Глава 12.
«Следствие».
Город Нерск. Деревня Скобрино. Май 2018г.
«Когда я положил медальон в книгу, я почувствовал небольшое жжение в ладони, как от искр бенгальского огня, и ветер, будто сквозняк пронесся по дому. Но всё это… понятное, объяснимое. В тот момент я почувствовал ещё что-то, что объяснить уже не в силах».
Время неумолимо подобралось к полуночи, за окном густой стеной висел мрак. Вадим понимал, что пешком идти по такой темноте было опрометчиво, и поэтому решил сначала подумать над своими дальнейшими действиями.
Для начала он не торопясь дошёл до двери, надёжно закрыл её на засов и, вернувшись в комнату, сел на кровать. Уже неплохо. В телефоне Вадим заметил несколько пропущенных звонков от Маргариты Осиповны. Ему стало интересно, для чего она могла позвонить шесть раз в такое позднее время. И Вадим не стал бы её беспокоить сегодня, если бы она позвонила всего один раз, максимум два. Но тут…
– Вадимка! Ты… я тебе звонила раз десять! Ты… у нас тут…, – голос её звучал обеспокоено.
– Маргарита Осиповна, здравствуйте, что такое? – спросил Вадим, глядя на окровавленный платок, прижатый к телу.
– Дашка! С ней… ну в общем… истерика у неё. Всё бы ничего, но она тебя зовёт, говорит плохо тебе! Мы её сейчас еле успокоили, пришлось вколоть ей… ну… лекарство. Сильное. Ты ещё у своего друга? Как ты?
– Маргарита Осиповна, послушайте, с моей сестрой сейчас всё в порядке?
– Да. Сейчас то она спит, но что было… Держалась за живот, кричала, что там торчит что-то… Просила достать из живота нож, или… я ничего не поняла…
– Маргарита Осиповна… нож? Маргарита Осиповна, скажите, она сейчас одна в палате?
– Так она успокоилась, с ней Ольга сидела, но она уже ушла.
– У меня к вам будет серьёзное дело, послушайте внимательно. В общем… пусть с ней останется кто-нибудь. Желательно, из санитаров. Попросите Гришу посидеть, пусть за ней присмотрит. И не спрашивайте пока, почему, просто… просто так надо.
– Вадим? У тебя всё хорошо? – спокойно спросила женщина.
– Ну я бы сказал, что не плохо пока, хотя помощь мне сейчас не помешает, – сдавленным голосом сказал Верстаков.
– Вадим? Ты же поехал к другу, в деревню? Мишу просил отвезти утром. Ты что, куда-то в другое место поехал? Опять?
– Нет, Маргарита Осиповна, я вам потом всё объясню, честно. Просто… мне сейчас нужна помощь… и… а вы можете дядю Мишу попросить приехать за мной? Очень надо.
– Вадимка, он уже спит, он ведь ну только недавно вернулся. Вадим… а ты не ранен?
– Ну, может только немного.
– Немного? В каком это смысле, немного?
– Слегка зацепило.
– В живот?
– Да.
– Я так и знала. Я так и думала… Слушай, я Мишке сейчас позвоню, разбужу, он быстро приедет. В скорую не звони, они только к утру доберутся, не раньше…
– Хорошо. Пусть он только…
– Я ему скажу, чтоб тебя набрал, скажешь адрес, потом мне позвонишь. Всё… и чистое что-нибудь приложи к ране, примотай там чем-нибудь, верёвкой или шарфом…
– Да я уже…
Связь оборвалась, в динамике стало тихо. Вадим сидел и разглядывал настенный ковёр. Такое обилие мыслей он не испытывал, пожалуй, с момента последней сдачи экзаменов. Ко всему прочему добавилась ещё и Даша.
«Как она… в смысле, что с ней такое? Как она поняла, что я ранен? Что за истерика случилась? Она ведь была всегда само спокойствие. Она пытается достать… нож?».
За размышлениями прошло минут десять. Зазвонил телефон. Это был ещё сонный Михаил Сергеевич. Вадим подробно объяснил ему как доехать до Скобрино, а именно, по какой трассе ехать, где повернуть, где находится дом Фёдора. После общения с ним, Верстаков, как и было договорено, позвонил его жене. С ней он говорил недолго, лишь узнал состояние сестры и кто за ней сейчас присматривает.
