Отринув всё человеческое, я перестал быть человеком.
Я превратился в "дьявола".
Часть третья
Глава 24
Из леса на севере Ринейской провинции вышел человек в толстых очках, потёртой куртке и штанах, заправленных в высокие, заляпанные грязью сапоги. Хромая и чертыхаясь, он доковылял до ближайшего валуна, чтобы вытряхнуть залетевший в обувь острый камешек и заодно проверить штанины на наличие клещей.
Осматривая одежду и близоруко щурясь, он быстро "схватил" основные детали местности, сверившись по памяти с голограммами района прибытия. Порядок, он на точке. Артефакт не подвёл.
Кряхтя и матеря жару, гнус и пославшее сюда начальство, человек пересёк полянку и вышел на просёлочную дорогу. Сделал несколько шагов в одном направлении, остановился нерешительно, затем хлопнул себя по лбу и повернул обратно, в сторону небольшого хутора.
Глянув на часы, зашагал быстрее. Вечереет, скоро в воздух поднимутся полчища прятавшейся от жары мошкары. Очень голодной и агрессивной, не боящейся даже репеллентов. Впрочем, главное – не напороться на бандитов или полицию, которая увезёт в участок за нарушение комендантского часа. И хотя в тыловой глухомани нет ни первых, ни вторых, жителю разорённой, измученной ракетными ударами столицы было бы трудно свыкнуться с тем, что поздним вечером можно находиться вне дома.
Шлёпая себя по лицу и шее, человек дошёл до хутора и остановился возле калитки, позвав хозяев. Во дворе злобно взвыло местное подобие собаки. Спустя минуту из избы вышел старичок и, шикнув на "пса", неторопливо подошёл к гостю. В руках у него было предусмотрительно захваченное из дома ружьё – лишнее свидетельство того, что даже в этих местах случиться может всякое.
– Тебе чего, мил человек?
– Здравствуйте, – сконфуженно улыбнулся гость. – Я хотел бы у вас комнату снять на несколько дней… Ну, переночевать…
– А ты кто таков будешь? Что здесь делаешь?
– Я… сейчас… – спохватился человек. – Командировали, из Такрана. Вот, одну минутку…
Сдёрнув с себя рюкзак, он начал суетливо ворошить содержимое, роняя на землю бумажки и мелкие вещи. Поняв, что неуклюжий приезжий не представляет опасности, старик заметно расслабился. Он не знал, что гостю было нужно именно это.
– Пожалуйста, мои документы, – протянул он деду потёртую книжечку, другой рукой неловко поправляя очки.
Старик подслеповато всмотрелся в удостоверение, медленно, по слогам читая незнакомые слова:
– Им-перс-кий уни-вер-си-тет, ка-фед-ра бо-та… Тьфу, язык сломаешь. А это вот что тут написано – "ар-бо-рис-ти-ки"?
– Арбористика – это я. То есть не я, я – арборист, проще говоря – специалист по деревьям. Нер Хакан меня зовут.
– Хакан? Из северян, что ль? – прищурился дед.
– Да, да, прадед мой… А что?
– Не люблю я северных… С ильхорцами путались, жратву втридорога с ферм своих продавали. Ещё и рабов держат, ироды. А потом накрыло их ракетами и остались от ферм ихних одни головешки. Пошли теперь по миру с голыми задницами, и поделом! А Империя тоже хороша, только тогда про нас и вспомнила, когда без всего осталась. А мы – что? У нас-то, знамо, пшеничка не растёт, зато соя попёрла, на жаре такой. Городские от неё раньше нос воротили, а теперь вон за обе щеки кушают. И воды ей много не надо, что самое ценное. Золото, а не сорт!
Золото, золото. Знал бы ты ещё, из каких дальних далей оно на вас свалилось.
– Я понимаю… Вы правы… Антагонизм города и деревни… Нельзя, особенно сейчас… – заволновался, замахал руками гость.
Дед усмехнулся:
– Сам-то что тут делаешь, абарист?
– Я… Мне… В столицу сообщили, что есть подозрение на древесную чумку. Якобы в лесу видели… Меня прислали. Опасно, сами понимаете. Надо проверить. Я этим утром приехал, добирался с попутными. Потом сразу в лес, чтобы времени не терять. Увлёкся немного, смотрю – уже вечер…
– Чумка – это плохо, – помрачнел старик. – Особенно в засуху. Нашёл чего? А то ведь пол–леса загубит, окаянная!
