Из Золотой галереи зазвучали первые аккорды торжественного полонеза. Прославленный симфонический оркестр Иркутска согласился играть весь вечер всего лишь за горячую еду – музыканты, не приспособленные к быту, с трудом справлялись с новыми суровыми условиями жизни.
В танце-шествии, открывающем бал, должны были принять участие все приглашенные, даже если они намеревались просиживать штаны за зелеными карточными столами.
– Вы позволите, мадам?
Бланк пригласил на первый полонез одну упрямую депутатшу, известную своими феминистскими взглядами. Та, несколько замявшись, все же согласилась пройти с ним под ручку по всей Галерее, заполненной осуждающими взглядами и завистливым шепотом, шелестящими платьями и оголенными плечами. Депутатша – без помады, в потертых брюках, отвисших на коленках, – явно чувствовала себя неловко в этой затейливой обстановке девятнадцатого века, да еще и рядом с таким холеным кавалером, и Бланк готов был поставить свою бутоньерку на то, что в следующий раз она явится на бал в пышной юбке. Женщины перестают быть феминистками, как только им попадается по-настоящему достойный мужчина.
После шествия начались танцы. По залу, освещенному тысячами свечей, мчались разгоряченные пары: мужчины щелкали каблуками, падали на одно колено, дамы неистово кружились, музыканты играли всё громче… Кадриль, мазурка, вальс… Четыре часа промелькнули, как вакуумный трамвай над Невой.
Настало время садиться за стол. Торжественный ужин для гостей готовили два, а то и три десятка высококлассных поваров – Бланк и сам толком не знал, сколько прислуги у него скопилось сегодня на кухне. Барон уже открыл было рот, чтобы объявить: «Прошу всех к столу!» – как к нему, звеня шпорами и придерживая на боку длинную шпагу, подошел таинственный брюнет в полумаске, закрывающей верхнюю часть лица.
Судя по четко очерченному подбородку и гордо расправленным плечам, незнакомцу было не более тридцати. Однако, в отличие от современной молодежи, он явно с уважением относился к традициям: юноша был облачен в синий бархатный камзол, а за такие белые обтягивающие брючки Бланк не пожалел бы и пару акций своего банка. В бальный комплект немного не вписывался современный, хоть и выключенный, Перстень-Разумник. Но барон тут же простил юноше эту маленькую слабость, как только взглянул на его пышные белые манжеты и еще более пышный воротник.
С некоторой опаской поглядывая на шпагу незнакомца, барон учтиво осведомился:
– Что вам угодно, сударь?
– Прежде всего, прошу прощения за маску, – отозвался юноша, слегка поклонившись. У него был довольно сильный акцент, но барон пока не понял, какой именно. – Я знаю, что бал не маскарад. Но у меня не было выхода, клянусь богом!
– Ну что вы, – барон кивнул. Он был весьма заинтригован и в то же время польщен. Мало кто из нынешних молодых людей осознавал, что такое бальный этикет и почему его нельзя нарушать. Юрка вот никогда не понимал. – Я к вашим услугам.
– Для начала позвольте представить себя, сеньор барон, – юноша понизил голос. – Мануэль Хавьер Франциско Гарсиа Мартинес де Родригес лос Сантос.
– Сын короля!.. – воскликнул барон и тут же испуганно оглянулся. К счастью, музыка заглушила его выкрик. Окружающие были увлечены энергичным танцем галопом. – Сын короля Луиса Второго, – повторил Бланк шепотом. – Какая честь для меня.
– Счастлив быть здесь, – принц снова поклонился, прижав руку к груди. – Я прибыл по поручению отца. Он прочитал вашу записку, переданную с доном Карраско. Отец весьма рад вашему предложению о сотрудничестве.