Машину можно было ждать не раньше, чем через час. В тумбе с зеркалом, которая стояла в углу, Вадим нашёл шерстяной шарф. Им он плотно примотал платок к ране. Боли, что удивительно, он почти не испытывал.
Сидя на кровати, Вадим перебирал возможные варианты действий. Ему точно придётся ехать в больницу, совершенно точно придётся писать заявление о пропаже Фёдора и абсолютно точно придётся ехать сюда ещё раз. Ещё было бы неплохо наведаться в больницу к сестре и узнать побольше о произошедшем. Как всё это сложить вместе? И куда деть медальон с дневником? В опасности ли те, кто хранит этот медальон? В опасности ли он сам? Приходил ли этот человек за медальоном? Может за дневником? Может и за тем и за другим? Вернётся ли Фёдор Антонович? Знал ли человек Фёдора? И… пепел. Пепел в Старолесске вперемешку с одеждой? Что это? Холодное сожжение? Ну, допустим. Тогда… может ли это означать, что это и есть люди? И Фёдор? А что если это он и лежал в том знаке, на полу? Тогда что это за исчадие ада на него напало?
Пока Вадим перебирал вопросы в голове, в пальцах он одновременно крутил злосчастный медальон. Он был выполнен очень качественно, снаружи гладкий и блестящий, внутри же шершавый и чёрный. Тут Верстаков вспомнил про дневник, в котором на лицевой стороне находилось углубление, очень подходящее под медальон. Интересно одно, предназначалось ли углубление для этого, или просто странное совпадение?
Вадим открыл книгу и впал в ступор. Среди безобразных рисунков появился текст, написанный чернилами. Он мог поклясться, что ещё недавно его там не было. Вадим сначала пролистал весь дневник, а потом вернулся в самое начало и принялся читать рукописный текст. Дневник был написан от лица врача, который пытался открыть вход в потусторонний мир, основываясь на старинных книгах. В процессе изучения книг и этого странного символа, он натыкается на некую чёрную жидкость, которую брал из колодца возле сгоревшего дома где-то в лесу. История, которую он описывает, очень занятная. Дед, живший в этом доме, сжёг себя вместе со своим жилищем. На его пепелище молодой парень, прогуливаясь по лесу, нашёл часы, некогда принадлежавшие деду. А потом стал мучиться видениями и попал в психушку, главным врачом которой и был автор дневника. Видимо дед очень хотел вернуть свои часы.
Тут Вадим внезапно выпучил глаза и, оцепеневши от своих мыслей, сказал: «Часы… Верни часы, гнида». Он вспомнил, как сестра, хромая по дороге, говорила что-то подобное. На ней были волдыри, как от ожогов. Он подумал, что Дашка, каким-то образом, может связываться с умершими людьми и на время становиться подвластной их поступкам и мыслям. И этой ночью она связалась с ним, с Вадимом, и, по всей видимости, испытала ту боль, которая должна была достаться ему. Она разделила боль с ним. На двоих. Поверить в такое – это значило поставить крест на присущем ему скептицизме. Верстаков понимал, что такое он мог лишь читать только в романах Стивена Кинга, и никак не думал, что подобное может случиться с ним самим. Но всё указывает именно на это. Ему вновь захотелось увидеть сестру. Теперь он ещё сильнее чувствовал её присутствие в своей жизни. Хотя до сегодняшнего дня ничего подобного не было. Что же поменялось?
Спустя некоторое время раздался звонок. Это был Михаил Сергеевич. Вадиму пришлось снова объяснять, как проехать к дому после того, как свернул с трассы. Далее он сложил всё в рюкзак, выключил во всём доме свет и пошатываясь вышел на улицу. Захлопнув дверь, Вадим медленно сел на знакомую уже лавку под окном. На ней он недавно вытащил из своего брюха огромный нож, который странным образом исчез, что вызвало у Вадима сильно удивление. Он не мог осознать того, что предмет, совсем недавно лежавший на земле, каким-то чудесным образом пропал. Пребывая в лёгком ступоре Вадим заметил оставленную на скамье камеру, про которую он совершенно забыл и которая всё ещё что-то записывала. Заряда осталось всего пять процентов, карта памяти почти закончилась. Он взял её, кряхтя нацепил на руку, выключил запись и принялся просматривать записанное. Когда в маленьком окошке экрана Вадим увидел брошенный им же клинок, он перестал отматывать ролик назад и включил воспроизведение. То, что произошло дальше, Вадим так и не смог осмыслить. Лезвие ножа сделалось бледно-красным, словно наконечник кипятильника для воды, после чего от него пошёл чёрный густой дым, а затем весь нож, включая рукоять, медленно испарился, оставляя в воздухе маленькие облака тёмного дыма. Так за несколько секунд единственная улика полностью растворилась в воздухе.
