Девственная любовница

Раньше Вы никогда не сообщали мне о том, будто доктор велел Вам задержаться ещё на воскресенье, и я сильно подозреваю, что это всего лишь повод для того, чтобы оттянуть с возвращением.

Лили очень раздосадована.

Лили – Джеки

Телеграмма, получена 25-го июля 1898

Всего один поцелуй. Гадкий.

Лили

Лили – Джеки

Телеграмма, получена 26-го июля 1898 (утром)

Вы ещё живы?

Лили

Лили – Джеки

Телеграмма, получена 26-го июля 1898 (вечером)

Всё болею из-за Вас.

Лили

Лили – Джеки

Вилла "Лилиан", 26-го июля 1898

Любимый, но очень плохой папочка,

Я задаюсь вопросом, почему Вы написали в воскресенье в poste restante, когда я сказала, что можно отправлять почту мне сюда? Вам не нужно было бояться присутствия мамы, иначе я бы не стала просить Вас писать нам домой. Пора бы Вам уже понять, что я более чем осторожна.

Последние несколько дней я не была в Париже и не подозревала, что Ваша весточка поджидает меня на рю де Страсбур. Оттого-то я и досадовала, решив, что Вы так жестоко про меня забыли.

Сегодня я пользуюсь пишущей машинкой, чтобы немножко Вас наказать, а если бы у меня ещё была хоть какая-то гордость, мне следовало бы оставить Вас в безвестности, что сами Вы делаете с такой завидной сознательностью. Но там, где дело касается Вас, я теряю рассудок.

Мама уехала сегодня утром, как я Вам и говорила. Я теперь одна-оденёшенька с моими собаками, как бедная и несчастная Золушка. Меня посещают весьма игривые мысли, но я ничего Вам про них не расскажу, поскольку Вы ко мне недостаточно добры.

Надеюсь, моя единственная любовь, скоро я Вас увижу; несмотря ни на что, я шлю Вам миллион ласк, одна сладострастнее другой.

Приникаю к Вашим дорогим, обожаемым губам.

Лили

Лили – Джеки

Телеграмма, получена 28-го июля 1898

Умираю от желания увидеть Вас.

Лили

Лили – Джеки

(Получено 29-го июля 1898)

Моя единственная, ненаглядная любовь,

Когда папочка не делает того, о чем просит его дочка, что происходит? Он получает незаслуженные упреки. Я умоляла Вас писать мне сюда и, разумеется, предполагала, что не получу от Вас известий через почту. Вообразите мое негодование, когда я обнаружила, что мною пренебрегают, что Вы меня бросили. Вот какова причина моего знаменитого воскресного письма, которое так Вам не понравилось.

Я люблю Вас слишком сильно, и оттого любая помеха выводит меня из себя. Мне сразу же представилось, будто Вы влюблены в какую-то другую женщину. Видите, во мне снова говорит ревнивая дочка.

Как Вы милы, что послали мне свою фотографию! У неё только один недочет: слишком много Смайка и слишком мало Вас.

Со вчерашнего дня я каждое мгновение целую Ваше дорогое лицо, и счастье мое растет, когда я думаю о том, что скоро смогу сделать это по-настоящему. Что за каракули, скажете Вы, мой обожаемый господин, но я так нервничаю, что перо не держится у меня в руках.

Следует ли мне встретить Вас на платформе по прибытии?

Я одна и легко могу это сделать.

Жду Вас более чем с нетерпением, но это отнюдь не значит, что Вы должны поступать опрометчиво: если доктор велит Вам остаться, не уезжайте из Лямалу раньше времени.

Страстно сосу Вас,

Лили

Лили – Джеки

(Получено 31-го июля 1898)

Мой милейший, любимый папа,

Как я счастлива: ещё один день в одиночестве – и скоро я снова увижу Вас. Я просто дурею от радости. Чиркните Вашей дочке хоть строчку, чтобы она знала, где и в какое время Вы желаете видеть её в понедельник.

Я замечаю, что вы любите меня совсем не так, как бы мне того хотелось – безрассудно.