– Может быть, пройдем в кабинет, батенька? – засуетился барон. – Я прикажу шампанского… «Вино Большой кометы»…
– Это вызовет подозрение, – отказался Мануэль. – Лучше здесь. Как светский разговор. Барон, Великая Испания предлагает вам альянс. Мелисса ушла, с Катриной мы точно не договоримся, – даже под маской было видно, как лицо принца перекосилось от плохо сдерживаемой ярости. – О небо, что за глупая, ветреная женщина! Променять меня, наследника величайшей державы тысячелетия, на рыжего неудачника… Клянусь всеми святыми, она еще раскается, она еще пожалеет!..
– Ээ, принц?.. – Бланк вежливо покашлял, чувствуя, что еще немного, и страстный испанец перекричит весь симфонический оркестр.
– Ах да, пердон. Итак, сеньор барон, наши интересы совпали. Мы предлагаем альянс лично вам. Нам нужен преданный союзник во главе России. Мы понимаем, что совсем скоро империя очнется и вступит в войну за Венесуэлу. Мы знаем, что вы уже строите магниты, чтобы вернуть электричество. Нам не нужно электричество. Нам нужен хаос, чтобы доминировать в мире. Отец предлагает вам сделку: Испания поддержит вас, сеньор барон, всей мощью своего флота. Диабло, вся Непобедимая Армада за вашей спиной, если вы пожелаете убрать лишних людей с русского престола! Вы же в обмен гарантируете отсутствие электричества как минимум на три года. А лучше – навсегда. Никаких магнитов, никакого современного оружия у наших противников. Вы согласны, сеньор?
Бланк только что в пляс не пустился от радости. Даже сделал пухлыми ножками несколько па, которые весьма удачно сошли за польку, ее как раз сейчас наяривал оркестр.
– Я готов на всё, батенька, – счастливым голосом заявил барон.
Юноша сдернул с мизинца Перстень-Разумник:
– В таком случае – это вам. Вы догадаетесь, как им воспользоваться.
Бланк с некоторым недоумением покрутил бесполезный гаджет в руках и сунул в карман жилета. Потом отколол от лацкана фрака цветок миддлемиста:
– Передайте отцу в знак закрепления союза.
Принц кивнул и растворился в толпе.
Барон Бланк, словно во сне, вышел в центр Золотой галереи, сделал знак рукой музыкантам и в наступившей тишине провозгласил:
– Дамы и господа, прошу всех к столу! Нас ждет осётр по-царски, выловленный в нашем родном Байкале сегодня рано утром, маседуан из земляники, собранной в соседнем лесу; а также салат из лепестков роз, выращенных прямо здесь, в моем саду, на нашей сибирской земле. Добро пожаловать на патриотический ужин, батеньки мои!
Глава 4. Становится жарко
4 июля
Российская империя. Сибирь. Долина вулканов
Николай
Николай Константинович совсем не думал о Мелиссе.
Он не думал о Мелиссе, когда советовал Алексею, как строить баррикаду из вагонов бывшей столичной вакуумки.
Он не думал о Мелиссе, когда запускал с Мустафой экспериментальный квантовый двигатель, единственный в своем роде, и тот, вопреки ожиданиям, о чудо, заработал, раскрутил подводный бур.
Он не думал о Мелиссе, когда угощался сладкой княженикой, которую Софи насобирала в лесу, хотя вот именно Мелиссе эта чудо-ягода с ананасно-персиковым ароматом и вкусом малины наверняка бы пришлась по душе.
Он совсем не думал о своей несчастной любви, когда по ночам лежал без сна на спине в кузове фуры и сквозь вентиляционный люк смотрел в темное небо с необычайно большой и чертовски романтичной луной.
Слушая фырканье полутысячи лошадей, разбредшихся по окрестным холмам, бывшим когда-то кипящими вулканами, Николай Константинович совсем не сравнивал свое окаменевшее сердце с застывшей лавой.
Ну уж нет, история с его четвертьвековой тоской по Василисе не повторится вновь.
Он не позволит еще одной женщине, пусть даже и самой сногсшибательной на всей Земле, взять верх над его чувствами и разумом.
У него только сейчас одна-единственная цель – запустить Сибирский Магнит, и он в достаточной степени владеет собой, чтобы на сто процентов отдаться величайшему делу своей жизни.
