Мы жгли костер, разбирая на дрова чудом уцелевшую деревянную мебель и остатки алтаря, днюя и ночуя в небольшой часовне с узкими стрельчатыми окнами. Часовню было гораздо проще прогреть, нежели огромный центральный Храм.

Похолодало как-то резко и сразу. На улицу выйти было немыслимо из-за страшной бури, начавшейся сразу же после отъезда конников.

Невыносим был этот снежный плен, вынужденное бездействие и набат, который начинался каждый раз с усилением ветра. Он как будто кого-то пытался разбудить, но это ему никак не удавалось.

Каждое утро Сума готовил кашу, умудряясь всякий раз сделать её непохожей на предыдущую. Командир лежал у самого костра, дрожа всем телом не в состоянии отогреться. Силы покидали его, он задыхался и давился кашлем. Мы сидели в стороне от него, стараясь не приближаться.

Бородач разжег еще один костер, и мы пересели к нему, оставив Командира в одиночестве. Я тоже мерз, зябко ежился, кутаясь в драную шинель; меня трясло, и я опасался, что подхватил лихорадку.

К Командиру не боялся подходить только один человек – Ветошь, его личный адъютант, его тень. Он его и хоронил на монастырском кладбище, выйдя, несмотря на ураган, наружу.

Вернулся Ветошь запорошенный снегом с ног до головы, с покрасневшим от холода лицом и вестью о том, что сугробы выше человеческого роста, и что теперь Командир покоится в братской могиле, которая по каким-то странным природным прихотям осталась не заваленной снегом.

Ветошь сел у костра и больше не проронил ни слова все последующие дни, он лишь раскачивался из стороны в сторону, в такт своим невеселым мыслям.

После смерти Командира, Бирюк занял его место как-то чересчур естественно, без выборов, без споров и дебатов. Он указывал, что кому делать, где чье место. Бирюк взял бразды правления в свои руки и, похоже, что никто не был против этого, он всех устраивал…

Всех… Только не меня!

На меня же после возвращения Ветоши никто не обращал внимания, вроде бы меня здесь и не было. Со мной никто не разговаривал. Возможно, это было результатом общения моих товарищей по заточению с Бирюком. А может, они считали, что я заразился от Командира, и по этой причине меня и сторонились. Никто не лез ко мне, и сейчас это меня полностью устраивало.

Я видел и слышал все как будто сквозь какой-то туман или мутную завесу. Я почти не шевелился, впав в странную дремоту. Мне даже пришло в голову необычное сравнение: словно я куколка, которая ждет своего часа, чтобы расправить крылья и взлететь.

В один из долгих вечеров я услышал, как Бирюк говорил с Бородачом о тайном смысле написанного на могильном камне, что могут значить эти загадочные письмена, что думает об этом сам Бородач. Они сидели совсем близко от меня—на расстоянии вытянутой руки, и говорили так, словно я их не смог бы услышать. Я попытался вставить слово в их секретный разговор, но мои губы и язык меня не слушались, и я снова заснул.

Когда же я проснулся, мне все еще не здоровилось, бросало то в жар, то в холод. То пот катился с меня градом, то мои ресницы покрывались инеем, и я едва мог раскрыть глаза.

Но стужа в груди прошла так же внезапно, как и появилась. Теперь я почти не спал. Стоило мне провалиться в сон, как мне чудились бесконечные подземные переходы, лестницы без конца и неясные темные тени с горящими огненными глазницами. Я летел в черноту и тут же просыпался.

Единственное, что меня действительно мучило, так это четко осознаваемый ужас Грядущего и полная невозможность противостоять ему.

Ночью, лежа около огня, я слышал, как под полом скребутся крысы, как ходят по крыше вороны, как стонет снаружи ледяной ветер, стараясь ворваться внутрь и заморозить всех нас окончательно. Я слышал, как воют на той стороне Реки волки, как не умолкает колокол, который, похоже, никого кроме меня не тревожил.

Я прислушался, к тому, как Бирюк шептал сквозь сон про Седьмого избранного, вошедшего в Храм, про вечную зиму, про Врата Храма.

Тогда я и задумался – кто же все-таки был седьмым? И что означали те знаки и символы на могильном камне. И почему я постоянно об этом думаю? И почему я так боюсь и одновременно жажду оказаться этим седьмым? И что за странное стечение обстоятельств привело меня в этот Храм…

Глава 9

Только победив самого себя, Воин обретает духовную Силу, чтобы идти по Дороге. Лишь принеся в жертву себя внешнего, ради себя внутреннего можно найти Путь.

