Блуждающие токи. Затерянная на Земле

Быстрым шагом лесная команда добралась до дома доктора Стурлссона. Корнелий проводил чуть дрожащего, но упорно это скрывающего Ротенгофа в ванную, а затем решил поскорее разыскать ему чистые вещи.

Роза сидела на диване в гостиной и не слишком беспокоилась о следах непогоды на своей одежде, которая, однако, не была промокшей насквозь в отличие от одежды отца, упавшего в самую лужу.

Когда Корнелий отыскал среди привезённых вещей те, которые без сожаления, он, возможно, отпустит навсегда, доктор вернулся к девушке, и, наклонившись к ней и опершись руками на колени, с едва скрываемым осуждением спросил:

– Что это было, Роза?

Роза подняла на доктора равнодушные глаза.

– Я устанавливала связь, – она точно знала, что для Корнелия эти слова ничего не значат.

– Какую связь? С кем? – Корнелий присел на корточки перед ней, его самообладание опытного психиатра вновь вернулось, и речь стала более сдержанной и нейтрально-окрашенной.

– С теми, от кого получаю сигналы, – девушка наклонила голову вбок, с наигранной глупостью разъясняя доктору.

– Точно, сигналы! – Корнелий вспомнил концепцию её устойчивого бреда, – но почему в лесу и во время грозы?

– Если бы я знала, доктор, то не ходила бы в лес…– продолжала Роза, однако немного недоговаривая.

Корнелий прищурил глаза и задумчиво посмотрел влево, но, когда назрел новый вопрос, из ванной вышел господин Ротенгоф с недовольным лицом и полотенцем на бёдрах. Все с интересом на него оглянулись.

– Вы обещали дать мне чистую одежду… – неуверенно произнёс мужчина, капли воды стекали по его телу и капали на деревянный пол.

– Да, да, конечно, я вам кое-что нашёл, пойдёмте наверх.

Стурлссон вскочил и поспешил сопроводить Эдуарда, пока он не намочил все вокруг. Роза проводила мужчин взглядом.

Корнелий пригласил Эдуарда войти в свою спальню. На кровати в аккуратном порядке лежало что-то в старомодном стиле доктора Стурлссона. Но господин Ротенгоф не спешил переодеваться. Он сел на край кровати, обеспокоенно опустив плечи. Корнелий подозрительно выглянул за двери и захлопнул их. Доктор обернулся к сидящему мужчине, и его сердце сжалось от боли: мокрое пятно от Ротенгофа простиралось уже гораздо шире занимаемого им места, но он не решился потревожить мужчину.

– Господин Ротенгоф, как вы себя чувствуете? Вы уверены, что вам не нужно в больницу? ― Стурлссон беспокойно присел рядом чуть поодаль от мокрого пятна.

Губы Эдуарда дернулись, и по всему лицу перекатилось напряжение, глаза нерешительно забегали, рот приоткрылся. Стурлссон нетерпеливо внимал его немой мысли. Он не дышал, словно боясь её спугнуть, как рыбку, привлекшуюся на приманку.

Эдуард хотел что-то сказать, что-то важное и нелегко произносимое вслух, но вдруг все мышцы лица замерли и в мгновение расслабились, взгляд стал пустым и потерянным. Рыбка ускользнула.

– Всё в порядке, Корнелий, правда… ― невнятно и тихо произнес мужчина, едва заметно мотая головой.

Стурлссон сжал губы, зная, что это не так, но допрашивать его не стал. Господин Ротенгоф и без того был измотан.

– Ладно, господин Ротенгоф, одевайтесь и спускайтесь вниз, ― Корнелий неуверенно похлопал его по влажному плечу и тут же одернул руку.

Эдуард кивнул, поднялся и взял вещи. Стурлссон уже подошел к двери, когда тот скинул полотенце.

– Я думаю, Розе стоит прописать более сильные антипсихотические пре…, ой! ― пробормотал Корнелий, оборачиваясь, но чуть подпрыгнув и пошатнувшись, облокотился и выпал за двери.

– Как скажете, доктор, ― не изменившись ни в лице, ни в голосе произнес господин Ротенгоф ему в след, натягивая старомодные серые брюки.

