских офисов, каких в Москве было очень много. Алиса открыла эту неподъёмную дверь. Удушье, вот что она почувствовала сразу же: офисные пиджаки, безмозглые качки-охранники. Как только Алиса вошла, женщины мгновенно зашипели змеями и начали перетирать косточки человеку, ещё даже не успевшему войти. „Девоньки, это отбросы общества пожаловали в наш офис. Возмутительно. И куда смотрит охрана?” Девушка уже давно отучилась слушать общественное мнение, потому была настроена решительно: её каблуки уверенно стучали по лакированному полу. „Стой! Стой! А ну, с…, руки за голову!” С какой же радостью принялся выкручивать бедной девушке руки этот качок.
– Что это тут происходит?! ― крикнул Мидас, выглянувший из кабинета. ― Да как же ты, каналья, смеешь моей дочке руки выкручивать?! Разве для того я её родил, чтобы кто-то ей что-то выкручивал?!
– Дык, а эта… Адам Александрович, она же эта… не сказала, кто она? Что она? ― начал оправдываться охранник. Сотрудники только и ахнули от такого известия.
– Значит так! Запомните все! Это моя дочка ― Алиса Адамовна и если кто-то, когда-то, хоть пальцем, то кончите как вот этот малый, ― он указал на охранника.
– Не надо, Адам Александрович. Я больше не буду.
– А мне больше и не надо. Молись, молись, ибо никто кроме Господа Бога тебе не поможет.
В одно мгновение, этот здоровый, сильный и наглый качок превратился в нашкодившего мальчишку, который боялся поднять глаза. „Может кофейку, Алиса Адамовна”,― стала подлизываться секретарша, которая несколько минут назад готова была стереть Алису с лица Земли. Девушка даже не глянула на эту радостную маску, подошла к папе и сказала:
– Да папуля, ты Сталин и Берия в одном лице. Так с ними и надо.
Сегодня модно жить
Жизнь идёт вперёд, не останавливаясь ни на секунду и сметая всё на своём пути. С папой Алиса нашла компромисс: она отказалась от своих старых лохмотьев, он же не настаивал на сверх гламурных, скучных и официальных нарядах. Это, наверное, пример единственного в мире компромисса, когда обе стороны остались довольны. Счастливые, они поехали в Лондон на неформальную встречу в Букингемском дворце.
…Лондон. Шесть часов утра. Адам покорно досыпал свои законные два часа до будильника, а вот Алисе не спалось: что-то необъяснимое не давало отдохнуть. Она надела джинсы, свитер, курточку с мехом и вышла из гостиницы. Было холодно, в огромном мегаполисе шёл снег. Он медленно падал на землю, большими белыми хлопьями. Все люди могут куда-то идти, куда-то спешить. Один снег никуда не торопится. Кто сказал, что ему нельзя немного отстать от жизни? Алиса прижала меховой ворот к своей голой шее и смотрела. Да, она смотрела, впервые за двадцать лет она благодарила бога за глаза, которыми она может видеть. Она подняла голову вверх, девушка никогда не думала, что когда-то придётся рассматривать снег. Она видела все детали, холодные пощипывания снежинок остужали кровь и успокаивали нервы.
„ Ну почему люди не такие, как это мертвецки спокойное утро? Почему люди не такие, как эти огромные хлопья снега? Я уже забыла, что в мире существует красота. Как приятно вспомнить. Один снег знает, как правильно жить. Один снег идёт прямой дорогой ― медленно, но верно. Мы не такие. Мы спешим, спешим жить; и куда бы мы ни прибежали, везде находим глухой угол”. Алиса медленной и безмятежной походкой гуляла по улицам. Она видела Лондон с совершенно другой стороны, не таким шумным и суетливым, каким его показывают по телевизору, а спокойным, спящим, с ангельски белым снегом и серыми на его фоне билбордами, серыми людьми, которые уходили с ночных смен домой. Алиса кружилась, как в танце, она жадно поглощала взглядом эти заснеженные улицы. Впервые, после долгого перерыва, ей захотелось написать картину, но было нечем. На своём пути она увидела пожарную лестницу какой-то многоэтажки. Недолго думая, девушка полезла вверх. Она ступила на крышу: город сверху был таким же серым, но красивым и безмятежным, и медленно падал снег, ангельски-белый. Алиса отвела руки в стороны, она летела в мыслях, она дышала влажным воздухом, она была ― СВОБОДНА. „Сегодня я хочу жить. Сегодня так модно жить”. Часы пикнули…полвосьмого. „Скоро папа проснётся. Волноваться будет”. Она побежала вниз по ступеням в доме, побежала вдаль по улице. И как она ни ускорялась, всё равно бежала медленно. Алиса сливалась со снегом, она была снегом. Она успела за десять минут до звонка папиного будильника, переоделась и села в кожаное чёрное кресло. Пропищал будильник, Адам проснулся, как штык, взглянул на Алису:
– Не спишь. Не переживай. Отживём эту встречу. А может… А может тебе понравится, дочка.
