Конец эпохи. Да здравствует император!

– А если отвлечься от досужих сплетен, – оборвала начало столь интересной темы Алеонор, – какова сейчас позиция герцога во внешних и внутренних делах? Мы так давно не были дома и все новости узнавали только от испанских посланников. – Она презрительно улыбнулась.

– А если говорить о позиции герцога, – Жанну было не так легко сбить, – то она сейчас, главным образом, в спальне Катрин, Элеонор или какой-нибудь другой придворной красавицы, точно никто уследить не может. Это касательно внутренних дел. А что касается международных, то они решаются им с точки зрения того, чтобы можно было спокойно и не торопясь наслаждаться внутренними. Все знают, что наш герцог любит пиры, женщин, хорошее вино и красивые наряды. Я его нежно люблю, он вырос на моих глазах, он по-своему добрый, хотя и не со всеми, милый, очень привлекательный в общении, нет человека любезнее его. Но правят за него бабка и отец. Причём воле последнего он отчаянно сопротивляется.

– Да, я слышала, что они не ладят с отцом, – вмешалась Маргарет, её сердце наполнялось горечью при мысли об этом, она любила обоих.

– Не ладят? Да у них просто состояние перманентной войны. Филипп, кажется, большинство решений принимает исключительно в пику своему отцу. А для императора Максимилиана его сын – самое большое разочарование в жизни. А он знавал много поражений. Они абсолютно чужды друг другу. И их счастье, что есть старая герцогиня. С того момента, как ваш отец стал женихом, потом и мужем моей милой Марии, герцогиня Маргарита заняла твердую позицию (она вообще редко меняет свои взгляды и предпочтения): полная и безоговорочная поддержка Максимилиана. Она много раз выручала его, и словом, и делом, и финансами, она сохранила полную лояльность ему, несмотря на разноречивость его поступков и решений. В тот момент, когда многие в нижних землях отвернулись от него, герцогиня протянула ему руку друга и оказала всестороннюю поддержку. Вот и сейчас она умело лавирует между сыном, отцом и своими собственными политическими взглядами, направляя бургундскую политику в относительно безопасное и верное русло.

– Максимилиан не теряет надежды вернуть герцогство Бургундское своему сыну, продолжала Жанна, – оно ведь сохранилось только в титуле, а территория самого герцогства отошла к французской короне после гибели Карла Смелого. В этом вопросе я прекрасно понимаю Максимилиана, это одна из самых главных наших потерь, которую никак не удаётся вернуть. Но Филипп делает всё, чтобы помешать своему отцу, его стремление к союзу с Людовиком XII и любовь ко всему французскому хорошо известна. Иногда я думаю, что он восхищается Францией именно потому, что знает о ненависти к ней своего отца.

Ещё более печальные вещи рассказывала мадам де Альвен про семейную жизнь Филиппа. В данном случае она была целиком и полностью на его стороне.

– Нет, конечно, он легкомыслен и любит женщин. Но первое время он был очень внимателен и заботлив к своей жене. Но кто может вынести женщину, которая крайне редко улыбается, воспринимает всё очень серьёзно, всё время молится и ревнует его даже к кобыле в стойле? Они слишком разные. Она строгая, мрачная, а теперь вся её жизнь – в нём. Она даже не интересуется своей очаровательной дочкой! И, кстати, она снова в ожидании, мы так надеемся, что это будет мальчик. Но всё это проходит мимо неё. У неё есть одна звезда на небосклоне – Филипп. А он легок и жизнерадостен, зачем ему эта испанская страсть? Скажу честно, мне иногда кажется, что у неё не всё в порядке с головой, уж больно странно она себя ведёт. А может, она и правда так сильно влюблена в своего мужа, как никто из нас представить не может. Говорят же, что от любви можно потерять голову. Или она просто совсем другая, не похожая на нас, и в этом всё дело. Хотя до неё множество южных принцесс – португальских и испанских – прекрасно вписывались в другую жизнь, у вас вот и бабка, и прабабка по разным линиям были португалки, и они стали чудесными женами своим царственным мужьям. Мы все очень надеемся на вас, Маргарет. Может, вы сможете повлиять на неё, дать ей понять, что жизнь сложна и разнообразна – есть муж, который иногда может и ошибиться, есть дети, которые нуждаются в любви и заботе, есть государственные дела, которым надо уделять больше внимания. Есть люди вокруг, в конце концов, она не сделала ничего, чтобы сблизиться со своим новым окружением.

