Либертион

Сражение в раю

Красивый, неестественно розовый закат окрасил вечернее небо. Тиберий, вынужденно бездействовавший на заднем сиденье, рассеянно смотрел на многоцветный поток машин, бережно и безопасно несущий своих пассажиров домой или к обычным вечерним развлечениям.

«Интересно, сколько из них знают, что над их головами сейчас не настоящее небо? Творение всемогущих дизайнеров, моделируемая иллюзия передает максимально приятные глазу оттенки. Там, в вышине, над сферическим куполом возможно идет дождь и дует пронизывающий ветер, но люди об этом не знают. Да, мы имеем несколько пасмурных дней в месяц, но и их создали потому, что по данным социологов многим нравится умеренно плохая погода. Когда за окном пасмурно, можно уютно устроиться под флисовым пледом, имитирующим шотландскую шерсть, и, сидя перед электронным камином, выпить чашку без кофеинового кофе. Все эти аксессуары были бы совершенно не нужны без пасмурных дней, и никто бы их не купил в современную теплую квартиру, а ведь чем больше вещей покупает человек, тем лучше для производства. Все в наши дни превратилось в суррогат – виртуальные игры вместо войн, аспартам вместо сахара, фальшивые окна в кабинетах офисных клерков, обои с имитацией кирпича, положенные на гипсокартон, стыдливо прячущий кирпичную стену. Или праздники…» Однажды, пребывая в шутливом настроении, он спросил своих студентов: «Чему же, собственно, посвящено Рождество?«И получил в ответ гремучий коктейль из пластмассовых Санта Клаусов, традиции дарить подарки, празднования середины зимы и какого-то Иисуса, который улыбается на поздравительных открытках.

«Впрочем, идеальный мир и не должен быть другим. Есть настоящий мед – значило бы отнимать его у бедных пчелят, натуральное мясо является плотью убиенных животных, а естественное рождение детей чревато их болезнями и несовершенством. Возьмем же все под контроль и будем милосердны более, чем Бог. А коль уж мы уподобились Богу, к чему он нам теперь? Аминь. Мы стали лилиями Господними, что не сеют и не жнут, мы не творим зла, ибо все наши нужды удовлетворены сверх меры».

– Мы прибыли к пункту назначения «Эдем», сэр, – прервал его размышления деликатный голос автомобиля.

Тиберий ухмыльнулся. Машина помедлила на пропускном пункте, ожидая, пока просканируют его пропуск.

«Эдем. Интересно, создатели этого жилого сектора просто руководствовались незыблемыми стандартами менеджмента, обязанного рисовать перед предполагаемым потребителем райские кущи, или обладали утонченно-извращенным чувством юмора? Бесконечные прямые как стрелы ряды домов, одинаковые снаружи и внутри. Ну хорошо, не совсем одинаковые внутри, иначе чем кормилась бы армия интерьерных дизайнеров?»

Ему вспомнился диалог с навязанным Лорой дизайнером, явившимся облагородить его холостяцкое логово. Вначале юноша произнес длинный и внушительный монолог о необходимости сочетать комфорт, современность и оригинальность в его еще девственном интерьере (Тиберий, только что приобретший квартиру, последнее, что намеревался в ней делать, так это городить какой-то дизайн, но увы…). Однако увидев, что с тем же успехом он мог бы взывать к колоссу Абу-Симбел, в надежде пронять последнего сентенциями в области современной дизайнерской мысли, он перешел к делу: «Спальню в какой цвет красим? Рекомендую выбрать между оттенками „снежный блеск“, „горная лилия“, „белые облака“. Вот образцы». Тиберий с минуту рассматривал совершенно одинаковые белые листики. Потом спросил:

– А в черный можно? Спится лучше.

Ужас жреца храма креатива с трудом поддается описанию. Когда Тиберию надоело слушать его стенания, состоявшие из причудливого коктейля восточной философии, современной психиатрии и его личных (весьма поверхностных) познаний в области архитектуры, он поинтересовался: «Разве задача дизайнера не в том, чтобы реализовать желания клиента?»

Оказалось – нет, задача дизайнера состоит в том, чтобы объяснить неразумному клиенту, как именно будет лучше для него, и это необходимо выполнить, не взирая ни на какие возражения. В итоге квартира была полностью переделана, но разницы Тиберий, как ни старался, так и не увидел.