Вы как будто стесняетесь своей Лили. Что если кто-нибудь из Ваших знакомых увидит Вас на станции в моем обществе? Они подумают только то, что Вы, вероятно, счастливый человек, раз Вас любит такая приятная девушка. Может быть, Вы так не считаете, но, тем не менее, это именно так.

Видите, дорогой господин, есть мелочи, которые я не могу оставить без внимания, а иногда я боюсь, что Вы просто используете меня как игрушку.

Надеюсь, моя откровенность не огорчит Вас на этот раз. Я вовсе этого не хочу, напротив. Но я люблю Вас верно и преданно, настолько, что готова по первому Вашему знаку бросить всё на свете, если только это доставит Вам удовольствие.

Да, одним словом, отца с матерью, всё и вся.

Мне кажется, что такая всецелая любовь заслуживает ответного чувства.

Ваша дочка страстно Вас хочет и с величайшим нетерпением ожидает понедельника.

Лили

P.S. – Я выполнила то, что велел мне мой господин. С шести часов вчерашнего вечера до сегодняшнего утра я не делала "пипи", хотя ночью мне очень хотелось. Поэтому я очень скверно спала. Кроме того, я постоянно думала о моем дорогом папа, который тоже думал обо мне.

Мой liaison с Лили, вероятно, очень заинтересовал леди Клару, поскольку она часто писала в Лямалу, спрашивая о новостях в наших отношениях. Никаких личных интересов она не имела, так как лесбийские вкусы были ей чужды, однако она призналась мне, что вся эта история весьма ей нравится, и потому я время от времени сообщал ей новости о моей "дочке".

Не могу придумать ничего лучше, как процитировать здесь несколько фрагментов моих описаний Лили, сделанных вскоре после того, как я, извлекши пользу из курса ванн и обретя облегчение, возвратился в Париж.

Джеки – Кларе

(Заметки о Лили)

Будучи в Лямалу, я пытался вызвать в Лили отвращение, поскольку опасался, как бы она окончательно не потеряла из-за меня голову, однако чем хуже я себя вел, тем сильнее становилась её привязанность.

Я сказал ей, что вернусь к вопросу брака при встрече, но только не через письма, поскольку то, что на бумаге выглядит грубо, в живой беседе разрешается само собой.

Я наговаривал на себя, напоминал о том, сколько мне уже лет, о ревматизме и большом животе. Это причиняло ей боль.

Я написал ей, что мечтаю, чтобы она сидела нагишом под столом и служила мне подставкой для ног, пока я сочиняю ей письма. Что хочу посадить её на бидэ и, встав сверху, направить струю мочи ей на живот и на "киску". Эти идеи ей понравились.

Когда мы встретимся, я буду иметь с ней серьезный разговор. Ругать её через посредство писем я не намерен. К самому себе у меня нет никаких претензий, поскольку я никогда не обманывал её и не пытался ввести в заблуждение. Действительно ли она сходит с ума от любви ко мне или просто плетёт интригу?

Мне бы очень хотелось лишить её девственности. Но нет, я не должен уничтожать бедную, похотливую девчушку. Я постараюсь держаться подальше от тела моей Лили. Я не причиню ей вреда.

Я пытаюсь втолковать Лили, что страсть и сердце – это две разные вещи. Она может случайно оказаться неверной, но если в сердце у неё сохранится уголок и для меня, я буду удовлетворен.

Её нисколько не шокирует, когда я стараюсь довести до её ума тот факт, что она всецело принадлежит мне как рабыня, что она должна выполнять все мои самые сладострастные капризы, какими бы отвратительными они ни были.

Она с таким пылом пишет мне о том, что выйдет за меня замуж и т.п., что я решил помешать ей полюбить меня слишком сильно, рассказав, какая я грязная скотина, и особенно подчеркивая, что другие мужчины любят гораздо порядочнее, чем я.

Я изобразил себя деспотичным, тираничным зверем, ввергающим её в деградацию и унижение.

Чем циничнее и откровеннее были мои письма, тем больше они ей нравились.

Она явно в меня влюблена, и я вынужден пустить всё на самотек.

Может, она думает, что я очень богат?

Она крайне нетерпелива, возбудима и обладает пылкой натурой. Она упрекает меня, однако я искренне полагаю, что она несколько ошибается. Я ещё ни разу не выходил из себя, напротив, обращался с ней как с ребенком, и она просится обратно.