«Да, я, конечно, лучший специалист во всех этих областях – брак, дети, управление, – думала Маргарет, – я очень преуспела в этих вопросах». Но решила, что сделает всё, чтобы помочь любимому брату и невестке, о которой у неё остались теплые воспоминания, как о бедной испуганной лани, оказавшейся среди охотников.

Однажды Марго набралась храбрости и поинтересовалась, как поживает Флорис ван Эгмонд. Это вызвало бурю веселья у Жанны де Альвен.

– Как он поживает? Вот это вопрос! Да отлично, моя милая! Танцует на всех пирах так, что, наверное, меняет туфли по нескольку раз за вечер. И всегда окружён прекрасными дамами. А если серьёзно, он входит в совет герцога Филиппа и много помогает ему в государственных делах. К тому же он ещё и военачальник бургундской армии. Я думаю, он далеко пойдет, его преданность бургундскому дому не вызывает сомнений. И, о да, вы, наверное, забыли об этом спросить, моя дорогая, он всё ещё не женат. Хотя молодых охотниц за женихами вокруг него хватает. Вам лучше поторопиться и не сидеть тут с нами, а мчаться на родину.

Обсуждали и общеевропейские дела. В Италии полыхала война, и все были в неё вовлечены. Цезарио Борджия при поддержке французской армии творил чудеса: итальянские города сдавались почти без боя. Жители городов знали: он обещал, что никто в этом случае не пострадает. Под страхом смертной казни его солдатам запрещалось грабить или как-то притеснять местное население. Супруга его, Шарлотта д’Альбре, осталась во Франции, она ждала ребенка. Её сестра Луиза вышла замуж за Шарля де Круа-Шиме, которого Максимилиан возвел в ранг имперского князя, а его графство Шиме в княжество, даровал ему Орден Золотого Руна и всячески обласкивал. Ален д’Альбре не зря получил прозвание Великий: даже находясь в опале, он продолжал устраивать свои дела посредством детей: сына женил на королеве Наварры, дочь отдал за сына Папы Римского, а другую отправил на всякий случай к бургундскому и императорскому двору.

Жених Карлотты Николя де Лаваль также сражался бок о бок с новым мужем своей королевы, он служил Людовику так же честно, как и Карлу перед этим. Присоединился к новому королю и Филипп Клевский, окончательно порвавший с императором Максимилианом. Они были с королем кузенами, оба были внуками Адольфа Клевского и Марии Бургундской. Анна Бургундская, его мачеха, оставалась при дворе герцога Филиппа, хотя всё больше времени проводила в семейном замке Вейнендале.

Луизу Савойскую с детьми Франциском и Маргаритой (Маргарет льстила себя мыслью, что имя дочери было выбрано в память об их юной дружбе) Людовик, приходившейся её покойному супругу также кузеном, только по отцовской линии, пригласил ко двору. Они радостно покинули замок Коньяк, так как Луиза, души не чаявшая в детях, мечтала приблизить их к светской жизни и дать лучшее образование. Её невзлюбила королева Анна, слишком они были разные. К тому же сын Луизы стал первым в ряду наследников престола в том случае, если королева не произведет на свет потомка мужского пола. Злые языки поговаривали, что каждую неудачу Анны и Карла VIII в вопросах деторождения Луиза отмечала пышным праздником. «Да, это похоже на импульсивную и эгоистичную Луизу, вполне в это поверю, как ни печально, – думала Маргарет, – хотя бедная Анна, всё, что могу сказать!» Рождение у Анны и её нового короля дочери тоже было встречено радостью, она не составляла конкуренции обожаемому Франциску. Луиза поселилась с детьми в Амбуазе. Людовик предпочитал свой родовой замок в Блуа, и Анна с двором проживали там.