…Букингемский дворец, приёмный зал: леди и сэры, принцы и принцессы, королева без короля. Несмотря на разнообразие нарядов, все были одеты одинаково, все слепились в такую кучу, что невозможно было разглядеть лиц, заглянуть в глаза. Адам и Алиса решили ничем не выделяться из толпы, одна лишь грусть в глазах делала их белыми воронами. Конечно, Адам уже научился быстро сменять причинную грусть на беспричинную радость и заводить лёгкие и пустые разговоры с дамами и мужчинами. Алиса этого ещё не умела, она чувствовала, что её поместили в клетку и разглядывали как диковинную мартышку. Когда вся эта толпа уселась за длинный стол, мало что изменилось: мужчины о чём-то эмоционально разговаривали, дамы же, натянув аристократические улыбки, кивали и прихлёбывали шампанское. Алисе не хотелось ни есть, ни пить. Она не поднимала глаз ― она боялась видеть. Она хотела заткнуть уши ― нечего было слушать. Затем Алиса всё-таки слегка приподняла свой взор, боязно, и увидела папу, который также скучно и без инициативы смотрел в одну точку. Они встретились взглядами. Всё стало понятно без слов: мероприятие выдалось пустым и безнадёжным.
Даже бог не поможет
„Он спит…Он продолжает спать законные два часа до будильника. Как хорошо, что можно с удовольствием наблюдать за человеком, которого любишь. Эта лондонская поездка его изрядно вымотала. Ещё бы. Распинаться перед этими неблагодарными людьми. Где же в мире будет любовь, когда высшее общество, на которое должны равняться, культивирует ненависть? … Он такой красивый. Столько пережил, а так хорошо сохранился. Единственное, чего я хочу, чтобы этот человек, с которого литрами пили кровь, не сломался вдруг неожиданно. Великие люди всегда внезапно умирают. Может нас минует? … Я сова, никогда бы не подумала, что буду вставать в шесть утра. Что-то происходит. Тайна… Какую-то тайну он скрывает, всё не так просто. Не может быть так хорошо всё время”, ― сидела Алиса в кресле, возле кровати своего отца.
Под влиянием лондонской прогулки и светского раута у неё накопился запас вдохновения, который нужно, просто необходимо использовать. Ещё немного посмотрев на папу, Алиса отправилась в свою комнату на поиск красок и холста. Как ни странно, она их нашла. Пока она взгромоздила холст на мольберт, думала, отвалятся руки: старые шрамы заболели по-новому. „Не сдаваться, только не сдаваться. Прошлого нет, нужно ощутить настоящее”. Пара незаметных мазков принесла Алисе такую неимоверную боль, что она не смогла сдержаться. „Больно, адски больно. Но совсем же ничего не видно. Так нельзя”. Алиса рисовала кистью медленно, она глотала слёзы. „Даже бог не поможет побороть эти ужасные узы прошлого, но я помогу сама себе нарисовать эту картину, реализовать своё накопленное вдохновение. О, Лондон, Лондон”. Через час в комнату вошёл Адам, но лишь после того, как поработал в кабинете. Он никогда не заходил к Алисе сразу же, как проснётся. Дочь его сидела в кожаном кресле и подпирала свою тяжёлую голову правой рукой. Картина уже была готова: на фоне заснеженного серого Лондона в разных концах холста были изображены лица Алисы и Адама: грустные, такие как на той вечеринке. Внизу, красными буквами было написано: „Папа и дочка. Любовь навеки”. Долго Адам рассматривал эту картину, он с трудом сдерживал слёзы, как же правдиво изобразила его Алиса, таким, каким он был когда-то.
– Хорошо ты тут красную краску применила, ― заметил Адам.
– Это не краска, пап. Это кровь моя, ― Алиса показала свежий срез на своём запястье, ― не делают ещё хороших красных красок. Приходится выкручиваться.
– Не делай, Алиса, так!!! Больше никогда не режь свои руки! Да ещё в больных местах, ― взорвался Адам. ― Я вполне могу завести из-за границы хорошие. Отечественные ― плохие, гавно подсунули.
– Папа! Ну хватит! ― взволновано сказала Алиса. ― Я не хотела, чтобы ты злился, а хотела тебе сказать, что мне нужно…Нужно…Православие принять, и срочно.
– А я тебе говорил, ― спокойно ответил Адам. Он знал, что всегда прав.
…
–Теперь ты уже перед богом названа Алисой, ― сказал ей Адам после крещения.