Притяжение частиц

― И что же несут эти сигналы? Тайны Вселенной? ― Стурлссон хитро сузил глаза под стеклами очков и приблизил лицо к девушке.

– Роза, нам пора, ― в двери появился Эдуард в большой не по размеру клетчатой фланелевой рубашке, перетянутых на талии ремнем брюках, горчичных ботинках и суровом расположении духа. Не церемонясь и не взглянув на свои старые вещи, он бросил жалкий кулек в урну, стоящую рядом. Мужчина поднял на дочь взгляд, отягощенный мыслями о событиях сегодняшнего дня.

– Ну что ж, доктор Стурлссон, значит, тайны вселенной подождут, ― Роза иронично развела руками и послушно встала с кресла.

Корнелий вздохнул, а его меткий вопрос рассеялся туманом неясности с его дыханием.

– Спасибо, доктор, за вещи, при встрече обязательно верну, ― кивнул Ротенгоф и направился к двери, ― до свидания!

Корнелий кинулся его провожать, но мужчина уже вышел на улицу, а его дочь незаметно выскользнула следом.

Шестнадцатый час этого дня подходил к своему завершению, и хотя обычно в это время августовское солнце ещё лениво скользило по верхушкам деревьев, сейчас от томящейся серой облачной массы над озером Лауэрц-зе было очень мрачно. Ветер утих, влажный лес пах грозовой чистотой.

В безмолвном напряжении пассажиров Лексус господина Ротенгофа выехал на трассу. Роза ещё несколько раз повторила в голове «Небо падает, небо падает, лес, лес, лес, распад атомных ядер, поглощение живых частиц энергией, энергией, E=mc², эволюция, преобразование энергии вселенной…Ох, Эдуард…», разложила в своем сознании эти понятия, пытаясь осмыслить каждое из них по отдельности.

«Небо падает, небо падает» думаю, стоит оставить на дальнейшее рассмотрение, ― решила девушка, ― у меня нет никаких догадок по этому поводу. Может быть, информационный поток имел совершенно другое содержание, однако мое сознание смогло породить только эти словесные ассоциации. Скорее всего, это связано с космосом. Ведь за небом космос… Хм, лес? Ну, с леса все и началось! Всегда нужно идти в лес, там всегда произойдет что-нибудь целесообразное. Поглощение частиц ― с этим будет потруднее. Я полагаю, что здесь есть связь с разложением атомов моего тела, при условии, что оно ещё состоит из атомов. Может, оно состоит из тех потоков энергии, которые взаимодействуют… Нет, не взаимодействуют. Они проходят сквозь все пространство и передают мне эту информацию…»

Последние два понятия из ряда особенно беспокоили Розу, так как ей казалось, что именно в них кроется смысл всего того, что с ней происходит. Но Роза была уверена, что нечто извне, чему она дала весьма абстрактное, но исчерпывающее понятие «блуждающие токи», руководит ещё непостижимым ей процессом. Их коммуникация ― трансцендентное знание для человечества, и только такие как она, могут ловить эти неясные сигналы, а может, только она, и эти сигналы ей? А «Ох, Эдуард?» ― может, поэтому её отец такой напряженный?

Роза решила переписать свои мысли на листы и пытаться познавать все это не по отдельности, а в совокупности, и тогда, вполне вероятно, из осколков мозаики соберется воедино картина понимания.

Она завершила рефлексивный сеанс и откинулась на сидение, ткнув на панель, чтобы включить радио.

Через мгновение Эдуард стукнул эту же кнопку с силой сдержанного раздражения.

– Ой, какой ты скучный! ― Роза сморщила нос и отвернулась к окну.

Мужчина ничего не ответил, но начал сбавлять скорость.

–Черт! ― разочарованный шепот вырвался сквозь его губы.

Перед ним на трассе, перегородив всю дорогу, лежала большая сосна, которая, очевидно, рухнула от удара молнии. Вокруг не было ни души, только поле слева, сосновый лес справа, сочувствовали уставшему Эдуарду своим природным молчанием.

– Что мы будем делать?

– Звонить в дорожную службу! Что же ещё! ― Ротенгоф ударил кулаком по рулю, и стал искать положенный в карманы чужой одежды телефон, ― или ты хочешь провести ночь посреди леса?