Как-то они остались вдвоем с Жанной, и разговор зашел о том, что давно волновало Маргарет. О её предполагаемых женихах. Жанна была в курсе всех вариантов, которые рассматривались её братом и отцом, оба они старались извлечь из её будущего свою (государственную) выгоду и действовали каждый исходя из своих интересов. Филипп действительно мечтал о её союзе с Людовиком XII, это позволило бы ему достичь желанной близости. «Но, я думаю, к счастью для вас, – добавила Жанна, – он уже занят». Филипп также подумывал об английском браке для своей сестры, это позволило бы ему насолить своим испанским родственникам. Он же думал и об овдовевшем короле Португалии Мануэле, это было рядом с испанскими землями и могло доставить Изабелле и Фердинанду много проблем.

Максимилиан же следовал своим интересам. Среди его кандидатур был миланский герцог, его союзник Лодовико Сфорца, по прозвищу Моро. Пятидесятилетний герцог славился как покровитель искусств. Достаточно упомянуть, что у него при дворе работал великий Леонардо да Винчи, причем не только в качестве живописца, скульптора и архитектора, но и распорядителем пиров. Великий человек велик во всем, ходили слухи о каких-то удивительных кухонных приспособлениях, которые придумал этот гениальный изобретатель и фантазер. Лодовико также был известен любовью к прекрасному полу, многочисленными прекрасными любовницами и внебрачными детьми. Правда, Моро сейчас был не в лучшем положении, так как французский король Людовик одержал над ним сокрушительную победу. Но всё ещё можно было исправить, во всяком случае, так считал её отец император.

Интересы Максимилиана в значительной степени были сконцентрированы на востоке Европы, так что неудивительно, что еще одним из возможных претендентов на руку его дочери стал король Чехии и Венгрии Владислав (в Венгрии его величали Уласло). Жанна, как и Маргарет, мало что знала об этом монархе, кроме того, что к своим сорока пяти годам он был дважды женат, оба раза неудачно: первая жена подала на развод, а брак со второй, ею была тетка Карлотты Неаполитанской Беатриса, был признан незаконным ко взаимной радости. Оба брака были бездетными, что смущало старую фламандку. Она надеялась, что в новом браке её подопечная все-таки узнает радости материнства.

Маргарет слушала Жанну с особым вниманием. Ни одна из кандидатур не вызывала у неё симпатии. Впрочем, кто вообще мог вызвать у неё симпатии сейчас, когда она всё ещё не отошла от своего горя и поражения. А она воспринимала свою судьбу как личное поражение.

Приезд Жана Молине в составе её эскорта был для Маргарет приятным сюрпризом, он был уже стар для таких поездок.

– Я не мог не поехать, я сам напросился, и ваш великодушный брат даровал своё разрешение. Ведь я ваш личный библиотекарь, не так ли? В ваше отсутствие я обновил каталоги. И с нетерпением жду знакомства с новыми манускриптами. Есть ли среди них мавританские? Говорят, они большие мастера миниатюр и те совсем не похожи на наши. Да, и кстати, я нашел себе помощника, который, полагаю, в скором времени заменит меня. Если, конечно, заслужит вашу благосклонность. Он тоже поэт, только гораздо умнее и остроумнее меня. И значительно моложе. Это мой племянник Жан Лемер де Бельж. Мне же, увы, недолго осталось мучить своим присутствием землю-матушку.