Тиберий припарковал машину в одном из безликих бетонных дворов и с каким-то мстительным удовольствием прослушал ее истерический монолог. «Невозможно найти данную парковку в базе! Нет связи со спутником! Не могу произвести оплату! Сэр, вы нарушили правило такое-то и такое-то. Но я не могу передать данные – нет связи!»

– Вот и хорошо, – нежно ответил Тиберий, – а теперь заткнись, стой здесь и жди меня.

Машина угрюмо смолкла. Тиберий ласково похлопал ее по полированному боку, как строптивого, но любимого коня, и, насвистывая, пошел по разбитому дорожному тротуару. Трудно даже представить, что всего несколько лет назад здесь кипела жизнь, все было молодым и свежим. Эдем. Колыбель империи. В этом огромном, теперь заброшенном, районе прежде жили те, кто построил великий Либертион. Город-империю, великий современный Вавилон, царство разума и свободы.

На перекрестке нужно было повернуть направо, но Тиберий помедлил, глядя на покосившийся указатель «Улица мира. 2 км». В Эдеме улицы еще имели названия, более современный и практичный Либертион их решительно отверг. Там, на «Улице мира», его старая квартира. Надо бы как-нибудь зайти, посмотреть. Наверное, окна разбиты, что весьма вероятно на первом этаже, некогда стриженный газон превратился в джунгли из полыни и дикой мяты. Однако не сейчас, время поджимает, он и так опоздал. Тиберий ускорил шаг.

Как отличаются постаревшие современные дома от их старинных собратьев! Шедевры архитектуры барокко и готики с возрастом только обретают особый, только им присущий, лоск, пыль и патина делают еще более таинственными и прекрасными их точеные рельефы и скульптуры. Современные же здания, лиши их хотя бы ненадолго ухода, становятся похожи на помятые картонные коробки, гниющие под дождем. Их красота прямо зависит от чистоты и блеска, лишь только грязь или малейшее разрушение коснется их прямых и гладких стен, сколь жалкими они становятся. Так старая тарелка майсенского фарфора постепенно становится антиквариатом, ее же пластиковая современная коллега – мусором.

Тиберий, предварительно оглядевшись по сторонам, вошел в неприметный дворик, похожий на тысячи своих собратьев, открыл ржавую дверь и пошел вниз по скудно освещенной грязной лестнице. Чем ниже он спускался, тем громче звучал многоголосый шум и крики толпы. В конце темного коридора огненной пастью Вельзевула горел арочный проход, который венчала фанерная табличка с надписью от руки: «Панкратион. Бои без правил»

Как и любая реклама, даже здесь пустившая свои сорные корни, табличка лукавила. Правила, безусловно, были в этом клубе, куда тайком пробирались по вечерам успешные бизнесмены, юристы, финансисты, словом, люди, созданные для битвы и имевшие несчастье родиться в столь мирное и благополучное время. Правила, и конечно, запреты. Помимо обычного списка табу строжайше запрещались захваты и манипулирования пальцами. В принципе, ничего удивительного, для современного человека – это главная часть тела, самая необходимая для выживания. Не сможешь стучать по клавиатуре – лишишься и хлеба насущного, и друзей, и близких. Удары в лицо так же не приветствовались. Тиберию на это указали особо в первый день его членства. При этом о запрете на удары в пах ничего сказано не было. Что поделать, в наши дни лицо важнее гениталий.

Тиберий вошел в раздевалку, впрочем, не сразу. Дверь буквально не закрывалась, то впуская, то выпуская людей. Мужчины и женщины переодевались вместе, ведь они не должны были вызывать интерес друг у друга. Там он быстро разделся, сменив деловой костюм на шорты и обтягивающую футболку. Сегодня было уж очень людно, он едва нашел место на узкой железной лавке, чтобы поставить портфель.

– Привет, Ворон, – худая, высокая брюнетка крепко пожала ему руку.