Вадиму стало совсем не по себе, так как существо всё ещё могло быть поблизости, но звук быстро приближающейся машины заставил немного расслабиться. Это был Михаил Сергеевич. Вадим взял рюкзак и, озираясь по сторонам, вышел к дороге для того, чтобы его спаситель не пропустил нужный дом.
Позже, по дороге в город, Михаил Сергеевич настойчиво расспрашивал о случившемся, но получал лишь уклончивые фразы. Об этом говорить было рано, да и не особо хотелось на самом деле. Вадим и сам не знал что там было. Хозяин дома пропал, а какой-то хулиган ударил ножом и скрылся, вот и вся история. Но на всякий случай, карту памяти Вадим вытащил из камеры и сунул в небольшой кармашек в своём кошельке. Рюкзак вместе с камерой и дневником отправятся в квартиру, тогда как их владелец прямиком в больницу.
Спустя несколько часов, Вадим уже был в больнице, а спустя ещё пару часов, он уже прооперированный и залатанный спал в палате. Врачи пообещали, когда он проснётся, у него обязательно будет возможность пообщаться с полицией и рассказать подробности произошедшего. Но это уже не сегодня.
Ближе к вечеру следующего дня в палате нарисовались два сержанта, которым Верстаков подробно рассказал всё, что мог вспомнить. Назвал и адрес Фёдора Антоновича, уточнив, что хозяина давно уже не видел, а лишь изредка созванивался с ним. Причину посещения выбрал самую простую – давно не виделись, решил проведать. Сообщение из телефона Фёдора он удалил, вопросов по этому поводу возникнуть не должно. Круг и число семнадцать рисовал не он, а свет горел уже до его прихода. Разумеется, ни единого слова про медальон, про дневник и про странное оружие, растворившееся в воздухе. Полицейские всё это записали и ушли, оставив Вадима в полном неведении ровно на одну неделю.
Было утро понедельника. Солнце так сильно освещало палату, что приводило Вадима в состояние сонливости. Его сосед по комнате пользовался этим промежутком времени между завтраком и процедурами и звериным рыком храпел, не давая заснуть. В дверь постучали, и после этого в помещение зашёл человек. Он был высокий, прямой и на вид чрезвычайно серьёзный. Руки человек держал в карманах серого длинного пальто. Аккуратно подстриженная седая борода компенсировала полное отсутствие волос на голове. На вид ему было лет под шестьдесят. За ним в палату зашла медсестра и показала на Верстакова пальцем. Человек подошёл к кровати, посмотрел на изумлённое лицо лежащего Вадима и произнёс: «Вадим Михайлович? Меня зовут Павел Николаевич Лаврин, я следователь при Нерском СК. Вам придётся проехать с нами на место происшествия. Сегодня вас выписывают. Бумаги вам отдадут в регистратуре. Мы будем ждать вас у входа». После этого следователь уверенно вышел из палаты, оставив лежать ошарашенного Вадима на койке. Такого он точно не ожидал, особенно в понедельник утром.
У входа в больницу стояла чёрная иномарка, возле которой курили два человека. Одним из них был уже знакомый ему следователь Лаврин, но вот лицо второго было ему пока не известно. Подойдя ближе выяснилось, что это напарник Павла Николаевича – майор юстиции Анатолий Васильченко. По распоряжению Лаврина он выкинул недокуренную сигарету и сел на заднее сидение, а Верстакова Павел Николаевич попросил сесть на переднее. Запихнув бумаги во внутренний карман куртки, Вадим залез в машину и, не сводя взгляд с Лаврина, пристегнул себя к креслу ремнём безопасности. Недолго думая, следователь завёл двигатель и направил автомобиль в сторону уже знакомой трассы.