С Молине они много гуляли по городу. К ним частенько присоединялся Якопо Барбари, который сдружился с поэтом. Байонна Маргарет понравилась. Светлый, просторный город, на слиянии двух рек: в самом центре река Нив впадала в полноводную и широкую реку Адур, и, объединившись, они несли свои воды в Атлантический океан. Город естественным образом был разделен реками на части: Гран-Байонн, высокая часть на левом берегу, была центральной, здесь располагался старый замок и главный собор города, она была изрезана каналами, которые облегчали торговлю и вызвали у Маргарет смутное сходство с родными ей нижними землями. Квартал Сан-Эспри располагался на правом берегу реки Адур. Когда-то это место заняли служители Ордена госпитальеров Святого Духа (отсюда и название квартала), построили здесь приют и церковь. Через город проходил знаменитый путь паломников – дорога Святого Иакова, ведшая к могиле святого в местечке Сантьяго-де-Компостела. Отсюда начиналось восхождение на Пиренеи и заключительная часть пути уже по испанским землям. Позднее вокруг стали селится разные люди, в основном иностранцы и те, кто бежали из Испании и Португалии. Рассказывали, что в последние годы заметно возросло число переселенцев-евреев, бежавших от инквизиции, – марранов и тех, кого называли здесь сефардами. Это новое для Марграет и Молине слово означало испанских евреев, отказавшихся принять крещение и предпочетших покинуть родные места. Наконец, третий район, в Пети-Байонн, как бы зажатый между двумя реками, был еще три столетия назад продан епископам в качестве вольной гавани. Здесь же Людовик XI построил Новый замок как символ новой жизни города.

Молине хорошо подготовился и во время прогулок без устали развлекал Маргарет рассказами о городе. И он по-прежнему пересыпал речь странными народными поговорками, смысл которых, впрочем, был вполне очевиден.

– Это место являет собой весьма забавное смешение языков и культур.

Маргарет поддержала:

– Это да, я не понимаю ни слова из того, что мне здесь говорят. А я-то думала, что французский у меня родной.

– У вас, ваше высочество, да, а вот у здешних жителей – нет. По большей части это гасконцы, понять которых не может ни один житель земли. Дикий медведь общается только с себе подобными. А гасконцы – народ дикий. У них была слава лучших воинов Англии, а теперь Франции. Правда, иногда мне кажется, что они сами эту славу и разнесли по миру, они страшные хвастунишки.

– А когда-то на том самом месте, где мы стоим, был римский каструм, поселение, укрепленные стены которого до сих пор встречаются на улицах города. Его называли Лапурдум, а провинцию Лабурдан. Великий Юлий писал о здешних местах и непокорном племени тарбеллов, обитавшем здесь испокон времен. Место это было крайне важно, сюда сходились дороги, ведшие на Иберийский полуостров, поэтому римляне держали здесь большой гарнизон. Позднее эти земли захватило племя васконов, которые смогли отбить их у различных германских племен, захвативших земли бывших римских колоний. Потом пришли франки. Васконы исчезли, название Васкония превратилось в Гасконь, которая стала частью Аквитанского герцогства.

– И вот новый поворот в истории здешних мест. Любвеобильная и своенравная Алеонора Аквитанская, единственная наследница обширнейших земель на западе Франции, принесла все эти богатства в приданое королю Англии Генриху II. Я до сих пор не понимаю, как французский король Людовик VII, женатый на Алеонор, мог допустить развод. Ведь его земли были значительно меньше тех, которые принадлежали красавице-герцогине. Однако это случилось, и богатейшее герцогство на три столетия стало собственностью англичан. Как говорят у нас, если ворота открыты, свиньи бегут из хлева. Конечно, некоторые легкомысленные английские короли очень неосмотрительно растеряли значительную часть своих земель во Франции, но те места, где мы с вами находимся, вплоть до середины нашего века были английскими.

Однако здешним жителям это пошло на пользу. Байонна получила множество торговых привилегий. И самой главной стало монопольное право поставки в Англию вин региона Бордо. А также знаменитых местных окороков, которые здесь готовят удивительно вкусно. Ну не говоря уже о том, что англичане построили тут судоверфь, военную базу и крепость. Город получил также хартию вольности и почувствовал себя свободнее соседних французских регионов. Романтический король Ричард Львиное Сердце любил выпить здесь стаканчик-другой винца и закусить ломтем доброго окорока из местных черных хрюшек.