Здесь знали друг друга по кличкам. Меньше всего членам клуба хотелось, чтобы хоть какая-то информация просочилась за стены «Панкратиона». Абсолютно все, происходившее здесь по вечерам было решительно незаконно. Владел заведением некто мистер Смит. Маленький, весь какой-то прозрачный, этот человек обладал поистине редким чутьем в бизнесе. Придумав и воплотив в жизнь идею создания тайного бойцовского клуба, он легко и безошибочно находил потенциальных клиентов. Зажатые в тисках деловой этики, вынужденные сдерживать себя, и целый день быть милыми, приятными и добропорядочными, здесь люди имели бесценную возможность на несколько минут стать сами собой. Забыть о кредитах в банке, перестать беспокоиться, достаточно ли громко смеялся, когда начальник рассказывал анекдот. Сам мистер Смит понимал членов своего клуба не более, чем фригидная проститутка своих клиентов, но с тем же успехом извлекал выгоду, рассуждая: «Если люди с удовольствием платят пять сотен в месяц за надежду получить по шее, благослови их небеса. И их чаяния».

В раздевалку вошла плотненькая девушка с мобильным терминалом. «Кто еще не оплатил взносы за этот месяц?» – спросила она. Тиберий положил ладонь на считывающее устройство. Платил он по факту за посещение салона тайского массажа. Как это удалось мистеру Смиту, ведь давно канули в лету легкомысленные времена, когда человек мог бесконтрольно платить за все, что ему вздумается, бог весть, но в чувстве юмора ему отказать было трудно. Когда с оплатой было покончено, он помог Никте, так звали его знакомую, снять накладки с рук.

– Все еще шестиунциевые носишь? Ты ведь не новичок.

– Сменю на такие, как у тебя. Сегодня просто жуть! Одному парню ключицу сломали, сплошные нокауты. Как будто у всех была трудная неделя.

– Так и есть. Ты-то уж знаешь, что на бирже творилось. Ладно, я пошел.

Он кивнул на прощание Никте и направился ко входу в зал, откуда выносили чье-то бездыханное тело. На входе пробка (и здесь!), но едва Тиберий вошел, точнее, втиснулся в переполненный зал, смуглый, коренастый жеребьевщик выкрикнул его имя. Пока Тиберий пробирался к рингу, взгляд выхватил в толпе новое лицо – юношу, по виду – почти мальчика. Женственный, худенький, одет с иголочки, длинные, светлые волосы тщательно уложены, типичный «куколка». Однако ж лицо с ярко выраженными индивидуальными чертами, значит ровесник Тиберия, если не старше. В лапках, точно бурундук орех, крепко стиснул смарт. Тиберий поморщился. Ясно, из «любопытствующих». Мистер Смит принимал в члены клуба не только тех, кто хочет надругаться над ближним, но и желающих на это полюбоваться. Правда, плату за это брал тройную. Но вот странность – обычно на лице таких людей восторг и вожделение, «куколка» же взирал на происходящее с ужасом и каким-то недоверием. Руки у него явно дрожали, лицо – белее мела. Посочувствовать ему Тиберий не успел – на ринг поднялся его противник.

– Бык против Ворона! – радостно заорал рефери.

Бык – не то слово. Весовые категории здесь учитывать было не принято, как и в нормальном уличном бою. Единственным шансом Тиберия было как можно быстрее перевести бой в партер, и он этот шанс не упустил. Повалив рычащего от ярости исполина, Тиберий зажал его плечи «распятием», свободной рукой передавив горло. Обычно этот болевой прием даже самых несгибаемых энтузиастов заставлял постучать ладонью, но этот не сдавался.

– Ну же! – прохрипел Тиберий срывающимся от напряжения голосом, – Или я нажму сильнее.

Но тот лишь ревел от боли и ярости. Секунды застыли в воздухе. И рефери не останавливает поединок. Тиберий ощутил сильнейшее желание дожать, услышать хруст ломаемых костей. Что с ним? Права была Никта, что-то странное сегодня в атмосфере.

Когда судья поздравил Тиберия с победой, его соперник, багровый от злости и пережитого поражения, спрыгнул в толпу, бросив на прощание: «Еще встретимся». Что ж, он не против. Сегодняшний вечер не принес удовлетворения – слишком легкой была победа.

Когда Тиберий вышел из клуба, на улице резко похолодало. Он с удовольствием подставил разгоряченное лицо порывистому майскому ветру и прошептал: «Сейчас домой.., выключить смарт.., сварить кофе…»

«Помогите!» – раздался истошный крик из соседнего двора.