– Нет, не нашёл. Сегодня не нашёл, завтра опять пойду. Мне бы заночевать у вас и поесть, если можно, очень проголодался с дороги. Вы не думайте, я заплачу!
– Ладно уж, не обеднеем, – махнул рукой дед. – Проходи, столица, располагайся. Заплатит он…
***
– Вот здесь жить будешь, – показал старик гостю просторную комнату. – Тут вон и стол есть, если написать что требуется. Как расположишься – можешь баньку принять, с дороги-то помыться – святое. Вода у нас своя, из колодца, не пересох пока, слава богу. Речка, опять же, рядом, хоть и обмелевшая, да и военные изредка цистерну подгонят, как-никак – продовольствием обеспечиваем. Я к чему – ты помойся-то нормально, не экономь, а то вас в Такране поди совсем замордовали. Ну а как всё закончишь – милости просим к столу. Новости расскажешь, про жизнь в столице. Старуха-то моя померла, сыновья оба в армии. Стоят где-то на Восточном фронте, письма шлют. Живы оба, тьфу–тьфу, за ракетницами погаными охотятся. Много у них полегло, но теперь, говорят, научились беречься. Ладно, заболтал я тебя совсем. Ты иди, мил человек, иди. После поговорим.
Гость осмотрелся, как осматривался уже много раз. Не здесь – дома, на симуляторах. Его определили в комнату старшего сына, с окном на внутренний двор. Лучше бы, конечно, попасть в комнату младшего, с окнами на дорогу и лес. Но как говорится, дарёному коню…
"Столичный учёный" снял запылённую одежду и аккуратно развесил в стареньком, скрипящем шкафу. Переоделся в предусмотрительно упакованный спортивный костюм, прихватил оставленное дедом полотенце и пошёл через двор в баню, где долго и с наслаждением мылся. Старик был прав – в измученном засухой Такране воду давали на час в сутки, а уж баня для столичного жителя являлась пределом мечтаний. Впрочем, для родившегося на Марсе она тоже была экзотикой…
Помывшись, гость сел за стол, где долго и путанно рассказывал деду последние новости, почерпнутые из доставленных на ту сторону газет и записей радиопередач. Главным было не увлечься и не брякнуть что-то из закрытых сводок, но гость такой ошибки допустить не мог. Не так готовили.
Если в целом, то Конклав при помощи чудо–оружия подмял добрую треть имперской территории. Захватив Такран, церковные стратеги планировали крах тылов от голода и жажды. Этого не произошло, во многом благодаря внезапно распространившемуся сорту скороспелой сои. Точнее – очень похожего на неё местного растения.
Успехи на фронте вынудили Конклав переместить комплексы вглубь захваченной территории, где за громоздкими машинами развернулась настоящая охота. Оперативники перегруппировавшейся Гвардии, сколотив партизанские отряды, перешли в отчаянное контрнаступление. Под пусковыми установками горела земля, обслуживающий их персонал гиб практически ежедневно. Рассредоточившиеся по местности группы спецназа устраивали засады и организовывали дерзкие нападения на штабы. В довершение церковников терроризировали налётами два наскоро достроенных бомбардировщика, не успевших присоединиться к Первой ударной накануне её разгрома. Особенно несладко пришлось войскам, расквартированным в столице. Под натиском ежедневных диверсий они были вынуждены отступить из непокорного Такрана, напоследок взорвав пару центральных кварталов.
Не рискуя продвигаться дальше, Конклав накрыл залпами "Радиусов" сосредоточенные на севере промышленные центры. На площадях захваченных городов начались публичные казни, в наскоро переоборудованных помещениях – процессы над еретиками. Охотясь за диверсантами, Военная инквизиция развязала в тылу настоящий террор.
…слетают с петлей двери, врываются в сонные квартирки солдаты. Хватают мужчин, выволакивают за волосы одетых в одно исподнее, верещащих женщин. Швыряют в грузовики, приспуская собак на рыдающих детей:
– А ну, заткнулись быстро!
Стучат по кузову:
– Поехали!