Лаврину не терпелось расспросить Вадима обо всём случившемся:
– Вадим Михайлович, как так получилось-то? – поинтересовался следователь.
– Что получилось? – не понял Верстаков.
– Что ты оттуда живой вернулся, разумеется. Единственный, надо отметить.
– Так ведь… подождите, а там что, больше никого… хотите сказать…
Вадим не на шутку растерялся. Теперь он понимал, почему в деревне в тот вечер было так тихо и спокойно.
– Ты не знаешь ещё? Так ты что, не слышал про Скобринского маньяка?
– Нет пока. Телевизора в палате не было, а мой телефон сел на второй день. Маньяк? Что за маньяк?
– Парень, ты что… Там всю деревню убили в тот вечер. Двадцать шесть человек. А ты не просто остался в живых, но и отделался лёгким ранением. И если бы не одно «но», ты бы уже давно был под следствием.
– Одно «но»? А они что, тоже все… сгорели?
– Ты откуда про это знаешь? – резко посмотрел на Вадима Лаврин.
– Я… просто прикинул, – соврал Верстаков.
– Просто прикинул? Это как?
– Просто предположил. Там, в доме Никитина, лежала одежда, вперемешку с пеплом. Я решил, что это похоже на один давнишний случай…
– Это ты сейчас о чём говоришь? – давил следователь.
– В каком-то году ведь был подобный случай. В Старолесске. Разве нет?
– Это ты откуда знаешь? Фёдор рассказал?
– Вы знали Никитина?
– Лично не знал. Ты думаешь почему именно я этим делом занимаюсь? Я в восемьдесят втором году расследовал массовое убийство в одном городе, неподалёку. Там случай был очень похожий. Хотя, если Фёдор тебе уже рассказал… ты, должно быть, в курсе.
– Я и говорю, тот случай в Старолесске. Я бы не сказал, что много об этом знаю. Собственно, я для этого то и поехал к Никитину. Узнать хотел.
– Чего? Слушай, парень, мой тебе скромный совет, не лезь в это дело. Ты и так сильно уже залез. Чуть не погиб.
– Вы думаете, он будет меня искать?
– Маньяк? Да. Думаю да.
– Ну, а зачем я ему?
– Да потому что Фёдора он нашёл спустя сорок лет, не успокоился. И Фёдор, надо сказать, не единственная его жертва за этот период.
– А что, ещё были?
– Не думаю, что тебе нужно это знать.
– Вы думаете, маньяк подчищает всех, кто остался с восьмидесятых?
– Термин то какой подобрал – «подчищает», – улыбнулся Лаврин, – хотя ты прав, примерно так оно и есть.
Тут следователь задумался. Вадим тоже замолчал, но потом не выдержал и спросил:
– А после?
– После чего… что? – не понял Лаврин.
– Я вам покажу всё, вы меня отпустите и… что дальше?
– Ничего. Тебе есть где жить?
– Есть.
– Двери железные? Этаж какой?
– Двери хорошие, этаж… не первый. И не второй. Восьмой, если быть точнее.
– А работа?
– На дому пока работаю.
– Ну так и отлично. Продукты покупай много и не часто, старайся не светиться сильно. Накроем подонка и сможешь жить спокойно.
– А вы так уверены, что накроете?
– Сам подумай, ему лет то уже сколько.
– Наверное за шестьдесят перевалило – послышался тонкий женский голосок из-за спины.
Тогда Вадим понял, что с ними едет ещё какая-то девушка.
– Знакомься, это Катерина Полякова, наш судмедэксперт, – выступил Лаврин.
– Очень приятно, – промямлил Верстаков, пытаясь рассмотреть собеседницу.
Это был его первый разговор с молодой девушкой в этом году, не считая медсестру, Дашу и продавщиц в магазине.
– Ты лица его не видел? – продолжил допрос Лаврин.
– Маньяка? Нет. Капюшон был большой.
– Капюшон?
– Да, он был в пальто. В чёрном. Небольшого роста. А… вы уверены, что это был… он?
– А кто ещё?
– Ну… она, например.
– Думаешь это женщина? Не смеши меня, парень. Вырезать двадцать шесть человек, из которых восемнадцать – мужики, при том деревенские. Ты уверен, что он… оно было небольшого роста?