Тиберий вздохнул. Мечты о приятном вечере скоропостижно скончались. В подворотне обнаружился вопящий «куколка», но выглядел он уже не столь презентабельно. Модный плащ порван, из разбитого носа течет кровь. Он не сразу заметил прибытие спасательной экспедиции и надрывался изо всех сил, очевидно, в надежде, что его услышат в местах более мирных и благостных, чем Эдем. Вообще, у него был реальный шанс добиться успеха, Тиберию еще не доводилось слышать дискант такой пронзительности, будто свисток у закипающего чайника.

– Несолидного противника себе выбрали, ребята, – весело крикнул он четверым мужчинам, окружившим трясущегося от страха юношу.

– Он шпионил, – процедил сквозь зубы самый крупный из них, державший «куколку» за лакированную челку.

В это время выглянула из-за тучки кокетливая луна и осветила сцену грядущей трагедии своим романтическим светом. «Бык! И ты здесь», – узнав друг друга в волшебном лунном сиянии, недавние противники просветлели.

– Ребята! Это же наш чемпион. А ну иди сюда, побеседуем.

На этот зов, полный искренней страсти и желания, Тиберий откликнулся охотно. Ничто так не раздувает пламень души нашей, как падение всех запретов. Сначала он себя сдерживал, стараясь просто вывести противников из строя, не калеча. Они же столь деликатны не были, когда Тиберий сломал одному их них предплечье, тот выдал такой поток нелитературной лексики, что оставалось радоваться об отсутствии в Эдеме спутниковой связи. Что бы выплатить штраф, парню пришлось бы продать квартиру. Но когда Тиберий получил удар в лицо обломком металлической трубы, его гуманистические идеи отошли в иной, лучший мир. Гуманизм хорош в более комфортабельных условиях. Приятно, сидя на диванчике в уютном кафе, беседовать о любви и всепрощении и говорить о том, что если бьют тебя по щеке, то следует подставить другую. Если это будет делать полуобнаженная красавица в рамках изящной игры, то да, он не против. А вот четыре озверевших джентльмена в темной подворотне – это неприятно.

К реальности Тиберия вернул окрик: «Ни с места! Полиция». Строго говоря, с места сходить никто и не собирался. Противники Тиберия сделать этого не могли по причинам техническим. Один, лежа на животе, активно зарабатывал себе на грандиозный штраф, сотрясая воздух недобрыми пожеланиями в адрес Тиберия, еще двое не подавали признаков жизни. «Куколка», напоминавший тень даже не отца, а скорее матери Гамлета, тихо скулил у стены, точь-в-точь Лорин бульдог Ланселот, когда у него отнимают печенье. Сам же Тиберий с огромным сожалением медленно разжал руки, осознавая, впрочем, что все сложилось удачно. Вряд ли убийство украсило бы биографию профессора истории. Бык, второй раз за вечер окрасившийся в благородный цвет знамени революции, кашлял, подобно чахоточной аристократке серебряного века, и жадно ловил ртом воздух.

– Сэр, вы едва не совершили убийство в состоянии аффекта.

Тиберий, все еще сидевший на груди поверженного противника, поднял залитое кровью лицо. Повезло. Робот-полицейский протягивал ему руку. Если бы пришлось иметь дело с людьми, сколько сейчас было бы вопросов и проблем. Эти же без эмоций просто делают свое дело. Насколько лучше был бы мир, если бы все просто делали свое дело. Однако, как же они приехали? Ведь здесь даже телефонная связь не работает, и полицейский патруль игнорирует это место, как чумное кладбище.

Когда Тиберия сажали в полицейскую машину, к ним подошел «куколка», шатаясь, как пьяный матрос на палубе.

– Почему вы спасли меня?

– Разве можно было пройти мимо? – слегка удивился Тиберий.

– Спасибо, – тихо промолвил злополучный искатель приключений и в задумчивости удалился.