В нашей переписке возникло некоторое недопонимание, и Лили сочинила отвратительное письмо, отплатив мне той же бесцеремонностью и сообщив, что никогда не придёт ко мне на рю де Ляйпциг, поскольку это место ей не подходит. Я пропустил последнее замечание мимо ушей, и ответил в спокойном и укорительном тоне, под конец наказав её за то, что она написала такое письмо, запретив ходить по малой нужде с семи вечера до семи утра следующего дня. Она рассказала, что послушалась меня и провела плохую ночь.

Поскольку она была одна с бабушкой, 1-го августа я пригласил её на рю де Ляйпциг. Я прождал до 15:30. Она так и не появилась. Я ушел и вернулся домой только в 18:50.

Оказалось, она приехала в 15:40 и послала мне две телеграммы. Она ждала меня на Восточном вокзале.

Вместо этого в семь я стал ужинать. Она прислала довольно едкое письмо, сообщая, что её маман возвращается в четверг.

Лилиан – Джеки

Первая телеграмма, получена 1-го августа 1898 в 16:30

БУДУ ВОСТОЧНОМ ВОКЗАЛЕ ТЧК ЛИЛИ ТЧК

Вторая телеграмма, получена в 18:30

ЖДУ ВОСТОЧНОМ ВОКЗАЛЕ ТЧК ЛИЛИ ТЧК

Лили – Джеки

Вилла "Лилиан", 2-е августа 1898, 11:00

Не понимаю, чем Вы могли заниматься с трех до половины седьмого, и не хочу знать. Для меня это навсегда останется загадкой, поскольку Вы смогли прождать чуть больше часа, зная, что я не всегда могу делать так, как мне бы того хотелось.

Несмотря на то, что я дома одна, мне по-прежнему приходится разговаривать с клиентками, и потому я опаздываю.

Уверяю Вас, Вы многое потеряли, не подождав чуть дольше, поскольку я была как раз созревшей для такого гурмана, как Вы.

Пустяки, не будем больше об этом говорить, только вот маман в четверг возвращается, а потому…

Теряя терпение, мы иногда теряем много интересного.

Лили очень рассержена на своего папа и не будет спешить его извинить.

Я ответил ей сдержанно и кратко, назначив randez-vous на среду, 3-е августа.

Лилиан – Джеки

Телеграмма, получена 3-го августа 1898

ЧЕТЫРЕ ЧАСА ТЧК ОБЫЧНОЕ МЕСТО ТЧК ЛИЛИ ТЧК

Лили появилась, очень обрадованная встрече со мной и раскаивающаяся, несмотря на свое едкое замечание, на знаменитой Рю де Ляйпциг, куда она зарекалась никогда больше не приходить.

Мне она показалась весьма хорошенькой, одетая в прелестный простенький костюм из ecru coutil³⁰, плотно облегавший её упругие ягодицы. Она очень гордилась этим местом; однажды, когда маман оставила нас втроем, я стал свидетелем того, как она специально натягивает сзади юбку и демонстрирует отчиму, что из этого получается, со словами, что она – Venus Callipyge³¹.

Лили сделала вид, будто сердится, однако я прямо заявил ей, что она дурочка. В прошлый раз она опоздала на целый час, и уж если кому-то следует выходить из себя, так это мне, а отнюдь не ей. Ревность и раздражение Лили были смешны, и, в конце концов, я заставил её пробурчать, что она меня прощает.

Потом мы поцеловались так, как не целовалась до нас ни одна влюбленная пара. Я раздел её наполовину и отчасти в шутку, отчасти всерьез стал шлепать, щипать и оттягивать черную шерстку, оттенявшую лобок девушки, делая ей чуть-чуть больно.

В тот день, когда она опоздала, я велел ей привязать к волоскам на mons Veneris³² ленточку и с самого утра не "удовлетворять нужду", чтобы к моменту нашей встречи она испытывала огромное желание помочиться. Она проделала все эти глупости и когда говорила, что была "созревшей" для меня, подразумевала именно это. На сей раз она ничего этого делать не стала, потому что дулась на меня. Тогда я влепил ей пощечину.