Освобождение же здешних мест от англичан тоже прошло вполне безболезненно, в отличие от многих других регионов. И все благодаря местному епископу, который увидел во сне большой белый крест, увенчанный короной, которая в небесах чудесным образом покрылась лилиями. Это вполне убедило жителей Байонны в необходимости сдать город французским войскам без боя. Что может быть убедительнее сновидений епископа!

А вот после этого, как говорится, пришлось им свалиться с быка на осла, настали для них черные дни. Уход англичан лишил их торговых привилегий и вообще привёл торговлю в упадок. Но мало этого. Сначала случилось внезапное заиливание дна, что парализовало здешний порт. А потом и вовсе река Адур решила отклониться к северу. Словно ей не понравилось такое недоброе обращение с англичанами и неумение видеть свою выгоду. Словом, теперь город Байонна как мотыга без ручки, совершенно бесполезен. В каком-то смысле испанцы своей политикой оказали ей великое благо, прибывающие сюда еврейские семьи могут дать городу новый коммерческий шанс, они не бедны, как правило, имеют своё дело и весьма предприимчивы. А гасконцы хороши только в качестве наёмников в армии.

Дни летели. Маргарет наконец чувствовала себя спокойно: её испанский брак стал уже историей, а новый ей не грозил, пока она находится вне владений своих родных. Её вполне устраивало то взвешенное состояние, в котором она оказалась, будущее пугало девушку.

Пришло письмо от короля Людовика XII. В самых наилюбезных словах он выражал свою неизменную любовь и преданность к «милой подруге его светлых детских забав». Маргарет усмехнулась: когда её трехлетнюю привезли в Амбуаз, ему уже было за 20, так что невинные детские игры были скорее плодом его воображения. Хотя он и был всегда с ней любезен, как воспитанный взрослый юноша с маленькой девочкой, да еще и королевой. Сейчас он предлагал ей всяческую помощь, прислать отряд сопровождающих, приглашал навестить королевский двор. Маргарет тоже очень любезно, но отклонила все предложения.

Наконец, все было готово и Маргарет с сопровождающими тронулись в путь. Дорога домой растянулась на полгода. Порой они были вынуждены останавливаться из дипломатических соображений, Маргарет весьма тепло приветствовали в французских городах, то ли в память о её малолетнем царствовании здесь, то ли из уважения к юному вдовству, то ли из боязни перед её братом и отцом. Приходилось задерживаться и принимать гостеприимство хозяев. Иногда заканчивались средства, и их приходилось подолгу ждать.

Рождество встречали в пути. Год был особенный, Святой, или Юбилейный, как называла его Святая Церковь. В народе его величали Лето Господне. К тому же в этот раз он открывал новое столетие. Такой год считался особенным, временем отпущения грехов и всеобщего прощения. Празднование его сопровождалось особой радостью и благодатью. Традиция празднования упоминалась еще в Ветхом Завете, в Книге Левит: «… и освятите пятидесятый год и объявите свободу на земле всем жителям её: да будет это у вас юбилей; и возвратитесь каждый во владение свое, и каждый возвратитесь в свое племя». Его и праздновали сначала каждые 50, а последнее время каждые 25 лет, чтобы каждое поколение имело возможность пережить его.

Из Ватикана пришли известия о чрезвычайно пышном праздновании Рождества и Юбилейного 1500 года. Если верить сообщениям тех, кто присутствовал на празднике, а Максимилиан любезно присылал дочери все наиболее интересные донесения своих посланников, на торжества собралось более 200 000 паломников. Трудно было даже представить себе такое сборище. Папа Александр VI в этот год ввел новые ритуалы, восстановив, как утверждали его церемониймейстеры, древние традиции. Папа с ближайшими помощниками, у всех в руках зажженные свечи, прошествовали через весь собор Святого Петра к Porta Sancta, Святым Дверям, которые всегда стоят закрытыми. Папа трижды постучал в Двери, и они распахнулись изнутри, процессия прошествовала через них. Хор в это время распевал:

Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих.