А в любовные бирюльки пусть молодежь играется. «Я слишком стар для всех этих ромашек, – часто повторял про себя экс-император, тут же прибавляя: – Если не речь не идет о ромашке Русско-Балта, конечно».
– Николай Константиныч, айда со мной! – заорал Алексей, разбежался и гигантской бомбочкой плюхнулся в ледяную воду, качнув массивную буровую платформу. Софи, восторженно наблюдавшая за женихом, пискнула и зааплодировала, позабыв про своей кофе из корня рогоза. Руководители экспедиции, в том числе экс-император, его младшая дочь, глава Академии наук и еще шесть человек обедали посреди горного озера, наслаждаясь коротким перерывом в тяжелой работе.
– Как пельмень, который увидел, что вода в кастрюльке закипела, – прокомментировал пируэты Алексея один из сидящих за столом, усатый инженер Савельев, считавший своим долгом брюзжать как минимум четырнадцать часов в сутки, а иногда и все двадцать четыре, в зависимости от того, сколько длилась очередная смена.
Алексей плескался в ледяном озере, фыркая и отдуваясь, как большой лохматый пес. Несмотря на укоризненные взгляды и поджатые губки Софи, кудрявую русую бороду он так и не сбрил.
Кроме богатыря Поповича, желающих лезть в прозрачную горную воду не наблюдалось. В Долине вулканов не было и намека на ту удушающую жару, которая охватила всю империю в начале июля. К полудню воздух здесь нагревался градусов до двадцати, а по ночам и вовсе заморозки могли прихватить. Раньше по долине гулял еще и злой ветер, но в этом году Сарминское ущелье перегородила ветровой дамбой Мелисса, о которой Николай Константинович совсем уже не думал, и ураганы прекратились. Тем не менее, местная погодка по-прежнему не только не располагала к погружению в воду, но и всячески этому препятствовала.
– Замерзнешь, Лелечка! – заботливо крикнула Софи, однако Алексей расхохотался и, провозгласив: «Меня твоя любовь греет!» – перевернулся на спину.
– Эти двое умудрились оказаться в саду благодати еще при жизни, обнаружив под сенью ажурной листвы самый сладкий источник – неисчерпаемый гейзер юной страсти, – заметил Мустафа, налегая на княженику. Неистовый сладкоежка, он с трудом переносил отсутствие в экспедиции приторных медовых пирожных, заменяя их скромными лесными дарами. При этом каждую минуту, словно наивный ребенок, хвастался, что он прекрасно справляется со своей медовой зависимостью и вовсе не мечтает об истекающей сиропом выпечке каждую миллисекунду. – А мы с тобой, Николай, найдем наивысшую сладость в научных экспериментах, которые гарантируют мне еще одну Нобелевку. У меня, знаете ли, стол дома совсем расшатался, двух медалей уже не хватает, нужно третью, ножку подпереть… Кстати о хлипких конструкциях – я тут подумал о нашем Магнит-Колоссаль…
Блюментрост махнул фиолетовым рукавом в сторону берега, где громоздились привезенные из Петербурга трамвайные вагоны. Пока что из великанских «кирпичиков» удалось построить только небольшую часть стены. Конечной же целью инженеров было грандиозное кольцо вокруг озера. Высота кольца – три вагона, то есть семь с половиной метров, периметр – шестьдесят пять вагонов, или чуть меньше двух километров. Вроде и небольшим было горное озерцо, заполнившее жерло заснувшего вулкана Перетолчина, но обнести его оградой оказалось делом непростым. Особенно если учесть, что использовать приходилось такие сомнительные стройматериалы, как тридцатиметровые магнитно-левитационные трамваи.
Мустафа широким жестом забросил в рот еще несколько ягод.
– Николай, предлагаю срочно изменить концепцию вертикального крепления вагонов. Аллах послал мне чудесную мысль: изоляцию с проводов следует снять! Мы-то использовали провода как банальные веревки, как обыкновенные тросы, забытые нами в Петербурге… Какими же глупцами мы были до сегодняшнего дня! Провода – это наша конфетка, а мы облизываем фантик, не тронув восхитительный шоколадный батончик. – Блюментрост мечтательно вздохнул. – Словом, мы должны выбросить фантик и взяться за шоколад. Прочь изоляцию! Раз мы применяем провода – нужно использовать и их магнитный потенциал.