Я часто так поступал. Мне нравилось наблюдать, как легкий румянец заливает её щеку в том месте, куда пришёлся удар. После каждой звонкой пощечины я видел в её глазах вспышку похоти; её дьявольский ротик приникал к моим губам, словно в благодарность за то изысканное наслаждение, которое доставляло ей наказание. Я вернулся к мысли сделать её подставкой для ног; сев на диван, я грубо повалил Лили на колени. Сжав голову девушки ладонями, я прижал её смеющееся лицо к своим брюкам под животом и потер носом и губами о ткань, из-под которой уже рвался ей навстречу затвердевший ствол. Потом я завалил её на ковер, и она растянулась на спине во весь рост, с беспорядочно задранными юбками; штанишки её были открыты. Я пнул её ногой и перевернул концом ботинка, осторожно наступив на обнаженный живот. Лежа таким образом в полной моей власти, она хихикала, мурлыкала и ворковала, напоминая голенького счастливого младенца после купанья. В процессе возни из роскошных локонов Лили выпало несколько заколок и гребешков; подобрав их, я стал колоть ей бедра острыми кончиками и колол до тех пор, пока она ни взмолилась о пощаде.

Тогда я поставил её на ноги и заставил стащить с меня русские кожаные ботинки на шнурках, приказав целовать подошвы и верхнюю часть. Она делала всё, что я говорил, и слушалась с удовольствием. Затем я велел ей раздеть меня, и она неловко справилась с обязанностями камердинера. Всякий раз, когда она что-нибудь с меня снимала, я приказывал ей нести это через всю комнату, вешать там на крючок и возвращаться ко мне.

Я распорядился, чтобы она расстегнула мои брюки, извлекла член, опустилась на колени и пососала. Она нисколько не смутилась и даже не стала задергивать шторы. При свете дня мы нагишом легли в постель. В изножье кровати стоял шкаф с зеркалом; к своему удивлению Лили обнаружила, что ещё одно зеркало вмонтировано в потолок. Мы стали пресыщаться отражением наших тел, распростертых на постели, страстно целуясь, щупая друг друга и наслаждаясь ощущением абсолютного контакта наших чувствительных кож.

Я спросил, не хочет ли она, чтобы я её полизал, однако она предпочла, чтобы я её мастурбировал.

Я так и сделал, и когда она, конвульсивно сжав бедра в упоительной агонии последнего спазма, пришла в себя после потрясения, лег на неё. Я вложил кончик моего орудия между влажных губок её игрушки.

Она как всегда сказала:

– Больно! Вы делаете мне больно!

А потом воскликнула:

– Как бы было хорошо, если бы не было больно!

Потом я приказал ей лизать мне яички и бедра; подняв ноги в воздух, я стал учить её той порочной, очаровательной ласке, которая получила название "feuille de rose", когда кончик напряженного языка входит в анус. Лили быстро смекнула, что к чему, и выполнила это экзотическое задание прелестнейшим образом.

Потом она сосала, и я обильно излился в восхитительный ротик, сжимая ладонями её голову до тех пор, пока снова ни стал мягким. Она без усилий проглотила все до последней капли, и когда я выскользнул из её губ, канал остался таким сухим, как будто никакого семяизвержения не было вовсе. Она обожала сосать и называла мой мужской орган своей "poupee", или "куколкой".

Пока она облизывала меня, я сказал, что у меня заготовлена ещё парочка грязных идеек, которые мне бы хотелось на ней испробовать.

Я дал ей прочесть две крайне неприличные книжки, посвященные одной и той же теме: полной покорности женщины жестокости и похоти мужчины. Это были "Монастырская школа" и "Наставления полковника Шлёпкина".

Я сказал, что намерен сделать её совершенно лишенной стыда и деградированной путем постоянных унижений, через которые ей придется пройти в моем присутствии, пояснив, что испытываю гордость оттого, что могу заставить её выделывать самые отвратительные вещи. Чем ужаснее моя испорченность, тем больше это нравится Лили, называющей меня не иначе как "мой грязный папа". Она получала удовольствие, когда я поколачивал её, встряхивал и вообще грубо с ней обращался.