Роза пожала плечами, считая эту идею не такой уж плохой, но отец не обратил на её мнение внимание.

– Алло? На Шлагштрассе в шести с половиной километрах от озера Лаурерц Зе упала сосна и перегородила путь! Срочно пришлите дорожно-эксплуатационный отряд!

– В крайнем случае, можно вернуться обратно, к доктору Стурлссону, ― предложила Роза.

– Нет необходимости, они будут тут через пятнадцать минут.

Мужчина облокотился на сидение, безучастно направив свое внимание куда-то за лобовое стекло. Роза подперла щеку рукой, и решила поискать в окружающем пейзаже безмолвного собеседника. Высокие сосны сонливо качались под вечернюю мелодию ветра, дикая зеленая пушистость поля томно клонилась к земле, волнами своих прядей подпевая теплым дуновениям. На дороге по-прежнему царило одиночество. Казалось, будто время замерло, и только мрачные облака беспокойно бежали по небу, напоминая о движении бытия на Земле. Роза задумалась: существует ли время в каждом уголке вселенной? Но не успела она попробовать представить, в каких формах может существовать вселенная без времени, как вдруг отец повернулся и строго спросил:

– Может быть, ты объяснишь мне, что произошло?

Девушка повернулась к нему, вскинув брови:

– Объяснить? Ты получил то же, что и я. Другое дело, впустишь ли ты эту информацию в свое сознание или нет.

Но Эдуард ничего не ответил. Роза не стала переспрашивать. Отец должен был сам прийти к пониманию, иначе он просто передаст эти сведения доктору Стурлссону в оправдание её психоза, а Роза уже порядком утомилась от его вопросов. И зачем она вообще ему что-то рассказывает? Чтобы просветить человечество?

Пока Роза размышляла, стоило ли ей вообще не то, что раскрывать свои секреты, а даже намекать на них, подъехал трактор. Когда Роза пришла к выводу, что, возможно, и выбора у неё не было, кроме того, как корчить из себя сумасшедшую, чтобы избежать ответственности за её весьма сомнительные эксперименты, дорожная служба быстро и профессионально расправилась с сосновой преградой, и, оттащив её на обочину, уже катила восвояси.

«Ну вот, сейчас наконец поедем!» ― подумала девушка, изрядно утомившись сидеть в машине и проголодавшись. Но машина продолжала стоять на месте.

Роза с недоумением перевела взгляд на отца. Эдуард неподвижно застыл, положив руки на руль, и, хотя его глаза были открыты, казалось, что всё произошедшее за эти десять минут пронеслось мимо него. Взгляд был направлен на какой-то объект прямо перед ним, но перед ним ничего не было. Из приоткрытых губ вытекало теплое, но едва уловимое дыхание. Никогда Роза не видела своего отца таким отсутствующим в реальности.

– Папа? ― тихо спросила девушка, но даже зрачки Ротенгофа не пошевелились.

– Отец? ― чуть более громко и строго сказала Роза, но это не изменило ситуацию.

– Эдуард! ― нахмурив брови, дочь почти кричала, но Эдуард ничего не слышал.

Она замолкла и наклонилась со своего сидения к подозрительно замершему отцу, внимательно разглядывая его лицо. Он дышал и моргал, но не был сконцентрирован на этом. Его подбородок расслаблено опустился вниз, а щеки впали ещё сильнее. Глаза едва заметно сужались, словно стараясь рассмотреть что-то невидимое перед ним, но зрачки были так расширены, что его светлые глаза казались темными. В хмурости бровей отражалась какая-то неведомая борьба. Приоткрытые губы слабо и медленно шевелились, но едва хотели выразить мысль.

«Очевидно, какой-то необычный познавательный процесс, ― заключила она, любуясь задумчивым мужчиной, ― однако я с таким не встречалась…»

Медленно и осторожно девушка поднесла свою левую руку к лицу мужчины, боясь надломить тонкую грань между разумом Ротенгофа и реальностью.