– Они же медные, Мустафа, – нахмурился Николай Константинович. Он пил чай из листьев земляники, которые Софи каждое утро приносила ему из леса. – Сам же говорил, что медь не магнитится. Какой же у них может быть магнитный потенциал?
– А вот именно, что никакой, очень сильно никакой, а точнее – очень сильный отрицательный потенциал! – торжествующе воскликнул Мустафа и в ажитации вскочил с пенька, заменявшего ему стул. Темные глаза академика восхищенно глядели на будущую магнитную крепость на берегу озера.
Странное это было сооружение. Что-то подобное Николай Константинович видел в фильмах про апокалипсис – сошедшие с рельсов, нагроможденные друг на друга вагоны, потерявшие свой единственный путь и вместе с тем смысл своей стремительной жизни. В одной такой техногенной антиутопии сыграла его бывшая жена Василиса. Она весьма убедительно изобразила шикарную инопланетянку со сверхспособностями. Первая ее сверхспособность заключалась в умении сжигать сердце противника огненным взглядом, а вторая – укладывать русую косу в модном стиле а-ля грек.
– Медь – диамагнетик, так? – быстро заговорил Мустафа, крутясь на одном месте, как фиолетовая ветряная мельница. – Отталкивается от магнита. Левитирует, понимаешь? Как вагон вакуумки над рельсами. Но рельсы мы не смогли взять из Петербурга. Вот их нам и заменят провода. Зря мы, что ли, обдирали все близлежащие линии электропередачи? Провода толстые, с мою руку. А значит, как только мы вдарим молнией в наш магнит, поддадим атмосферного электричества, вагоны, обмотанные голыми медными проводами, начнут отталкиваться друг от друга, левитировать, плавать в воздухе! Высота магнита увеличится метра на полтора! Вообрази, Николай – парящие в воздухе вагоны!
– Отче наш, иже еси на небеси… – забормотал Ерофеич, староста Сармы, добравшийся к ним на платформу вплавь и сидевшей за столом прямо, как стержень. – Тьфу-тьфу-тьфу, дьявол попутал… – Он принялся истово креститься, враждебно поглядывая то на Мустафу, то на вагоны.
Николай Константинович вздохнул:
– Сколько работы по переделке… Двенадцать вагонов уже смонтировано… А результат, Мустафа? Что это нам даст?
– Увеличение мощности магнита процентов на пятнадцать, если Аллах поможет, – прикинул академик Блюментрост.
– Но заложенной мощности ведь и так должно хватить для наших целей, – уточнил Николай Константинович.
– Должно, но перестраховаться не помешает, – Мустафа немного успокоился и сел обратно. – Вы только вообразите: парящие в воздухе маглевы, один над другим, – повторил он. Затем схватил с общего блюда трех жареных карасей и попросил всех представить, что это вагоны и они зависли друг над другом. – Вот где истинная красота, вот на что стоит поглядеть в этой жизни!
Караси Николая Константиновича не впечатлили, но дело было не в этом.
– Красота красотой, Мустафа, но если мы еще будем тратить время на переделки – можем не уложиться в сроки. Сколько дней осталось до семнадцатого ноября?
– Сегодня четвертое июля, – принялась считать Софи, краем глаза поглядывая на плещущегося Алексея, который изображал из себя дельфина, но был при этом похож на кашалота, – значит, еще сто тридцать дней… Леля, простудишься! Давай к нам!
– Вот видишь, чуть больше четырех месяцев. А если непредвиденные обстоятельства? А мало ли что? Ребята не железные, – он кивнул на Алексея, вынырнувшего откуда-то из глубин, как веселое Лох-Несское чудовище. – Инопланетян со сверхспособностями ждать не приходится… Нет, Мустафа, оставим как есть. Мы не можем себе позволить поворачивать вспять по доброй воле, как бы ни хотелось полюбоваться научной красотой.