Цена поэзии

В машине стражи порядка предложили Тиберию ехать в больницу, но он решительно отказался. Сейчас его ум занимало другое – во сколько лет вынужденного отдыха ему обойдется спасение юного безумца? Конечно, это зависело от того, насколько он переусердствовал с теми двумя, которые сохраняли подозрительное спокойствие, находясь в столь неудобных позах на асфальте. Но даже если принять лучший вариант (если они живы), получалось чуть поменьше, чем провел великий волшебник Мерлин, запертый в зачарованной пещере. Но у Мерлина было два неоспоримых преимущества. Во-первых, он был волшебником и наверняка мог наколдовать себе каких-нибудь развлечений, чтобы скоротать двести восемьдесят шесть лет, а во-вторых, он попал в эту прискорбную ситуацию по вине очаровательной колдуньи Нимуэ. Человека хотя бы понять можно. Но здесь! Его размышления на тему актуальной во все времена человеческой глупости были прерваны. Машина остановилась, и полицейские высадили ошарашенного борца с несправедливостью у подъезда его собственного дома. И уехали, пожелав спокойной ночи и скорейшего выздоровления. Постояв на улице минуту с открытым ртом, он пожал плечами и поднялся к себе.

Едва переступив порог, Тиберий понял, почему мужчины в прошлом веке не горели желанием связать себя узами Гименея. Не успел он включить свет, как монитор на стене засветился, и Лора обрушила на него весь свой праведный гнев:

– Ты почему к смарту не подходишь?!

– Разбился, – Тиберий продемонстрировал пустой ремешок на своем запястье.

Лора не слишком смутилась:

– Это не главное! Как мог ты столь безрассудно…

Совершенно ее не слушая, Тиберий поплелся за аптечкой. Хвала современной медицине, завтра он будет почти похож на человека. Вот только открыть шприц с антибиотиком оказалось не просто, только сейчас он обратил внимание на выбитые суставы правой руки. Болел каждый дюйм тела, а в особенности голова, и нотации начальницы не несли в его душу покоя и мира. Особенно мучительно прошла процедура самостоятельного ремонта носа. Украдкой вытерев не санкционированно выступившие слезы, Тиберий спросил, стараясь придать голосу легкость и непринужденность:

– Поедешь со мной на реку? На этой неделе. Майкла тоже возьмем. Надо же ему хоть иногда отдыхать от своих подопечных, он уже месяц из клиники не вылезает.

Такая резкая смена темы вкупе с полным небрежением к ее нотациям Лору не порадовала:

– Послушай, это просто смешно…

Хуже она сказать не могла. Тиберий, отвернувшись, чтобы она не видела выражение его лица, процитировал давно забытые строки:

 
«Пленительная, злая, неужели
Для вас смешно святое слово друг…»
 

– Тиберий, ты что, это же запрещенные стихи! – Лора была явно напугана, и такой он видел ее впервые.

 
«… Вам хочется на вашем лунном теле
Следить касанья только женских рук?
Прикосновенья губ, стыдливо-страстных,
И взоры глаз, нетребующих, да?»
 

– Ты с ума сошел, это же шесть месяцев тюрьмы, замолчи, умоляю!

«Она умоляет? Ради этого и шесть месяцев не жалко». Он пошел в ванную, касаясь рукой стены. По ее поверхности, облагороженной «белыми небесами» (или «снежными лилиями»? ) потянулись кровавые полосы.

 
«…Неужто в сновидения неясных
Вас детский смех не мучил никогда?»
 

– Полиция, конечно, уже едет.

 
«…Любовь мужчины – пламень Прометея
И требует, и, требуя, дарит…»
 

Резкий звонок в дверь. А это, наверное, и вправду полиция. Прежде, чем коснуться дверной ручки, Тиберий повернулся и посмотрел Лоре в глаза:

– Едешь со мной?

– Да!

Он удовлетворенно кивнул и открыл дверь.

– Добрый вечер, сэр. Вы нарушили закон и должны поехать с нами.

– Только не сейчас, – улыбнулся Тиберий.

Он повернулся еще раз взглянуть на монитор и тут же получил разряд электрошока в шею.

Бархатная длань в железной перчатке

Тиберий открыл глаза и тут же смежил веки. До того неприятен был ослепительно-белый свет. Цвет, даже запах казался белым: смесь химических средств чистки с фальшивым ароматизатором «Ландыш», совершенно не идентичным натуральному. «Либо я умер, либо в кабинете Лоры. Даже не знаю, что хуже», – собравшись с силами, он сел на постели и огляделся.