Через мгновение она ощутила тыльной стороной среднего и указательного пальцев тепло его кожи и мягкость незаметного пушка на его острых скулах. С неторопливым увлечением катились её пальцы вниз по их анатомическому строению, и когда они вот-вот были готовы соскользнуть в томительную бездну под выступающей костью, Роза прошептала:

– Эдуард…

Эдуард дернулся, охнул где-то в глубине тела и резко повернул голову на дочь. В его глазах был испуг и пренебрежение, словно он не узнал Розу. Мужчина нелюбезно и неловко отмахнул её руку от себя, будто это была артрозная кочерга какой-нибудь домогающейся до него старухи.

Роза отшатнулась от отца с непониманием и обидой. Девушка недоумевала, откуда такая дурная немилость.

Ничего не ответив по поводу своего странного поведения, Эдуард стремительно завел машину и на высокой скорости умчался в путь.

Полчаса назад «Любовник леди Чаттерлей» остался лежать в одиночестве на заправленной постели. Лидия с презрительным сомнением выбирала на кухне сковородки. К приезду мужа и дочери госпожа Ротенгоф намеревалась смачно подрумянить сосиски братвурст на их новенькой электроплите. Обычно кулинарными делами у них с Эдуардом занимался личный повар, но и Лидия была вполне себе хозяйственной женщиной. Отменно у неё выходили соленые крендели и картофельное рёшти, однако сама Лидия всегда предпочитала сытным углеводным блюдам большую тарелку салата. Муж шутливо называл её салатным мастером, так как каждый раз ужин она встречала новым овощным сочетанием. Если ужин готовил повар, то Лидия всегда отдавала ему подробные распоряжения насчет приготовления того или иного собственноручно составленного ею рецепта.

Этой стройной не по годам женщине легко удавалось нюхать мясные ароматы сочных колбас и укладывать в корзину нежные кексы, но никогда не пробовать ни кусочка. Лидия вела себя так, будто это были вовсе не съедобные вещи. Она часто убеждала окружающих, что у неё пищевая аллергия на шоколад, коровье молоко, яйца, орехи и даже злаки, что только она съест кусочек сыра и ей уже делается дурно. Однако наукой это не было подтверждено.

Периодически Эдуард напоминал ей, что всё-таки иногда стоить есть что-то кроме мюсли и огурцов, но женщина очень болезненно на это реагировала, приводя в пример своих разросшихся в ширину ровесниц.

В косметичке у неё всегда лежал сантиметр, а напольные весы Лидия брала в каждое путешествие. Ей годами удавалось сохранять юношескую стройность, но грани она не видела.

И лишь когда волосы её стали выпадать клочьями, ногти болезненно ломаться, а падения стали чаще приводить её в отдел травматологии, госпожа Ротенгоф, скрипя зубами, начала есть отварную куриную грудку и перестала жаловаться на тошноту от сыра.

Лидия чуть набрала вес, что очень понравилось Эдуарду, потому что кости уже меньше кололи его в постели, но женщина была в ужасе, однако вынуждена была смириться.

Она по-прежнему оставалась чрезвычайно стройной женщиной, бросающей неоднозначные взгляды на пирожные. И когда Лидия оставалась одна, она обязательно готовила не столько чтобы порадовать мужа, сколько ощутить свою власть над сосисками.

«Что вы смотрите на меня, куски мяса? Думаете, я хочу ощутить во рту ваш обжигающий сок, надкусить хрустящую корочку? ― произнесла женщина, не издавая ни звука, переворачивая на сковороде хлопающие в растительном масле сосиски, ― у меня сегодня на ужин гречневая крупа на соевом молоке!»

Мысль о соблазнении её вкусовых рецепторов манящим калорийным блюдом была неприемлемой для её сознания. Поэтому она высокомерно насмехалась над едой в задымленной от томящихся в духовке кренделей и ворочающихся на сковороде сосисок кухне.

Вдруг до Лидии донесся шум подъезжающей к их дому машины. Женщина сразу узнала автомобиль мужа, но встречать не побежала: пусть он найдет её хлопочущей на кухне.

Через три минуты парадные двери в прихожей экспрессивно распахнулись и, словно призрачный демон, в них влетел Эдуард с недобрым лицом, целенаправленно спеша к лестнице.

– Эдуард! ― с негодующей печалью Лидия в цветочном переднике выскочила из кухни с приветственным призывом, но увидев его наряд, сменила тему, ―Боже мой, что на тебе надето?