– Поверить не могу, что я слышу эти слова от создателя первого аква-авиа-автомобиля в мире, – Блюментрост насупился, как ребенок, у которого отняли ту самую шоколадную конфету в тот самый момент, когда он уже вытянул язык, чтобы ее лизнуть, – сам-то небось в небе полетал на славу. А бедным маленьким вагончикам летать не даешь.
– Тогда, мой друг, я был свободным и одиноким изобретателем, а сейчас возглавляю важнейшую за последние семьсот восемьдесят тысяч лет экспедицию, тут уже не до порхания… Хотя да, полеты на «Фодиаторе» – это сказка…
Ерофеич исподлобья взглянул на Николая Константиновича и вновь перекрестился.
– А что же вы, дорогой староста, ни к чему не притронулись? – участливо спросил экс-император, подвигая к сармовчанину блюдо с карасями. – Угощайтесь, прошу вас. Или вот, будьте любезны, княженика – великая княжна среди лесных ягод, – благодушно пошутил он.
Ерофеич замотал головой:
– Благодарствуем, батюшка, не хочим мы ести…
– Так по какому вы вопросу, друг мой? – Николай Константинович и так знал ответ.
– Прибавить надобно лошадочек, – прогудел Ерофеич, – невмочь уже терпеть ваше зло. Одна лошадка в день – дюже мало. Вече гневается. Дажь ми пять лошадочек в день – сберегу вас от гнева народного.
Николай Константинович сделал вид, что обдумывает грабительское предложение старосты. Плата в три лошади в день за возможность беспрепятственного пребывания экспедиции в Долине вулканов – это было слишком даже для этих неприветливых ребят.
Столичные инженеры прибыли в Сибирь с караваном из 219 беспилотных фур, набитых всевозможным оборудованием. В том числе притащили и 195 автовозов с вагонами, по одному вагону на автовоз.
В отличие от венесуэльской экспедиции, стартовавшей налегке, сибирский отряд собирали в дорогу всем Петербургом. Сначала спустили на тросах трамваи, застывшие в вакуумных трубах. Поставили их на открытые платформы на колесах. С закреплением проблем не возникло – магнитные подушки намертво прилепились к металлическому полу грузовиков, так что потом, уже в Сарме, пришлось изрядно попотеть, чтобы их отсоединить.
После отключения электричества автомобили-беспилотники, как в сказке про Золушку, превратились в подобие тыквы. Поэтому в каждый грузовик пришлось запрячь от двух до четырех лошадей. Николай Константинович сам бегал по столичным гимназиям, выпрашивал коней из учебных конюшен. Директора школ, измученные отсутствием электричества и вынужденные проводить уроки по старинке, без Разумных Экранов, интерактивных фильмов-квестов и электронной системы оценок, с радостью соглашались отдать Романову-спасителю хоть коняшек, хоть всех учеников вместе взятых. За два дня экс-император достал 486 лошадей, сначала очень обрадовался, и только потом сообразил, что за всем этим табуном кто-то должен ухаживать. Это же вам не под капотом 486 лошадиных сил, это великий поход, сравнимый с турне Александра Македонского.
Не растерялся, кинул клич по всем факультетам родного Санкт-Петербургского университета. К 21-му мая собралось несколько тысяч студентов, горящих желанием отправиться в экспедицию, чтобы в буквальном смысле перевернуть мир. Помощников оказалось слишком много, пришлось устроить блиц-кастинг, вызвав на помощь тех самых психологов, что проводили первоначальный отбор женихов в телешоу «Великая княжна. Live». В итоге отобрали полтысячи физически крепких, выносливых оптимистов, выгодно отличавшихся от женихов Кати презрением к охам-вздохам под луной. Эти ребята стремились под луной не вздыхать, а работать – так же эффективно, как и под солнцем. В команду Николая Константиновича попали молодые физики, химики, инженеры, двое юристов, несколько десятков биологов и ни одного гуманитария. Провиант с собой не брали, чтобы не оставлять Петербург без запасов, еду придумывали по дороге. Для ученых добывание пищи в дикой природе стало еще одним любопытнейшим приключением, «интересным эмпирическим материалом». По вечерам путешественники жгли уютные костры, а с появлением в команде Алексея – еще и песни пели под гитару. Караван подвод брел по тем самым Разумным дорогам с особым покрытием, которые совсем недавно в автоматическом режиме заряжали электромобили прямо во время движения.