Когда мы оба были обнажены, я велел её лизать мне подмышки и целовать соски. Насчет подмышек она стала возражать, но я настоял на своем.

Лили нравилось, когда мои безжалостные пальцы проникали в её задний проход, а я в свою очередь обнаружил, что между ягодицами у неё растут волосы. С возрастом она могла стать очень волосатой.

На сей раз вопрос о деньгах не поднимался, родителей не было, и она сообщила мне о том, что отец с матерью снова оставят её дома 20-го, поскольку собираются в Германию, так что я, вероятно, смогу видеться с ней почаще.

Теперь мой донельзя развращенный мозг стала одолевать новая кошмарная идея. Мне страшно захотелось отдать Лили лорду Фонтарсийскому и Кларе. В моем присутствии эта чета могла бы проделать с ней всё, что сочтет нужным. Я пытался прогнать эту мечту, но она не покидала меня ни днем, ни ночью. Я думал о том, что для Лили это будет сопряжено с огромными усилиями и превратится в по-настоящему тяжелое испытание; сознание того, что я растлеваю девственницу, которая откровенно меня любит, возбуждало и радовало меня до крайности.

Я все не мог решиться заговорить о моём плане. Я не переставая обдумывал эту затею, и помню, что в каждом письме к Лили старался изобразить себя самым развратным распутником на свете.

6

Любовь моя, приди к своей Лилит

(Обитель Рая убрана цветами)

Плени меня объятьем нежных складок

И дай познать ту плоть, что мне вручишь ты!

...........................................

Всего дороже мне твоя любовь.

Так лобызай меня, как я велю!

(Данте Г.Россетти)

Так я и пролежала с ним всю ночь, а он… утром встал, оделся и оставил меня такой же невинной, какой я была в день появления на этот свет.

Я часто лежала с ним, а он со мной, и хотя все фривольности, что случаются между мужчиной и женщиной, были нам хорошо известны, он ни разу не предложил пойти дальше и очень этим гордился.

(Даниель Дефо)

Лилиан – Джеки

Сони-сюр-Марн, 7-е августа 1898

Мой самый любимый на свете,

Простите меня за то, что я не отвечала на Ваше письмо и что сегодня прибегаю к помощи печатной машинки, но меня укусил в руку москит, так что теперь я не могу писать.

Пользуюсь отлучкой папа и печатаю на его машинке.

Какой наглостью было с Вашей стороны посылать мне эту жуткую карикатуру на моего красивого и горячо любимого Блэкамура!

Я считаю, что он прекрасно растет, и люблю его, так что в будущем не смейтесь над тем, как он таскает свои уши, а не то мы перестанем быть друзьями.

Я грущу, думая о том, как долго ещё не увижу Вас, поскольку родители уедут не раньше 20-го, если не позже.

Ожидание не идет мне на пользу, ведь Вы же знаете, что терпение и я – вещи несовместимые. Кроме того, я хочу Вас видеть. Очень скучно прожить две или три недели и ни разу не поцеловать папа.

Вы говорите, чтобы я не роптала, но я ничего не могу с собой поделать. Я должна сопротивляться своей судьбе, и прошу Вас разделить со мной мою беду.

Бегу. Возвращается папа, и я не хочу, чтобы он расспрашивал, что я тут пишу.

Целую Ваши дорогие губы и, чтобы не забыть, мою любимую куколку.

Лили

Кажется, я написал Лили несколько очень эротических писем. Помню, я послал ей отрывок из одной страшно неприличной книжки, повествующей о бесчеловечных радостях и озаглавленной "Жестокие удовольствия" (см. Приложение А).

В последнем письме я велел ей самой напомнить мне при встрече обо всем, что я просил её сделать, и пострадать ради меня. Она должна была сказать:

"Господин, ленточка готова, и вы можете за неё подергать, а сама я умираю от желания пописать, потому что не делала этого уже много часов. Можно я пописаю сейчас?".

Ей предписывалось сказать мне ещё какие-то гадости и попросить, чтобы я с ней это проделал, однако теперь я уже не помню всех своих тогдашних экстравагантных требований.

Лилиан – Джеки

Сони-сюр-Марн, 21-го августа 1898

Любовь моя,

Я ждала, чтобы освободиться, написать Вам и сказать: "Лили ждет только знака от своего возлюбленного господина, чтобы броситься ему в объятия".