–Неважно…― процедил сквозь зубы мужчина, сердито топая горчичными башмаками наверх.

– Ты спустишься на ужин? Я приготовила братвурст и твои любимые крендели!

– Я не буду сегодня ужинать! ― прорычал муж, чуть ускоряясь.

– Я буду! ― следом за Эдуардом из дверей показалась Роза.

Она тоже выглядела не слишком радостной, но упоминание о еде заставило её приободриться.

– Ладно, помой руки и проходи на кухню, ― разочарованно произнесла Лидия, возвращаясь в задымленное царство пищи.

Наверху муж громко хлопнул дверью, а Роза быстренько заглянула в ванную на нижнем этаже и прямиком проследовала на кухню в ещё немного влажной от дождя, но не слишком докучающей мокротой одежде.

Пока дочь с молчаливым удовольствием уплетала две крупные сосиски, одна из которых предназначалась ранее Эдуарду, периодически похрустывая свежестью салата Айсберга, Лидия прислонилась к шкафчику с кухонными приборами и уныло смотрела в пол, не интересуясь даже гречей с соевым молоком.

Она чувствовала себя подавлено, не только потому, что муж не оценил её кулинарные навыки. Женщина не знала, как к нему подступиться и стоит ли подступаться вообще. Эдуард редко был таким злым, он мог быть сердитым и молчаливым, тогда она делала вид, что ничего не происходит. Лидия чувствовала, что, если она будет копаться в делах мужа, то непременно назреет конфликт. Она всегда начинала ощущать гнетущую тревожность при мысли о конфликтах, особенно со своим мужем. Было в нем что-то пугающее. Ей казалось, нажми она какую-нибудь не ту кнопку, и он взорвется, сжигая дотла и её. Но такая игра с опасной гранатой в руках, будоражила её и неимоверно влекла к этому мужчине. В один момент она оступится и попадет в неизведанную власть его угрозы.

В мелком упреке же была её власть.

«Не сиди в телефоне, не говори о работе, не задерживайся до ночи, отвези меня на пилатес, купи новую плиту, шубу, сковородку, забери дочь из школы, будь милым с моей матерью, пригласи наших друзей на выходные…» ― Эдуард лишь скрипел зубами, но выполнял свои семейные обязанности, пока Лидия умело и осторожно выклевывала ему мозг, чтобы он был таким, как ей нравится.

Но двадцать лет совместной жизни безвозвратно изменили обоих супругов. Легкая и наивная Лидия, влюбившаяся в мечтательного изобретателя Эдуарда, который обещал ей построить дорогу к звездам, стала скептичная и подозрительная. Эдуард на самом деле строит дорогу к звездам и весьма успешно, но не для неё. Когда романтичная поволока влюбленности стала оттираться с глаз, Лидия начала задумываться, а почему этот мужчина вообще выбрал её. Почему он до сих пор с ней?

Она сотни раз подозревала мужа в измене, но, устроив очередной скандал, всегда оставалась с пустыми руками, неловко ухватившимися за ложные сведения.

Мысль о том, что Эдуард был слишком хорош для неё, а она слишком заурядна для него, горькой слизью сползала по темным стенкам сознания, но никогда не была поднята в голове Лидии для анализа.

– А где крендели? ― поинтересовалась Роза, покончив с сосисками и салатом.

Лидия негодующе встрепенулась от своих мыслей и молча поставила корзину с выпечкой перед дочерью.

Дочь прихватила три штуки и, опуская ноги со стула, без особой эмоциональности поблагодарила мать:

– Спасибо за ужин.

Уголки губ Лидии неискренне сморщили впалые щеки. Роза уже не смотрела на неё, потому что направлялась наверх в свою комнату, чтобы лежать на столе, есть крендели и наблюдать, как темные облака принесут мрак ночи в Эринтсваген.

Лидия с отягощенным грустью трудом съела несколько ложек гречи, помыла посуду, посидела немного без дел и мыслей в тишине, и когда, в окно уже заглядывало сонливое завершение дня, женщина тоже поднялась наверх.

Лидия нашла мужа то ли бесцельно слонявшимся в коридоре, то ли затаившимся у дверей дочери.

– Что ты тут делаешь, Эдуард? ― достаточно громко спросила его жена с недоумением.