Прыгают в машины, мчатся к новому адресу. Уже которому в списке.
– Вперёд! – бьют прикладом в спину так, что арестованный чуть не падает. Выводят на площадь, привязывают к столбу. Обливают бензином.
– Именем веры и матери церкви… – монотонно зачитывает приговор безликий служка. – За преступления и хулу на Око… Приговаривается к сожжению…
– Нет, нет, пожалуйста! – рыдает, бьётся в путах человек, глядя с надеждой на собравшуюся толпу зевак. Его не слушают. И не помогают. Кто-то из солдат чиркает зажигалкой…
– Что творят, что творят. А ещё святые люди! – ахал дед, играя желваками. – А Канцлер что? Выступал, нет? Радио-то сломалось, а починить некому. И в город не поедешь – страшно, как бы в подворотне не зарезали.
Выступал, как не выступать. Сначала – из эвакуированного Генштаба где-то под Сигдой, затем – из отвоёванного Такрана. Его Превосходительство грозил врагу жестокими карами, обещая отомстить за поруганную столицу. Чёрт его знает – как, но, возможно, припас в рукаве какой-то козырь. Отдел наверняка в курсе, да только не станет он рядовому "дьяволу" все карты раскрывать. Впрочем, война будет долгой. Если, конечно, не наступит в ней какой-нибудь внезапный перелом.
Пообщавшись с дедом, гость ушёл спать. Рано утром, как и обещал, отправился в лес, где провёл большую часть дня. Даже оставшись наедине в глухой чаще? он старательно играл роль недотёпы–учёного, спотыкаясь о пни и коряги и пристально оглядывая древесные стволы на предмет опасной болезни.
– Так–так, что этот тут у нас? Плесень? Н-да, обыкновенная плесень. Ясно, запишем-с.
Он регулярно чиркал что-то в блокнот, от которого, если честно, уже тошнило. Как и от высохшего леса, и от всей этой глухой, богом забытой провинции. Но делать нечего – после прибытия он должен находиться в "отстойнике", пока приглядывающие за ним коллеги не убедятся, что переход был совершён чисто и не привлёк ничьего внимания. Так что обманчива лесная тишина – вполне возможно, что именно сейчас за ним внимательно следят чьи-то глаза.
Каждый раз он возвращался на хутор через небольшую полянку, с надеждой поглядывая на небольшое, растущее у тропинки, деревце. Опять ничего, а ведь прошла уже неделя! Если так и дальше пойдёт, придётся вернуться на исходные и разрабатывать новую точку переброски. Интересно, что не так? Неужели слежка? Чушь, паранойя. В такой глуши срисовать "хвост" – раз плюнуть. Надо подождать, просто подождать. Не думая о том, что от тебя не зависит.
Дни на хуторе тянулись однообразно. Утром – лес, вечером – беседы под рюмочку домашней настойки. До критического срока оставалась пара дней. Похоже, пора было паковать вещички. Где же он прокололся? Чем не угодил местному "регионалу"?
Деревья, деревья, снова деревья. Иногда он жалел, что не нашёл в лесу следов древесной чумки. А иногда ловил себя на мысли, что готов сам распылить в чаще губительный фитовирус, чтобы не лазить больше по корягам. Чёрт его дёрнул уйти со службы. Чёрт его дёрнул связаться с Отделом!
– Ну-с, что у нас здесь? Что за странный нарост? Опухоль? – поскрёб "арборист" пальцем кору. – Да это же… эх и вовсе не то. Совсем вы, батенька, квалификацию растеряли, бурый гриб от чумки не отличить. Нехорошо, нехорошо. Что скажут студенты?
На закате очередного дня "учёный" вышел на полянку. Привычно зыркнул на осточертевшее деревце и… прошёл мимо, ликуя внутри. Одна из веток была обломана посередине. Проверка, наконец, завершилась.
Следующим утром он ушёл в лес по новому, строго определённому маршруту. Углубившись в чащу, пошёл чуть медленнее, подгадывая выход на точку к нужному времени. Секунда в секунду перед ним раздался негромкий хлопок вытесненного воздуха. Вытесненного небольшим, потёртым рюкзаком, абсолютно неотличимым от того, что висел у человека за плечами.