Курировать все лошадиные вопросы взялся министр спорта Телегин, бравый и вспыльчивый молодец, обожавший скачки и все, что с ними связано. Предлагали поучаствовать в экспедиции и министру просвещения Ширинскому, но тот испугался, что в глухой деревне ему придется самому рубить дрова для печки. Поэтому отправился на поезде с Бланком.
Сейчас Телегин, доедавший салат из щавеля, возмущенно отбросил в сторону самодельную деревянную вилку и крикнул:
– Да что ж вы себе такое позволяете, сударь? Николай Константиныч, ну что в этой Сарме вообще творится? Может, мы перепутали маршрут и оказались в Чикаго? Может, это переодетый гангстер? Знает, подлец, что мы в безвыходном положении, и банально нам угрожает! – Телегин весь раскраснелся, как гусар, выпивший на спор бутылку шампанского залпом прямо из горлышка. Ерофеич бросил на него угрюмый взгляд и отвернулся. – Неужели вы не прогоните это чучело с нашей платформы, Николай Константиныч?
– Ну-ну, мой дорогой, вернитесь к своему салату, сейчас мы все решим, – экс-император сохранял полное спокойствие, – всегда и со всеми можно найти общий язык. Уважаемые сармовчане были настолько любезны, что позволили нам разбить лагерь возле своей деревни, и мы должны отплатить им тем же добром.
На самом-то деле, Николай Константинович был полностью согласен с Телегиным. Сармовчане занимались самым настоящим вымогательством – и это в тот момент, когда весь мир терпел страшную катастрофу.
Однако сармовчана масштаба этой катастрофы не понимали – и не желали понимать.
В Сарму экспедиция прибыла в середине июня. Деревушка, затерянная среди спящих вулканов, была крошечной, но с характером. Жили здесь славяне-староверы. В пятидесяти километрах бурлил многолюдный Иркутск, в соседних селах зазывали гостей нарядные буряты, превратившие свои национальные обычаи в яркое коммерческое шоу, а в Сарме время будто замерло, причем году эдак в 1236-м, как раз до начала монгольского нашествия на Русь. Говорили сармовчане на дремучем древнеславянском языке, пили довольно гадкую травяную водку под названием «ерофеич», да еще и называли в честь нее своих детей. Одевались странные ребята во все домотканое, верили в Стрибога, метрическую систему не признавали, а к нашествию петербургских инженеров отнеслись с большим подозрением. Историю про инверсию магнитных полюсов назвали «лисьей брехней», аргументировав свою позицию тем, что если б время повернулось вспять, то все ходили бы задом наперед, а раз все ходют по-старому, лицом вперед, то и нет никакого переворота. В общем, мешать экспедиции не мешали, но и не помогали ни в чем. Располагаться гостям пришлось в кузовах тех же самых фур, на которых они привезли оборудование. В свои избы сармовчане никого не пустили. Да еще и заставили платить за пребывание в Долине – по лошади в день. Добытых лошадей деревенские пастухи уводили далеко в забайкальскую степь, очевидно, чтобы петербуржцы не приманили их обратно.