– Уверен.
– Я думал, этот ублюдок метра под два ростом. Как тот болотник.
– Какой болотник?
– Да, легенда местная. Болотный потрошитель. Детина двухметровая. Был у нас такой, давным-давно, лет пятьдесят назад. Слышал, что его к Бризичу тогда определили. А потом всё, пропал. В той же самой больничке. Ну просто… край чудес какой-то. Зашёл и исчез.
– А Бризич это кто? Врач в той больнице?
– Да. Откуда ты всё знаешь?
– Догадался.
– Догадливый какой. Фёдор и его парни тогда пытались этого врача за жопу взять, а эта паскуда куда-то прямо из закрытого помещения пропала.
– А много ещё тогда народу выжило?
– Да, уволились некоторые, так что не много… человек десять тогда ушло, не более того. Из них никого и не осталось в живых. И… числа. Возле каждого тела, если их так можно назвать, были нарисованы или нацарапаны числа. Вот в случае с Никитиным – семнадцать, причём мелом. Видимо тем же самым, которым дурак Фёдор круг рисовал.
– Вы думаете это он его нарисовал?
– Так, а кто же ещё? Одежда ведь где изначально лежала? В круге? Ну вот. Хрен ты потом, под ним так нарисуешь.
– А что за круг? Что это значит?
– Да, сами не понимаем. Я его первый раз увидел в молодости ещё, когда осматривали подвал в больнице, откуда Бризич пропал. Хотя, я думаю, что его там и не было. Бризича. Накололся Никитин. Не было там никого.
– А вы его ещё где-то видели?
– Круг или Бризича?
– Круг.
– Да всё чаще и чаще попадается. То на одной стене, то на другой. Вот совсем недавно было дело, ребята пропали с бывшего «РечМаша». Там тоже такой был нарисован.
– Да, слышал об этом что-то. И что вы думаете? Найдут их?
– А, хрен его знает. Там вроде ничего необычного. Круг нарисован краской. Машина их у входа стоит. Одно дело, если бы одежда от них осталась. А то ведь и следов никаких нет.
– А сам этот символ что означает?
– Ничего он не означает. Круг, треугольник, квадрат. Просто так, геометрические фигуры. Забавы ради. Кто-то увидел его там, в подвале и пошло дело. Рисуют все, кому не лень.
– А эта больница?
– Что больница?
– Где она?
– Она? Да нигде уже. Города там нет больше. Да и больница тоже… сорок лет стояла, развалилась вся. Не думай о ней, нет её.
– Да, мне просто интересно…
– Интересно? Надеюсь, ты не из этих… что ищут себе приключения на пятую точку, снимают всё, выкладывают в интернет… по ним раскрываемость самая низкая. Пачками пропадают, а находятся единицы. И те без рассудка бывают.
– Да нет, я… мне туда и не надо.
– Вот и правильно. Там давно уже и входы заколочены. Да и вообще опасно.
– По-моему, такое же обычное заброшенное здание, как и сотни других.
– Обычное, да не обычное. Раньше частенько туда наведывались, то человека там нашли, раскиданного по запчастям, а то и целую семью мёртвыми обнаружили. С восемьдесят второго там несколько десятков людей нашли. А пропавших в том районе за несколько сотен перевалило. Сам, наверное, знаешь, что в городе происходит. Знаешь, какая слава за ним.
– Да уж, знаю. Сам периодически читаю статьи на сайте НИИ имени Григорьева, а иногда и на сайте нашего Нерского Института.
Лаврин криво ухмыльнулся, помолчал и потом грозно заявил:
– Я бы не советовал тебе всё там написанное принимать за чистую монету. Они таким образом привлекают новых сотрудников. Институт Григорьева, скажу я тебе, ещё та дыра. Чем они там занимаются под чётким руководством армии, никому не известно. МВД в эти дела не лезет, да и не залезет никогда. Но я тебя уверяю, дела там творятся мутные. Есть вероятность, что часть проблем лезет именно оттуда. Озеро они огородили. А что там? Что там прятать? Лагеря всё какие-то ставят, технику везут. А к ним ведь и не подкопаешься, разрешение есть, всё есть… изучают почву. Кому она сдалась эта почва? Что они её роют днём и ночью? Пёс их знает.