Молниеносным движением "Хакан" скинул с себя рюкзак и надел тот, что материализовался на тропе. Проделав это, он пошёл дальше, не обращая внимания на новый хлопок за спиной. Вся операция заняла несколько секунд.
– Ну что, как денёк прошёл? – поприветствовал старик дорогого гостя. Он и правда стал дорогим, дед привык к нему. Думал, столичного сноба приютил, а оказался нормальный мужик, хоть и интеллигент. Который, когда заложит рюмашку за воротник, много интересного рассказать может.
– Отлично прошёл, спасибо. Чумки не нашёл, ни кист, ни опухолей. Здоров ваш лес как бык. Думаю, не сегодня–завтра поеду обратно.
– Да… Это хорошо… – протянул дед разочарованно. – В смысле хорошо, что не нашёл…
Гость прошёл в комнату и плотно закрыл дверь, подперев её стулом. Аккуратно поставил на стол и открыл рюкзак, проверил содержимое. Вещи были на месте, даже упакованы – так же. И всё же, они были другими. Сразу ему их не доверили, опасаясь, что по прибытии он может попасть в засаду. Если бы это случилось, то ничего особенного враг бы не нашёл, не считая документов, денег да смены белья. Которые к делу – не пришьёшь.
Человек достал лист бумаги и начал писать отчёт убористым, столичным почерком. Настоящий отчёт, пересыпанный специфическими научными терминами, вызубренными ещё на этапе подготовки легенды. На середине он остановился и, задумчиво глядя в окно, постучал ручкой о столешницу.
Сверив отпечатки пальцев, "ручка" активировалась. Миниатюрная батарея запитала устилающие полость корпуса наносхемы, сканеры "нащупали" лицо хозяина. Проекторы выстрелили по сетчатке лазерами, создавая виртуальную, невидимую для посторонних, голограмму. Встроенная антенна просканировала частоты, подключаясь к местной сети.
– Привет, коллега, – зазвучал в голове искажённый голос "регионала". – Как добрался? Хорошо ли приняли?
– Спасибо, – беззвучно шевеля губами, ответил "арборист". – Вашими молитвами…
Глава 25
Уже несколько часов я смотрю голограмму с нарезками из чужого быта. Снято хорошо, в полном 3Д, что немудрено – человек на видео не только знал, что его снимают, но и записал к каждому клипу свои комментарии.
– Вот так я сажусь, обрати внимание – аккуратно поддёрнув брючины. После откидываюсь на спинку, закинув ногу на ногу. Это если в хорошем настроении. А если напряжён – наоборот, подаюсь вперёд.
Я просматриваю изображение с разных ракурсов, внимательно изучая нужную позу. Встаю из кресла, сажусь так, как показано на записи. Аккуратно поддёргиваю брюки – такие же, как на объекте. Пробуюю ещё раз, сверяя с записью каждое движение. Вроде похож.
– Вот так я смеюсь – громко, задорно, слегка запрокинув голову. Очень помогает на переговорах, создавая имидж открытого и приятного человека. Вот запись с реальной встречи.
Задорно, значит. Растягиваю рот в улыбке, запрокидываю голову, заливаясь весёлым смехом. Не то, больше смахивает на плохую пародию. Ещё раз. Представить, что тебе ужасно смешно. Очень смешно, до колик. Теперь засмеяться, громко и заливисто. И голову, голову запрокидываем, но не переусердствуя. Уже лучше.
– Запись моих свиданий. Обрати внимание, как я себя веду – напористо, даже нагло. Я – хозяин жизни, я богат и не привык к отказам. Со своими бабами я порвал, найдёшь себе новых. Но совсем без них нельзя – по статусу тебе положено иметь несколько любовниц, тем более что ты не женат. Будь аккуратнее, беременности нам не нужны. Мы не знаем, насколько совместимы с местными, а рождение химеры привлечёт ненужное внимание. Теперь несколько слов по поводу интимных предпочтений, потому что будь уверен – эти дамочки сплетничать любят страшно, и если в рассказах обнаружатся несостыковки…
Да уж понятно. Встретятся две бывшие любовницы, да и начнут шушукаться, обсуждая всякое. А там – расхождения, как будто были они с двумя разными людьми. Которые и правда – разные! В общем, с женщинами первое время надо поаккуратнее. Уйду, пожалуй, на несколько месяцев в работу, пока с образом не освоюсь. Тем более что работы той и правда предстоит немерено.