Путь Воина – приобретение знания и могущества, а также освобождение самого себя от оков страха и обыденности.

Словно выйдя из какого-то полусна, я снова стал прислушиваться к разговорам.

Эти несколько дней бурана были однообразны. Все травили байки и рассказывали всевозможные были и небылицы, для того лишь, чтобы скоротать время.

Только раз Бирюк подошел ко мне и попросил показать найденный в земле кулон. Я послал его подальше, и больше он не лез ко мне со своими дурацкими расспросами.

Когда буря немного поутихла у нас появилось дело – утренний поход за крупой и другой снедью. Кто-то даже нашел в кладовой бутыль вина, и мы, изрядно напившись, веселились всю ночь. Конечно, весельем это было трудно назвать, просто истории были повеселее и спать легли немного попозже.

За крупой ходили по двое. Я и хотел и почему-то одновременно с этим опасался пойти вместе с Бородачом. Но мне нужно было поговорить с ним, и Судьба сама предоставила мне этот разговор.

В день, когда впервые за неделю сквозь низкие облака пробилось солнце, и с небосвода, наконец, исчезли черные тучи, нам пришлось вместе идти в кладовую. Путь был не далекий, но проходил мимо надгробного камня. Всю дорогу мы шли молча. Молча грузили в мешки еду, а когда шли обратно, Бородач остановился около проталины с камнем и повернулся ко мне, скинув мешок на снег.

– Ну и что, пришли тебе в голову какие-нибудь мысли по поводу всего этого? – Спросил он меня так, как будто до этого не врезал мне, а после не смотрел сквозь, словно меня и не существовало вовсе в течение нескольких дней.

Я задумался, как отреагировать, но решил ответить просто, постаравшись забыть обиду на него.

– У меня есть только ощущение от того, что здесь написано. Четкого же осознания нет. – Бородач смотрел на меня с таким недоумением, что я пояснил: – Пока ничего не случилось, что подтверждало бы написанное здесь.

–Ты ждешь Конца Света, чтобы поверить в него? Разве нас не вошло в Храм семеро, как написано здесь? Семеро и не выйдут! – Бородач похоже был готов к этому разговору, а я все-таки нет.

– А как же те двое, похороненные после первой ночи проведенной в Храме? – Возразил я.

– Они были уже мертвы, когда их перенесли через ворота.

– Но уехали же отсюда конники Армии Севера

– А! – отмахнулся Бородач. – Они и не должны были остаться. Речь здесь не о них, а о семерых, которые должны обернуться Злом.

Я вздрогнул, услышав это. Что-то Бородач путал. Я понял надпись совершенно иначе. Надо защитить мир от Зла, а не стать им.

– Слушай, я ничего такого здесь не прочитал, – ответил я прямо. – Хватит страх нагонять. И потом, здесь говорится не о семерых, а о седьмом. Седьмой, Командир, уже умер. Чего ты-то боишься?

Я подошел к камню и смахнул мох. Кроме двух слов: «…воин духа…» – ничего не было. Я поднял взгляд на Бородача. Он побледнел и вздрогнул. Что же сейчас увидел он?

– Я как раз об этом и говорил, надпись снова изменилась. – Бородач взял свою ношу и сгорбившись медленно пошел к часовне. – И потом, Командир был первым вошедшим в ворота… – Бросил он мне уже через плечо.

– Подожди, – догнал я его, но опередить в протоптанном в снегу узком проходе не смог. – Что ты сейчас прочитал?

– «Убей седьмого…» – ответил Бородач не останавливаясь.

– Подожди, что это значит? – Я приостановился.

– Это значит, что надо уходить отсюда, пока не поздно.

– Но ведь ворота завалены!

– Будем откапывать.

– Когда?

–Сегодня. Сейчас.

–Ты давно знаешь о том, что надпись меняется?

–Позавчера мы ходили в кладовую вместе с Бирюком.

–И вы не попытались убежать отсюда? – Удивился я.

–Почему – не попытались? – Бородач снова остановился и повернулся ко мне. – Попытались. Я попытался.

– И?

– Кажется я еще здесь.

– Бирюк управляет тобой, нами, ситуацией, всем. – Крикнул я. – Мы ему для чего-то нужны, поэтому он и заставил нас остаться здесь! Неужели ты не понимаешь?