Наконец-то родители уехали. Поэтому я целиком предоставлена самой себе, так что если мой дорогой папа пожелает, его дочка, которая им недовольна, придет и сообщит ему об этом собственными губами.

Я принесу Вам те отрывки, которые Вы присылали мне, и таким образом мне будет проще отчитаться перед Вами о своих впечатлениях. Мне будет гораздо приятнее рассказывать Вам о моих чувствах, когда рот мой приникнет к Вашему, а Ваша борода, такая шелковистая, будет ласкать мне щеку.

Я не забыла о распоряжениях, сделанных Вами в последнем письме, и напомню Вам всё, что Вы желаете.

Одно только слово, и я приду, чтобы хоть немного развеять Вашу грусть.

Лили очень нежно запечатлевает долгий поцелуй на кончике носа её куколки и тыкается своим нескромным язычком в то место, которое так нравится её папа.

Лилиан – Джеки

Телеграмма, получена в полдень 22-го августа 1898

СРЕДА ТЧК ПОЛОВИНА ТРЕТЬЕГО ТЧК ЛИЛИ ТЧК

Лилиан – Джеки

Телеграмма, получена в 11:00 в среду 24-го августа 1898

БОЛЕЮ ТЧК ЗАВТРА ЗПТ ЕСЛИ ХОТИТЕ ТЧК ЛИЛИ ТЧК

Лилиан – Джеки

Без даты. Получено 24-го августа 1898

Сегодня Лили нездорова, и если завтра не будет улучшения, ей придется перенести встречу.

Как бы то ни было, если завтра утром Вы не получите от меня телеграммы, приходите в обычное место, и я там буду.

Разумеется, дорогой папочка, я опечалена тем, что причиняю Вам боль, пусть даже на мгновение, но если Вы чуть-чуть подумаете, то поймете, что мое молчание вполне естественно.

Маман отправилась в путешествие в ту часть света, где все люди, как говорят, сама элегантность. Поскольку она оставила на меня свои туалеты и я должна наделать ей кучу шляпок, у меня нет ни минуты свободной, особенно если учесть, что ей не так-то просто угодить.

Однако я готова просить у Вас прощение за те проступки, которые на самом деле существуют только в Вашем воображении.

Есть только одна ужасная вещь, которую вы упомянули в письме, вероятно, для того, чтобы попугать меня: "Я накажу тебя тем, что не поцелую".

С этим я не соглашусь ни за что. Я протестую. Лишить меня Ваших губ! Я никогда этому не подчинюсь. Я не вынесу подобной пытки.

Итак, до завтра, мой самый строгий господин. Я обожаю Вас.

26-е августа 1898

Уехавшие родители оставили Лилиан со служанкой и с бабушкой по матери. Сами они отправились в Гамбург. Я был удивлен, узнав, что её периодический недуг должен пройти к 25-му, тогда как обычно он давал о себе знать 27-го или 28-го. Таким образом начаться он должен был 21-го. А поскольку она ничего мне не писала между 7-м и 21-м, я начал сомневаться, уж ни случилось ли что.

Мне втемяшилось в голову, будто между ней и любовником её матери установилось почти полное взаимопонимание. Он с таким рвением обращал моё внимание на то, что Лилиан ни под каким соусом не должна узнать о существовании "Азбуки", которую я ему одолжил, что я почуял неладное. Не было никакой необходимости говорить мне об этом с такой нарочитостью. Потом она все-таки написала, что видела книжку, что папа хранит её в конторе и не приносит в Сони. Кроме всего прочего, она узнала о том неприличном диалоге. Я располагал достаточным опытом по части интимных месячных недомоганий женщин, чтобы знать, что у девочек они происходят с завидной регулярностью, однако я решил ждать, наблюдать и ничего не говорить. Лили была неразговорчива. Прямыми расспросами у неё ничего нельзя было выведать; мне приходилось навострять слух и уповать на то, что она сама проболтается.