– Мой любимый ресторан, – не унимается человек на голограмме. – И ещё вот этот, с ильхорской кухней. А вот сюда – ни ногой, претензий много, а готовят отвратно. Да, и ещё. Моё любимое блюдо – утка по-орхенски, как бабушка готовила. Я ведь южанин. Точнее, ты…
– …привет, коллега, – звучит в голове искажённый до неузнаваемости голос "регионала". – Как добрался? Хорошо ли приняли?
– Спасибо, – отвечаю, слегка улыбнувшись. – Вашими молитвами…
– Про молитвы бросай, чай не в Конклаве. Извини, что так долго. Твоей вины здесь нет, скорее, бюрократические тонкости. Присылали-то тебя ко мне, но вмешался столичный резидент. "Нужен мне, – говорит, – и всё тут!" Ну а я-то тоже на тебя планов понастроил. Короче, померились мы с ним пару дней… приоритетами, и у него оказался… побольше. Поэтому прости, "дьявол", но не видать тебе сельских просторов как своих ушей. Ждёт тебя дальняя дорога в стольный град Такран, где и будешь ты лямку свою инопланетную тянуть. Инструкции получишь по прибытии. У меня всё. Вопросы?
Нет вопросов. Что у них случилось, почему меня выдёргивают в столицу – я не знаю. Но знаю, что пришла пора прощаться с гостеприимным дедом и двигаться навстречу непредсказуемому будущему, которое есть суть нашей службы.
– Ну, я пошёл, – улыбнулся столичный гость. – Будете в столице – заезжайте, адрес сейчас напишу.
– Да когда мне в столицу-то, сынок! У меня вона дел сколько. Ты знаешь, что, лучше сам приезжай. И это, без предупреждения, по-простому. Я тебе завсегда рад буду, с сыновьями познакомлю, когда с войны этой проклятой вернутся. Невеста у тебя есть? Жена? Тут в соседней деревне девки одна другой краше и всё – на выданье. Ты не улыбайся, ты подумай. Одна такая десятка городских стоит! В чистоте жить будешь, вкусно кушать да детишек нянчить. А столичные эти – что? Курят, как паровоз, пилят почём зря, а про детей и говорить нечего. Одного родят и тебя же его нянчить заставят. Был у нас тут один, женился, в город уехал, так через год развёлся – и домой. Крыл свою жёнушку на чём свет стоит. "Чтоб я, – говорит, – ещё раз с городской связался – так лучше в петлю!" Ладно, заговорился я. Ты иди, времени зря не трать. Поутру на трассе много грузовиков шастает, они тебя до станции подбросят. Что это ты мне суёшь? Деньги? А ну, убери! Убери, говорю, не обижай! Ну всё, ступай. Да смотри, аккуратнее там, в Такране своём. Гляди в оба, чтобы на лихих людей не нарваться.
Спасибо, дед, что приютил и обогрел. Душевный ты мужик, жаль, не увидимся с тобой больше. Ты, конечно, расстроишься, спишешь всё на столичный снобизм, но оно и к лучшему. И не дай тебе бог узнать, кто на самом деле у тебя в гостях побывал.
По пути к трассе, не выдержав соблазна, столичный учёный свернул в лес. Свернул, чтобы ещё раз взглянуть на деревья и… пропал навсегда. Вместо него на опушку вышел крепкий, с военной выправкой старик, решивший навестить в городе родню. Да не с пустыми руками, а с деревенской колбасой и парой банок варенья, полученными в подарок от гостеприимного хозяина хутора.
Старик вышел на трассу и поднял руку. Спустя пару минут рядом тормознул армейский грузовик с весёлым, молодым водилой.
– Тебе куда, дед?
– Так это, – старательно скопировал "дед" деревенские, подмеченные у хозяина, интонации. – Мне бы на станцию. В столицу еду, внучат повидать. Подбросишь?
– О чём разговор! Залезай, я как раз туда.
Кряхтя и таща за собой тяжёлый рюкзак, старик залез в кабину. Хлопнул дверью, кивнул:
– Поехали!