Истомилась душа моя желанием судов Твоих во всякое время.

Ты укротил гордых, проклятых, уклоняющихся от заповедей Твоих.

Сними с меня поношение и посрамление, ибо я храню откровения Твои.

После Рождества и наступления Нового, Юбилейного, года они были торжественно закрыты на следующие 25 лет.

Ожидание перемен и наступления новой эпохи витало в воздухе. Маргарет думала и о том, что ждет её в грядущем веке. Ей вскоре исполнялось 20 лет, она многое пережила, но так и не обрела своего места в жизни. Она чувствовала необычайный прилив сил, ей хотелось что-то сделать, быть нужной где-то, она многому научилась за последние годы, многое узнала. Оставалось только применить все свои знания и навыки в жизни.

Во Фландрию они прибыли в самом начале весны. Их прибытие на этот раз прошло незамеченным: все были заняты приготовлением к другому важнейшему событию – крестинам наследника герцогов Бургундских, которого назвали Карлом. Когда Маргарет впервые увидела младенца, её сердце растаяло. Она стояла над колыбелью, смотрела на его пухлое личико, рыжие волосенки на голове и думала обо всём том, что она знала. О древней крови, которая заставляла их всех жить и умирать не так, как они хотели. О честолюбивых планах, которые теперь, как она понимала, возложены на этого малыша. О том тяжелом бремени ответственности за будущее Европы и мира, которое он, ещё ничего не понимая, уже нёс на своих плечах.

Ещё она думала о своей матери Марии, это её внук и наследник лежал в богато разукрашенной, как и положено наследному принцу, колыбели. Вот, оказывается, что она чувствовала, когда у неё родился первенец – светлую радость от того, что он есть на свете, и темный страх за его будущее. Маргарет понимала, что это не её дитя, но чувствовала именно это. Удастся ли ему осуществить всё то, что от него ожидают? Какие беды встретят его на жизненном пути, чем придется заплатить за величие своих предков? Его назвали Карлом, как его неукротимого, смелого и мужественного прадеда, последнего герцога Бургундского, владевшего герцогством во всем его величии. И как другого его отдаленного предка, Карла Великого, прозывавшегося Императором Запада и объединившего почти всю Европу. Имя ко многому обязывало: в переводе оно означало просто «мужчина», а во многих языках стало означать и просто самого монарха – «король».

Удивительная нежность охватила девушку. Кто знает, что было тому причиной – недавняя потеря её собственного ребёнка, ощущение сиротства – Хуана почти совсем не интересовалась сыном, знание великой тайны и великой миссии, которая была возложена на этого розовощекого малыша. Кто знает, но он стал её любовью с первого взгляда. Она почувствовала великую ответственность за это маленькое беззащитное и такое трогательное существо.

Крестины Карла были великолепны. То, что продолжало называться бургундскими землями, давно такого не видело. Город Гент, где родился Карл, превзошел сам себя. После гибели Карла Смелого здесь не бывало такого размаха. Пухлый розовощекий малыш стал надеждой нижних земель, и Гент был горд тем, что именно здесь он родился и крестился. Габсбургов по-прежнему отвергали и ненавидели. Герцог Филипп был занят женщинами и слишком любил Францию. Но Карл родился в Генте, здесь он вырастет и станет подлинным правителем здешних мест. Таково было всеобщее чувство, давшее радость и ликование по случаю торжеств.

Весь город был украшен: на домах вывесили праздничные флаги, ткани и гирлянды. По всему пути следования кортежа из герцогского дворца до церкви Святого Иоанна были сооружены триумфальные арки, украшенные символами власти, факелами и лозунгами, сулившими малышу все возможные доблести и совершенства. Весь город был освещен тысячами факелов, которые украшали дома и сопровождали процессию. Шествие включало в себя рыцарей Ордена Золотого Руна, глав гильдий, членов городских судов, всех знатных граждан бургундских земель. Каждый нёс в руке факел. Представители высшей знати несли купель и другие необходимые элементы крещения. Восторг был всеобщим.