Телегин просто извелся, ежедневно отрывая от своего сердца по отборному школьному жеребцу. Ерофеича, лидера сармовчан, он возненавидел и не стеснялся свои чувства демонстрировать. Николай Константинович держал себя со всеми одинаково ровно и приветливо, хотя и кипел в глубине души от гнева на меркантильность дремучих деревенских жителей. Единственный, кому все было нипочем – это Алексей. Ему как жертве болота выделили отдельный номер люкс – обзорную кабину одной из фур. Там он и поселился вместе с Софи. Кабина беспилотника предназначалась для наблюдателя за грузом и была оборудована эргономичными кушетками из антибактериальной ткани, небольшим карбоновым столиком, мини-версией Самобранки и плоским телевизионным экраном. Скатерть и монитор сейчас не работали, а вот кушетки и столик никуда не делись. «И зачем я, дурак, на инженера столько лет учился? – часто приговаривал Алексей, подкладывая вторую подушку себе под голову. – Елки-фурки! Надо было экспедитором-дальнобойщиком устраиваться сразу после гимназии. Путешествовал бы по стране бесплатно, лопал бы свежую яичницу из Самобранки, смотрел бы «Пляжных амазонок» и в ус бы себе не дул. Точнее, в бороду». Софи вздыхала, глядя на русую швабру, захватившую лицо любимого, и ставила на столик вазу со свежими цветами. В их домике на колесах всегда восхитительно пахло летом и счастьем, и Николай Константинович любил бывать там по вечерам, спасаясь от отчаянного одиночества. Ему вроде и стыдно было мешать счастливой парочке, но Алексей и Софи встречали его улыбками, не давали почувствовать себя обузой.
– Так что с лошадочками, батюшка? – загудел Ерофеич из глубин своего потрепанного овечьего тулупа времен князя Владимира Рюриковича. Пахло от тулупа так, словно он с тех самых времен и не стирался. – Прибавишь?
– Ну считайте сами, дорогой господин Ерофеич, – рассудительно сказал Николай Константинович, стараясь не дышать носом. – Шесть лошадей мне нужно оставить, чтобы на лебедках поднимать вагоны вверх, строить стену. Нам тут жить еще сто тридцать дней, а лошадей у меня осталось – сколько, господин министр?
– Четыреста семьдесят, черт возьми, всего четыреста семьдесят, – мрачно ответствовал Телегин, ковыряясь в кислом салате.
– Получается, я никак не могу отдавать вам по пять лошадей в день. Давайте остановимся на двух, – предложил Николай Константинович.
– Четыре, – буркнул Ерофеич. Телегин сардонически расхохотался.
– Три – и договорились.
– Вы серьезно?! – страдальчески воскликнул Телегин. – Без ножа режете, Николай Константиныч!
Но экс-император уверенно протянул старосте руку. Ссориться с местным населением было нельзя.
Ерофеич неохотно пожал ладонь экс-императора. Потом демонстративно вытер руку о полу грязного тулупа и мстительно сказал:
– Дроля матушка Мелисса Карловна дала бы и пять лошадочек.
– Что? – очнулся Николай Константинович. Ему послышалось, или из этой нечесаной бороды и правда прозвучало имя его любимой? Именно в тот момент, когда он усиленно не думал о ней?
– Мы с матушкой Мелиссой ведаем друг друга, – Ерофеич был явно доволен произведенным эффектом. – Я ее тулупом своим укрывал в стужу лютую.
– Что? – беспомощно повторил Николай Константинович. Он не понимал, что происходит.
– Госпожа Майер приезжала в Долину вулканов этой зимой, уговаривала этих негодяев не препятствовать возведению ветровой дамбы, они же тут строителей с ума посводили, – пояснил Телегин, испепеляя Ерофеича взглядом. – А этот ухарь посмел накинуть на плечи Мелиссы Карловны свой мерзкий тулуп. Она на заседании правительства рассказывала про его наглые проделки.
Николай Константинович заставил себя промолчать и стал смотреть на отражение паруса платформы в золотистой воде. Алексей барахтался в отражении, как фотон, который попался в солнечную ловушку.
– Леля, ну хватит уже, – ласково сказала Софья, когда он в очередной раз вынырнул на поверхность. – Иди к нам, я княженики в лесу набрала, меня студенты-биологи научили. Вкусно! Давай, а то тут господин Блюментрост к корзинке основательно присоседился.
– Должен же я себя чем-то утешить, – оправдался Мустафа, – это у вас, моя милая, и любовь, и ягоды, а у меня – ни парящих вагонов, ни шоколада.