Заревев раздолбанным мотором, грузовик выехал с обочины. Пыля и подпрыгивая на выбоинах, понёсся по давно не ремонтируемому шоссе.
– Далеко до трассы-то шёл, дедушка?
– Дык почитай, километра четыре. Это если от хутора, а деревенька-то моя чуть дальше стоит. Ну да мы привычные марш-броски совершать, как-никак двадцать лет в армии отслужил. Унтер–майор я, значит. Запаса, ага. Два ранения, вот сюда и сюда. Орден Розы, опять же. Мда-а. Серханскую кампанию помнишь? Хотя куда тебе, ты ж молодой ишшо. Ну вот, а как заваруха-то нынешняя началась, хотел я, значит, на службу вернуться. А что? Я хоть и старый, но крепкий, дело военное знаю. Сейчас-то, конечно, сильно всё поменялось, но хороший солдат – он ведь завсегда нужен. Да только вот не вышло. "Что-то у тебя, – сказали, – с суставами, да и сердечко пошаливает". Вот и кукую теперь в деревне, за родных волнуюсь. Телефона у нас нет, а письма нынче через раз доходят. Решил давеча своих проведать, с внучатами поиграть. Я уж им сколько раз говорил – что вы в столице своей сидите, не ровён час, накроет ракетой. Приезжайте сюда, у нас речка, огород, детям раздолье. Да куда там – сын-то мой чиновником служит, ему отлучаться нельзя. И семью отпускать не хочет, потому как негоже, если у этого, как его… госслужащего семья по тылам прячется. Вот так и живём.
– Так ты же это, дед – почётный ветеран получаешься, – удивился водитель. – Тебе же квартира в столице положена. Чего не перебрался-то, к своим поближе?
– Да ну тебя с твоей столицей, – махнул рукой дед. – Что я там забыл? Машины кругом, дышать нечем, людей – не протолкнёшься, одна радость, что попрохладнее. Разве с деревней сравнишь? Воздух, солнце, просторы. А леса какие! Сейчас-то, конечно, плоховато из-за засухи. Но ведь пройдёт она однажды, окаянная! И церковников этих в бараний рог скрутим, не впервой. Ишь, выдумали – "Радиусы"… хренадиусы. Был бы я молодым, мы бы с ребятами к вечеру до Авриума дошли. Ну ладно, может, не к вечеру. К следующему утру!
На станции дед вылез из грузовика и попрощался с водителем. Прихрамывая, подошёл к кассе, где купил два билета.
– Тут такое дело, – доверительно объяснил он пожилой кассирше. – Мы с зятем вместе в город возвращаемся. А он, паршивец, на дух меня не выносит. Купи, говорит, билеты – но в разные вагоны, чтобы в пути не пересекаться. Вот такая у нас нынче молодёжь. Что говорите? Без личной карточки не можете? Так он мне дал её, карточку-то свою. Смотри, говорит, без глупостей, как билет купишь – обратно заберу. Это мне, ветерану! Который на ильхорца с голыми руками ходил, пока он ещё мамкину титьку сосал. И где только дочка подлеца этого выкопала – ума не приложу. Эх, что делается, что делается.
Посетовав на современную молодёжь, старик отправился на перрон, где сел в вагон следующего на Такран поезда. Зашёл в купе, улыбнулся приветливо попутчикам:
– Здравствуйте, молодые люди. Ой, а это что за красавица с нами едет? – подмигнул он маленькой дочке разместившейся в купе пары. – Вы до Такрана? И я. К сыну вот еду, повидаться. Будем знакомы. Варенья не хотите? Колбаски деревенской? А в Такране что делаете? Учитесь? Студенты, значит? А-а-а, политех… тогда понятно, почему не на фронте… Да не смотри ты так, сынок, я ж не со зла. Наоборот, хорошо, что в тылу победу нашу куёшь. Что говоришь? Брат у тебя погиб? Сочувствую. Где служил? Второй штурмовой? Это тот, что на севере стоял и первым под удар попал? Эх, горе, горе. Меня бы на фронт… я бы их вот этими руками! Всех, подлецов… вместе с Оком ихним.
Изрядно заболтав попутчиков, старик вышел из купе и перешёл в другой вагон.