Белые стены, пол, потолок и весьма аскетичная мебель. Впрочем, не все стены. Одна казалась сплошной зеркальной гладью, но его острый глаз заметил тонкие линии, вычертившие полотно двери. «Да я же в тюрьме!» – догадался он, наконец, и с живым любопытством огляделся вокруг.

С веселым удивлением отметив, что пространство камеры вдвое больше его квартиры, а обстановка имеет приятные излишества вроде журнального столика, Тиберий уже почти всерьез прикинул, что и кухня наверняка окажется приличнее его одиноких ужинов. Пока он был без сознания, чьи-то умелые руки вправили вывихнутые кости, перевязали раны, а от мелких ссадин и следа не осталось.

С наслаждением вытянувшись на широкой и мягкой кровати, Тиберий подвел итоги вчерашнего вечера: «Едва не отправил на тот свет четверых – отвезли домой и поблагодарили. Прочитал стихотворение – арестовали и посадили в тюрьму. Как тут не вспомнить историю с Матиссом. Когда великому мэтру живописи задали вопрос: «Что важнее – «Как?» или «Что?», имея ввиду вечную дискуссию о главенстве темы или стиля. Он ответил: «Важнее всего «Кто?». Воистину, все в мире относительно. И нет ничего нового под луной – благословляли же крестовые походы, включавшие в свою программу сожжение деревень и убиение мирных жителей, и в то же время карали за ересь тех, кто иначе читал псалмы. Однако, как же Лора узнала?»

И тут фрагменты мозаики сложились в целостную картину. Только один человек мог вызвать полицию там, где нет никакой связи. Только один человек мог быть настолько слеп и самоуверен, чтобы пойти одному и без охраны в Панкратион. Человек, который близок с Лорой настолько, что показал ей свое лицо. Тиберий расхохотался: «Император! И чего беднягу туда понесло? Хотел стать ближе к народу? Однако сейчас лучше озаботиться своей судьбой».

Тиберий взглянул на свое отражение в зеркале, как вдруг… Он застыл. Медленно, боясь поверить своим глазам, он повернулся. На стене за его спиной висел огромный постер в хромированной раме и изображенный на нем котенок, декорированный гигантским бантом цвета фуксии, мрачно смотрел своими пустыми, круглыми, как чайные блюдца глазами. Рядом плакат побольше, на нем уже два исполинских котенка катают странный шар из шерстяных ниток. Тиберий с такой силой вдавил кнопку вызова охраны, что едва не сломал ее.

– Что это!? – охрипшим голосом спросил он у вошедшего охранника, указав пальцем себе за спину. Поворачиваться желания не было. Ощущение было примерно, как у древнего славянина, пошедшего ночью искать цветущий папоротник. Со всех сторон чудища из тьмы глядят своими страшными глазами, они лишь призраки, но стоит повернуться – тотчас обретут плоть.

Охранник немного удивился. Затем менторским тоном, ни дать, ни взять – гувернантка, которой шаловливые подопечные принесли анатомический атлас и требуют объяснения, ответил:

– Котята, сэр.

– Я это и сам вижу. Но зачем?

– По данным психологов, сэр, котята являются наиболее приятным для человека изображением, так сказать, создают психологический комфорт. Они лидируют в интернет-запросах, – и, видя ужас и непонимание в глазах заключенного, снисходительно пояснил:

– В тюрьме человек и так унижен несвободой, в остальном его права не должны ущемляться, ему должен быть создан благоприятный психологический климат.

– Но если я не хочу видеть этих тварей?

– Весьма сожалею, сэр.

– Но они ущемляют мои права! Это вполне можно приравнять к пыткам.

Дискуссию прервал другой охранник, внесший на подносе дымящийся кофе, тосты и золотистый обжаренный камамбер с брусничным джемом. Тиберий исхитрился сесть так, что котят не было видно даже в виде отражения в зеркальной стене. Когда с завтраком было покончено, а поднос услужливо унесен, охранник сообщил:

– К вам посетитель.