Он достиг апогея, когда появилась вдова Карла Смелого, когда-то несшая к крещению отца младенца, герцога Филиппа, в руках которой был маленький принц и наследник. Рядом с ней в глубоком трауре шла Маргарет, избранная крестной матерью младенца. На пышном празднестве в тот день гулял весь Гент.

Затем потекли обычные дни. Маргарет так и не смогла установить дружеских отношений с Хуаной, хотя и очень старалась. Та просто пряталась от сестры своего обожаемого супруга. Что было с ней? Неприятие чужой культуры и ревность, вполне обоснованная? Или правда сумасшествие. Маргарет так и не поняла.

Филипп предоставил сестре дворец в Ле-Кенуа, к югу от Валансьена. С ней вместе отправились и многие из её знакомых: Жанна де Альвен, Жан Молине, для него эти места были родные, Марго, которую вскоре по возвращении просватали за Флорис ван Эгмонда, он тоже присоединился ко двору Маргарет. С ней был её духовник аббат Антонио Монтекью, некоторые из обласканных ею людей искусства, Якопо Барбари, племянник Молине Жан Лемер и другие. Присоединился к её двору и брат Яна и Хендрика ван Бергенов Антон, настоятель аббатства Святого Бертрана в Сент-Омере и весьма влиятельная личность в регионе. Частенько навещала Анна Бургундская, и они вели долгие разговоры о прошлом.

Среди её окружения появилась и Катарина, красивая статная служанка. Маргарет смутно помнила её лицо из ранней юности, когда она вернулась домой после неудачного царствования во Франции. Катарина была молчалива и незаметна, в её обязанности входило наблюдение за порядком в спальне вдовствующей принцессы. Но Маргарет постоянно ощущала какое-то особое внимание со стороны этой уже не молодой, но всё ещё красивой, женщины. Как будто та что-то хотела и не решалась ей сказать.

Место было чудесное, прекрасный дворец, отстроенный её предками, огромный парк, по которому бродили олени. Она много охотилась, разбирала библиотеку, читала, все больше писала сама, особенно стихи, хотя и показывала их лишь избранным. Вела теперь постоянную переписку со своим отцом Максимилианом, с которым сближалась всё больше. Он откровенно был счастлив родной душе, с её братом отношения у него явно не ладились. Её частенько вызывали ко двору – то к бабушке Маргарите, то к брату Филиппу. Скучала она только по малышу Карлу, которого видела редко, да и то на чужих руках.

Жизнь шла своим чередом, события сменяли друг друга. Наследнику Бургундии Карлу, только появившемуся на свет, подыскали невесту, малышку Клод, дочь Людовика XII и Анны Бретонской. Конечно, это был выбор его отца Филиппа, мечтавшего породниться с французской короной.

Маргарет с удовольствием изучала жизнь своих родных мест. Она знала, что и в этот раз её пребывание тут не затянется, и спешила узнать как можно больше. Она совершенствовала свой фламандский, он давался ей легко. Ей нравилось путешествовать, узнавать новые города. Её везде встречали как законную наследницу герцогов Бургундских, а значит, с почетом, уважением и симпатией. Юная вдова, вернувшаяся из далекой Испании, имела теперь ещё и романтический ореол. А её легкий и любезный характер завоевал ей много друзей в здешних местах. Она понимала, что одной из главных ошибок её брата Филиппа было именно игнорирование нижних земель и их жителей, с их радостями и горестями. Его принимали безоговорочно: он был внуком Карла Смелого, сыном Марии, он здесь родился и вырос. К тому же он был спасением от Габсбургов, в этих местах еще хорошо помнили, как его отец пытался захватить власть после смерти жены. Но Филиппа не слишком любили: он был занят своими собственными делами и проблемами и больше интересовался международными отношениями, чем внутренними – союзом с Францией, которая слишком долго была врагом герцогства Бургундского, и испанскими распрями.