– А ты уже восхитилась моей молодецкой удалью? – строго спросил мокрый Алексей, подтягиваясь к бортику платформы.
– Мы все, все восхитились, милый. Правда, пап?
– Такую бы энергию – да на магнит наш пустить, инверсия сразу бы и произошла, – усмехнулся Николай Константинович. – Не пришлось бы тогда нам тут заниматься бурением тоннеля в адские глубины.
Буровую установку, которую тащили сюда на двадцати четырех фурах, не так давно разработали в Императорском политехническом университете, причем исключительно в научных целях. Россия была слишком прогрессивна, чтобы бурить нефтяные или газовые дырки в хрупкой скорлупке нашей планеты. Проект «Сверхглубокая арктическая скважина» был посвящен детальному исследованию событий, происходивших на Земле примерно… 780 тысяч лет назад. Авторы проекта собирались искать в толще земной останки древних животных вроде Лох-несского чудовища. Впрочем, ребята были рады предоставить свою плавучую платформу Николаю Константиновичу. В мире высокой науки нет места мелочности и глупой зависти. Политехники еще и техподдержку организовали: укомплектовали сибирскую команду куратором «Сверхглубокой», усатым занудой Савельевым. На его фоне задумчивый Николай Константинович казался чуть ли не озорником Локи, скандинавским богом бесшабашного веселья. Каждый день, пока все идиллически пили рогозный кофе, Савельев сидел весь недовольный и бубнил: «Интересненько, а что вы будете делать, если ваш пленочный двигатель сломается, вручную бур крутить, что ли?» Он был большим консерватором и считал, что лучше классического электропривода быть ничего не может.
Николай Константинович и сам так считал, но электричества-то во всем мире сейчас не было, так что вариантов оставалось два: сколотить деревянное колесо, подсоединить его к буру и запрячь в него лошадей, либо все-таки сделать ставку на достижения третьего тысячелетия. Фотонную технологию придумали инженеры Императорской космической службы буквально пару лет назад для проекта «Второе солнце». На околоземной орбите предполагалось развернуть зеркало диаметром 5 километров из тончайшей фольги, чтобы отражало на унылый зимний Петербург солнечные лучи. На борту зеркала находились разные разумные устройства, заставлявшие его круглосуточно освещать именно столицу Российской империи, а не все подряд. Работали эти устройства без дополнительного топлива, исключительно от светового давления. Так, почти случайно, отечественные ученые наткнулись на решение давнишней физической проблемы. Вот эту-то космическую фольгу вместе с одним из новейших фотонных двигателей Николай Константинович и захватил с собой из Петербурга. Сейчас блестящий парус трепетал над платформой, как золотистый флаг научного прорыва. Конечно, при установке над озером его сильно обрезали – Долина вулканов это все-таки не бескрайний космос. Нынешний диаметр паруса не превышал пары сотен метров. И все равно зрелище было величественным. Особенно если осознать, что прямо сейчас парус собирал мириады фотонов и заставлял их бурить дно горного озера.
– Зря ты, Мустафа, расстраиваешься, – сказал Николай Константинович. – Будет тебе научная красота, когда мы добуримся до магмы. Озерная вода устремится вниз, пар устремится вверх… Ты представь, какая тут баня-то начнется! Вениками можно уже запасаться. Грозовые облака над нами будут грохотать без остановки!
– О, Аллах – воистину великое событие! – Мустафа молитвенно сложил руки и закатил глаза к небу, а точнее, к парусу. – Что может быть прекраснее, чем самодельное атмосферное электричество! Вообразите: летающие вагоны, и в них бьют наши личные молнии! Сладчайшее зрелище во Вселенной, верно, Николай?
Николай Константинович не успел ответить, поскольку Ерофеич внезапно вскочил со своего места, кинулся в воду темной стрелой и необычайно быстро поплыл к берегу.
– Удивительное создание, клянусь Аллахом, – Мустафа пожал плечами.
– Дрянь, а не человек, – вынес приговор Телегин.