– Так ведь статья есть на эту тему. «Известные точки и пятна в окрестностях Нерска и Полвина». Там, например, описывается, как один из их научных сотрудников решил проверить так называемый гидроконус. Не читали?
– Гидро… что?
– Гидроконус. Аномальная точка. Вода в него, например, во время дождя, не попадает, а стекает по нему на землю, образуя конус, высотой около метра. Предметы, не содержащие влаги, спокойно проходят сквозь него… хотя, содержащие влагу предметы тоже проходят, но жидкость остаётся снаружи.
– Парень, ты хоть сам понимаешь, что сказал?
– Да. Один из них туда сунул пальцы. Жидкость вышла, а пальцы мгновенно высохли. Остался теперь инвалидом. А представьте, бежит человек по полю, попала нога в конус и высохла. Что с ней будет тогда?
– Сломается?
– Не знаю. Наверное. Но ноги у него точно не будет.
– И что это за поля и точки?
– Точка – точечная аномальная активность, пятно – скопление точек, либо более широкая активность, диаметром превышающая метр.
– И что, бываю такие?
– Ещё как бывают. Сонное пятно, например, до пятнадцати метров доходит.
– Сонное пятно? Это что, как в «Волшебнике изумрудного города»? Как маковое поле?
– Ну, почти. Его ещё называют летаргическим пятном. В двухтысячных годах из одного такого пятна вытащили семерых туристов. Принцип его действия в том, что зашедший в него человек моментально засыпает, и кроме как верёвкой или тросом его оттуда не вытащить. А эти туристы пытались исхитриться, пока все там не уснули.
– И все живы?
– А что с ними станет. Ну разве что выспались на несколько дней вперёд.
– Я смотрю, ты про это достаточно много знаешь, – улыбнулся Павел Николаевич.
– Так ведь, много сижу в интернете. Тем более, сам живу в этом городе и местный фольклор знать должен. Приезжих пугать, например.
– Так, стало быть, сам в это не веришь?
– Пока сам не увижу – не поверю. С другой же стороны… холодное сожжение тоже выходит за рамки моего логического мышления.
– Это там так называется?
– Там? А… нет, там об этом ничего не написано.
– Сам придумал?
– Так тут и придумывать не надо. Есть пепел, нет следов огня. Как это ещё назвать…
– Так ведь… можно раздеть всех, сложить шмотки и насыпать туда золу от костра. Разве нет?
– Можно, только зола от костра наверняка не будет напоминать по составу сожжённое тело человека.
– Понимает, – улыбнулся вновь Лаврин, глядя на девушку, сидящую на заднем сидении.
– В целом, он прав, состав его указывает на то, что это был именно человек, – ответила Катерина.
– Я-то знаю это. Я его проверял, – отреагировал следователь.
Все замолчали. Каждому было о чём подумать, но следователь на то и следователь, чтобы вести допрос. Лаврин снова не сдержался и спросил:
– Вадим Михайлович, а… какое оружие имел наш маньяк?
– В смысле, форму?
– Вообще. Охотничий нож или быть может кухонный? Не заметил?
– Заметил. Это был не нож. Это был… как знаете… полумесяцем такое… лезвие.
– Серп?
– Ну да. Как серп. Или как оружие кавалерии в Эфиопии. Шотель называется. Что-то между ними. Только ручка у него как у ножа выполнена. Я вам потом его нарисую.
– Ты знаешь, это немного меняет расклад. Если это сельскохозяйственный инвентарь, то круг подозреваемых может значительно сужаться.
– Я бы не сказал, что это был инвентарь. Это был закруглённый нож. Он выполнен как нож, а на лезвии имеется гравировка.
– Какая именно, не заметил? Нарисовать сможешь?
– В точности – нет. Извилистая линия, вроде.
– А бросил ты его где, говоришь?
– Там, рядом с домом.
– Странно. Мы там всё осмотрели, включая соседние дома, но такого ножа мы точно не видели. Среди улик его точно нет.
– Я оставил его у входа, – вздохнул Верстаков.
– Ладно. Я понимаю, что уже утомил тебя этой темой. Давай продолжим уже на месте.
– Хорошо, – согласился Вадим и уставился в боковое стекло.