– Простите, – тронул он за рукав проводника. – Зять мой не успел к отбытию. В Таларе сядет, он туда сейчас на попутных добирается. Вы уж место пока попридержите… да не за спасибо, само собой, – сунул дед в карман форменного кителя несколько имперских квардов.
Поезд шёл медленно, пропуская воинские составы. Машинально болтая с попутчиками, "старик" одновременно подмечал проплывающие за окном пейзажи и напрягал память, вспоминая названия населённых пунктов. Вот этот городишко, кажется, Керт. Хотя что значит – кажется, товарищ "дьявол"? Ну-ка, вспоминайте карту столичных окрестностей! А заодно не подскажете, что это за деревья там растут? И вон те цветочки, что всё поле, несмотря на засуху, жёлтым ковром покрыли? Лирадии? Молодец, гвардии капитан, не растерял квалификацию. Можешь прикорнуть до Талара.
Поезд вполз на станцию и остановился, громыхнув вагонами. Стоянка была долгой – получасовой. Это если по расписанию, а вообще – как повезёт.
– Это Талар? – вскинулся задремавший дед. – Хорошо, что не проспал. Выходить будете? Нет? А можете за вещичками последить? Мне внучатам гостинцы присмотреть, тут магазин недалеко. А сейчас сами знаете, что на станциях делается. Зайдут в купе, да и вынесут все в два счёта. Может, дочке вашей что прикупить? А вы потом отдадите. Не надо? Ну, как знаете.
Старик вышел на бурлящий перрон и тут же смешался с толпой. Побродив по окрестностям, зашёл в грязную привокзальную уборную. Сняв потёртый пиджак, бросил его в унитаз, накапав туда же из пузырька каким-то лекарством. Достав из кармана ручку, беззвучно пошевелил губами.
Прикоснулся, провёл пальцами по щеке. Лицо вскипело и пошло пузырями, словно блин на сковороде. Застыв, изменилось до неузнаваемости. По волосам старика прошла странная рябь. Седина исчезла, уступив место чёрному отливу. "Дед" больше не был дедом, он стал кем-то другим. Совсем другим.
Распрямив плечи, "старик" немного выпятил грудь. Посмотрев на брошенный пиджак, шепнул что-то ручке. Посланный устройством сигнал активировал во впитавшихся в ткань каплях спящие нанороботы. Пиджак тихонько затрещал, расходясь по швам и превращаясь в невесомый прах. Дождавшись конца процесса, человек спустил сто раз переработанную воду и вышел из кабинки. Глянул в зеркало, увидев в отражении молодого мужчину. Выдать в нём бывшего деда могли лишь штаны и ботинки, но такие штаны и такие ботинки в Империи носил практически каждый второй.
Выйдя на перрон, человек, срываясь на бег, заспешил к вагону. Ко второму вагону, тому, где должен был ехать нерадивый, отставший от поезда, зять.
– Ой, слава богу, успел, – вытирая со лба пот, поприветствовал он проводника. – Представляете, опоздал к отправлению, хорошо хоть тесть подсуетился. Вы место-то моё не отдали? Вот спасибо вам. И ещё кое-что сверху! Ладно, пойду. Слава богу, что без вещей, налегке еду. Автобус сломался, от самой, почитай, площади бежал. А с чемоданами – тут бы и остался!
Тяжело загудев, состав тронулся. Не успел дед к отправлению, зато успел его зять. Который тоже растворится в столице по прибытии, сменив ещё раз личину. Можно было сделать проще, пересев в Таларе на другой поезд, но в военном бардаке это рискованно – рейс могут отменить, а время поджимает. Не любят в Отделе опозданий, сказали – прибыть как можно скорее, значит, прибудешь. Хоть в вагоне, хоть на дрезине, хоть на своих двоих вдоль полотна.
***
Проработав повадки и привычки объекта, перехожу к его биографии.