Застигнутый врасплох Ротенгоф вздрогнул, обернулся, но тут же возмущенным шепотом ответил:

– Она опять раскладывает свои записи!

– А ты хочешь ей помочь, я не понимаю?

– Я пытаюсь проследить логику её мысли, может быть доктору Стурлссону это поможет лучше понять заболевание Розы.

– Ну и как она там раскладывает? ― Лидия подошла ближе, чтобы заглянуть в приоткрытую дверь.

– Тихо! Не подходи! ― зашипел на неё Эдуард, ― ты её своим шумом отвлечешь!

– А ты, значит, не отвлекаешь! ― Лидия, однако, остановилась и повернула в их с мужем комнату.

– Я не двигаюсь с места уже давно!

– Господи, Эдуард, хватит ерундой заниматься, иди спать! ― недовольно ответила ему жена.

– Уже иду, только проверю, закрыта ли форточка в кабинете.

Лидия ничего не ответила на это и только захлопнула за собой двери их спальни.

Эдуард не мог, заглянув в свой кабинет, просто закрыть форточку и вернуться, он обязательно застрянет там минут на пятнадцать, разглядывая свои бумаги и думая о вечном. Его можно не ждать, если муж вдруг найдет свою старую записную книгу с неосуществленными проектами: он будет всю ночь сидеть и сокрушаться о минувшем, пытаясь составить новый бизнес-план для претворения этих проектов в жизнь.

Поэтому, когда Ротенгоф вернулся в спальню, Лидия уже приняла душ, почистила зубы, переоделась в хлопковую сорочку до колен и собиралась накрутить на влажные волосы бигуди.

–Зачем ты эти глупые штуки надеваешь себе на голову? Мы же на даче! ― простодушным голосом спросил Эдуард, неожиданно подходя к жене сзади и сцепляя руки на её хрупкой талии.

– Эдуард! ― Лидия раздраженно попыталась разомкнуть кольцо его мышц, но муж слишком крепко сжал её тело, ― отпусти меня, ты мне мешаешь!

Рука мужчины стремительно проскользнула между её бёдер, нещадно комкая сорочку на своем пути.

– Ох, Эдуард, ― Лидия прерывисто вздохнула, положив свою руку поверх его, ― не сейчас… Я устала.

– Ты всегда устала! ― Эдуард раздосадовано отстранился и молча повернулся к шкафу, занявшись избавлением своего тела от нелепой рубашки Корнелия.

Не говоря ни слова, он скрылся в ванной на некоторое время, а Лидия, между тем, забыла про его неудовлетворенные желания и продолжила докручивать бигуди.

Женщина устало и безрадостно поглядела на себя в зеркало, не понимая, как можно испытывать какое-то влечение к этим морщинам.

Лидия выключила свет, не дожидаясь мужа, и направилась к постели. Плотные тяжелые облака залепили небо, и лунный свет не мог пробиться сквозь них, чтобы хоть как-то осветить происходящее на Земле. В комнате царил беспросветный мрак, поэтому женщина, глаза которой ещё не привыкли к нему, осторожно и сосредоточенно шагала наощупь, босой ногой касаясь деревянного пола перед собой.

Вдруг из темного пространства на Лидию налетела крупная фигура, и мощью своего тела придавила её к стене. Падение испуганного сердца не успело вылететь криком из её груди, широкая ладонь намертво стиснула рот женщины.

Лидия подняла глаза на своего захватчика из мрака. Эдуард прижал к стене её голову своим лбом, она чувствовала его горячее дыхание на своем лице. В темноте белки его глаз хищно поблескивали. Мужчина, не отрываясь, смотрел на неё, но ничего не говорил. Его тело было жарким и влажным, женщина не могла сказать, сколько одежды на нём осталось в данный момент.

Лидия постаралась оторваться от стены, оттолкнувшись ограниченными в движении руками, но её попытка была тут же прервана грубым толчком Эдуарда, обратно швырнувшего её к стене. Женщина больно стукнулась своими костями о деревянную панель, волна от удара пронеслась по всему дому.

– Не шуми! ― Эдуард прошипел ей в губы, словно дьявольский змей, ― разбудишь Розу.