Дорогу к самой деревне на этот раз показывать не пришлось. Лаврин уже недавно посещал это место, пока Вадим валялся в больнице. В самой деревне было так же пусто. Ничего не изменилось, за исключением перетянутых красно-белой лентой входных дверей в домах. В доме Фёдора Антоновича всё было по-прежнему. Некоторые предметы были переданы на экспертизу. В основном те, на которых были найдены отпечатки пальцев Вадима, либо хозяина дома. Лаврин отметил, что были и другие отпечатки и в данный момент устанавливаются личности их владельцев. Надо сказать, хозяин дома был человек гостеприимный, но всё это не имело смысла, так как существо носило чёрные перчатки и следов не оставляло. Нельзя было того же сказать об обуви. Наследило оно прилично. Одни отпечатки подошв на заднем дворе принадлежали Вадиму, вторые, скорее всего, убийце. Это были кроссовки небольшого размера. Как можно было решить, что маньяк – здоровый мужик, ростом под два метра, Вадим не понимал. Это наводило на мысль, что и в восемьдесят втором году отпечатки подошвы убийцы могли быть небольшого размера. В разговоре с Вадимом, касательно этого нюанса, Лаврин это подтвердил. Значит, должен бы понимать.
Спустя часа полтора подробный пересказ случившегося подошёл к концу. Вадим отчитался за все свои действия, выкинув из повествования наличие трёх предметов – камеры, книги и медальона. Если уж он не упомянул о них ранее, то и сейчас выдавать эту информацию не стоило. Когда он рассказал про Михаила Сергеевича, то оказалось, что того уже допросили несколько дней назад. Подозревать человека не станут, есть алиби. Самого же Вадима не покидало ощущение, что его словам не верят на все сто процентов. Он знал, что умалчивает некоторые подробности и чувствовал себя скверно. Как будто вышел из магазина без покупок и посмотрел в сторону охранника, который не спускает с него глаз до самого выхода. Вот так он себя чувствовал.
По дороге домой Лаврин больше спрашивал Вадима о семье, нежели о происшествии. Последний догадывался, что рассказывает уже известную для следователя информацию, но совершенно не предполагал, насколько. В подробности он не вдавался, того, чего говорить не стоит – не говорил, но под конец не выдержал и всё же спросил:
– Вы ведь всё это знали? Зачем спрашиваете, если уже в курсе?
– Почему ты решил, что я знаю о твоей семье? – наиграно удивился Лаврин.
– Догадался. Вы же следователь. Мне кажется вы много чего узнали обо мне ещё до того, как утром за мной приехали. По разговору понял.
– Ну, не столько уж и много. Так…
– Скажите только одно. Вы знаете, где они?
Павел Николаевич не отвечал. Вадим настойчиво повторил:
– Вы знаете, где мои родители?
– Нет! Не знаю! Никто не знает! Знал бы я – знал бы и ты! Не так разве?
Теперь не отвечал Вадим. Он думал о том, что Лаврин в чём-то прав. Этот ответ заставил его немного умерить пыл. Тогда он сказал:
– Что я только не пытался сделать, чтоб узнать… живы ли они, хотя бы. Так и не узнал.
– У тебя еще сестра осталась.
– Сестра… должно быть вы знаете, где она сейчас. Она в лечебнице. В психушке. Нет у меня никого. Один я.
– Не надо, парень. Катя вон… тоже без родителей росла. А к своим годам стала прекрасным специалистом.
– Да, я и не сомневаюсь нисколько. Только это ни о чём не говорит.
– Вот тут ты не прав, парень. Она смирилась с этим и двигается дальше…
– А с этим нельзя смирится. Никогда. Так думают лишь те, кто через это не проходил. И так получается со всем в мире. Мнение человека, который прошёл через потерю кого-либо или чего-либо, всегда рознится с мнением человека, который ничего не терял. Это можно пережить. В жизни есть моменты, с которыми ты просто ничего не можешь сделать. Их нужно просто пережить. Но смирится… смирится, пожалуй, не можешь.
– Весьма красноречиво. Это кто сказал?
– Это я вам сказал. То, что я думаю – насупился Вадим.
– Да, парень… ты оказался не таким глупым, как я о тебе сначала думал.