– Моя семья родом из Орхены, – рассказывает голограмма. – Там я родился, но вырос севернее, в Сигдийской провинции. Будучи подростком, осиротел – отец и мать погибли во время вспышки горной лихорадки, занесённой бегущими от тогдашней войны ильхорцами. За это, кстати, я недолюбливаю их до сих пор. После пережитой трагедии я на перекладных добрался до столицы, где через восемь лет погиб от удара ножом в пьяной драке. Точнее, мой реальный прототип, которого за хорошие деньги не стали проводить по документам. С этого момента моя жизнь круто изменилась. Пробыв в Такране ещё пару лет и заработав деньжат, я возвращаюсь домой, на юг. Там скупаю по дешёвке разорившиеся фермерские хозяйства и начинаю разводить новый сорт скороспелой сои, приобретённый на столичном рынке у неизвестного селекционера. Сколотив первичный капитал и прикупив небольшой заводик, налаживаю производство бобовых консервов для нужд армии. Разумеется, задействовав для этого связи в столице.
– Спустя несколько лет меня уже называют "южным магнатом". С моей руки кормится уйма чиновников, я запустил лапы во всё, что связано с госзаказами и особенно – с оборонкой. Я регулярно встречаюсь с Канцлером и членами Третьего сената не только как крупный бизнесмен, но и как политик. Забыл сказать, что я также являюсь сопредседателем "Основы". Если отбросить в сторону титулы, то перед тобой – типичный олигарх, про которых ты читал в учебниках политэкономии. И которым тебе придётся стать несмотря на коммунистические убеждения. Такая вот, брат, диалектика.
Да уж, диалектика, как она есть. Чтобы послужить Родине, придётся превратиться в того, кого Родина больше всех ненавидит. Но на то и нужен сатана, чтобы выполнять за бога грязные делишки. На то и нужны "дьяволы", на то и нужен Отдел.
– Перейдём непосредственно к заданию, – обрывает мои размышления запись. – Как ты уже понял, Отдел в моём лице передаёт тебе один из основных активов. Кстати, у ринейского регионала я забрал тебя по одной причине – схожести комплекции и некоторых, э-э, анатомических признаков, трудно скрываемых биогримом. Несколько лет эту роль играл я. Теперь это предстоит делать тебе.
Да, дела. Регионал отдаёт мне полностью разработанную "маску", да ещё такого калибра. Но зачем? Хочет остаться в тени, пока я буду выполнять порученное задание? Умно, ничего не скажешь. Если на меня выйдет Гвардия, то Отделу достаточно будет оборвать на мне цепочку. А уж как он будет обрывать – большой вопрос. Получится состряпать правдоподобную историю побега – перебросят обратно. А если не получится, то лежать мне в сырой раданской земле с иглой в переносице. Точнее, даже не с иглой, а с пулей. Но что от меня нужно Отделу? Какую роль в Проекте, о котором я знаю только в общих чертах, мне предстоит сыграть?
– Итак, твоя задача, – продолжает человек на голограмме. – Используя деньги, связи и влияние "маски" тебе нужно вывести из Радана и окрестностей как минимум один миллион сирот. Колония на четвёртой планете для них уже готова, транспорт будет дежурить на геостационарке возле полюсов, чтобы не зацепили шальным радаром. Во избежание обнаружения переброску на орбиту можешь осуществлять через местный маяк. Вызов корабля и связь с колонией – через спутник, коды доступа я пришлю. Вот, пожалуй, и всё. Удачи вам, господин Чир Этван.
Запись выключается. Некоторое время я тупо смотрю в стену, пытаясь осмыслить масштабы порученного. Вывести с планеты КАК МИНИМУМ один миллион детей, да ещё и тайно? Но как, если это невозможно? Хотя… нас учили не думать в таких категориях. Не бывает невозможного, бывает трудноосуществимое. И вот это самое трудноосуществимое мне и предстоит осуществить. Как – пока не знаю, но начну, пожалуй, с того, что дам отдых натруженным мозгам. Господин Чир Этван любит вкусно покушать? Прекрасно. Похоже, пришло время навестить его любимый столичный ресторан.
Глава 26
Как можно вывести с планеты один миллион детских и подростковых душ? С планеты, пусть и разорённой войной, но всё же далеко не варварской и своим населением делиться не намеренной? И главное, как сделать это не вызвав ни у кого подозрений?
Вот уж спасибо, родной Отдел, за такую задачку. Посчастливилось мне быть похожим на местного резидента! Не будь того сходства – глядишь, выбрал бы он другую жертву, а то и взялся бы за дело сам. Хотя это сомнительно, ведь работы у него невпроворот и с каждым днём становится всё больше.