Правда, у меня была припасена для неё хорошая розга. Хуже, чем розга – целая плетка. Я загодя заказал причудливый инструмент, который, я уверен, является моим собственным изобретением, поскольку ничего подобного я не видел ни до того, ни после. Я назвал его "трость с приветом". Всем известно, что такое "трость с секретом": полая внутри прогулочная трость, в которой спрятано острое лезвие или шпага. Я заказал такую же, только вместо шпаги в ней заключалась всего лишь легкая дамская плетка для верховой езды, иначе говоря, прут из китового уса. Так я мог разгуливать по Парижу, не привлекая внимания окружающих. Не мог же я ходить по городу с плеткой в руке, да и тонкий бамбук выглядел бы не менее смешно по вечерам в руках полного господина средних лет в сюртуке и цилиндре.

Лили приехала: хорошенькая, кокетливая и очень милая. Я отчитал её за то, что она не писала мне в течение двенадцати дней, однако не упомянул о своем подозрении относительно растущей близости между ней и тем человеком, который считался её отчимом.

Я отвинтил конец трости и продемонстрировал скрывавшуюся внутри плетку. Желая испробовать свое изобретение, я велел Лили поднять юбки и полоснул её один раз по попке через полурасстегнутые панталоны. Лили вскрикнула и скорчилась от неподдельной боли. Я удивился; я обнаружил, что плетка отличается от гибкого прута или ладони. Я стал гладить и утешать Лили, но на глаза у неё уже навернулись слезы, и она горестно жаловалась на боль. Я обследовал попку и нашел длинный рубец, пересекавший левую ягодицу. Но что ещё хуже, поскольку панталоны были расстегнуты, кончик плетки каким-то образом угодил прямо между ягодиц и чуть выше розовато-бурого отверстия появился порез. Кожа была рассечена, и виднелась капелька крови, похожая на крохотный рубин.

Я счел, что Лили не стоит знать, каким, сам того не желая, я оказался жестоким, а потому я замолчал случившееся и решил в будущем вкладывать в удары плеткой как можно меньше силы. В действительности же с того вечера я никогда больше ею не пользовался, чтобы ненароком не причинить девушке вреда.

Впоследствии я подарил плетку Кларе, которая увезла её в Лондон и порадовала там всех своих друзей. Плетка по-прежнему хранится у неё и ценится как самый дорогой подарок.

При помощи этой самой плетки, которой я теперь осторожно трогал спину и мясистые части рук Лилиан, я заставил её медленно раздеться передо мной, но до того ей пришлось ходить по комнате, чувствуя мою ладонь, прижатую к двум волосатым губкам её второго ротика.

Когда Лилиан была раздета и я насытил глаза и губы этим столь мной любимым и столь нестерпимо меня возбуждавшим стройным тельцем, я приказал ей стоять, подняв подол сорочки обеими руками до уровня шеи. Лицезреть её в таком виде было истинным наслаждением. Лили одновременно ворчала и смеялась. Утаить она ничего не могла, но, тем не менее, извивалась, словно надеялась этими змеиными движениями скрыть от моего распутного взора хотя бы один уголок своего тела. Если Лили пыталась отпустить сорочку, я взмахивал над её головой плеткой, и она снова принимала исходную позу. Пока она стояла, слегка наклонившись вперед, будто хотела таким образом спрятать шерстку, оттенявшую низ её женственного, плоского живота, я медленно раздевался, все время глядя на неё и прохаживаясь вокруг, словно она была манекеном, и тем самым только усиливал её смущение, которым всецело наслаждался.

Потом я передал ей свою верхнюю одежду, рубашку и т.д., которые надлежало аккуратно развесить. Встав на колени, Лили сняла с меня ботинки.

Она заранее привязала к волоскам на лобке ленточку, и теперь я забавлялся тем, что дергал за неё, не обращая внимания на восклицания девушки, испытывавшей достаточно болезненные ощущения.

Ещё только войдя в комнату, она напомнила мне о ленте и сказала, что страшно хочет "пи-пи". Последнее я ей на некоторое время запретил.

Угрожая плеткой, я заставил Лили стоять прямо и ощупал ей живот. Он был довольно твердым и раздутым. Я надавил указательными и средними пальцами с двух сторон в тех местах, где начинались бедра. Лили попросила, чтобы я прекратил, утверждая, что если я не перестану давить ей на пупок и живот, она не сможет больше сдерживаться.