Лидия вздрогнула и замерла на месте. В этот момент она боялась своего мужа. Он вел себя так пугающе, лишь однажды. То была жестокая ночь, и Лидия не хотела бы её повторить или никогда бы не призналась себе, что хотела.

Ротенгоф замахнулся на неё рукой, и женщина зажмурила глаза. Его кулак, стремительно подлетая к её лицу, замер в последнее мгновение, трясясь от неведомой силы, что управляла мужчиной в этот момент. Эдуард, едва касаясь, провел большим пальцем по губам жены, держа её за подбородок. Лидия не смела открыть глаза. Подушечки его пальцев аккуратно прошлись по её шее, проскальзывая под круглый вырез сорочки. Мужчина стянул бретельку и оголил плечо женщины.

Лидия чуть приоткрыла глаза, но не поднимала. На её муже не было никакой одежды.

Эдуард увидел, что жена рассматривает его, злорадно улыбнулся и поднял её лицо наверх, чуть придушив. Лидия захрипела, от такой хватки, но Эдуард быстро опустил её шею и прикоснулся к ней губами, кончиком языка прокладывая дорожку к обнаженному плечу.

Сквозь её приоткрытые засохшие от частого испуганного дыхания губы вырвался едва слышный стон. Ужас и наслаждение смешались у Лидии в груди, капая своей ядовитой смесью вниз и стекая липким кипятком между бедер.

Зубы мужа прикусили её бледную кожу. Лидия потянула свою руку, чтобы дотронутся до его мокрых волос в темноте. Но Эдуард резко схватил её за запястье и увел наверх, давая понять, что он руководит процессом.

Лидия ощутила себя, словно в наручниках. Она отдавалась этому заточению, ощущая себя гадко и безвольно, но в самом темной глубине своей души изнемогала от наслаждения своей беспомощностью.

Эдуард ещё сильнее прижал её к стене, одной рукой подхватил и отодвинул её бедро в сторону, едва прислоняясь своим телом.

Лидия не успела ощутить его томящуюся от возбуждения плоть через свои хлопчатобумажные трусы, как мужчина ловко взял её другое бедро и оторвал от земли, мгновенно бросая жену на стоящую в метре кровать.

Женщина неловко упала на спину, заелозив ногами. Ненадолго оставив жену относительно свободной, Эдуард навис над ней, стоя на краю кровати. Он дождался, пока жена замрет в замешательстве, и резко потянул её за ноги на себя.

Лидия барахталась и махала руками, её тело, словно слабая веточка, поволоклось к Эдуарду. Он яростно разорвал белье на женщине и откинул в сторону. Сорочка Лидии собралась в кучу под лопатками. Мужчине она уже порядком осточертела, и он не намерен был церемониться с пуговицами. Эдуард развел колени жены и одним движением заставил эти пуговицы горестно посыпаться на пол.

Лидия приподняла таз, чтобы наконец прикоснуться к нему, но он швырнул её обратно. Проведя рукой между острыми ребрами жены, взлетающими и опускающимися над впавшим животом, он собрал в ладони её небольшую грудь. Другой рукой он проверил её готовность к проникновению. Женщина прогнулась в пояснице от его прикосновений. Эдуард на секунду встретился холодным взглядом с женой. Это были глаза не её мужа. Чужие глаза. Ей стало страшно. Мужчина схватил её за шею, заглушая дыхание.

Эдуард резко вошел в неё, заставляя тело Лидии содрогнуться.

Женщина открыла рот, чтобы закричать, но звук застрял у неё в горле, сжимаемом тяжелой рукой мужа. Лидия изогнулась ещё сильнее, вставая на голову. Лицо её стало красным от напряжения, одним дыханием женщина вопила от боли и тягостного наслаждения.

Эдуард навис над ней безмолвной громадой, и, не соизмеряя внушительную величину и амплитуду поступательных движений в тело женщины, продолжал. Муж казался ей равнодушным, и Лидия страдала от его страстных, но ледяных прикосновений. Словно он желал кого-то другого, а не её.

Мужчина сделал ещё несколько не слишком плавных толчков, и начал ускоряться.

Лидия с трудом понимала, что с ней происходит. Казалось, это было не её тело, не её боль. Она не могла думать, почему это происходит. Есть ли в этом её воля?