В ту же секунду на его запястьях защелкнулись холодные металлические наручники. Охранники разошлись, встали по обеим сторонам двери и застыли, обретя удивительное сходство с египетскими стражами гробниц, обещавшими незадачливому мародеру, что «ужас, летящий на крыльях ночи» непременно его найдет. И прежде, чем Тиберий успел задать вопрос, дверь открылась, и в комнату стремительным шагом вошла Лора, похожая на германскую валькирию – разметавшиеся пряди светлых волос, потемневшие от гнева глаза. Он поднялся ей навстречу и едва не упал обратно, с такой силой она ударила его по лицу. Два экземпляра «ужаса, летящего на крыльях ночи» ожили и несмело приблизились к Лоре, которой, видимо, показалось мало, и она наградила Тиберия другой пощечиной, отчего он почувствовал вкус крови во рту.

– Мистер Дарнли… – заблеяли они несмелыми голосами.

Лора медленно повернула голову, и бравые стражи порядка попятились.

– Пошли вон отсюда.

Она сказала это очень медленно и тихо, но парни мгновенно ретировались за дверь. Лора развернулась к Тиберию.

– Как смеешь ты… – зашипела она и замахнулась для третьего удара.

Но Тиберий поймал скованными руками занесенную ладонь и, глядя ей в глаза, прижал ее тыльной стороной к окровавленным губам. Улыбнулся, увидев, как расширились и стали бездонными колодцами зрачки многоцветных глаз. Она тут же вырвала руку, но он слышал, как участилось ее дыхание, видел, как раскрылись плотно сжатые губы. Она опустила ресницы, не выдержав его спокойного, ласкового взгляда. И другая картинка встала перед глазами: девочка с льняными волосами, стоящая на крыше исполинского здания. Под ногами грохочущая бездна тротуаров, людей, машин. И она, глядя вниз, медленно наклоняется, перегнувшись через парапет, все ниже и ниже над холодной пустотой…

Всего лишь пара метров отделяла его, стоявшего за выступом стены, но какими длинными ему показались эти метры! И когда руки успели подхватить ее, падающую вниз, она повернула к нему отрешенное, будто бы сонное лицо и спросила: «Зачем?» – «Ты не имеешь права» – ответил он, задыхаясь от бьющего в лицо ветра, и только что пережитого волнения, – «Ты нужна». И те же самые слова сейчас сорвались с ее губ. Он почувствовал вину. В самом деле, она так много сделала для него, по сути, воплотив в жизнь его мечту, и чем он отплатил?

– Прости, —первый раз в жизни сказал Тиберий. – Боюсь, я не успею отсюда выбраться до среды. Придется кому-то другому сопровождать студентов.

– Вот разве тебя признали бы сумасшедшим, – вздохнула Лора и ехидно добавила, – тем более, что это правда. Тогда тебя уже сегодня удалось бы отсюда вытащить.

– В психиатрическую клинику? Где…

– Где тебе самое и место. Но главное, что там всем заправляет Майкл Сторм, а значит максимум, что тебе грозит, это походить на нравоучительные лекции к психологу.

– Лучше я в тюрьме посижу, – фыркнул Тиберий, но увидев ее нахмурившиеся брови, примирительно склонил голову. – Ладно, ладно. Ты конечно права.

– Да, – вздохнула Лора. – Но совершенно не представляю – как это устроить?

Очень медленно, как тигр, выследивший беспечную лань и боящийся ее спугнуть, Тиберий сделал шаг вперед. Понимая, что каждое его движение фиксируется камерой и каждое их слово записывается точно так же, как в обычной квартире, он как бы случайно наклонился к Лоре.

– Если ты не против мне помочь…

– Конечно, – ответила она, все еще не понимая.

– Ты уж прости, – шепнул ей Тиберий и, прежде чем она успела опомниться, шагнул вперед, забросил скованные руки ей за спину, тем самым обняв.

Лора, ахнув, резко дернулась, пытаясь освободиться, но он подхватил ее за талию, бросил на постель, навалившись сверху всем телом. Нашел ее полуоткрытый в немом крике рот и приник жадным поцелуем. Ее губы попытались сжаться, но неожиданно шевельнулись в робкой попытке ответить. Он нетерпеливо раздвинул ее ноги своими бедрами, опустился на впалый живот, впервые почувствовав под собой упругую мягкость женского тела. Так ново это было, сильно и ярко, что он не услышал криков охранников и едва ощутил разряд электрошока, прежде чем погрузиться в темноту.