По-прежнему угрожая "тростью с приветом", которой я всего несколько раз нежно дотронулся до неё, я уговорил девушку сесть на вазу. Долго сдерживаемая струйка мочи громко зажурчала о дно сосуда, а я стоял над девушкой и наблюдал. Лили сделалась пунцовой от стыда, однако осталась довольной, и похоть её распалилась.

Затем мы перешли на постель, оба совершенно голые. После обычных поцелуев и тесных объятий я приказал ей помастурбировать. Она наотрез отказалась, но я был непоколебим. Снова в дело была пущена плетка, с которой я не расстался даже в постели. В конце концов, Лили неохотно положила ладонь между бедер и начала неловко и медленно ласкать себя, делая вид, будто не знает, как за это браться. Я получал огромное удовольствие, ощущая бедром изящное тело девушки и наблюдая за сменой выражений на её лице. Она то хмурилась, то веселилась, однако страсть скоро взяла своё, и требуемый результат был достигнут следующим образом. Лили согласилась сделать то, о чем я просил, при условии, что я накрою её руку своей и буду щекотать нежное местечко вокруг, пока она займется бутоном. Благодаря объединенным ласкам наших рук она скоро разговелась, после чего мы долго целовались и лизали друг друга.

Потом я лег на девушку и стал делать вид, будто собираюсь проникнуть в неё естественным образом, до тех пор, пока мы оба ни оказались вне себя от желания. Лица наши были рядом, бедра Лили раздвинуты, ноги вытянуты. Мое орудие терлось о верхнюю часть отверстия, ведущего вглубь расщелины, наши языки сплетались, а указательным пальцем правой руки я медленно пронзал горячий задний проход девушки.

Внезапно она обняла меня, свела бедра и, зажав между ними мой орган, сказала:

– Как это приятно!

Я стал двигаться вверх-вниз внутри импровизированного таким образом влагалища и тереться о киску; Лили вскидывала бедрами, встречая толчки. Наслаждение пронзило нас в одно и то же мгновение; я ощутил, как вибрирует её тело, и обильно кончил.

Я перевернулся на спину и, когда мы пришли в себя после изматывающего поединка, обратил внимание Лили на то, в каком состоянии её бедра и лобок, залитые моим густым семенем.

– Ах! – в испуге воскликнула она, и её лицо и рот исказил ужас. – Я потеряла девственность?

Она явно переполошилась, но я объяснил разницу между тем, что проделали мы и настоящим совокуплением. Успокоенная, она попросила меня крепко её обнять и заснула у меня на груди. Я вел себя тихо, чтобы не разбудить девушку, и тоже задремал.

Когда мы проснулись, было шесть часов; Лили, как маленький ребёнок, во сне пускала слюни прямо на мою волосатую грудь.

У нас завязалась долгая беседа. Лили сказала, что нашла присланную мной сцену флаггеляции, в которой участвуют отец и дочь, "довольно банальной", и предпочла бы, чтобы после порки оба занялись любовью; потом она спросила, не появилось ли у меня каких-нибудь свежих идей на тему её эротического рабства.

Я ответил, что хочу лизать её интимные места, пока она будет лежать связанная по рукам и ногам, и пообещал научить её новому способу онанизма. Я заставлю её испытать спазм, щекоча клитор кисточкой из верблюжьего волоса, о чем уже писал однажды из Лямалу.

Обсуждение всех этих похотливый прожектов доставляло Лили огромное удовольствие. Я заставил её просить у меня прощение за то, что она так долго мне не писала: уже одетая, она стояла передо мной, задрав юбки и по очереди показывая себя спереди и сзади.

Её заветной мечтой было принять меня в своей постели в Сони. 27-го августа, в субботу, я должен буду сесть на вечерний поезд, отбывающий в девять часов, как раз когда её служанка ложится спать. Старая бабушка была глупа, ничего не видела и не слышала. Моя возлюбленная встретит меня, и мы будем гулять в темноте, поскольку в девять часов в тех краях уже нет ни души. Потом она проведет меня в дом – все собаки знают меня и не станут лаять, – а обратно я могу уехать последним поездом, после того, как мы насладимся друг другом.