Утонувший в процессе Ротенгоф чуть ослабил хватку на шее, и Лидия подняла голову на мужа и прохрипела:

– Хватит…

Но он не обратил внимания на её слова.

– Пожалуйста, Эдуард! ― она застонала срывающимся голосом, умоляюще смотря на мужа.

Но мужчина смотрел в пустоту темного окна. Его лицо было наполнено болезненным напряжением. Эдуард был далеко от неё.

– Стой! Пожалуйста! ― Лидии удалось слабо вскрикнуть.

Мужчина злобно нахмурился, даже не переводя на неё взгляд, закрыл её рот рукой, приближаясь к кульминации.

Каждую секунду резкое вхождение чуть дольше застревало внутри, распирая органы Лидии острой болью. Она не могла вздохнуть.

Эдуард вошел до конца и замер в теле женщины, оглушая её организм пульсацией. Болезненные, но приятные где-то в глубине сокращения откликнулись внизу живота Лидии.

Ротенгоф так же резко, как и вошел, покинул её, оставив после себя лишь теплый вязкий осадок его пребывания между ног Лидии, которая ещё несколько секунд жалко содрогалась в одиночестве.

Не взглянув на неё, Эдуард аккуратно переставил ногу и молча лег на свою половину кровати, повернувшись к мраку комнаты.

Слезы выступили на глазах Лидии и быстро упали на подушку, забирая часть боли с собой. Ей было противно от себя, она ненавидела Эдуарда и не понимала, почему он опять с ней так поступает, почему он использует её. Женщина всхлипывала в тишине, не в силах даже дотянуться до одеяла. Холод целовал её обнаженную кожу. Темнота скрывала следы немилосердных прикосновений Эдуарда.

Противоречивые чувства захлестывали Лидию, но она так устала. Женщина тихо всхлипывала, но вскоре рыдание в груди затихло, и она провалилась в глубокий, далекий от мира сон.

Оставалось всего пять метров, когда неожиданно все стало ослепительно ярким и громким, будто в уши стрельнули из пистолета.

Мир перестал издавать звуки. Дождь не капал, сосны не шумели, Роза не дышала в затылок. Эдуарду показалось это подозрительным. Боль сдавила грудную клетку, прокрадываясь в мозг через уши, будто он находился под водой. Вспышку света мужчина упустил, потому что в этот момент моргнул, но ощутил, как она безвозвратно изменила пространство.

Легкость на плечах и во всем теле. Розы не было. Задаваясь вопросом, где она, Эдуард увидел, что лысые сосновые ветки, за которые он держался, двигались слишком быстро. Они неслись вверх так стремительно, что превратились в траву. Легкие Эдуарда взорвались, больше он не мог дышать.

Трава перестала быть зеленой и стала серой. Серой была больше не трава. А что-то жесткое и шероховатое, сплошное, неподвижное. Сосновый лес очутился справа, а слева поле, впереди лежала упавшая сосна. Стекло ограждало Ротенгофа от этих природных объектов. Серое шероховатое слабо засветилось и оказалось панелью управления. Эдуард сидел внутри своего Лексуса.

Он слабо повертел головой, но всё оказалось на своем месте. Всё, кроме него. С усилием мужчина повернул голову вправо. Роза, силуэт которой был немного размыт, сидела рядом, закинув ноги на панель и покачивая головой в такт музыке. Эдуард услышал, что в машине играло радио. Что-то такое же невнятное, как и все вокруг. Медленное и туманное, как сон. Как алкогольное опьянение. Мужчина поморгал, но охватить взглядом всё пространство ему не удалось. Казалось, как только он концентрировался на каком-то одном объекте, все остальное растворялось в размытии и исчезало.

Пока Эдуард силился рассмотреть свои руки, он не замечал, что происходило вокруг. Когда, так и не справившись с поставленной задачей, мужчина поднял глаза, перед ним оказалось лицо Розы.

– Эдуард… ― шептали её губы, и ничего не было кроме них. Пухлые, бледно-розовые, влажные. Ротенгоф тонул во впадинке середины нижней губы, блуждал в едва заметных вертикальных бороздках на нежной коже, которые в напряжении тянулись друг к другу и углублялись, когда она произносила «у» его имени. Как поцелуй.