– Это потому, что первое мнение о человеке – не самое верное. Мнение – это фактор, который может меняться. Любое мнение можно изменить. Даже самое прочное. Только дурак в своей жизни не меняет мнения. Это ещё Конфуций говорил.
В салоне повисла гробовая тишина. Обернувшись назад, Вадим увидел выпученные глаза Васильченко. Лаврин, не отводя взгляд с дороги произнёс:
– Знаешь, Вадим, никто не вправе указывать тебе, как думать и как жить. И я не буду. Но ты точно не один. У тебя всё ещё есть твоя сестра. Я вот, например, в семье был единственным ребёнком. Зря ты думаешь, что я никого не терял. Жена умерла четыре года назад. Родителей нет в живых уже давно. Всё, что осталось – это моя работа и мои коллеги. А ты… ты выжил после ножевого ранения. Это стоит того, чтоб пересмотреть отношение к жизни, не так ли? Мог бы и не выжить. Двадцать шесть человек эта тварь завалила, глазом не моргнула. И тебя пыталась. Но ведь, не смогла.
– Да, кстати. А зачем он всю деревню то вырезал? И… почему Фёдор последним оказался? Его дом ведь не с краю находится.
– А потому что его целью и был Фёдор. Убийца сначала убрал всех, кто ему помешать мог, а потом и к Никитину пришёл.
– Как-то это всё не логично. Как они помогут? Чем?
– Пал Николаич, – послышался голос с заднего сидения, – ну видно ведь, что парень не при чём. Правду, вроде, говорит. Скажите вы ему.
Лаврин вздохнул, мельком глянул на Вадима и сказал:
– Ты вот шёл по дороге, говоришь, вечером. Вот, к Никитину, когда… ничего необычного не заметил?
– Ну как… тихо было, темно…
– Это ты говорил. А ещё? Запах там какой-нибудь?
– Запах? Ну пахло чем-то, не особо приятно.
– Пахло… ты вообще, когда шёл, под ноги смотрел?
– Смотрел. У меня ведь фонарик был.
Следователь не выдержал:
– Парень! Вся дорога телами усыпана была! По краям лежали! Люди, собаки, куры, свиньи… все, кто был в этих домах, мимо которых ты проходил. Ты что, вообще по сторонам не смотрел, когда шёл?
Вадим побледнел, посмотрел на следователя, водя по его лицу стеклянным взглядом.
– Да не было там никого, я вам говорю. Я же не слепой… это же… бред какой-то… ничего не понимаю…
– Да мы, собственно, тоже.
– А от чего? От чего они все умерли? То есть их не порезали?
– Остановка сердца, – спокойно произнесла Катерина.
– Сердца? – удивился Вадим. – Вот так просто? Остановка сердца? У всех разом?
– Вот так просто, – подчеркнул Лаврин, – У всех разом. Судя по всему… лежали пару дней, а то и дольше. Нас вот один вопрос беспокоит – как Никитин там жил, не выходя на улицу. Не подозревая, что все его соседи вдоль дороги разбросаны. Бездыханными.
– То есть никакого скобринского маньяка нет? Зачем же вы мне сказали, что всех вырезали?
– Тебе не понять. Методы у меня такие. Я хотел, чтоб ты сам мне всё рассказал. Теперь я вижу, ты и правда не знал, что вас всего двое живых в тот вечер… осталось.
– Так, погодите, вы же сказали, что рядом с ними числа написаны были?
– Так ведь не рядом с этими. С другими. Этих никто никак не помечал. И я такого не говорил.
– А каких тогда помечал?
– А других. Знаешь, Никитин же не первой жертвой стал, чьи останки можно было в кастрюльку сложить. Я же говорю, всех, кто тогда уволился, в далёком восемьдесят втором, всех в виде пепла находили. Началось всё с числа «42» и «41». Давно ещё, в нулевых. Это была пожилая пара. Муж в молодости был санитаром в той больнице. Работал там ещё с пятидесятых годов, а уволился сразу, как пропал Бризич. За ним ещё несколько человек потянулись на выход. Благо, детей у них не было. В отличие от его бывшего напарника, которого вместе со всей семьёй этот ублюдок вырезал. Лет… десять назад. Шестеро человек. Всех можно было на совок веником замести. А на стенах числа нацарапаны: «40», «39», «38», «37» …ну ты понял.