– Ты ему просто завидуешь. Он – Сила, Мощь и Величие, а ты – слабак. – Бородач подошел к двери в часовню и отрыл её. – Мы вернулись!

Глава 10

События, кажущиеся случайными, оказываются крепко связанными между собой.

В какой-то момент с вершины открываются дороги в любую сторону. Остается лишь сделать верный шаг, выбрав ту самую Дорогу.

Чем выше вершина, тем более ответственный выбор Пути.

– Что так долго-то? – Спросил Сума.

– Занесено все по самое горло! – Весело ответил Бородач и подмигнул мне, как будто мы сейчас с ним ни о чем не разговаривали. – Предлагаю начать расчищать ворота!

– А как же обед? – Спросил из темного угла Бирюк.

– Сума—кашевар, он и останется готовить, а мы все пойдем чистить снег, – ответил, нахмурившись, Бородач. Его настроение как-то резко переменилось, он сник, опустил плечи, в его взгляде появилось что-то новое, незнакомое мне до этого.

– Один? Я один здесь не смогу… не управлюсь я один-то, – с ужасом прошептал Сума.

– Ну с тобой останется Сурик, – предложил, выходя из угла часовни, Бирюк.

– Этого мало, – Сума насупился и упрямо наклонил голову вниз.

– Разве мы сами не справимся? – удивился Сурик.

– Молчи! – шикнул на него Сума. – Оставь еще кого-нибудь, – потребовал Сума.

– Кого же ты хочешь? – усмехнулся Бирюк, оскалив зубы.

– Ну хоть кого-нибудь.

– Останется Ветошь. – Бирюк сверкнул на меня глазами. – А Серый… он сильный, хотя по виду и не скажешь… Серый будет копать.

–И все? – Не унимался Сума.

–Кого это ты тут боишься? – зло спросил Бородач и покосился на меня. – Может, расскажешь нам?

– А то ты не знаешь… – сквозь зубы процедил Сума.

– Все! – Резко оборвал разговор, Бирюк. – Готовить обед остается Сума, Ветошь и Сурик. Я, Бородач и Серый идем откапывать ворота.

Мы вышли во двор. Погода резко изменилась: облака исчезли окончательно, а от блеска холодного солнца на снегу слепило глаза, у меня потекли слезы и защипало в носу. Ледяной воздух наполнил мои легкие, и я вдохнул глубоко всей грудью.

Бирюк шел первым, протаптывая дорогу, за ним след в след с лопатой плелся Бородач, а я замыкал шествие.

Сквозь резную решетку ворот была видна бесконечная белая степь, и только далеко на горизонте тонкой черной полоской едва вырисовывался лес.

Бирюк подошел к воротам и дернул их. Они не шелохнулись.

– Копай! – процедил он сквозь зубы.

Я взял у осунувшегося Бородача лопату и воткнул в жесткий скрипучий наст.

– Здесь глубоко, – тихо сказал Бородач. – Пожалуй, с человеческий рост снега намело, даже замок не видно, под снегом, наверное.

– Тебя кто спрашивал? – Бирюк резко одернул Бородача, тот съежился, ничего не сказав. Такая неожиданная перемена в его поведении мне не понравилась. Он как будто потерял волю и все силы разом.

Я несколько раз стукнул по воротам лопатой.

– Не так активно! – Бирюк схватил меня за руку, будто испугавшись, что я сейчас разобью решетку вдребезги как стекло, и тут же отдернулся. – Копай, давай!

Я бросил лопату на снег. Во взгляде Бирюка я прочел такое удивление, словно он не ожидал от меня отказа.

– Что-то мне не верится, что ты хочешь выбраться отсюда! – Я с вызовом посмотрел на Бирюка снизу вверх.

– Да и ты, по всей видимости, не хочешь, да? – Бирюк рассмеялся, взял лопату и протянул её Бородачу. Тот безропотно начал долбить жесткий наст и монотонно раскачивать ворота.

– Я хочу уйти отсюда живым и, причем, желательно вместе со всеми. Но вот никак не пойму – кто тебя назначил главнокомандующим? – Зло спросил я Бирюка.

– А ты что – против?

Я утвердительно кивнул.

Бирюк ухватил было меня за ворот рубашки, но резко отпустил, зацепившись пальцем за мой медальон, и отпрянул, как ужаленный.

– Может, сам хочешь покомандовать? – Сквозь зубы прошипел он.